Джеймс Блэйлок
Бумажный грааль
9
«Спасибо тебе, Господи, за лунный свет», – повторял про себя Говард, пока они петляли по шоссе к югу от реки Малой.
Дорога была пуста, если не считать света фар в полумиле за ними. Говард с радостью бы съехал на обочину и пропустил машину, чтобы его не слепили в зеркальце заднего вида дальние огни, но машина держала дистанцию – всегда один-два поворота сзади – и шла на одной с ними скорости.
Без лунного света тьма была бы кромешной. А так временами возникали серебристые полосы света, выхватывая тут и там кусок дороги или пляжа, расчерченный тенями деревьев и скал. От ветра и темноты Говард быстро протрезвел, но Сильвия сидела с закрытыми глазами, прислонившись к его плечу, и тихонько напевала. От вина она расслабилась и даже сумела забыть о неприятностях прошедшего дня. Говард пожалел, что расслабилась она от вина, а не от чего-то другого – его присутствия, если быть точным. Но ведь ему-то это не удалось.
На этом заросшем диком отрезке петляющего приокеанского шоссе – она как дома. А вот он на чужой территории, и оттого немного нервничает. Нет, одним этим его состояния не объяснишь: даже когда они были детьми, тяги к приключениям в ней было вдвое больше, а страха – вдвое меньше. Он следил за фарами позади. Да уж, прямо по пятам идут. Но и при лунном свете машины не разглядеть.
– Сбавь скорость. – Сильвия выпрямилась на сиденье. – Подъезжаем.
Он свернул с шоссе, миновал штакетник с коровьими черепами, проехал через поросшую сорняками стоянку и, остановившись у деревянной веранды, заглушил мотор, оставив ключи в замке зажигания. Окна строения были плотно забраны фанерными ставнями, и даже в темноте – а может, именно из-за нее – оно показалось давно заброшенным: наверное, поэтому Говард и отнесся к нему так скептически.
А Сильвия сразу вышла из машины, вытащив с заднего сиденья фонарик и парку. Говард потянулся за вельветовой курткой, пожалев, что не прихватил с собой чего-нибудь потеплее. Из-за шоссе дул в лицо океанский ветер, было слышно, как бьются – неестественно громко в тихой ночи – буруны о волноломы. Гравий скрипел под ногами, они подошли к задней стене здания, к которой вплотную подступал черный лес. Воздух был насыщен запахом эвкалиптовых листьев и морской соли.
Сильвия сдвинула горку голышей под коробком с электропробками, поднимая камни размером с грейпфрут осторожно, точно боялась жуков, и светя фонариком.
– Тут где-то есть ключ, – сказала она.
Вдалеке, у самого угла строения маячила в сумерках дверь.
Повинуясь порыву, он вышел на стоянку и стал ждать. Ничего. Никакой машины не видно. Против воли он подумал про мини-вэн клейщика на шоссе и «шеви» на стоянке Сэмми. Где машина, которая за ними следовала? Она должна была проехать, пока они доставали куртки, но не проехала. Просто исчезла.
Есть, конечно, съезды с шоссе, проселки, ведущие к уединенным домам над океаном или вверх, в холмы, приютившие культы и конопляные фермы. Вот так все просто. Машина свернула. Не более того. Никакое призрачное авто не выехало покататься вдоль побережья. К тому же «студебекер» Грэхема разбился на камнях. Даже привидениям не захочется ездить на груде исковерканного лома.
Подавив желание засвистеть, Говард поспешно зашел за дом, где Сильвия искала ключ. Ее там не было.
– Сил! – с внезапным испугом прошептал он.
Никакого ответа. Он безумным взором огляделся в поисках камня, палки, хоть чего-нибудь. Присев на корточки, подобрался к горке булыжников, в которой она рылась, схватил один, взвесил в руке. Потом выпрямился, постоял, прислушиваясь, и очень медленно двинулся к строению, все время держась спиной стене. Крепче сжал камень. Ничего… Ни звука.
И тут дверь распахнулась. На маленькое деревянное крыльцо вышла Сильвия, посветив фонариком прямо ему в лицо. Он вскрикнул – получился не то вопль, не то стон – и бросил камень на землю, словно хотел растереть в порошок ящерицу.
– Да что, скажи на милость, на тебя нашло? – спросила она самым обычным голосом, и слова ее прозвучали безумно громко. – Что ты собирался сделать этим камнем?
Он постоял, моргая. Сердце бешено колотилось о ребра.
– Я думал, ты пропала, – выдохнул он. – Думал, случилось что-то дурное. – Последние слова он прошептал, зная, что нет никакой причины бояться, и от того ему стало еще страшнее.
– Смотри-ка, истинный рыцарь? – рассмеялась она. – Так поспешил меня спасать. Кругом ни души. – Потом она умолкла, прислушиваясь, словно давая ночи предоставить собственное доказательство. Ничего, только тихий рокот волн по ту сторону дороги и вздохи ветра в листве.
От тишины Говарду вовсе не полегчало. В том-то и дело – правда? – что кругом ни одной живой души. Он почувствовал бы себя уютнее, если бы его окружал привычный шум предместья в Южной Калифорнии.
Подобрав камень, он бросил его назад в горку, успокоившись настолько, чтобы смутиться, что так его швырнул. Сильвия вернулась в темный музей, водила там фонариком по стенам. Говард вошел за ней, ожидая увидеть… Что? Привидения, быть может. Увидеть, как господа в цилиндрах из «студебекера» играют в шахматы.
Музей был пыльным и заброшенным. Выглядел он так, словно и в пору расцвета ничего особенного собой не представлял. Говард предполагал, что здесь окажется своего рода павильон ужасов – с таинственным подвалом, с множеством зальцев и переходов, – но тут было только одно большое помещение, а за ним как будто крохотный офис и туалеты.
Из-за темноты ничего не бросалось в глаза. В открытую дверь лился тусклый лунный свет, но через забранные ставнями окна не пробивалось ни лучика. Помещение освещал только тонкий луч от фонаря Сильвии. Она провела им по низким стендам из досок мамонтового дерева, похожим почему-то на садовые столики для пикников. Они были покрыты пылью, ничем больше.
– Он раньше продавал литературу по сверхъестественному, – сказала Сильвия. – Всякую литературу, кое-что было серьезное, кое-что – полный бред. Брошюры лежали на столах. Я следила за порядком, что было не сложно, поскольку почти не было посетителей. Еще тут была прекрасная модель «студебекера», в котором сидели привидения, – мистер Беннет ее смастерил, она стояла на отдельном стенде. Я вытирала с нее пыль. Отец ее куда-то убрал: в шкаф дома или еще куда. Подожди-ка, – оборвала она вдруг саму себя, – тут есть снимок.
На стене висела увеличенная почти до потери фокуса фотография едущего по шоссе «студебекера». В нем сидела троица наполовину растворившихся мужчин. Один смотрел прямо в объектив, но его лицо получилось слишком размытым.
– Это дядюшка Рой снимал? – спросил Говард. – Я думал, когда они проехали мимо, он собирал грибы.
– На самом деле он их фотографировал. Чистейшая удача, что у него в руках был аппарат. Впечатляет, правда?
Честно говоря, на взгляд Говарда мужчины больше походили на возвращающихся с маскарада гуляк, заплутавших в тумане.
– Да уж, сверхъестественно, – сказал он, не желая ссориться. – Интересно, кто был за рулем? Этой компании больше подошла бы карета с четверкой.
Сильвия пожала плечами.
– Меня всегда настолько поражало, что я их вообще вижу, а потому я никогда не задумывалась, кто ведет машину.
На стене висело еще несколько фотографий, в основном плохих и в грошовых рамках. Большинство – подделки с парой абзацев в пояснение. Сильвия посветила на каждую по очереди. Тут была фотография призрачной собаки из Тингвика и еще одной – из Гарден-Гроува. Дальше висела Белая Дама Рейнхема, спускавшаяся по лестнице, – точь-в-точь как привидение дядюшки Роя, только вот его была более убедительной.
Еще было несколько художественных рисунков призрачных машин и повозок, а также мутная фотография какого-то игрушечного автомобиля с глазками-фарами, выглядывавшего из-за амбара. Говард с удовольствием увидел, что призраки не отстают от жизни: в начале века они отказались от повозок и лошадей и стали разъезжать по шоссе на модных авто: на «даймлерах», «остинах» и «роллс-ройсах» – все, кроме привидений дядюшки Роя, которые угнали старый убогий «студебекер». Возле рисунка с призрачным автобусом из Северного Кенсингтона висела фотография призрачной физиономии декана Лиддела, таинственным образом возникшей на побеленной стене молельного дома Церкви Христа где-то в начале двадцатых…
– Декан Лиддел, – протянул Говард. – Это не отец Алисы Лиддел?
– Очень может быть, – со смешком ответила Сильвия. – У них одна и та же фамилия.
– Ш-ш-ш! – Говард поднял голову и прислушался.
– Я только пошутила… – начала было Сильвия, но он вцепился ей в руку, задержал ее в своей, и она сразу затихла. Они стояли, слушая слабый шорох ветра. – В чем дело? – прошептала она минуту спустя.
– Я слышал чьи-то шаги… по гравию на стоянке.
– Просто белка, – сказала она, но прозвучало это неубедительно. Из-за ставней на окнах ничего нельзя разобрать. Они оба вслушались, но никаких странных звуков не уловили. Сильвия снова начала хихикать. – Где твой камень? – спросила она.
Говард немного расслабился. Опять проклятое воображение. Он попытался не обращать на это внимания, а потом вдруг спросил себя, что он делает в лесу посреди ночи. Явно он здесь не для того, чтобы узнать что-нибудь. Для этого нужен дневной свет.
Сильвия сейчас стояла приблизительно в футе от него, все еще светя фонариком на физиономию декана Лиддела, – скорее карандашный набросок, чем настоящий портрет. Говард положил ей руку на плечо и тут же почувствовал себя увереннее. Она его руку не стряхнула, даже не сказала ничего и фонарик держала ровно.
– Алиса Лиддел была Алисой Льюиса Кэрролла, «Алисой в стране чудес», – задумчиво сказал Говард.
– Ага. А лицо ее отца появилась на стене. Да уж, свою долю славы эта семья с лихвой отхватила, правда?
– Это единственная из призрачных фотографий, которая не кажется фальшивкой, правда?
– А отцовская?
– Я хотел сказать, помимо его. Во всяком случае, обе они на фотографический трюк не похожи.
– Я-то готова поверить, – сказала она. – Это ведь ты у нас Фома неверующий, или забыл?
– Тихо!
Он снова это услышал: шарканье подошв, скрип гравия. Они застыли, но кругом снова была тишина, будто что-то выжидающе затаилось. А потом – с громким скрежетом – закрылась задняя дверь музея.
– Ветер, – сказала Сильвия, когда Говард сделал шаг к двери, и посветила туда фонариком.
Но тут послышался резкий металлический щелчок и звук закрывающегося замка. Шаги за стеной стали отчетливее – кто-то спешил. Заговорили – возможно, заспорили – приглушенные голоса.
Говарду пришла в голову бредовая мысль, что это мистер Джиммерс явился запереть его вторую ночь кряду. Безумие безумием, но от этой мысли он пришел в ярость. Он принялся бить в дверь кулаками, а потом со злости ударил носком ботинка.
– Эй! – крикнул он в темноту, но никто, кроме Сильвии, не обратил на него внимания.
– Заткнись и слушай, – прошептала она, теперь уже сама хватая его за руку. – Кто-то копается в моей машине.
Верно. Они услышали, как закрывается боковая дверца, затем послышался звук захлопываемого багажника. Говард переходил от окна к окну, пытаясь хоть что-то разглядеть в щелки ставней, но без толку. Хлопнула другая дверца.
Он опустил окно.
– Я могу выбить ставень ногой, – прошептал он. – Они держатся только на шурупах или на гвоздях.
– Зачем? – прошептала она.
– Тебя грабят. Что, если они угонят твою машину?
– И что ты собираешься делать? Погнаться за ними по шоссе? Да пусть забирают машину и все, что в ней есть, тоже. Невелика беда. Машина застрахована. Не геройствуй. Она не стоит того, чтобы тебя из-за нее избили.
Она была права. Говард сразу это понял. Его еще саднило, что она его так напугала и он бросил о землю камень, и ему казалось, что если он вышибет ставень, то как-то реабилитирует себя в ее глазах. Он снова прислушался. Опять шаги. Вероятно, там двое. Теперь шаги удалялись, стихали. Машину неизвестные красть не стали.
– Где ключи? – прошептал он.
– В замке зажигания.
Загадка. Так почему же они не угнали машину? Очевидно, потому что это не заурядные воры.
– Как, по-твоему, они оба ушли?
– Не знаю, – ответила она. – Зачем бы им оставаться? Вероятно, автостопщики. Может, куртку хотели стащить или одеяло?
Но Говард все же сомневался. Почему-то происшествие казалось ему более зловещим.
– Что, если они подожгут здание? А мы заперты внутри?
– Да заткнись же! – бросила она в полный голос, а потом прошептала: – Зачем бы им? Не выдумывай. И без того плохо. Но если они нас подожгут, то разрешаю тебе вышибить ставни – все, если хочешь.
– Подожди! – Он поднял руку. Послышался звук чихающего мотора: стартер барахлил, и мотор немного повыл, прежде чем загудеть. – Горноласка! – сказал Говард и, откинувшись назад, ударился локтем о нижний край ставня. Ставень приподнялся, а так как закреплен он был сверху, то тут же хлопнулся на место – гвозди по углам воткнулись в оконную раму. Говард поспешно их отогнул в сторону и подтащил к окну столик. – Пошли. – Взобравшись на стол, он приподнял ставень. Став с ним рядом, Сильвия отдала ему фонарь. – Осторожно, – прошептал он. – Сперва проверь, что там.
Она высунула голову, поглядела в обе стороны. Стоянка была пуста.
– Ушли, – сказала она, вылезла в окно и, легко спрыгнув на землю, выпрямилась, чтобы придержать ставень. Отдав ей фонарик, он вылез сам и направился к машине. Ключи лежали на сиденье. Вор вытащил их, чтобы открыть багажник, а потом бросил назад в машину. С тем же успехом он мог бросить их в кусты, и следующий час Говард и Сильвия шагали бы по шоссе до Малой. Отлично сработано – такое впечатление, что тут поработали настоящие профессионалы: быстро и деловито, ничего не повредили, но и времени зря не теряли.
– Подожди, – сказала Сильвия и побежала к задам постройки. Говард пошел за ней, внимательно оглядываясь по сторонам, стараясь быть начеку на случай, если кто-то притаился за деревьями. Никого не было – только разбросанные камни и дверь, с виду – запертая. Сильвия спрятала ключ среди камней и снова сложила поверх него горку.
– Поехали отсюда, – сказала она, теперь вполне дружелюбно.
– С радостью.
– С чего ты решил, что это Горноласка? – спросила она. – Это мог быть и не он. Что ты против него имеешь? – Она пристально на него посмотрела, и ему пришло в голову, что она его поддразнивает.
– Мотор его машины, – сказал Говард. – У него стартер барахлит. Звук был в точности такой, как на стоянке «У Сэмми» сегодня. Странно, я бы думал, что такие, как он, во всем на высоте, да и вообще побеспокоился бы, что его опознают. Или он небрежен, или ему все равно. И с чего бы ему волноваться? По всей видимости, он ничего не украл.
Она пожала плечами.
– Я, во всяком случае, ничего не заметила. Что он, черт побери, искал?
– Ты не знаешь?
– Не знаю. И перестань так на меня смотреть. – Она села в машину и завела мотор.
– Никак я на тебя не смотрю. – Он закрыл дверцу и откинулся на сиденье, наконец почувствовав себя комфортно. – Поехали.
– Так чего же ему нужно? – снова спросила она. – Ты мне сказать не можешь? Это государственная тайна? Кто ты, агент ЦРУ?
– Нет, я не могу отрыть мое истинное лицо. Можешь называть меня «агент Икс».
– Я стану называть тебя «товар икс»[7], если ты мне сейчас же не скажешь, чего он искал.
– Они, – поправил Говард. – Их там было двое. Им нужен рисунок Хокусаи. Тот, за которым я приехал.
– Так где же он?
– Ты мне скажи, тогда мы оба будем знать. Возможно, рисунок у Джиммерса. Он, пожалуй, самый подозрительный тип, какого я только встречал.
– Да уж, он темная лошадка, – сказала Сильвия. – Но он просто чудак. Он не затевает ничего… как бы это назвать, противозаконного. А в рисунке есть что-то противозаконное?
– Не знаю. Может, это имеет какое-то отношение к убийству Грэхема.
Она осторожно вела машину по темному шоссе, они проезжали гостиницу «На реке Малой», но сейчас скосила глаза на Говарда.
– Мистер Грэхем не убит. Говорят, он покончил жизнь самоубийством.
– Кто тебе это сказал?
– А кто тебе сказал, что он убит?
– Мистер Джиммерс… кажется. – Но правду ли сказал Джиммерс? Или просто пошутил? После этих слов Джиммерс рассмеялся, как проказник: странная реакция для человека, считающего, что его друга убили. – По правде сказать, не знаю. Опять же, почему ты думаешь, что его никто не убивал?
– В машине нашли предсмертную записку.
– Он написал предсмертную записку и оставил ее в машине? А потом съехал на развалюхе в океан? Чего он добивался? Чтобы ее рыбы прочли?
– Не знаю. Просто говорю тебе, что нашли предсмертную записку – мистер Джиммерс ее нашел и отдал полиции в Форт-Брэгге, Это он обнаружил машину.
– А как он до нее добрался? На лодке? Сильвия пожала плечами.
– Знаю только, что добрался. Прилив стоял высоко, дверцы машины были открыты: наверное, распахнулись от удара о камни. Тело Грэхема исчезло, его смыло волнами, но записка уцелела, была пришпилена булавкой к зеркальцу заднего вида.
–Хм.
Говард сообразил, что отказывается верить в самоубийство Грэхема. И в существование убийц он тоже не верил. Верил он лишь в одно, а именно: он все еще не знает, что же произошло. Но ему пришло в голову, что утром сможет узнать больше, а потому он решил встать пораньше, пока не проснулся весь дом.
– Наверное, тебе следует знать, что сегодня в баре «У Сэмми» Горноласка угрожал твоему отцу. Ему явно что-то нужно, думается, рисунок. И он намекнул, что проблему с твоей арендой можно решить, если только дядюшка Рой это что-то добудет. Даже деньги предложил. Много, по-моему.
– У отца никакого рисунка нет. Во всяком случае, я уверена, что нет.
– Он так и сказал. Но Горноласка ему не поверил.
В Форт-Брэгг они въехали молча. Было уже за полночь, и Говард чувствовал, что совсем вымотался. И Сильвия тоже. Он видел это по ее лицу, которое в такой поздний час почти выдавало ее возраст: тяготы и напряжение прошедших лет читались в морщинках у глаз.
– Ты держалась молодцом, – сказал он. – Меня случившееся основательно вымотало.
– И меня тоже.
– Ты думала, а я только метался из стороны в сторону. Без всякой задней мысли он похлопал ее по коленке, не желая, в сущности, ничего, но от физического контакта, тепла ее ноги под джинсами почувствовал себя чуть более реальным. В мире кругом было слишком много призраков.
– Уже поздно, – сказала она, отвечая на невысказанный вопрос.
– Ага. И у меня глаза слипаются.
Он убрал руку, словно чтобы потереть ее о другую. Они свернули на Барнетт-роуд. Когда Сильвия припарковалась у обочины за грузовичком Говарда, он вдруг выпрямился на сиденье, всматриваясь через лобовое стекло.
– Черт! – выругался он.
– Что? В чем дело?
– Дверца трейлера открыта. А ведь я ее запер.
10
Говард смотрел в темноту, вырванный из сна чугунным звоном часов в гостиной, которые пробили пять. Часы отбивали каждую четверть, но Говард все-таки сумел заснуть, закрыв голову подушкой, а потом все равно два-три раза просыпался, когда минутная стрелка обходила полный круг и гудел большой колокол. Он перекатился на другой бок, решив ни за что не вставать. Сон гораздо важнее. Потом он лежал и думал, и с каждой минутой чуть больше просыпался, начиная тревожиться из-за пустяков, как бывало с ним всякий раз, когда он просыпался рано.
Только теперь он, похоже, волновался не из-за какого-то пустяка и с каждой тянущейся минутой убеждался, что времени лодырничать у него не так много. Его то и дело запирают, его грузовичок дважды взламывали: один раз клейщики, другой – Горноласка и его сообщник, с которым он обыскивал машину Сильвии. На сей раз ничего не взяли, но сам факт как будто не сулил ничего хорошего. События происходили попарно и по три, и почему-то в пять утра это имело большое значение. Еще несколько минут таких размышлений, и, вскочив, он натянул джинсы и куртку.
За ночь сгустился туман. Снаружи было темно и тихо. Стараясь не шуметь, Говард вышел через кухонную дверь, тихонько ступая по мокрой траве обогнул дом, чтобы забрать с заднего сиденья машины Сильвии ее фонарик, осторожно закрыл дверцу и снова вернулся на задний двор.
Проходя мимо мастерской дядюшки Роя, он помешкал, потом вынул щепку из скоб и потянул на себя дверь. Включив свет, он огляделся, размышляя, что бы такое взять с собой в лес. Он не слишком-то поверил страшилкам дядюшки Роя, но почему-то от тумана и предрассветных сумерек становилось не по себе. Из груды прислоненных к стене старых досок он выбрал двухфутовую палку, на какие в шкафу вешают плечики. Покачал в руке, взмахнул ею пару раз и решил, что вполне сойдет. Хоть что-то для самозащиты, хоть что-то – чтобы уравновесить страх, который уже сейчас начал просачиваться в его сознание.
Он вышел из сарая, оставив дверь открытой, и направился к туманной череде пихт. Задний двор упирался прямо в них, забором служили кусты ежевики, в которых в северном углу была вырублена дыра, так что получился проход в лес. За этой ежевичной изгородью лежал пустой участок, заросший чахлыми кустами и вьюнком.
Вблизи лес казался не таким густым, как издалека. Даже несмотря на туман, Говард видел далеко между деревьями – достаточно далеко, чтобы никто не смог незаметно к нему подкрасться. Он включил фонарик, но свет показался слишком слабым – ведь сквозь кроны деревьев уже сочились первые утренние лучи. Однако в самом лесу, среди глубоких теней проку от фонарика было больше, и Говард порадовался своей предусмотрительности. Надо думать, идти ему недалеко.
Он шел и шел, вдыхая запах тумана и хвои. На юге такие запахи редкость. А здесь – пожалуйста: встал с рассветом и шагает по первозданному лесу. Неплохо бы превратить это в утренний ритуал – в любую погоду. Можно купить брезентовый плащ и галоши и попробовать гулять в дождь, прихватив с собой термос кофе.
Как раз тогда, когда его посетила эта приятная мысль, тропинка раздвоилась. Говард остановился, прислушиваясь к тишине, теперь уже чуть настороженно. Туман сгустился и не поднимался, а скорее стал клубиться, точно устраивался поудобнее в своем логове, как зверь. Насколько далеко он зашел? Он радовался утру, а по сторонам не смотрел. В этот момент среди деревьев за спиной что-то зашуршало, и сердце у него ёкнуло. Он застыл, вспомнив про медведей и кугуаров дядюшки Роя. Но ведь шуршало-то негромко… едва-едва на кролика тянет или на птицу… впрочем, и этого хватило, чтобы его бодрое – «встанем с рассветом» – настроение испарилось, и ему стало не по себе. Он сказал себе, что лес в темноте и тумане нисколько не отличается от леса при солнечном свете. Потом попытался убедить себя, что как только взойдет солнце, туман сразу испарится.
Однако все же оглянулся, но ничего кроме стены размытых сумерками деревьев не увидел. Он понятия не имел, сколько до города или с какой стороны он шел. Надо бы идти прямо по тропинке, приблизительно параллельно дядиному участку, но которая из оказавшихся перед ним тропинок главная, а какая ответвление? Ни одна не была протоптанной. Без всякой на то причины он пошел по левой, ступая тихо и быстро три или четыре минуты, пока тропинка не раздвоилась снова.
Он снова выбрал левую. Считается, что так надежнее. Если вообще ничего не удастся найти, он по крайней мере сможет вернуться назад, сворачивая… куда? – всякий раз влево. Или может быть вправо? Он ведь будет возвращаться. Да, он будет возвращаться, но не пятясь же… Большинство ответвляющихся тропинок на обратном пути все равно будут уводить только глубже в лес. Присматриваясь к ним, он только сам себя запутает.
Почему-то стало темнее. Или, может, лес стал гуще. Теперь он не сомневался, что забрел слишком далеко, но все равно продолжал медленно идти вперед, твердо решив, что скоро повернет вспять. Впереди что-то маячило: сквозь туман проглядывало какое-то пятно – наверное, поляна. Тут перед ним опять возникла новая тропинка, вновь уводившая прочь. Ни за чем она ему не нужна, но на обратном пути неприятностей от нее не оберешься. На развилке он заметил пень, доверху заплетенный по-осеннему желтым сумахом. Пень и желтые листья запомнить нетрудно.
Он пошел быстрее, будто спешка поможет скорее выбраться из леса, и уже через несколько минут очутился на краю поляны, которую видел сквозь деревья. Поляна заросла травой, в которой темнели дикие ирисы и заячья капуста. Тропинка оборвалась: просто взяла и исчезла. Явно он забрел слишком далеко, гораздо дальше, чем могла бы зайти вчера тетя Эдита. За какие-то десять минут она успела сходить куда-то и вернуться обратно, хотя, если разобраться, он не мог бы поклясться, что именно ее красную кофту видел вчера среди деревьев. Это мог быть кто угодно, дети, например. Возможно, он просто гоняется за химерами.
К тому же кто-то использовал поляну как свалку – вот и говори о первозданном лесе. В дальнем ее конце стояли прислоненные друг к другу два старых бампера, хотя они слишком заросли сорняками и туман был слишком густой, чтобы разглядеть больше. Как-то странно они стояли… Точно стены небольшого капища…
Внезапно Говарда обуяли любопытство и страх. Нырнув назад под деревья, он застыл и прислушался. Ни звука. Для простой свалки слишком уж далеко от жилья. Зачем тащить бамперы в такую глушь, чтобы их там выбросить? Конечно, их могли приволочь дети, чтобы построить игрушечную крепость, только обломки досок тут, пожалуй, были бы логичнее. Говард перестал пытаться найти смысл в увиденном. Свалка, наверное, как-то связана с тем, что он нашел позавчера в штукатурке на чердаке Джиммерса. Точно связана, ничего не поделаешь.
Удостоверившись, что кругом никого нет, он вышел из-за дерева и осторожно подобрался к тому месту, где стояли дюймов на шесть вкопанные в мягкий суглинок бамперы от разных машин. На листьях сорняков видны были крупинки еще земли. Под выгнувшимися бамперами кто-то сложил стену из всякой всячины: камешков, старой стеклянной чернильницы,тюбиков губной помады, сломанного перочинного ножа, головы резиновой куклы, полудюжины игральных костей, пары сломанных жестяных игрушек, а среди них – его украденное пресс-папье.
На стене из хлама сидел, свесив короткие ножки, фарфоровый Шалтай-Болтай, его краски поблекли, так что сама скорлупа приобрела цвет старой пенковой трубки.
Говард потянулся за пресс-папье, но передумал. Почему-то ему совсем не хотелось тревожить стену. Чем-то она напоминала игрушки и мелкие предметы, которые расставил у себя на тумбочке ребенок. Но его поразила странная уверенность: эта безумная стенка сложена не ребенком. Все предметы были особым образом подобраны, каждый имел свое место, и в их расположении чудились некие чары. Говард ощутил их действие в самой атмосфере поляны. Он наткнулся на капище под открытым небом и внезапно почувствовал, что тут ему не место – а еще ему не хотелось встречаться с прихожанами. Бог с ним, с пресс-папье.
Теперь он решил прямиком возвращаться домой. Может, удастся найти способ улизнуть попозже, когда выглянет солнце и туман рассеется. Говард замедлил шаг, стараясь по возможности не шуметь. Повсюду вокруг поляны змеились тропинки, туман сгустился, даже ближайшие деревья сделались неясными и призрачными. Он споткнулся о корень и едва не упал лицом в траву, уронив фонарик, чтобы задержать падение и рухнуть вперед руками, а не головой. Он тут же вскочил, встряхнул руку и огляделся, почти ожидая, что из тумана вот-вот материализуется зомби со свисающей лоскутами кожей. Каким-то образом он потерял свою тропинку и забрел на другую поляну.
Нехорошо, совсем нехорошо. Заблудился через пять минут, как вышел из дому. Само представление о сторонах света, севере, востоке, юге и западе, обернулось мнимостью, игрой воображения. Ни смысла не имело, ни практического применения. От такой мысли он пришел в ярость. Вот сядет сейчас и будет ждать. Разве не это обычно советуют? Рано или поздно кто-нибудь заметит его отсутствие… и что тогда? Пойдет за ним в лес? Будет разыскивать с собаками? Маловероятно. Он может переждать туман… А что, если этот туман за ближайшие два-три дня не рассеется? Почти смешно. Ему тридцать лет, а он заблудился в чертовом лесу. Но ему было совсем не до смеха, да и сидеть на коряге тоже не хотелось, поэтому он отыскал тропинку и снова пошел, тщетно выискивая собственные следы, ведущие в обратном направлении.
Тропинка стала уже, вся поросшая сорной травой. Явно по ней не часто ходили. И на ней не было следов ни его ног, ни чьих-либо других. Из тумана проступило поваленное дерево, перегородившее тропинку, – совершенно очевидно, что он идет не туда. Развернувшись, Говард сделал десять шагов назад и нашел другую тропинку – пошире и лучше протоптанную.
«Не паникуй», – сказал он вполголоса самому себе. И тут же понял, что это и есть доказательство того, что он паникует. Он едва не бросился по этой новой тропинке бегом, просто чтобы оказаться где-нибудь еще, поэтому усилием воли замедлил шаг и заставил себя обращать внимание на окружающее – запоминать причудливо изогнутые деревья и кусты. Уже наступило утро, и там, где сквозь туман светило солнце, воздух казался призрачно-белым. А еще тут было мокро. Вода капала с ветвей ему на крутку. Правда ли здесь есть медведи? Едва задавшись таким вопросом, Говард тут же об этом пожалел.
И снова дорога раздвоилась, на сей раз ему показалось, что вправо ведет тропинка получше, хотя он не мог бы сказать, почему так решил. Ему приходилось проскальзывать под низкими ветвями, втянув голову в плечи, брести в мрачном сумраке. Внезапно пахнуло океанским ветром – лишь слабый намек, что до края леса, быть может, недалеко, и он прибавил шагу, спрашивая себя, сколько же он бродил тут – полчаса, никак не меньше, а может, и больше.
Тропинка опять вывела его к поляне с капищем. Сделав круг, он вернулся к ней с другой стороны. Резко развернувшись, Говард очертя голову бросился в лес и уже через несколько секунд выскочил на поляну, где туман частично развеялся. От того места, где он стоял, поросший сорной травой склон спускался к заросшему прудику, потом круто поднимался на другой такой же, поросший травой холм. Поскальзываясь и приседая, он спустился к пруду, постоял в высокой осоке на берегу, переводя дух и глядя, как по водной глади проносятся водомерки. Он окончательно заблудился.
По другую сторону пруда плавала на мелководье привязанная к полузатопленному стволу старая плоскодонка; пара удочек и снасть на дне были частично прикрыты брезентом. Змеясь вдоль берега и по травяному склону вверх, вела еще одна тропка. Сквозь деревья едва-едва проглядывала черепичная крыша летнего домика, сам же домик был почти скрыт за гребнем холма. Хлюпая по глине и сырой траве, Говард обогнул пруд и вышел на тропинку.
