Богдан Сушинский
Лавровый венок для смертника
7
– Мне нужен смертник. Я хочу побывать в камере смертников, а затем собственными глазами увидеть казнь. А под нее – еще бы какую-нибудь сногсшибательную историю… Мне необходимо прочувствовать атмосферу этой вашей «тюрьмы смертников», проникнуться ее духом.
– Чью именно казнь? – машинально переспросил Согред.
– Да чью угодно. Я задумал рассказ о смертнике. О последних минутах перед казнью. Когда перед глазами обреченного проходит вся предыдущая жизнь. Когда он вновь и вновь покаянно прокручивает все, что связано с преступлением.
– Бред. Ни черта они не прокручивают.
– То есть?
– Одни мечутся, как звери, и бьются головой о стенки; другие впадают в такую прострацию, что уже напоминают мертвецов. К месту казни их волокут, как фантомов. Зря ты взялся за этот сюжет. Ничего ты в нем не достигнешь. Тоже мне открытие: «Прокручивают жизнь!..» Чушь!
– Подобный сюжет интересен сам по себе. И вовсе не в связи с участием в конкурсе.
– Ну да, ты ведь всегда мнил себя психоналитиком.
– Почему «мнил»? Я многое изучил… Мои критики…
– Знаю я твоих нанятых и проплаченных критиков… – прервал его Согред. – Оставим их в покое.
– Кого, конкретно, из моих критиков ты способен обвинить в «проплаченности»? – Согред заметил, как беломраморно побелела переносица Грюна, и вспомнил, что в дни молодости это тоже было признаком его приглушенного учтивостью гнева.
– Беру тайм-аут, Грюн, – ответил Рой условной фразой, которой в дни той самой молодости им удавалось гасить любые зародыши ссоры. – Ты меня сломил. Какой смертник тебе нужен: профессиональный убийца? Кретин-бытовик? Может, писатель?
– Ну, уж писатель-то у тебя вряд ли найдется.
– Признаюсь, что это диковинная редкость. Но как раз сейчас писатель-преступник у меня имеется. Не исключено, что уже в пятницу мы его казним. С убийцами Фемида и правительство Фриленда впредь решили не церемониться. Так что, может, и в самом деле остановимся на писателе?
Потягивая коньяк, Эвард настороженно разглядывал начальника тюрьмы, пытаясь изобличить его в неуместной шутке.
– Какой-нибудь сумасшедший?
– Сумасшедших у нас не казнят. Весьма спорная гуманность.
– Можешь назвать его имя? Нам с тобой оно было известно и раньше?
– В последние годы он не очень-то блистал и какое-то время жил за рубежом. Затем вернулся, взялся за детективы… Кто бы как о нем ни отзывался, а старик Краузе очень уважал его. Этого было достаточно. Ведь не кто-нибудь – Краузе!
– Черт возьми, кто это? – раздраженно допытывался Эвард. – Имя, имя.
– Том Шеффилд. – Согред выдержал паузу, чтобы выяснить, какую реакцию вызвало у гостя его сообщение.
– Шеффилд?! – осевшим голосом переспросил Эвард. И неожиданно для самого себя, впервые за весь день, рассмеялся. – Брось!
– Не понял. Ты что, не в курсе этой бульварной драмы?
– Совершенно.
– В «Литературном обозрении Фриленда» готовится разгромная, почти издевательская статья по этому поводу. В двух-трех газетах уже появились сообщения о следствии и суде. Неужели все это прошло мимо тебя?
– Почти два года я провел в Штатах, в Сан-Франциско.
– Мог бы сказать точнее: в Саноме, вблизи праха Джека Лондона, твоего кумира.
– Я подолгу бывал в имении Джека, ты прав. Но Шеффилд! – очумело повертел головой Грюн, словно пытался избавиться от наваждения. – За что же он осужден?
По отношению к Шеффилду Эвард никогда не испытывал ни зависти, ни ревности. Хотя одно время тоже увлекался его романами. Просто Шеффилд оставался для него тем профессионалом, завидовать которому Эвард не решался, чтобы не выглядеть маньяком. Его успехи Грюн воспринимал со смирением ученика-подмастерья.
– Как оказалось, несколько последних романов Шеффилд написал по следам убийств… совершенных им самим.
– Не оригинально, подобные примеры литература уже знает.
– И фемиде они достаточно хорошо известны. Впрочем, судьи тоже оригинальничать не стали, расценив его деяния, как проявление особого цинизма. Ни в каком ином случае они не бывают столь безжалостными, как в случае «убийства с особым цинизмом». А знаешь, как он попался? Рассказ о последнем убийстве появился за сутки до того, как полиция успела его раскрыть. Редакция обещала опубликовать творение Шеффилда лишь через неделю, но случилось непредвиденное: какую-то статью пришлось снять прямо с полосы, и было решено заменить ее рассказом живого классика, отчего номер лишь выигрывал. Вот только одному из полицейских, занятых расследованием, сюжет его показался слишком похожим и слишком правдоподобным. Словом, в профессиональном чутье отказать этому служаке трудно.
– Только ли в чутье? Не кажется ли тебе, что кто-то мог подсказать ему этот ход?
– Ясное дело, мог. Но кто? Поэтому пока что эта версия остается в области догадок. А вот то, что Шеффилд приговорен к казни, – реальность.
Несколько секунд двое «бессмертных» выжидающе глазели друг на друга.
– Том Шеффилд!.. – вновь сокрушенно покачал головой Эвард. – Писать романы по заказным убийствам, или же, наоборот, совершать убийства, основываясь на сценах из романов, фильмов, – это еще как-то объяснимо. Даже у нас, в относительно спокойном Фриленде. Но писать свои вещи по следам собственных преступлений, воссоздавать страницы кошмара из собственных убийств!..
Согред наполнил рюмки и, подняв свою, измерил Эварда откровенно циничным взглядом.
– Насколько я понял, ты тоже прибыл сюда, с желанием вдохновиться на нечто шедевроподобное. Пиршествуя при этом на жертвеннике, упиваясь трагедией очередной жертвы и очередного «во грехах падшего».
– Все прочие выдумывают такие истории, или же питаются ими, пролистывая криминальные хроники. Так или иначе, все мы похожи на стервятников, довольствующихся уголовной падалью. Если только решаемся браться за детективы. В этом суть ремесла.
– …В этом суть его проклятия, Эвард. Что не одно и то же. Не будь я в прошлом одним из «бессмертных», выразился бы намного жестче.
– Тем не менее ты поможешь мне встретиться с Шеффилдом. Именно потому, что в свое время был членом «Клуба бессмертных» и понимаешь, насколько это важно для пробующего свои силы в детективе; насколько лично мне необходима встреча в камере смертников «с самим Шеффилдом».
8
Согред ждал подобной просьбы, готов был к ней, что, однако, не помешало ему позабыть о рюмке, пересесть за рабочий стол и, устало откинувшись на спинку кресла, задумчиво уставиться в потолок. Его молчание длилось бесконечно долго. Еще на заседаниях «Клуба бессмертных» Грюн открыл для себя, что Согред умеет держать паузу до умопомрачения, впадая в молчание, как в забытье, и совершенно не замечая, что выводит из себя всех окружающих.
Да, он знал об этой его слабости. Но похоже, что в данном случае Рой нарушил всякое мыслимое приличие.
– Видишь ли, это не будет детектив в обычном понимании, – попытался подстегнуть начальника тюрьмы. – Его герой не столько суперменствует и шерлок-холмствует, сколько проходит все этапы духовного и нравственного очищения.
– Это ты о Шеффилде?! Черта с два: «очищение»! Этого типа не способен очистить даже электрический стул.
– Да нет же, Шеффилд рассматривается всего лишь как прототип, как некая модель. Мой герой будет сотворен по образу и подобию только самого себя. На казнь он идет, как на Голгофу, – взволнованно зачастил Эвард, предчувствуя, что трагедия собрата и впрямь может оказаться для него творческой чашей Грааля. Мысленно он уже носился над телом и духом Шеффилда, словно коршун – над раненой добычей. – Вот почему важно не просто встретиться с Шеффилдом, а хоть какое-то время провести в камере смертников, почувствовать себя в шкуре ее обитателя.
– В шкуре Тома Шеффилда… Понимаю, – с въедливой грустью ухмыльнулся Согред.
– Я имел в виду смертника как такового. – Эварда уже откровенно раздражала манера начальника тюрьмы без конца придираться к словам, заставляя объяснять то, что не нуждается ни в каких объяснениях, и по этому же поводу оправдываться.
– Согласен, в таком перевоплощении из писателя в уголовника-смертника есть нечто таинственное. Уже здесь, в «Рейдер-Форте», я однажды не удержался и специально велел охраннику закрыть себя на три часа в камере смертников. Ощущение такое, словно заглянул в потусторонний мир. Меня вновь осенил великий дар перевоплощения.
– Тем более, – поддержал его Грюн, – что история, связанная с Шеффилдом, сама по себе потрясающий сюжет. А если над ней слегка поразмышлять, углубиться в психологию писателя-убийцы… Признайся: не хочется ли самому засесть за пишущую машинку?
Вопрос был задан в шутку, однако ответа Эвард ждал, как приговора. Совершенно не представляя, как повел бы себя, если бы Рой вдруг согласился принять от него полурастерзанную жертву.
– Я ведь уже сказал тебе, что сошел с дистанции – так и не блеснул утонченностью Согред. На его месте Грюн конечно же постарался бы извлечь наслаждение даже из этой ситуации. – И все! – властно прогромыхал он костяшками пальцев по массивному, как эшафот, столу. – Больше к этой теме не возвращаемся! Ни под каким предлогом! Теперь о Шеффилде… Я не имею права устраивать свидание с ним. Это не положено по инструкции, по закону.
– Опомнись, Рой! Я прибыл сюда черт знает откуда. Это там, на материке, все под жестким контролем. Ты же здесь всевластен, как китайский император.
– Иллюзии. Пойми: ты даже не журналист, – спокойно продолжил свою мысль начальник «Рейдер-Форта». – Ну имел бы удостоверение хоть какой-то газетенки – тогда совсем другое дело. На крайний случай, рекомендательное письмо. Об этом ты, конечно, не позаботился. На имя понадеялся.
– Ты меня разочаровываешь.
– Не пытайся усовещать, – прервал Рой очередную попытку гостя сыграть на давнишней дружбе, больше похожей на затаенную вражду. Терпели они друг друга с трудом, а следили за успехами – с ревностью и отчаянием. – И все же кое-что я для тебя сделаю. – Потирая пальцами седеющий подбородок, полковник Согред артистично задумался. – Представим себе, что тебя направила сюда редакция, предположим, журнала «Западное побережье».
– Это настолько правдоподобно, что вполне смахивает на правду.
– И что я поверил на слово. Кстати, знают ли в редакции хоть какого-нибудь издания, что ты отправился на Рейдер?
– Об этом не знают даже мои ангелы.
– Семью тоже оставил в неведеньи?
– Жену я похоронил вслед за матерью. Детей не было. В этом мире я один, как перст. Судя по всему, состояние одиночества тебе тоже близко.
Согред прокашлялся и задумчиво помолчал.
– Словом, я признателен тебе, Рой, – избавил его Эвард от великосветских условностей.
– Постарайся быть столь же признательным Шеффилду. Пардон, о нем-то мы забыли. А ведь это от приговоренного зависит: пожелает он встретиться с тобой или не пожелает.
– Не чуди, Рой, что ему терять?
– В том-то и дело, что нечего. В мире нет страшнее людей, нежели те, кому уже нечего терять. В мою бытность заместителем начальника тюрьмы в Сан-Сьюдаде, там отсиживал свой срок некий полицейский. Коллеги были уверены в его невиновности и поначалу, из чувства солидарности, пытались напрашиваться на свидания с ним. Бывшего полицейского это приводило в бешенство. Срабатывал комплекс профессиональной вины, при котором ему легче было встречаться с сатаной, нежели со своими сослуживцами.
И все же Эвард не воспринял его предостережения всерьез. Пройдясь по кабинету, он остановился напротив Согреда и, упершись кулаками в краешек стола, убежденно произнес:
– Уверен, что в конечном итоге все будет зависеть от тебя, полковник. Шеффилд почти не знает меня. Имя, естественно, слышал, когда-то мельком виделись, но…
– Это уж точно: не знает, – не отказал себе в удовольствии Согред. – Не отчаивайся, он и писателей покрупнее чтением своим не баловал. Удивительно недалекий человек. Странно, как он вообще оказался в литературе.
– Постараюсь понять это.
Рой тоже поднялся, и на несколько мгновений взгляды их скрестились. Эвард подсознательно ощутил, что только сейчас начальник тюрьмы окончательно решился на нарушение инструкций и закона, о чем свидетельствовал его озорной, меченый отчаянным риском взгляд.
«А ведь он действительно рискует, – попытался Грюн хоть как-то оправдать Согреда. – На его месте ты бы тоже изрядно понервничал. Конечно, за „Рейдер-Фортом“ давно закрепилась слава „земного ада“. Но из этого не следует, что его и впрямь нужно превращать в ад для себя».
– Остановишься у меня, Грюн?
– Что тоже в твоей власти, – не удержался гость, не сумев прервать нить размышлений.
– Отели нынче дороговаты. А я живу один, – объяснил Согред, спускаясь к стоявшему во внутреннем дворике «мерседесу».
– Мне почему-то так и показалось.
– Даже служанка уехала прошлым рейсом «Странника…» на материк. Не знаю, как ты смиришься с едой и выпивкой в моем доме, но места для тебя хватит.
От тюрьмы до небольшого двухэтажного особняка с мезонином было метров пятьсот. Когда Эвард понял это, он рассмеялся.
– Теперь ты догадываешься, почему в столице Рейдера наберется не более десятка частных машин. Одна из них – моя, – похлопал рукой по приборной доске. – Все остальные предпочитают пользоваться машинами, взятыми напрокат, или же давно пересели на велосипеды.
– Наверное, это не самое любопытное, чему мне придется удивляться на этом затерянном посреди океана клочке суши.
9
Единственное окно комнаты, которая досталась Эварду, выходило на залив, а балкон буквально зависал над краем ущелья, в глубине которого, посреди каменного завала, зарождался едва просматриваемый отсюда, с высоты, ручеек. Пройдя на балкон, Грюн на какое-то время уставился на силуэт черневшего у пристани «Странника морей», совершенно забыв о все еще маячившем в двери хозяине дома. Ностальгическая тоска, зарождавшаяся в его душе, сюрреалистически накладывалась на открывавшийся пейзаж, омрачая его красками серой безысходности, черной тоски и тревожных предчувствий.
– Как ты выдерживаешь все это, Рой? – повел он подбородком в сторону укутанного туманом хребта, возвышающегося по ту сторону залива.
– Взвешенно, – сунул руки в карманы брюк начальник тюрьмы. – Но стараюсь пореже подниматься на второй этаж и поглядывать в сторону гавани.
– Я так не смогу.
– Ты здесь всего лишь гость. Случайно прибившийся к берегам Рейдера странник морей. Если тебе и суждено умереть здесь, то не от ностальгии.
– Кто знает! Не успел ступить на остров, как уже ощущаю себя отшельником, не рассчитывающим когда-либо выбраться отсюда. Как думаешь: ностальгия?
– Или предчувствие, – беззаботно подсказал Согред.
– Один мой попутчик назвал сей остров «саваном».
– Бывший моряк? Джон Кроушед? «Саван» – из его лексикона.
– Он так и не представился. Но, судя по виду, моряк.
– Не представился! Для палачей это не обязательно.
– Так он что, – палач?!
– В прошлом – корабельный электрик. Нынче – специалист по электрическим стульям тюрьмы «Рейдер-Форт». Вполне возможно, что Шеффилд станет первым его «пациентом». Прежний палач недавно не вернулся из моря.
– …В которое ушел с поселка смертников Последнее Пристанище?
– Уже знаешь о его существовании, – каким-то поникшим голосом констатировал начальник тюрьмы. – Весь Рейдер теперь – Последнее Пристанище. Такое впечатление, что город и остров вымирают. Всех манит материк. Кстати, разве это не сюжет: поселок моряков-самоубийц?
Согред вышел на балкон и остановился плечом к плечу с Эвардом. Он конечно же лгал. На самом деле он почти каждый день поднимался в эту комнату и подолгу стоял вот так, со смертельной тоской глядя на гавань, на пустующую пристань, возле которой единственный посланец материка «Странник морей» появлялся убийственно редко, но каждый раз – как отголосок былой жизни, упрек несбывшейся мечты и несостоявшейся судьбы. Сколько раз Рой огромным усилием воли сдерживал себя, чтобы во время очередного появления корабля не броситься в порт, не забиться под обтягивавший шлюпку брезент…
И еще об одном не догадывался Грюн Эвард: давнишняя страсть так и не помиловала Согреда. Он бежал от нее на остров, куда, кажется, не доходит ни один номер «Литературного обозрения Фриленда» и куда отголоски литературной славы кумиров читающей публики достигают с таким же опозданием, как и свет давно погасшей звезды.
– А ведь тебе всего лишь сорок шесть, – предательски напомнил ему Эвард, очень точно уловив его состояние. Мы одногодки. Я, правда, тоже обитаю не в столице.
– Сорок шесть, ты прав. Что из этого следует? И вообще, о чем ты?
– Только о том, что тебе всего лишь сорок шесть. Трудно понять, что заставляет тебя прозябать на этом островке?
– Приблизительно то же самое, что и всех остальных.
– Постараешься объяснить?
– Желание бросить вызов континенту, отречься от соблазнов. Презрение к суете материка. Попытка утопить в ностальгии все свои переживания, превратив их в маленькие победы островитянина. Маленькие победы, политые ядом самотерзаний. Просто так, случайно, люди на Рейдере не появляются. Как не появляются они просто так в колониях прокаженных.
– Мощное сравнение, – едва слышно проговорил Эвард, стараясь не прерывать исповедь бывшего полугения «Клуба бессмертных».
– …Всяк ступивший на остров – изгой, восставший против мира. Восставший уже хотя бы потому, что решил задержаться на больший срок, нежели тот, что отмеряется двумя прибытиями судна с материка. Может, рискнешь, Грюн?
– Каким образом?
– Не уплывешь со следующим «Странником морей».
– Но ведь он придет лишь через неделю.
Согред победно рассмеялся:
– Ты произнес это, как «через год». И на корабль смотришь с такой тоской, что я не уверен, что не окажешься на его палубе еще до рассвета.
– У меня слишком мало времени, чтобы тратить его на Рейдер. Работу над рассказом попытаюсь начать уже завтра.
– Чтобы завершить к отплытию корабля, – согласно кивнул Согред.
– К отплытию вряд ли удастся. В последнее время пишется все труднее. К тому же это должен быть рассказ, способный конкурировать с лучшими произведениями столичных писателей. Нил Джекобсон, Роберт Шервуд… – все ринутся к приманке «Западного побережья». Тебе проще: ты с этого ристалища самоубийц сумел уйти.
– Будем считать, что проще, – мрачно согласился Согред. Знал бы Эвард, что в конце каждого из четырех прожитых на острове годов он посылал на материк по два экземпляра рукописи нового романа: один – в крупнейшее издательство страны «Колумбус», другой – в журнал «Западное побережье». Чтобы ровно через два месяца получить два решительных отказа, иногда с издевательскими советами заняться чем-то более полезным, нежели сочинительство.
Рой воспринимал это мужественно. Рукописи складывал в большой сундук, подаренный моряком из Последнего Пристанища, отсидевшим срок в его тюрьме, и верил, что когда-нибудь сможет опубликовать их.
Однако знать всего этого Эварду не дано было. Для Грюна он, Согред, должен оставаться «сошедшим с дистанции» – так удобнее обоим.
– Мне проще, тебе проще… – наконец-то оторвал взгляд от гавани Эвард. – А каково Шеффилду? Умирать сейчас, почти-что на вершине, пусть и не очень яркой, но все же славы!
– Кто знает, может, на вершине умирать значительно легче, нежели у бесславного подножия?
– Не утешай себя: любая вершина сама по себе разочаровывает вопиющей обыденностью. Как ты помнишь, одно время – к счастью, очень короткое – я увлекался альпинизмом… Сладостность восхождения – в самом восхождении. Что тоже само по себе банально.
– В таком случае, не будем предаваться философствованиям. Принимай душ, приходи в себя… Я же отправлюсь в тюрьму. Дела. По дороге порассуждаю над тем, как скрасить твое пребывание на рейдере.
– Помня, однако, что мое появление на острове связано только с одним желанием: хоть несколько часов побыть в шкуре смертника. Никакие иные услады здешней жизни меня не интересуют.
– Ты сообщаешь мне совершенно невероятные вещи.
– Разве что… – спохватился Грюн. – У меня появилась идея, связанная с островом, точнее, с поселком Последнее Пристанище.
– Ты всегда слыл неисправимым идеалистом, – добродушно проворчал Согред, благоразумно избегая соблазна познать гениальность нового замысла коллеги. – Придется совратить тебя одной здешней женщиной.
– Мне сейчас не до женщин, у меня другая страсть – писательская.
– И все же уверен, что перед этой женщиной ты не устоишь.
10
Согред и не собирался возвращаться в тюрьму. Выехав за городок, он прокатился по пробитой по склону хребта объездной дороге и направил «мерседес» к улочке, уводящей в сторону Последнего Пристанища.
Он лихорадочно осмысливал ситуацию. Внезапное появление на острове Грюна Эварда вырвало его из прежнего, привычного течения жизни, словно водоворотом: с корнями и грунтом, за который они цеплялись. Эвард просит его ознакомить с бытом тюрьмы, дать возможность почувствовать себя смертником… Ему, видите ли, хочется войти в образ, чтобы создать нечто достойное! Что в этом его стремлении: предел наивности или предел наглости?
Когда, в начале их встречи, Грюн неожиданно поинтересовался, не желает ли он принять участие в конкурсе, Согреду показалось, что устами пришельца вдруг заговорила их студенческая дружба. Но вскоре стало ясно: Эвард, вкусивший в последние годы кое-какого признания, попросту хочет добить его, размазать по «беговой дорожке».
«А ведь он все верно рассчитал: писатели Крафт и Мелони умерли. Джордж Шарк слишком стар, чтобы и дальше выдерживать темп парнасских гонок. Наконец, вся эта история с Шеффилдом… Теперь, накануне его казни, самое время вырываться на финишную прямую Грюну Эварду».
Запрокинув голову, Согред люто, по-волчьи, взвыл. Появившись на берегах острова-савана, Грюн бросил ему вызов. Да, он, Рой Согред, заявил, что сходит с дистанции. Но из этого еще не следует, что сходит навсегда. Он мог смириться с восхождением на вершину славы кого угодно, только не Эварда. Долгое время они шли в одной связке. И если уж суждено сорваться, то лететь в пропасть бесславия и небытия должны вдвоем, так будет справедливо.
Рой прекрасно понимал: стоит Эварду победить на конкурсе, как издатели тут же начнут вырывать у него из рук все, что только было и будет написано. Нет, если уж ему, Согреду, не повелено свыше взять в этом заезде реванш, то было бы просто грешно пропустить вперед Эварда.
Уже остановившись у двери красавицы Эллин, он вновь запрокинул голову, но так и замер, уставившись широко раскрытыми глазами в усыпанное предвечерними звездами поднебесье. «Ты все время смотрел себе под ноги, забывая, что существует небо – вот в чем ужас твоего бытия». И, вместо вытья, из гортани его вырвался приглушенный тоской и безысходностью стон.
Дверь открылась раньше, чем он успел нажать на кнопку звонка.
– Вот вы и пришли, мистер Согред, – ничуть не удивилась его появлению адвокат Грей. – Могли бы сделать это значительно раньше, – подбодрила его, отступая в глубь прихожей.
Золотистые волосы Эллин спадали ей на плечи и сплетались под слегка выпяченным подбородком, образуя некое подобие лучезарной фаты. Четко очерченные, чуть припухшие от излишней чувственности губы оставались разжатыми даже тогда, когда Эллин Грей напряженно, вдумчиво молчала – Рой заметил это еще в день их короткого знакомства.
– Можно подумать, что вы слишком заждались меня. – Что бы ни произносил Согред, он изрекал это с коварной полусадистской ухмылкой, словно бы каждой из фраз метал в лицо собеседнику нечто оскорбительное.
– Не так чтобы уж совсем… Тем не менее… И почему-то казалось, что появитесь именно сегодня. – Плечистая, широкобедрая, с небрежно вытесанной полноватой талией, Эллин мало была похожа на современную секс-модель. И все же в ее лице, в этом отчаянном декольте, во всем облике таилось нечто призывно-аристократическое, что заставляло Согреда вспоминать красоту женщин, изображенных на полотнах средневековых портретистов и ревнителей библейских сюжетов.
– Странное предчувствие. Сегодня у вас, очевидно, состоялся телефонный разговор с прокурором округа. Или же с его заместителем.
– Значит, приговоренному отказано в помиловании? – без особой тревоги поинтересовалась Эллин, давая, таким образом, понять, что провидец из него не получится.
Начальник тюрьмы не ответил, но и молчания оказалось достаточно, чтобы адвокат Шеффилда все поняла. Опустившись в кресло, но не предложив сделать то же самое гостю, она отрешенно уставилась на Согреда.
– Примите мои соболезнования, адвокат Грей.
– Прекратите паясничать, Согред. Какое еще соболезнование?! Считаете, что в эти дни я должна была находиться в столице? Увы, на президента и его окружение мои чары не распространяются. Я и так сделала все, что могла, даже не являясь его официальным адвокатом. Шеффилд слишком поздно отказался от своего предыдущего защитника, сумевшего благополучно довести его до электрического стула, и, естественно, столь же поздно доверился мне. Я не права?
– Абсолютно правы, – все с той же ухмылкой придворного наглеца заверил ее Согред и, манерно подхватив пальцами складки штанин, уселся в кресло, настолько близко стоящее к Эллин, что едва не дотягивался коленками до ее колен. – Но лишь в том, что касается ваших адвокатских возможностей. Не правы в другом – что исповедуетесь передо мной, как перед единомышленником. Неужто подозреваете в симпатиях к Шеффилду?
– Разве это не так? – сразу же оживилась Эллин. – Вы не склонны поддерживать его? Мне-то сказали, что вы давно знакомы и когда-то дружили. Я и подумала: когда гибнет писатель такого высокого, Богом данного таланта, все мы, сопереживающие его трагедии, должны становиться единомышленниками.
– Но не тогда, когда речь идет об убийце. Если бы намеревались казнить политического деятеля, осужденного за его революционные взгляды, – тогда другое дело. К тому же все, что вам говорили о моей дружбе с Шеффилдом, – чушь.
– Это совершенно меняет ситуацию. В том числе и характер наших с вами отношений, – вдруг соблазнительно потянулась к мужчине Эллин.
Она молча пронаблюдала, как рука Согреда расчленила полы ее застегивающегося спереди на пуговицы платья и поползла вверх, обдавая ногу змеиным холодом, и не возбуждая ее, а вызывая отвращение, какой-то подсознательный страх. Было мгновение, когда Эллин едва сдержалась, чтобы не подхватиться. Но вместо этого лишь плотнее сжала ноги, захватывая и пленя пальцы мужчины.
– Считаете, что способны заменить Шеффилда не только в литературе, но и в постели?
Согред был недурен собой, во всяком случае, вряд ли уступал Шеффилду или кому-либо из мужчин, с которыми Эллин время от времени состязалась на своем амазонском ложе.
– Причем постараюсь заменить его довольно успешно.
– Это уже похоже на деловой разговор. Кстати, вы уверены, что мы сумеем достигнуть большего взаимопонимания, если прямо сейчас испытаем себя этой самой постелью?
Вместо того чтобы переплавлять мысли и инстинкты в слова, Рой приподнялся и, обхватив ногами ее ноги, долго и страстно покрывал поцелуями лицо, шею, дотягивался до оголенной, усыпанной интимной россыпью веснушек спины… Он не играл эту страсть, она действительно овладела им, но не сейчас, а еще тогда, когда впервые увидел Эллин в своем кабинете. Вот тогда-то он по-настоящему позавидовал Шеффилду. Не славе его, а тому, что эта слава позволяла удерживать возле себя такой дивной красоты женщину – пусть даже эта красота по-скандинавски холодна и по-английски чопорна.
Брал он ее прямо здесь, в гостиной. Сначала в кресле, затем на изгибе высокого дивана. Не раздеваясь и не пытаясь оголить женщину больше того, чем требовала элементарная близость. Брал грубо и нахраписто, самодовольно ощущая, что женщине это импонирует так же, как и ему.
В себя они пришли уже на полу, у самой двери, растрепанные, вспотевшие и до невозможности измятые. По тому, что подниматься никому из них не хотелось, а поцелуи по-прежнему казались нежными, они без труда определили, что вдвоем им было – и, очевидно, впредь будет – хорошо. И что, по крайней мере в постели, они, что называется, нашли друг друга.
– По-моему, мы совершенно не вовремя прекратили наш гладиаторский поединок, Рой, – нежно провела Эллин пальцами по его губам, щеке…
– Зато очень своевременно начали его. – На сей раз улыбка Согреда показалась Эллин значительно добрее, и, все еще блуждая пальцами по его щеке, шее, груди, женщина попросила, чтобы впредь улыбался ей только так: призывно и загадочно. И как же нежно прозвучала эта просьба, эта подвуальная мольба!
– Нам все еще придется вспоминать о Шеффилде? – улыбнулась теперь уже Грей на всю ширину своих безмятежно красивых, ровных зубок.
– Сегодня и какое-то время. Очень непродолжительное. Но уже исключительно в интересах нас обоих. Договорились, адвокат осужденного Тома Шеффилда?
– Отныне можете считать меня своим собственным адвокатом, мистер Согред. То есть я хотела сказать: писатель Согред. Все равно лучшего специалиста по связям с издательствами и авторскому праву вам не найти.
– Даже если вы окажетесь на редкость плохим юристом, в моих грезах вы останетесь самой прекрасной из женщин.
– …Этого острова, – иронично поддержала его Эллин и, потрепав Роя по загривку, нежно, по-девичьи, поцеловала в губы.
