Блез Анжелюс
Готика. Клуб одиноких сердец Эдгара Аллана По
Падение Маурица Корнелиса Эшера
Такова духовная жизнь
дорогой читатель
вверх по лестнице
ведущей вниз…
Иван Ахметьев
Его фантастическая графика до сих пор поражает своей удивительной реалистичностью.
Прохожие застывали как вкопанные, заворожённые его неповторимыми офортами, выставленными в витрине небольшого ателье на улице Гроте Керкстраат в Леувардене.
Его имя – Мауриц Эшер – было мало кому известно, если уж говорить о его популярности, но каждый, кто хоть раз видел его поразительный рисунок руки, рисующей другую руку, был заочно уже давно знаком с его удивительным творчеством.
За свою жизнь Эшер создал тысячи потрясающих офортов, один загадочней другого. Его «Водопад» и «Спускаясь и поднимаясь» одновременно восхищают своими замыслами и нешуточно пугают безумием своих чёрно-белых линий.
Однажды Эшер нарисовал глаз, в зрачке которого отражался человеческий череп и ему вдруг показалось, что чёрная густая пустота, скрывающаяся за черепом, должна быть им обязательно исследована.
Ему шёл уже семьдесят третий год и в один из зимних дней он вдруг слишком явственно ощутил необходимость создать свой последний офорт, в котором он бы смог беспристрастно исследовать природу бездны.
Для начала он заварил себе чашку чрезвычайно крепкого и чёрного, как дёготь, кофе, и капнул туда три ароматных капли настойки из ангельского корня.
Сделав глоток, Эшер на минуту закрыл глаза, пытаясь вспомнить все свои страхи по именам, а затем решительно произвёл первый штрих. Чёрная тонкая линия подобно одинокому лисьему следу на снегу создала направление его мысли, куда ему следовало двигаться дальше.
Черта за чертой создавали подобие лестницы, которая, устремляясь вверх, тем не менее, вела вниз.
Когда спустя несколько месяцев первая и последняя линии сомкнулись в неразрывную цепь, на церковной колокольне раздалось медное девятизвучье.
Эшер дрожащими пальцами снял очки и подслеповато вгляделся в свой рисунок. Сначала он ничего не смог разглядеть, кроме густой, как битум, черноты, но уже через пару мгновений он увидел что-то вроде узкого и бесконечного туннеля, ведущего неизвестно куда. Испуга не было, недаром он всё время повторял имена своих страхов, чтобы заранее знать их всех в лицо.
Но тьму долго разглядывать не пришлось: какая-то невидимая и непреодолимая сила стремительно увлекла его взгляд в непроглядную глубину туннеля. Он даже не смог сообразить, было ли это движением вверх или вниз. Последнее, что Эшер услышал, прежде чем его поглотил мрак, был звон церковного колокола, протяжный звук которого внезапно перешёл в крик самого Эшера.
Он стремительно падал, поднимаясь, и в то же время взлетал, опускаясь вниз. Первоначальная чернота покрывалась затейливыми рисунками, в которых он вдруг стал различать детали. Сначала с трудом, потом всё явственней, в разрозненных фрагментах Эшер разглядел замысловатые картины бытия: средь каменных руин какого-то неизвестного древнего города, дрейфующего островом на поверхности океана, находилось заброшенное святилище одного из забытых богов прошлого. Его взгляд цепко пробежался по полустертым письменам, нанесённым на каменных стенах гигантской гробницы, и в голове Эшера раздался тихий голос, произнёсший загадочные слова – «Ктулху» и «Р’льех». Не было времени, чтобы понять, что это значит, впрочем, и самого времени, как такового, тоже не существовало во время этого падения. Внезапно одни руины сменились другими, и эти гигантские руины напоминали собой огромные подземные казематы, лишенные признаков людского присутствия. О том, что здесь когда-то были люди, напоминали бесчисленные пыточные орудия, источающие тревожные флюиды бесконечной тоски и непрекращающейся ни на миг боли. Его стало мутить.
Одна картина плавно переплывала в другую, и вот уже перед взором Эшера предстали тёмные, покрытые золотом и иероглифическими знаками, внутренние стены погребальных камер безымянных фараонов древности, наполненные звенящей тишиной и тысячами неподвижных мумий, превращающихся в прах прямо на его глазах. Затем он увидел бесчисленные вереницы боевых слонов, которые своими бивнями безжалостно разрушали стены обречённого на гибель античного города, повисшего кверху ногами словно разорённый осиный улей. Из перевёрнутого города, из-за крепостных стен, с каменных башен и площадей, падали дети в серо-голубых хитонах и бритые наголо. Их падение было подобно полёту перьев одуванчика, подхваченному невидимым ветром. Затем он увидел огромного каменного идола с горящими красным огнём глазами и с высокими, уходящими в небо, трубами за спиной, из которых валил густой чёрный дым, состоящий из серого пепла, медленно оседающего на землю словно прошлогодний снег. Перья одуванчика падали в разверзшуюся перед идолом пылающую яму и тут же сгорали, затихая напоследок детскими голосами. Дым поднимался к небу и, когда он рассеялся, Мауриц Эшер увидел покатую и лысую, словно череп, гору, на вершине которой высокий человек в багровом плаще и пылающем голубым терновом венце на голове казнил римских солдат, распятых на высоких деревянных крестах. Каждым ударом своего огненного меча он разрубал им узлы памяти, и та покидала их, лишая казнимых, как страданий, так и наслаждений.
Солнце высоко стояло в зените и, если бы не снег, обагрённый кровавыми сгустками, можно было бы подумать, что стоит знойное лето.
От стремительного падения закружилась голова и, чтобы замедлить полёт, Эшер попытался руками схватиться за пеньковые канаты, свисающие со стен и башен проплывающего мимо его взора очередного древнего города. Но руки проскальзывали, как будто их и не было совсем. Падение продолжалось, туннель бесконечной спиралью убегал в неизвестность. Навстречу Эшеру летели чёрные птицы, вослед которым – летучие мыши, превращающиеся прямо на его глазах в огромные пятнистые бомбардировщики с белыми крестами на крыльях. Жужжание от моторов заглушило собой все окружающие звуки, кроме колокольного. Протяжный звон раздавался с площади, где накренённая старая башня словно перст ветхого бога одиноко нависала над неспешной свинцовой рекой.
Эшер вспомнил родной Леуварден, вытесненный полётом, и достал карандаш, который к его великому удивлению оказался с ним. Он моментально зарисовал башню, старую площадь и дорогу, ведущую к улице Гроте Керкстраат, к тому небольшому дому из красного кирпича, из которого, как ему казалось, он так и не уходил. Похоронные дроги, медленно ползущие по улице, смущали его своей медлительностью, и он тут же дорисовал к ним ещё одну лошадь. Перед маленькой жёлтой церковью, что как восковая свечка, торчала посреди старой площади, лошади остановились. Люди в чёрном, увенчанные епископскими тиарами на головах, выгрузили из погребальной повозки чёрный лакированный гроб и понесли к воротам церкви. Эшер предполагал, что сейчас картинка сменится, но, видимо, что-то пошло не так, и какой-то сильный и холодный ветер увлёк его своим течением и потащил внутрь через церковный проём.
Внутри было пусто, как ему показалось вначале: в тумане желтого света, перед каменным алтарём, на некоем подиуме, стоял лакированный гроб, на поверхности которого отражался свет десятка свечей, горевших в округе.
Эшер беззвучно проплыл под церковным нефом и завис, словно воздушный шар, прямо над саркофагом. Крышка была открыта и было отчётливо видно с высоты, что внутри обитого красным бархатом гроба, лежит огромный богомол, облачённый в тунику священника.
Странно, что глаза богомола были широко открыты и это заставило Эшера подлететь ближе, чтобы заглянуть в них.
К своему глубокому удивлению он увидел глаз, нарисованный им когда-то, в зрачке которого отражался человеческий череп и ему вдруг показалось, что чёрная густая пустота, скрывающаяся за черепом, должна быть им обязательно исследована.
Ему шёл уже семьдесят третий год и в один из зимних дней он вдруг слишком явственно ощутил необходимость создать свой последний офорт, в котором он бы смог беспристрастно исследовать природу бездны, которая его когда-то поглотила, чтобы извергнуть из себя вновь.
Кто-то называл это бессмертием, а кто-то – сансарой.
ТТ@26.02.2021
Аллея ужаса
Готический рассказ из Чернолесья
Dedicated to R. L. Stevenson
Всякий, кто хоть однажды не спеша прогуливался по знаменитой Лихтентальской аллее в шварцвальдском Баден-Бадене, смог бы подтвердить, сколько истинного наслаждения для души и радости для глаз путника способна принести такая незатейливая прогулка.
Весной и летом, в любое время года, вы непременно будете наслаждаться элегическим променадом вдоль небольшой горной речушки Орсо и под зелёными благоухающими кронами столетних лип и буков.
В конце почти бесконечной аллеи расположено древнее цистерцианское аббатство, будто бы погружённое в вечный сон, с большим живописным двором и деревьями, поросшими изумрудным старым мхом.
Там, после прогулки, можно сделать привал и, уютно расположившись на деревянных скамьях, выпить травяного чая из монастыря или чашку горячего шоколада с коричными кренделями.
Однако, и в здешних идиллических ландшафтах великолепной шварцвальдской природы не скрыться от ужасных событий, время от времени попадающих на первые страницы местных газетных листков, в разделах криминальных происшествий.
Одну из таких жутких историй поведал мне как-то мой близкий знакомый, доктор Норберт Клаус Герке, местный патологоанатом, когда мы с ним в конце ноября 1889 года медленно и с наслаждением совершали прогулку по золотисто-багряной Лихтентальской аллее.
День клонился к вечеру, отчего тени от деревьев стремительно удлинялись и приобретали тот загадочный тёмно-синий цвет, который вызывает у нас порой тревожные и весьма дискомфортные чувства, и заставляет наши ноги делать всё более длинные шаги, спеша куда-нибудь к теплу и свету одного из местных трактиров или чайных салонов.
Ненастье в природе – событие не такое уж редкое, но оно, всё же, носит более явный характер, чем ненастье в человеческой душе.
Если тонны мутной воды во вспученной от таящих снегов Шварцвальда горной речки Орсо невозможно спрятать от глаз путников на аллее Лихтенталер, то подобный нарастающий грязевой «поток» в тёмной душе одного из наших братьев или сестёр невозможно разглядеть даже с помощью новейшего микроскопа, разве что какой-нибудь талантливый австрийский психиатр сможет вовремя разглядеть первые признаки психического нездоровья и предотвратить возможность потенциального преступления.
Людская печаль многосложна. И многострадальность человеческая необъятна. Тёмная тайна, лежащая на дне человеческой души, порой загадка куда более глубокая, чем тайна природы.
Мы остановились с доктором Герке ненадолго в чайном салоне цистерцианского аббатства для того, чтобы испить превосходного монастырского чая из ароматных горных трав и спокойно поговорить.
Он осторожно оглянулся по сторонам и, наклонившись слегка ко мне, тихо, почти шёпотом, сказал:
– Вчера полицейский инспектор Фрич опять нашёл возле реки обезображенное тело молодой женщины, возможно, горничной или куртизанки. Это уже второй случай за последний месяц. Газетам категорически запретили писать об этом происшествии, чтобы не распугать гостящую здесь курортную публику, это будет просто грандиозный скандал, мой дорогой Генрих!
– Я знаю, что Вы близко знакомы с инспектором, что он думает об этом, если это, конечно, не является секретом? – спросил я доктора, глядя ему в глаза.
– Трупы женщин сильно обезображены, но сделано это явно с превосходным знанием анатомии, создаётся такое впечатление, что всё это дело рук какого-то психически нездорового эскулапа.
Кроме того, у каждой жертвы между грудей острым ножом вырезана древняя руна Гебо, которая является седьмой руной старшего англосаксонского футарка. Это руна жертвы, дара и равновесия природных сил.
– Ого, похоже без мистики здесь не обошлось! Трудный случай! – вырвалось у меня чуть громче, чем я предполагал, – Видимо, без опытного детектива в этот раз не обойдётся.
С той последней встречи прошло несколько недель, прежде чем я опять встретил своего знакомого доктора Герке.
В этот раз я повстречал его в безлюдном саду роз, расположенном на берегу реки Орсо, где Герке с какими-то особым интересом изучал металлические бирки с названиями розовых кустов.
– Что обнаружили интересного в этих розовых кустах, дорогой Норберт? – спросил я доктора при встрече.
– А, милый Генрих, давненько мы с Вами не виделись. Представьте себе, я с удивлением обнаружил в этом саду редчайшую чёрную розу сорта «Исида», которую впервые вырастили девятьсот лет назад в садах древнего Луксора.
– Интересно! Однако мир роз меня не так сильно увлекает, как Вас. Появилось ли что-то новое в деле с убитыми девицами?
– Полиция похоже зашла в тупик, дело стоит на месте. Но, прошу Вас, Генрих, всё же взглянуть на этот металлический жетон с названием розы! Вам это ничего не напоминает? Этот знак под названием сорта розы?
– Это руна Гебо, которую вырезал анонимный убийца на груди своих жертв! Боже правый, что Вы думаете по этому поводу?
Доктор Герке посмотрел на меня с какой-то загадкой в глазах:
– В том-то и дело, что вначале я тоже принял этот знак за руну Гебо, но позднее оказалось, что это древнеегипетский иероглиф, посвящённый культу богини Исиды. И кстати, посмотрите имя мецената, который высадил эту редкую чёрную розу в саду!
Я пригляделся к маленьким буквам на медальоне и прочёл следующее-«В дар городскому саду от доктора Хуссейна-ибн-Хаггаси, май 1887 года».
– От того самого Хаггаси, который известен своими потрясающими успехами в геронтологии? Вы же знакомы с ним, Норберт?
– Да, это он, весьма интересный экземпляр, не только доктор, но и специалист по древним ценностям. Занимался сравнительной анатомией мумифицированных фараонов эпохи Древнего царства.
– Говорят, что он прибыл из Египта в Европу лет двадцать назад и количество его пациентов теперь просто огромно. Кто-то говорил, что он якобы нашёл средство от старения и смерти.
