Валерий Петрович Большаков
Преторианец. Кентурия особого назначения
– Вперед! – сказал Тиндарид и послал своего чалого за ворота. Гнедой, каурый и буланый порысили следом.
Тихой рысцой спустившись по кривому переулку, где ноги чиркали по дувалам справа и слева, Искандер выехал в промоину и поскакал, куда дядя показал – на юго-запад, к горам, уже забеленным снегами.
Краем уха уловив звук «уазовского» мотора, Сергей обернулся и успел заметить качавшуюся крышу «уазика», уводящего преследователей к заставе.
– Пригнись! – велел Ярнаев.
Лобанов пригнулся к шее гнедого, цепляя взглядом блеск тонированных стекол «Лендкрузера», несшегося за уазиком.
– Сработало! – крякнул Эдик.
– Не совсем, – остудил его энтузиазм Лобанов. – Справа!
– Бляха-муха!
По правую руку от них, огибая кишлак, неслась пятерка всадников.
– Ходу!
Коняки, застоявшиеся в стойлах, резво перешли в галоп.
В ушах Лобанова свистел ветер, и надо было поворачивать голову, чтобы услышать разухабистое гиканье позади и разбойничий посвист. Но охотники на людей не стреляли, видать, хотели живьем взять.
– По речке – вверх! – крикнул Тиндарид. – За мной!
Гнедой, каурый и буланый помчались за чалым, глухое тюпанье копыт сменилось резким хрустом гальки. Разбрызгивая воду мелкого ручья, конь Искандера скакал по руслу вверх, среди сухих зарослей мяты и камчинбутты. Лобанов припустил следом, не слишком погоняя гнедка, – тот и сам ревниво нагонял чалого, не желая быть ведомым. Эдик и Гефестай скакали в арьергарде. За их спинами гул шел от дробного топота, плеска и подвывания мстителей.
Пологие берега незаметно поднялись, вздыбились скалистыми утесами и сузили небо до кривой синей полосы. От сырых стен ущелья тянуло холодом.
– Скоро уже, скоро… – прерывисто говорил Тиндарид. – Помнишь, Гефестай?
– Ё-мое, – пробасил Ярнаев, – как щас.
Лобанов помалкивал – с каждым скоком гнедка он приближался к разгадке давней тайны детства…
В стене ущелья обозначился боковой разлом, и Искандер свернул туда. Чалый, гневно фыркая, потянул вверх по крутой осыпи, проламывая копытами подмерзшую корку.
За ущельем потянулось небольшое плато. Было холодно, ветер поддувал колюче и знобко, на скалах и россыпях камней лежали шапки первого снега. А поперек плато неслась река, ревущая и бурная, воды ее, цвета кофе с молоком, кипели, выметывая брызги на три метра.
– Форсируем! – крикнул Тиндарид.
Лошади без охоты вошли в воду, и тут же возле их боков вздулись буруны. Ноги Лобанову будто кто в морозилку сунул – кофе-то со льдом, оказывается! Гнедой почти лег на бок, сопротивляясь течению. Дно стало мелеть, и бурун опал. И вдруг – яма! Коня под Лобановым повалило, вода перехлестнула через холку. Гнедок поплыл, заныривая.
– Держись! – донесся вопль.
Гефестай проскакал по берегу и влетел в воду наперерез беспомощно влачащемуся гнедку. Поймав конька за повод-чомбур и хлеща камчой буланого, Ярнаев потащил утопающих к берегу.
– Как водичка? – хрипло спросил он.
– Как кипятком ошпарили!.. – выдохнул Лобанов. Его трясло от холода.
Оглянувшись на другой берег, он увидел мстителей, крутящихся в мелкой воде.
– Дальше не проедем! – крикнул Тиндарид. – Никаких шансов.
– А как? – беспонятливо спросил Эдик.
– Ножками, ножками!
Лобанов спрыгнул с коня, чувствуя, как деревенеет на холоде ткань.
– Пошли!
Поминутно оглядываясь, четверка поспешила к узкому проходу в скалах. А за проходом друзьям открылось куда более величественное зрелище – ледник. По обе стороны застывшей ледовой реки возвышались зубчатые хребты, ледяной панцирь стекал между пиков сине-зелеными застывшими водопадами и соединялся в полосатый скат. Куда ни глянь, все перегорожено ледяными стенами, пильчатыми гребнями, фирнами, отовсюду торчат карнизы и балконы изо льда. Подавляющая красота!
По голубому телу ледника текли ручьи, оканчиваясь воронками. Вода в них засасывалась со свистом, кружась и шипя, а рядом открывались трещины с острыми, как ножи, краями. Стеклянно-гладкие стенки круто уходили в черно-синюю глубину.
– Нам туда! – показал Тиндарид на пологий солнечный склон, где бурела полоса лугов с круговинами стелющегося арчовника. Лобанов лишь плечами пожал. Туда так туда…
Склон с сухой порослью выровнялся и простелился плоским уступом у подножия крутого скалистого пика. На коричнево-желтом фоне сухой травы ярко зеленел плоский домик метеостанции, поднятый на сваях. Рядом торчал шест антенны на растяжках, стояли щелястые ящики с приборами.
– Нам не на саму станцию… – сипло проговорил Ярнаев, сходя с протоптанной тропы.
– Как себя чувствуешь? – нахмурился Лобанов.
– Нормально… – просипел Гефестай. – «Горняшка»[30] донимает… Хоть и не вертикальный предел, а все-таки почти пять кэмэ… Вот!
Ярнаев остановился и указал на скалистую стену, вздыбленную в темно-синее небо.
– Что? – не понял Эдик.
– Пещера!
– Где?
Искандер с Гефестаем провели друзей к хитрому входу в грот – каменные стены перекрывались, заходя одна за другую, и различить черное зияние было непросто.
– Заходите!
Пещера была высокой, по сторонам сосульками и бахромой свешивались сталактиты, а с пола, как сталагмит, поднимался мутный конус льда – из щели наверху капала вода и бил различимый луч света, рассеивая вечный пещерный мрак. Грот расширялся, уходя в гору, а в глубине подземного зала отсвечивала стена, сложенная из обтесанных камней.
– Это чего? – озадачился Эдик.
– Это портал, – добродушно ухмыльнулся Гефестай, оживленный и просветленный будто.
Тиндарид вдруг насторожился.
– Сергей, будь другом, – сказал он, – сходи проверь, далеко ли догоняльщики!
Лобанов безмолвно поднялся и выскользнул из пещеры. Пусто было вокруг, но не тихо – ледник смещался, дико визжа и воя. А далеко на сверкающем фирне четко выделялись пять черных фигурок. Лобанов бесшумно вернулся и доложил:
– Пятеро! Идут по фирну!
– Успеем! – кивнул Тиндарид и поднял руку. – Чувствуете? Такие иголочки в пальцах?
– Чувствую… – сказал Чанба. – Будто отсидел!
– Это близится «открытие врат»! – торжественно провозгласил Тиндарид. – Минут пять еще…
Лобанов с Чанбой переглянулись. Эдик пожал плечами.
– Ты что-нибудь понял, босс? – спросил он и гордо признался: – Лично я – ни бум-бум!
Внезапно Сергей ощутил, как покалывание в пальцах разошлось по рукам. Иголочки заплясали на спине, поднимались по ногам…
И тут грубая каменная кладка прорезалась светлой полосой. Полоса разошлась, открывая проход в обширное помещение, круглое в плане.
– Быстро, быстро! – заторопился Тиндарид.
Гефестай первым шагнул в туннель, Искандер прошел вторым, затаскивая упиравшегося Эдика. Сергей помог ему, пихая Чанбу в спину, и сам очутился в круглом зале, обнесенном колоннадой. Посреди, на мощном постаменте, возвышалась мраморная статуя двуликого Януса.
– И где мы? – спросил Эдик, будто истукану вопрос задал.
Но Янус, бог времени, бог порога и врат, входа-выхода и всякого начала, безмолвствовал. Он стоял, опираясь правой рукой на посох, а в левой держа ключ. Две короны венчали божество. Слабый луч света, пробивавшийся сквозь дырочку в кровле, освещал то лицо Януса, что было обращено в прошлое.
– Мы, значить… того… в древней Парфии! – прогудел Гефестай.
– На дворе – сто семнадцатый год от Рождества Христова, – уточнил Тиндарид.
– Вот тебе и весь сказ! – растерянно сказал Эдик.
Разбуженная их голосами сова, дремавшая под крышей, захлопала крыльями, и по лицу статуи скользнула тень – Янус будто улыбнулся, коварно и всезнающе…
Глава 5
Попаданцы
Парфия, Антиохия-Маргиана, 117 год н. э.
На Лобанова нашло состояние легкой пришибленности. Он стоял у каменной колонны, водил рукой по желобкам-каннелюрам, и все вертел головой – то на «врата» глянет, мерцавшие искристым, бледно-лиловым контуром, то на высокую бронзовую дверь храма, прикрытую неплотно, пропускавшую в щель голубую ясность неба. Там – гулкий грот, тут – капище. Там – сосульки сталактитов, тут – дорические колонны по кругу. Просто в голове не укладывается…
За вратами затопали сапоги, зашатались тени, и из мира в мир перескочила «великолепная пятерка» – в пакистанках, в поколях, с «АКМами» наперевес. Сергей узнал Мир-Арзала и Даврона.
– Вот они! – взревел Мир-Арзал, и тут, словно напугавшись трубного голоса, врата сжались в сверкающую точку. И исчезли.
Зато широко распахнулась бронзовая дверь. Хлынул свет. Пятная его тенями, в храм ворвался целый отряд в кольчугах, в латах, с копьями, луками, острыми мечами. Воины, хозяева в своем времени, издали боевой клич и бросились на «гостей из будущего».
Сразу стало тесно, крепко пахнущие латники тыкали копьями, равно тесня и обалдевших боевиков Мир-Арзала, и Сергея со товарищи. Грохот щитов, лязг мечей, гортанные крики переполнили святилище.
Сергей отпрянул за колонну. Как назло, ничего под рукой! Тиндарид завопил что-то на койне[31], но его грубо оборвали, едва не снеся голову боевой секирой. Искандер пригнулся и сделал воину подсечку, тот ляпнулся на пол.
И тут затарахтели выстрелы – наккашевцы вышли из ступора. Пули дырявили и кольчуги, и латы, пуская гулять бухающее эхо.
Воины отпрянули, в их криках ярость сменилась страхом и болью.
Стробоскопические вспышки выстрелов обрисовали бородатое лицо Мир-Арзала. Боевики, распихивая подстреленных парфян, скользя по пролитой крови, ломились к бронзовым дверям. Даврон с размаху вышиб створку могучим плечом, и вся пятерка, матерясь по-русски и по-таджикски, вырвалась во двор.
Бешеная контратака наккашевцев еще пуще распалила воинов-парфян, и они словно решили отыграться на Сергее и его друзьях.
Тиндарид остервенело рубился трофейным мечом, Гефестай, ухая, махал тяжелой секирой, Эдик отбивался копьем, держа его как дубину, поперек. Двуликий Янус равнодушно созерцал побоище.
– К выходу! – проорал Сергей. – Эдик! Гефестай!
– Ага! – хэкнул Чанба, гвоздя витязя в кольчуге копьем и добавляя, для страховки, древком по шлему.
Двум копьеносцам удалось повалить Гефестая, орущая куча-мала заворочалась и разлетелась. Бранясь на непонятном языке, Гефестай воздвигся лютым шатуном. И как пошел махаться – хук с левой, прямой с правой, пинок туда, тумак сюда… Надо же, мелькнуло у Сергея, Ярнаева из себя вывели. Это надо уметь!
Косолапый парфянин напрыгнул на Лобанова, кроя воздух коротким мечом-акинаком.
Сергей увернулся от меча раз, увернулся другой, потом это ему надоело, и он заехал кулаком в морду рубаке, расквашивая тому нос. Рубака отпрянул, зато в живот Сергею уткнулось острие копья, рассаживая кожу. Еще одно сунулось под лопатку. Не убивая, удерживая только. Лобанов дернулся, и стальной наконечник тут же пустил ему кровь – не балуй!
– Сергей, сдавайся! – долетел крик Искандера. – Нам их не одолеть!
– Да я вижу! – откликнулся Сергей. Копьеносец тут же надавил, и Лобанов сказал со злостью: – Ну чего ты давишь? Не видишь, что ли? Сдаюсь я, успокойся! Чтоб тебе…
Пожелания он не договорил – всех четверых вытолкали за двери во двор – прямоугольное, замкнутое саманной стеной пространство, по которому бегали воины в кольчугах до колен и с шестиугольными щитами.
«Культовое здание» было круглым, с кольцевым навесом, подпертым деревянными колоннами, обмазанными глиной и оштукатуренными алебастром, – все «как у людей»… А над головой синело небо, а ниже горбатились купола и проглядывала крепостная стена с зубцами. С улиц неведомого города волнами накатывался гомон тысячных толп, его перебивали крики верблюдов и непереносимый скрип громадных колес арбы. Наплывали запахи – поднятой пыли, благовоний и навоза, дыма от хлебных печей-тануров и еще чего-то, приторно-сладкого, кислого, жженого, разваренно-парного…
И все это просто не укладывалось в голове: ну как можно было, проникнув в пещеру, выйти на улицы города? Сто семнадцатый год, вспомнил Сергей. Ну не глюки же это?
Воин-усач ткнул его в спину древком копья – дескать, топай. Всех четверых вытолкали на улицу, окружили плотным каре и повели.
Главная улица была неширока, метров пяти поперек, и обсажена деревьями, зеленевшими молодой листвой. Н-да. Явно не осень.
– Весна идет, – пробурчал Лобанов, осматриваясь, – весне дорогу…
– Тиндарид! – окликнул Эдик. – Мы где?
Ему тут же наподдал оскопищем[32] копья молодой нервный стражник.
– Я щас кому-то так пихнусь… – пригрозил Эдик и заработал тычок посильнее. – Блин, чего ты распихался, чмо приблудное?!
Стрелки моментом натянули луки.
– Успокойся, – посоветовал ему Искандер. – Тут сначала стреляют, а потом гадают, стоило ли…
– Где – тут? – сказал Эдик спокойнее.
– В Антиохии-Маргиане… Город такой.
– Вот теперь все понятно! – взбодрился Эдик. – Как говорил мой дед Могамчери: «Правильно ориентируйся на местности, чтобы знать, куды бечь!»
Конвоиры заорали, прокладывая в толпе дорогу.
Толчея была страшная. На куртки с надписью «Адидас» и рэперские штаны никто не обращал внимания – к чужеземным модам тут привыкли. В Антиохии сходились караванные пути, тасуя народы и смешивая языки. Персы с курчавыми бородами разгуливали в конических барашковых шапках, в хитонах и сандалиях, болтая на койне. Смуглые кочевники-саки щеголяли в кожаных штанах и коротких безрукавках, свои длинные черные волосы заплетали в косицы и выражались звонкой латынью. Арабы ходили в белоснежных рубахах-галабийях. Индийцы в тюрбанах кутались в теплые плащи. Кушаны с чалмами на головах и в широченных шароварах запахивались в халаты. А может, то были бактрийцы или еще кто… Короче, полный интернационал.
– Во, толкучка у них! – воскликнул Эдик и покосился на стража – тот сделал вид, что не заметил нарушения режима. – Офигеть! Вот это я понимаю – базар. Наш «Черкизон» по сравнению с ним просто сонное царство, музей под открытым небом!
Вдоль всей улицы были выставлены товары на продажу – на лотках, прямо на дороге, в лавках, под навесами, в нишах стен, и сказать, кого здесь толклось больше, продавцов или покупателей, было сложно. Все кричали, трясли тканями, звякали медными кумганами, брякали китайским фарфором, пересыпали зерно, нахваливали свою продукцию, хаяли конкурентов, приценивались, ругались, разбегались, опять сходились, по новой вступая в товарно-денежные отношения.
– Эй, люди! – подал голос Сергей. – Может, смоемся?
– Смоешься тут… – пробурчал Гефестай. – Шаг влево, шаг вправо – и все пузо стрелами утыкают…
– На твой пузень, – не удержался Эдик, – у них стрел не хватит.
Гефестай добродушно хмыкнул.
– Ты еще не понял, где ты и когда ты, – сказал Тиндарид. – В Антиохии четыре… ну, как бы микрорайона, и все обнесены стенами. Отдельно живут парфяне, отдельно эллины, отдельно римляне. И каждый квартал огорожен, и весь город в кольце укреплений. Никаких шансов!
Дома, обступавшие главную улицу, смыкались боками на манер таунхаусов, чередуя плоские крыши с крутыми куполами, сочетая эллинские колонны и портики с архитектурными изысками Индии и Персии. На перекрестке улицу перекрывал котельный свод, а сразу за этим пассажем открылась небольшая площадь перед стоящими друг против друга кумирнями Ахурамазды и Анахиты. Их порталы-пиштаки, покрытые орнаментом, здорово украшали улицу, но Лобанова больше привлекла женщина под аркой храма Анахиты. Наряженная в полупрозрачные шелка, оголяющие грудь, женщина танцевала, позванивая браслетами на стройных ногах. Она извивалась, вскидывала руки, трясла бедрами, глядела призывно, то кокетливо скрывая пол-лица краем одеяния, то откидывая легкую ткань и улыбаясь, правда, неласково. Жрица любви, безо всяких кавычек.
По ступеням храма спускался седенький старичок в тунике и с сумкой через плечо. Увидав его, Искандер охнул.
– Гефестай! – зашипел он. – Видишь того старика?
– Какого? – приглядевшись, Ярнаев прогудел: – Е-мое! Да это ж Антоний!
– Антоний! – заорал Тиндарид, уворачиваясь от кулака копьеносца. – Да подожди ты!.. Антоний!
Хорошо, что у старичка сума на плече висела, а то бы он ее уронил. Антоний изумился, всплеснул руками, заковылял по ступеням, щеря беззубый рот.
Выглядывая поверх плеча конвоира, хватаясь за скрещенные копья, Искандер прокричал что-то на незнакомом Сергею языке. По «усатым» словам Лобанов опознал латынь.
– Это Антоний! – радостно сообщил Искандер. – Он раб Тиридата. Тиридат нам поможет!
Известие это Сергея не обрадовало, а вызвало обиду. «Друг называется! – подумал он. – Всю жизнь секретничал. Если бы не Наккаш, так бы и не узнал ничего…»
За храмовой площадью тянулись невысокие одноэтажные домики, и стал виден диз – городская цитадель на высоком плоском холме, крепость в крепости, где был прописан местный владетель дизпат. Над цитаделью возвышалась могучая башня кёшк – прообраз донжона рыцарских замков, далеко с нее видать, всех врагов перечтешь, пока те к стенам города подберутся.
Почему-то именно этот вид, с фортецией на заднем плане, окончательно убедил Лобанова, что он совершил тур в прошлое. Оценить это сейчас, прочувствовать и понять у него просто сил не было. Нужно время, чтобы невероятное стало привычным, тогда только ум выйдет из-за разума и примирится с чудом…
Главный у воинов, толстогубый и щекастый малый в смешном коническом шлеме, прокричал новую команду, и конвоиры поворотили пленников на дорогу к дизу, хитрым зигзагом проходившую по склону холма. Отвели в башню и бросили в глубокую каменную яму. Тяжелая деревянная решетка накрыла ее сверху.
– Вот тебе и весь сказ… – вздохнул Эдик, поднимаясь с полу и отряхивая с рукавов прелую солому.
Сергей обошел яму кругом. Сплошной камень. Нары и те – каменный приступок.
– Александрос, – сказал он прохладным голосом, – пяти минут тебе хватит, чтобы объясниться?
– Хватит, – с готовностью ответил Тиндарид. – Как мы попали в прошлое, ты меня лучше не спрашивай, все равно не скажу. Не знаю! Тут физики высоколобые головы сломят, а я простой врач. Ну действует какой-то там межвременной портал, и пусть себе действует… Но ты не представляешь, до чего ж я рад, что мы все сюда попали! И не нужно больше ничего от тебя скрывать! Не мог я раньше объясниться, слово дал. Понимаешь… Я родился здесь! По-настоящему я Александрос, ну, Александр. Это я на Памире стал Искандером… да и привык уже. Тиндар, сын Абнеоса Селевкийского, – мой отец. Он торговал шелком, ходил с караванами в Китай. Ему всегда фартило, а когда мне исполнилось двенадцать, везуха кончилась. Напали кочевники. Все разграбили, отца убили… Нас с матерью продали в рабство за долги. Мать пристроили на кухню, а я прислуживал за столом – был я мальчик красивый, и гости любили вытирать грязные руки о мои кудри…
– Придурки! – вырвалось у Эдика.
– Да нет, – равнодушно пожал плечами Тиндарид. – Так было принято в Риме, а в Антиохии старательно подражали латинским модам и обычаям. Римская община по-прежнему полагала себя частью Империи. Это еще Красса когда побили под Каррами, парфяне два легиона в плен увели и здесь поселили… Однажды наш толстый сосед, Публий Секст, подвыпил и стал меня лапать. Я вывернулся, но он разохотился уже, приказал мне заголиться и стать раком. Я его стукнул и убежал. За мной кинулись вдогонку. Сначала я решил укрыться у Тиридата, но погоня была близко, и я юркнул в храм Януса. Представь себе – вечер, стемнело уже, я врываюсь в целлу[33] и вижу, как в стене распахивается дверь! В ту самую пещеру. Я возблагодарил богов за спасение и перешел из века первого в век двадцатый… Спасибо дяде Терентию, пристроил у себя. Хотя какой он мне дядя! А все равно роднее его у меня никого нет. И ты только представь себе, что было бы, узнай о портале тот же Наккаш. Никаких шансов! Хорошо еще, что врата открываются раз в полгода и всего на пару минут… Но и этого хватило Мир-Арзалу с дружками. Автоматчики в античном городе – это предел всему!..
– И я, значить, – пробасил Гефестай, – из времен сих, хоть и не из этих мест. Сами мы из Индии, верные подданные кушанского царя. Имя у меня эллинское, как у Искандера, в честь бога Гефеста, только на кушанский манер. Ярнаев… это не фамилия, так отца моего звали – Ярнай, фамилии кушанам не давали… А в Антиохию меня дед Кадфиз привез и поместил в митраистский монастырь. Традиция у нас такая в роду, чтобы младший сын делался монахом, – все равно из наследства ничего не достанется, все на старшего перепишут, ну, кой-чего среднему перепадет… Из митреума я сбежал, мыкался-мыкался, чуть не сдох. Слава Митре, пособил Тиридат, переправил к Теренцию Варрону – так правильно звать нашего дядю… Теренций сам из римских патрициев, но с младых лет поставлен Хранителем памирских врат…
– Кем поставлен? – осведомился Сергей, исчерпав ресурс удивления.
– А вот этого мы и сами не знаем! – добродушно ухмыльнулся Гефестай. – Может, этих хранителей – целая куча, а врат – сколько станций в московском метро. И шныряют они по всем временам, присматривают за человечеством, правят историю… Кстати, Тиридат тоже Хранитель. А если бы проводился турнир Парфии по панкратиону, Тиридат запросто бы стал чемпионом. Надо будет ему сказать, пускай бы провел для нас мастер-класс!
– Все это очень интересно, – перебил его Эдик, – но позволю себе напомнить – мы в заднице!
– Тиридат должен нам помочь, – убежденно сказал Тиндарид.
– Да что ты говоришь! – комически изумился Эдик. – Правда, что ли? И что теперь? Сидеть и ждать?
Сергей, ни слова не говоря, поднялся. Сейчас он чувствовал себя гораздо спокойней. Странно, его загружают невероятью, а на душе легчает! Лобанов подпрыгнул и повис на одной руке, цепляясь за решетку.
– Не, – доложил он, – не пролезть. Жердины кожаными ремешками перевязаны, а чем резать?
Он спрыгнул вниз и отряхнул руки.
– Как говаривал мой дед Могамчери, – протянул Эдик: – «Надейся только на самого себя!» Слышь, Гефестай? Ты у нас самый накачанный…
– И что? – подозрительно спросил сын Ярная.
– Попробуй ее сдвинуть!
– Хм…
Гефестай отошел к стене, взял короткий разбег и подпрыгнул, хватаясь за жерди. Уперевшись пятками в стену, он поднатужился и сдвинул решетку, выпрямляя ноги в коленях.
– Ура, – спокойно сказал Эдик.
– Руку! – придушенно рыкнул Гефестай.
Чанба подпрыгнул, хватаясь за опущенную пятерню, и был вознесен наверх, как рыбка маленькая. Рыбки большие – Тиндарид и Сергей – освободились сами.
Наверху был круглый сводчатый зал. Узкие бойницы в толстых стенах цедили свет, скрещивая пыльные лучики на каменном полу. Слева начинала закручиваться винтовая лестница, уводящая на верхние этажи башни кёшк, откуда доносились глухие голоса, а справа висела на мощных петлях дверь, сколоченная из толстых лесин.
Гефестай подергал дверь.
– Заперто, – прогудел он и спросил деловито: – Вышибать?
– Действуй! – сказал Сергей.
Осторожничать было не в его правилах, да и какой толк от «взвешенного подхода», когда выбор прост, как ложка? Тут так – убей или умри! А с чего бы ему помирать? Или ожидать казни?
Гефестай подпрыгнул и ударил по двери обеими ногами. Навесы выдержали, а вот лесины оказались слабы – слетели с петель. Сын Ярная приземлился уже во дворе, за ним выскочили Эдик с Тиндаридом. Последним, щурясь в клубах трухи и пыли, выбрался Сергей. И замер – десятки стрельцов, пеших и конных, натягивали луки, целясь в их четверку. Снова заширкали мечи, покидая ножны, угрюмо засверкала сталь.
– Капец нам… – пробормотал Эдик.
Рассерженный аркапат, комендант крепости, тот самый губастый-щекастый, что вел конвой, вскинул руку с плетью. Раскрыл рот, готовясь отдать команду…
– Назад! – крикнул Сергей, отступая к башне, но по сорванным дверям уже топотали сапоги воинов с мечами наголо, видать, спустились с верхних ярусов кёшк.
Лобанов прянул влево, ныряя под руку с мечом, вывернул ее и прикрылся воином, взмокшим от боли, как живым щитом.
– Не стрелять! – заорал он, будто кто понимал его русский, и прорычал, докручивая конечность в кольчужном рукаве: – А ну, отдал меч!
Отобрав клинок, Сергей отступил к стене, волоча «щит» за собой. Тренькнула стрела, Лобанов отбил ее мечом и оглянулся. Гефестай поступил в меру своих сил – он столкнул лбами двух парфян и отнял их щиты. Одним щитом защищался от стрел, а другим отбивал наскоки мечников и копейщиков.
Эдик хоть и не владел приемами панкратиона, но своего противника, косматого кочевника-сака в кожаных бронях, нокаутировал. Снял у того с пояса кнут и здорово им управлялся, стегал так, что перешибал дротики.
Искандер, раненный в ногу, щерился и отмахивался двумя мечами сразу. Стрелы выбивали ямки в кирпичной стене кёшк, улетали в пролом выбитой двери, но долго так продолжаться не могло. И когда во двор диза влетели шесть всадников в латах с ног до головы, с длинными, четырехметровыми копьями, Сергей ощутил смерзание кишок. Это были катафрактарии, тяжелая конница, парфянские рыцари. От этих панкратион не убережет…
Катафрактарии послали своих здоровущих, бронированных коней в галоп и угрожающе наклонили копья. «Как жуков на булавку…» – мелькнула у Сергея тоскливая мысль-предчувствие.
Неожиданно наперерез черным коням катафрактариев бросился белый конь с седоком в простой тунике. Его лысый череп блестел, как лакированный, а на мощную грудь спадала черная борода, завитая колечками по ассирийской моде. Седок издал повелительный крик, и катафрактарии замедлили свой бег, осадили коней, сворачивая с таранного пути. На Сергея пахнуло едким лошадиным потом и духом разгоряченного тела, из-под громадных копыт сыпанула глиняная крошка.
– Это Тиридат! – ликующе вскричал Искандер. – Тиридат!
Тиридат, махнув Тиндариду, подъехал к аркапату и заговорил с ним, указывая на пленников и взглядывая на небо, наверное, призывал богов в поручители.
– Он говорит, что мы не дэвы, – торопливо переводил Тиндарид. – О боги! Они нас посчитали дэвами, засланцами злого бога Аримана! Тиридат ручается за нас и… и говорит, что мы – охотники на дэвов!
– Спасибочки, – криво усмехнулся Эдик, – в киллеры записали!
Сергей отпустил полузадушенного воина, которого держал локтем за шею, и тот упал. Закашлялся, заперхал, отползая прочь. Аркапат дал себя убедить, и Тиридат сунул ему увесистый мешочек. Простые тут нравы, усмехнулся Сергей. Губасто-щекастый милостиво кивнул, принимая взятку, и прокричал команду «Отставить!».
Стрельцы ослабили тетивы луков, воины сунули мечи обратно в ножны. Отбой тревоги.
– Тиридат… – прошептал Искандер. – Боги, боги, сколько ж я тебя не видал! – Спохватившись, он торопливо проинструктировал товарищей: – Выкажите почтение! Тиридат – не простой парфянин, он фратарак, князь здешний, из древнего рода Михранов. И еще он вазург, то бишь вельможа царя царей.
– Мы прониклись, – успокоил друга Сергей.
Подъехавший Тиридат осмотрел всех четверых, сверкнул белозубой улыбкой и сделал жест, понятный без перевода: за мной!
Оглядываясь и толкаясь, четверо друзей покинули диз и спустились на главную улицу. Толпа, скучившаяся у стен крепости, угрожающе зароптала. И тут же лязгающий голос выкрикнул, властно и непререкаемо, то же самое слово, слышанное Сергеем от Тиридата и понятое как приказ «Стоять!».
Толпа расступилась, пропуская череду старперов в тяжелых расшитых одеяниях белого цвета.
– Это жрецы Ахурамазды, – обреченно сказал Искандер, – местная инквизиция… Никаких шансов!
– Да они что тут, совсем озверели? – возопил Эдик. – Сколько можно уже?
На его крик тут же отреагировали физически развитые молодые люди в золоченых латах, со взведенными арбалетами[34]. Выстроившись в две шеренги, они окружили четверку пеших и одного всадника. Жрец, которого Сергей признал главным по наличию золотых цацок на рясе, вышел вперед и затянул моление.
– «Когда возмущен и разгневан Митра, солнечный бог, – заунывно толмачил Гефестай, – стрелы тех, кто любит его, из луков добротных, тугих, бьют без промаха в цель! Когда разъярен, то безжалостен Митра слепящий!»
Наголо обритый служка-дастур, часто кланяясь, поднес старшему жрецу-эрбаду тяжелый свиток из пергамена, испещренного квадратными буквицами арамейского письма. Эрбад принял свиток с поклоном и шагнул к Сергею. Желтые рысьи глаза жреца смотрели пронзительно и колюче.
– Чего ему надо? – оглянулся Лобанов на Гефестая.
– Ты должен возложить руки на свиток, – растолковал сын Ярная. – Это «Авеста», священное писание, и если ты дэв, то руки твои вспыхнут пламенем…
– Ясно, – кивнул Сергей. – Проверка на вшивость.
Лобанов преувеличенно серьезно поклонился и опустил руки на свиток. По толпе пронесся вздох разочарования – так надеялись на дэва глянуть, и на тебе! Не воздвигся двухэтажным чудищем, не завыл, сгорая в пламени Митры слепящего!
Сдерживая ухмылку, Сергей отвернулся и увидел на крыше дома через улицу наккашевца с пистолетом. Лобанов резко присел, спихивая Эдика и Гефестая с линии огня. Грохнул выстрел. Пуля 44-го калибра прошила бок эрбада. Старик, хватаясь за рану, упал. Толпа завыла, началась давка. Вторым выстрелом разнесло череп одному из молодых арбалетчиков. Сергей скакнул к нему, подхватил выпавшее из рук оружие и выстрелил по боевику с разворота. Нащупай он сразу спусковой крючок, наккашевец живым бы не ушел, а так тяжелая железная стрела лишь прободала боевику ногу. Боевик согнулся, словно от рези в животе, и сгинул.
– Сергей! – крикнул Тиндарид, падая на колени перед раненым жрецом. – Прикрой меня!
Он выудил из куртки сверток, разложил его – это был набор хирургических инструментов – и достал скальпель. Распоров рясу эрбада, Искандер оголил рану, алое на белом. Гефестай протянул ему индпакет.
– Держи!
Тиндарид обработал рану антисептиком, наложил тампон и перебинтовал. Подбежавшие жрецы замерли в нерешительности.
– Больному нужен покой! – строго внушил им Тиндарид, скривился и сказал то же самое на местном наречии. Жрецы переглянулись, понятливо кивая. Шестеро молодцов, переквалифицировавшись в братьев милосердия, бережно подхватили высохшее тельце главного жреца.
– Как говорил мой дед Могамчери, – пробормотал Эдик: – «Мелкая неприятность – не крупная, а крупная – не смерть».
– Мудрый у тебя дед, – усмехнулся Сергей. – Пошли! Инквизиция дает добро…
Тиридат поманил друзей за собой. Жрецы не препятствовали.
– Ну и денек… – пробасил Гефестай.
– Один за три! – жизнерадостно сказал Эдик.
