Валерий Петрович Большаков
Преторианец. Кентурия особого назначения
Глава 6
Роксолан
Антиохия-Маргиана, дом Тиридата
Дом у Тиридата был зело велик и богат – высокое двухэтажное строение, украшенное по фасаду кирпичными колоннами, облицованными мраморными плитами с каннелюрами-желобками – не отличить от настоящих!
Во внутреннем дворе плескался квадратный хауз – бассейн, обсаженный кустами олеандра, гранатов и роз. Прямо в воду глядела огромная арка айвана – продолговатого сводчатого зала без передней стены, открытого во двор. Это была парадная комната, ее по всему периметру украшали барельефы, а в углах торчали глиняные статуи, раскрашенные по эллинскому обычаю.
Тиридат спешился и передал коня подскочившим слугам. Слуги суетились, метались, хлопоча и прогибаясь. Барин приехал!
Произнеся любезности, полагавшиеся по этикету, фратарак поручил гостей Антонию – тот весь лучился и радостно шамкал. Семеня и качая головой, Антоний провел всю четверку в михмонхону, комнату для гостей. Сергей похмыкал, осматриваясь. Комната… Скорей уж зал – площади тут… квадратов под шестьдесят будет. Вдоль стен по периметру тянулась суфа, стены покрывала многоцветная роспись. Как в детском рисунке – тут тебе и солнце, и луна со звездами, домики, деревца, полуголые красавицы… Последний элемент, правда, явно не из книжки-раскраски.
Поверху зал перекрывался резными балками-прогонами, а в перекрытие были вделаны особые глиняные фонари.
– О-хо-хо! – застенал Гефестай. – Наконец-то я сяду…
С видом крайнего блаженства сын Ярная разместился на суфе и привалился к стене. Что-то ему мешало, он поерзал, а после вытащил из бокового кармана геологический молоток с лоснящейся рукояткой. Сергей уселся рядом и кивнул на орудие труда:
– Хобби?
– Да вроде того… – смутился Гефестай. – Поступил, значить, в Горный, на геохимика, три курса проучился, а четвертый не одолел. Мозги у меня… такие… труднопроходимые…
– Пустяки, дело житейское, – сказал Эдик, прилегший на суфу, – зато здесь ты будешь геологом номер один.
– Эт точно! – расплылся Гефестай. – Ох, опять вставать… Тиридат идет.
Хозяин, переодевшийся в легкий халат, оглядел всех и похлопал по груди сперва Искандера, потом Гефестая.
– Эллин! Кушан! – сказал фратарак и ткнул пальцем в Сергея: – Алан? Савромат? Роксолан?
Лобанов понял так, что Тиридат интересуется графой «национальность». Роксолан… Роксолан… Что-то такое было… То ли он читал где-то, то ли в школе проходили по истории… Вроде как роксоланы числились в предках русских.
– Роксолан, – согласился Лобанов. А что тут еще скажешь?
– Мактэ![35] – улыбнулся Тиридат и перевел вопрошающий взгляд на Эдика.
– Сармат! – определился Чанба.
– Эхем, – сказал Тиридат. – Эвге!
Тиндарид, волнуясь и сбиваясь, заговорил на латинском, размахивая руками и единожды кивнув на Лобанова и Чанбу. Фратарак улыбнулся и сказал:
– Бонус эст. Гради![36] – и показал пальцами: «ходить, идти».
Лобанов с готовностью кивнул, хотя смысла сказанного не уловил.
– Сейчас поедим, – оживленно протарахтел Искандер, – а потом нам Тиридат приемчики покажет!
Антоний расстелил дастархан и выставил угощение – тушеные бобы с телятиной, изюм, пахучее вино в запыленном кувшине. Сергей мигом умолол свою порцию, схарчил и добавку.
– После сытного обеда по закону Архимеда… – раззевался Гефестай. – Полагается поспать!
Сергея в сон не тянуло. Разлегшись на толстом ковре, он лежал, лениво поглядывая на рябящую воду хауза, вспоминал события перенасыщенного дня и отходил, приноравливаясь к древнему миру, ставшему реалом… Бесшумно ступая, появился Тиридат и сделал знак: «Гради!» Сергей живо поднялся.
– Панкратион! – бросил Тиридат через плечо.
Он вывел Сергея в просторный внутренний двор, замкнутый портиками в четырехугольник. Палестра, так у древних эллинов называлась спортплощадка. Хотя какие они теперь древние…
Упругой походкой Тиридат вышел на середину двора. Его босые ступни уминали толстый слой красного песка. Фратарак поманил «роксолана» и занял стойку, пошире расставив ноги, пригнувшись и слегка разведя руки.
Сергей почесал в затылке, ткнул себя пальцем в грудь и показал на Тиридата – дескать, правильно ли я понял? Мне нападать на вас? Тиридат нетерпеливо кивнул.
Ла-адно… Лобанов даже не пытался приложить «чемпиона Парфии», хотел только основательно коснуться его, наметив удары, но они не прошли. Сергей был быстр, чертовски быстр, но Тиридат был еще быстрее – кончики пальцев Лобанова или костяшки раз за разом били в пустоту, взбивали воздух безо всякого толку.
Лобанов отпрянул. Э, нет… Это вовсе не скорость реакции, тут что-то другое! Тиридат вроде как предвидел, куда станет бить Сергей, и уходил, уворачивался еще до удара!
Устод Юнус что-то такое говорил… С сожалением. Надо бы, мол, тренировать не только бицепсы-трицепсы-квадрицепсы, но и «мышцу мозга». Рука ведь сама по себе не бьет – сначала мозг отдаст команду мускулам, и только потом последует удар.
Сигнал пройдет по нервам, мышцы сократятся… Нокаут! Но мысль, излучаемая вовне, говорил устод, обгоняет биотоки, бегущие по центральной нервной, надо ее только уловить, распознать как-то, и тогда ты выстроишь оборону еще до нападения. Противник вот-вот выдаст хук левой или прямой в голову, а у тебя уже пошел встречный удар!
Устод тогда сокрушался, что искусство опережающего боя утрачено. А хрен там! Вот оно! Лобанов попробовал обдурить Тиридата – выбросил левый кулак, метя мастеру в голову, остановил движение, не закончив, и звезданул правым. Мастер должен был прянуть в сторону от удара левой, но он даже не дернулся. Зато прямой правый угодил в пустоту – Тиридат отклонил голову и пропустил кулак Лобанова над плечом. Это было как издевка, и Сергей почувствовал гнев.
Фратарак понял его состояние, заговорил успокаивающе. Затем он хлопнул в ладоши, и из-под навеса вышел Антоний.
Тиридат велел ему что-то на латыни. Тот почтительно склонился.
– Хик эст Антоний, – представил его фратарак, – инструктор.
– Инструктор! – удовлетворенно повторил Лобанов, заслыша хоть одно знакомое слово.
– Сик! – кивнул Тиридат и удалился в тень.
А «инструктор» Антоний, сосредоточившись и отрешась от земного, начал обучать Лобанова науке опережать события – дал новенькому испить противного млечного настоя, и Сергей быстренько вышел «за скобки» нормального человека. Он вдруг обрел способность видеть звуки и чуять запах смеха, слышать красивую форму и осязать придуманный образ.
Антоний уселся на теплый песок, сложив голенастые ноги кренделем, смежил веки и затянул мантру, монотонно и нудно. Не размыкая глаз, инструктор показал пальцами: повторяй!
Лобанов опустился на колени и присел на пятки. Сбиваясь и путаясь, занудил за инструктором, попадая в тон. С первого раза в памяти остались лишь отдельные слова – «ка», «ба», «хуну-неферу», «сетх», «сэтеп-са», «та-кем»… Даже сейчас, в лето сто семнадцатое от Рождества Христова, от них веяло такой древностью, что мурашки по коже. А слова выговаривались и выговаривались, голос Антония повторял и повторял стародавнюю формулу, словно заклятие накладывал. И наложил-таки.
Бормотание Антония отдалилось, стало неразборчивым и пропало. Пропал теплый песок под ногами. В уши проник совершенно незнакомый шум. Сергей открыл глаза и осмотрелся.
Он не сидел. Он стоял в узком зале, окаймленном двумя рядами массивных колонн. Их капители были украшены узором хекер – вырезанными в камне метелками тростника. Высокий потолок был расписан под звездные небеса, а пол сиял розовыми гранитными плитками.
В двух шагах от Лобанова стоял столик из черного дерева, инкрустированный слоновой костью, малахитом и лазуритом. На столике пускала ароматный дымок курильница из хрусталя.
Лобанов оглянулся, шагнул нетвердо к просвету меж колонн, завешенному пестрой тканью. Перед ним открылся огромный парк, засаженный финиковыми пальмами. За парком текла широченная река, по мутным водам ее плыла ладья, живо напоминая хейердаловскую «Ра». Заслышав шорох, Лобанов обернулся. Позади стоял плотно сбитый смуглый человек. На нем была короткая юбка и пестрый воротник из бисера шириной в тетрадь, прикрывавший плечи, спускавшийся на спину и грудь.
– Сенеб, анх уда снеб[37], – проговорил смуглый и с достоинством поклонился.
– Сенеб, – ответил Лобанов, не узнавая собственный голос. В голове у него зашумело, колыхавшиеся занавеси меж колонн стали совсем уж расплывчатыми и пропали. Сам он оказался сидящим задницей на пятках посреди палестры. Лицо Антония словно всплыло из ниоткуда, и голос его произнес:
– Сальве!
– Сенеб, – выдавил Лобанов.
– Мактэ виртут! – обрадовался Антоний. – Евге! Пербелле![38]
Тут Антония окликнул его хозяин. Тиридат вышел из тени портика и шагнул на песок палестры. Антоний, с трудом разогнувшись, затараторил, шепеляво и взволнованно. На лице Тиридата изобразилось удивление, он уважительно глянул на Лобанова.
– Радитикус, комес! – бодро сказал фратарак и нанес молниеносный удар костяшками пальцев, выцеливая кончик Серегиного носа. Слабый удар гарантировал обильные слезы, а звезданешь посильнее, обеспечишь тяжелый болевой шок и даже смерть.
Лобанов легко ушел, щелкнув Тиридата по косточке у запястья снаружи. А надо было опередить фратарака и увернуться, взяв мысль об ударе!
Знать бы еще, как она выглядит, эта мысль… Ведь, когда бьешь кого-нибудь по морде, не представляешь образ, не думаешь словами. Отдаешь подсознательно приказ мышцам – грудным, широчайшей, бицепсу и прочим – сократиться и расслабиться так, чтобы кулак попал по подбородку неприятеля. И как ощутить этот приказ? Как поймать отпущенную мозгом мысль? Думай, голова, думай…
Фратарак связал несколько четких и звонких слов.
– «Отражение злого»! – громко перевел Тиндарид.
Кто ж тут такой злой, подумал Лобанов за секунду до того, как Тиридат толкнул его в грудь «лапой тигра».
Сергей попытался устоять, но полетел кувырком. Ошеломленный, он вскочил. Тиридат сделал движение и тут же оказался рядом. Костяшки его правой руки, сжатой в «копыто лошади», коснулись Серегиной шеи над ключицей. Лобанов увел корпус с линии атаки закручиванием торса и ответил двойным ударом, локтем и коленом. Тиридат блокировал локоть, но от колена уйти даже он не успевал и прянул влево, защищая правой рукой печень, а левой – пах.
– Мактэ! – обронил Тиридат.
Не останавливая начатого движения, он шагнул вправо, влепил Лобанову между бровей пяткой с поворотом корпуса, подскочил, обрушил удар правой рукой по косой вниз в точку над ухом, повернулся, ударил растопыренными пальцами Сереге в шею и тут же левой ногой – по одному месту.
Лобанов пропустил удар, ослабив его поворотом тела и напрягая пресс, и попал Тиридату большим пальцем в свободную точку между ребер, добавив короткий укол в солнечное сплетение.
– Есть! – завопил Эдик. – Ты взял мысль, босс!
– Да ничего я не брал! – сердито сказал Сергей, отпыхиваясь.
– Че ты гонишь? – прогудел Гефестай. – Да ты бы иначе не попал! Плавали – знаем!
Недоверчиво отмахнувшись, Лобанов бросился на фратарака.
Четыре раза раб переворачивал клепсидру, пока запаренного Лобанова и свеженького Тиридата не кликнули на обед-кену.
– Месяцок бы… позаниматься, – выдавил Лобанов.
– Позанимаешься! – обнадежил его Искандер. – Это я тебе гарантирую.
* * *
Под вечер, перекусив лепешкой с зеленым чаем, Сергей перенес постель наверх, на плоскую крышу. Он сидел и слушал, смотрел, тянул к себе все ниточки этого мира.
В синих сумерках Антиохия лежала нагромождением серых коробок и черных треугольников теней. Желтые огоньки светилен мерцали в проемах окон, красные язычки факелов дразнили небо со дворов и улиц. Город затихал, начиная дремать. Соседи лениво переговаривались, топотали животные в хлевах, хрупая зерном, по-бумажному шелестела невидимая листва, кто-то пел вдалеке, перебирая струны кифары… Лобанов сонно поморгал на иглистые звезды и заснул.
Глава 7
Охота на дэвов
Антиохия-Маргиана
На окраине Антиохии лежал большой пустырь, поросший фисташкой и саксаульником. Здесь не строили домов и не распахивали огородики – место являлось запретным. Посреди пустыря, на небольшом холме была сложена приземистая дахма – Башня молчания. За ее невысокими, в два человеческих роста, стенами хоронили умерших. В точности, как указывал Заратуштра. Ни землю, ни огонь нельзя было осквернять касанием мертвого тела, и верующие приносили трупы в дахму. Дожидались, пока птицы склюют плоть, и складывали кости на хранение – тут же, в укромных нишах башни.
Сюда-то и привел сподвижников Мир-Арзал Джуманиязов. Самое безопасное место!
– Бо-ольно! – хныкал Шавкат Айязов, хилый и квелый, вечно немытый усатенький молодчик. Он сильно хромал, подволакивая ногу, простреленную арбалетной стрелой.
– Кончай скулить! – рявкнул Тураб Мирзаев, коренастый и плотный верзила. Его квадратное лицо удлиняла аккуратная бородка от уха до уха, а вот усы он тщательно сбривал.
– Ага, тебе бы так!
Исмат Юртаев, незаметный человек среднего роста, без особых примет, в разговор не вступал, покрякивал только, когда перебрасывал два тяжелых хурджуна[39] с правого плеча на левое или наоборот.
– Сейчас придем, перевяжем… – проворчал Мир-Арзал, настороженно всматриваясь в сгущения теней. – Сам виноват! Зачем стрелял? Я тебе что сказал? Кафиры нам живые нужны! Как ты собираешься выбираться из этой дыры?
Он смолк. Дахма нависла над ними, пугая черными тенями. Стая огромных, откормленных воронов взлетела, оглушительно хлопая крыльями. Мир-Арзал, выпускник Пермского университета, не верил ни в Аллаха, ни в Иблиса, но и его пробрало хриплое, пронзительное карканье. Нечто зловещее, потустороннее чудилось в криках вспугнутых птиц-могильщиков.
Робко ступая, боевики прошли в башню. Запах мертвечины был устоявшимся, но в нос не ударял.
– Там кто-то есть! – глухо выговорил Исмат, хватаясь за автомат. – Вон, сидят!
Мир-Арзал быстро положил руку на «АКМ» Юртаева:
– Не стрелять! – и нервно хохотнул: – Щас увидишь, кто там сидит…
Подойдя ближе, Исмат с содроганием различил три трупа в белых саванах, перепоясанных ремнями кушти[40]. Мертвяки были привязаны за ноги и за волосы, чтобы птицы не растащили кости. В прорехах разорванных пелен торчали обклеванные ребра, черепа с ошметками скальпов бессмысленно скалились в вечереющее небо.
– О Аллах! – прошептал Исмат.
– Убедился? – хмуро спросил его Мир-Арзал. – Давай, перевяжи этого.
– А чего сразу я? – попытался возмутиться Юртаев.
– А кто?! – рявкнул Мир-Арзал. – Я?
Тураб быстренько организовал костерок и засновал вокруг башни, собирая хворост, – изображал полную загруженность.
Сплюнув, Исмат достал аптечку и склонился над Шавкатом.
– Чуть что, сразу Исмат, Исмат… – продолжал он бурчать.
– Тихо! – шикнул на него Мир-Арзал. – Кажется, Даврон идет.
Тураб осторожно опустил на землю охапку сухих веток и скользнул к арке входа. Через секунду обернулся и кивнул:
– Точно.
Даврон Газиев бесшумно миновал подлесок. Тише, чем нитка входит в ушко иглы, проник в дахму и опустился на корточки возле костерка.
– Ну что? – спросил Мир-Арзал нетерпеливо.
Но Даврон знал себе цену. Один из лучших разведчиков Гульбуддина Хекматиара[41], он терпел Мир-Арзала, соглашаясь на более спокойное место второго в группе, но не любил, когда тот равнял его со всеми прочими. Даврон Газиев – это вам не серая масса вроде Шавката с Исматом, он даже по Интернету шарился, заходил на форумы неверных…
– Видел кафиров, – изрек Даврон, сочтя, что время доложить приспело. – Поселились в богатом доме… – Смолкнув, он пожевал губами и продолжил: – Знаете, где мы?
– В Афгане? – поднял голову Шавкат и сморщил лицо от боли. – Поосторожнее!
– Потерпишь! – сказал Исмат с ожесточением.
– Афган! – фыркнул Даврон. – Ты хоть один минарет видал? Хоть одну машину? Хоть один провод над улицей?
– Так мы в Пакистане? – вылупил глаза Шавкат.
Даврон с сожалением посмотрел на Шавката.
– Этот город, – сказал он значительно, – зовется Антиохия-Маргиана, а страна – Парфией. Знаете, какое время на дворе? Сто семнадцатый год!
– Хиджры? – слабо выдохнул Исмат.
– До хиджры еще пятьсот лет! – раздраженно высказался Даврон. – Еще не родился пророк и некуда совершать хадж.
Ошеломленные бандиты притихли, осмысливая сказанное.
– Та-ак… – тяжело сказал Мир-Арзал. – Это меняет дело. Хотя почему? Кафиров все равно надо брать! Проводниками нам будут, выведут в родное время.
– Они что-то там такое болтали о межвременном портале, – энергично кивнул Даврон. – И я узнал, когда снова откроются эти их врата… – Выдержав мхатовскую паузу, он договорил: – Через полгода!
– Отлично… – процедил Мир-Арзал. – Тогда так. Патроны беречь! Стрелять только по команде и только одиночными. Без оружия мы здесь никто и звать нас никак! Пограбим местное население, захватим кафиров, выждем шесть месяцев и уйдем. С добычей!
– Тут неподалеку дом богача, – сказал как бы между прочим Даврон. – Мельника Пакора…
– Вот и начнем с него! – кивнул Мир-Арзал. – И еще какой-нибудь храм грабанем. И заляжем на полгода!
– Один храм только? – разочарованно спросил Шавкат.
– Один храм! – передразнил его Даврон. – А ты хоть видел здешние храмы? Да там даже на колонны листы золота накручены! Статуи из золота отлиты, подсвечники разные, чаши! Да тебе каравана верблюдов не хватит, чтобы утащить все золото из одного только храма!
– Ух ты… – пролепетал Шавкат. – Тогда я согласен!
– Слава Аллаху! – съязвил Мир-Арзал. – А то я беспокоился, все думал, а согласится ли Шавкат-джон?
Боевики захохотали, и их горбатые тени запрыгали по стенам дахмы вперемежку с дырчатыми силуэтами трупов.
На дело вышли с утра. Переоделись в местное тряпье, что успели стянуть у торговцев на базаре, и явились к особняку Пакора. Этот домина занимал половину квартала, замыкая в себе пару внутренних двориков и выпирая в небо тремя разновеликими куполами.
Банда вошла нагло, как к себе домой. Страшные слухи о «дэвах с молниями» помогли им сберечь патроны – рабы Пакора попрятались кто куда, а мордатые охранники не оказали сопротивления.
– Этих в хауз! – распорядился Мир-Арзал. – Шавкат, сторожи.
Важный Айязов остался бдеть, щелкая затвором АКМа и грозно хмуря брови. Охранники, по пояс в воде, вздрагивали и ежились, наполняя трусливое сердчишко Шавката непередаваемым блаженством.
Мир-Арзал с Давроном на пару поблуждали по комнатам, хапая все, что выглядело дорогим, пока не попали на женскую половину. Жена Пакора, толстая грымза, не привлекла их внимания, Даврон только сорвал с визжавшей мельничихи тяжелые браслеты кованого золота, а Мир-Арзал конфисковал целый хомут из ожерелий – жемчуга, бериллы, яхонты, золотые цепи.
– Эге-ге! – весело сказал Даврон, откидывая занавес. – Да тут есть кое-что посвежее старой овцы! Глянь, какие ягнятки!
Мир-Арзал глянул и обнаружил будуар, устланный коврами во много слоев. Там, проваливаясь в мякоть ковров, стояли две девушки, чернявые и пышненькие. Они дуэтом залопотали что-то с перепугу, но Даврон цыкнул на них, и дочери Пакора смолкли, будто он их выключил.
– Даврон! – показал Газиев на себя и ткнул пальцем в девушку, чьи черные волосы были заплетены в сорок косичек.
– Азата… – назвалась дочь Пакора.
Ее сестра не стала дожидаться вопроса и представилась:
– Сиасса!
– Тебе Азата, мне Сиасса, – деловито распределил Даврон. – Идет?
– Годится! – кивнул Мир-Арзал, вожделея и облизываясь.
Газиев задрал платье на Сиассе – девушка не закричала, не заплакала. Послушно согнулась, пристраиваясь под Даврона.
– Вот что значит хорошее воспитание! – сказал Мир-Арзал, спуская штаны и заголяя Азату.
В дверях появился Тураб, державший под мышкой увесистую шкатулку, и отвалил челюсть.
– Слюни подбери! – крикнул Мир-Арзал. – Ты следующий.
Тураб живо опустил шкатулку на пол и распустил пояс…
И тут, как назло, донесся выстрел.
– Опять этот дурак палит! – озлился Даврон.
В коридоре затопал Исмат.
– Там солдаты! Солдаты! – вопил он.
Ворвавшись в комнату, Юртаев заткнулся и выпучил глаза.
– За мной будешь, – предупредил Тураб.
– Так солдаты… – растерянно проговорил Исмат. Мир-Арзал шлепнул Азату по пухлой ягодице и спихнул ее очередному.
– Солдаты, говоришь? – переспросил он удовлетворенно. – Видали мы этих солдат… знаешь где? Ладно, как закончите, спускайтесь…
Джуманиязов подобрал с полу свой автомат и направился к выходу во двор. Один за другим ударили три выстрела.
– А-а, чтоб тебя! – выразился Мир-Арзал и кинулся бежать.
Во двор прорвались человек пять городской стражи, двум Шавкат пустил кровь. Мир-Арзал, не покидая галереи, окружавшей дворик, вскинул «калашников» и потратил три сэкономленных патрона. Ни один даром не пропал.
– Уходим! – скомандовал он спустившимся подельникам.
– Там еще кто-то прется! – крикнул Шавкат, тыкая стволом в проем ворот.
С улицы донеслось протяжное пение, и во двор торжественно вошли жрецы Арамазда, как парфяне звали Творца Неба и Земли, Отца всех Богов, Подателя всех благ. Жрецов было около десятка, и каждый из них нес по факелу и по пучку веток. Углядев «дэвов с молниями», они сбились в кучу, потом самый смелый поджег ветки от факела и двинулся на Мир-Арзала, изгоняя злого духа священным пламенем.
– У нас огонек покруче! – ухмыльнулся Джуманиязов и нажал на спуск.
Пуля выбила из жреца жизнь и окрасила белые одежды красными потеками. Еще два патрона потратил Даврон, по одной пуле выпустили Исмат с Турабом. Этого хватило – половина «святых отцов» осталась умирать, другая половина разбежалась.
– В храм! – развоевался Мир-Арзал.
– В храм! В храм! – подхватил Шавкат.
Ближе всего стояло святилище Анахиты, Владычицы Нижней Бездны, Царицы Земли и Плодородия, Матери Богов, Властительницы Ночей. Храм, или багин, как его называли парфяне, тяжело вздымался кубическими башнями и черными колоннами, уходя вверх на добрую сотню локтей, и вольно расплывался боковыми пристройками из крупных зеленых кирпичей. На плоской крыше храма росли деревца, пушась густой зеленью. К главному входу над широким выступом, облицованным темно-красными плитками из глазурованного фаянса, вела крутая лестница. Сам вход состоял из трех проемов, а сверху над ним нависала крыша, поддерживаемая квадратными колоннами, и тоже была загромождена зелеными насаждениями.
– На штурм! – закричал Даврон, веселясь. – В атаку!
Выскочивших стражей в золоченых доспехах они порешили на месте и оставили умирать на ступенях.
Мир-Арзал захохотал – настроение у него было прекрасное. Весь античный мир, наивный, жестокий и ветхий, лежал у ног человека с автоматом, «дэва с молниями». Все женщины этого мира готовы были отдаться ему, а все золото, все дворцы, все короны и троны – будут принадлежать ему по праву. По праву сильного!
Мир-Арзал ворвался в храм и испустил крик восторга и жадности.
Громадный квадратный зал-айазана, окруженный чащей тонких, очень высоких колонн, был полон золотого медвяного блеску. Солнечный свет заглядывал в невидимые снизу окна и отражался от листов полированного золота, пронизывая святилище богатой желтизной. Каждая из колонн, выточенная из кедра, была обшита золотыми листами, благовонное масло трепетно горело в тяжелых золотых чашах, а в глубине зала, на троне, усыпанном каменьями, восседала Анахита, отлитая из драгоценного металла.
– Сколько золота… – прошептал Шавкат словно в забытьи и с чувством прочистил ноздри.
– Золото! Золото! – завопил Даврон.
Тураб с Исматом кинулись к колонне, поддевая золотой лист и срывая его, как обертку с конфеты. Даврон снял с треножника пламенную чашу и небрежно выплеснул масло на полированные плиты пола. Растеклась ароматная лужа, фитиль потух, пуская дурманящий чад.
На шум и крики вышел пожилой багнапат, настоятель храма. Увидев богопротивный беспредел, он сперва не поверил. Когда же уверовал, пожелал кинуться на защиту любимой богини, но возраст унял гнев и воззвал к мудрости. Багнапат смирил свой порыв. Вся его нерастраченная ярость передалась телу – жрец помчался за помощью, так бешено работая ногами, как никогда в молодые годы.
– Как мы все это унесем? – вопил Тураб, складывая в кучу добытое и дурея от тусклого, маслянистого блеска. Его крик, усилясь до грома, пронесся по залу – с акустикой тут все было о’кей.
– Было бы что нести! – хохотнул Мир-Арзал. – Найдем лошадей… Ах, шайтан! Надо было взять тех девок в заложники. Там и лошади были!
– Успеем! – крикнул Даврон, повисший на вытянутой руке Анахиты, прижимавшей к груди богини плод граната. – Чертова кукла! – пыхтел он. – Не ломается!
– Эх, ломик бы сюда… – завздыхал Исмат. – Монтировку хотя бы…
– Всем бросить оружие! – загромыхал вдруг незнакомый голос на чистом русском языке. – Руки за голову! Лицом к стене!
Чудовищный бас рушился сверху, заставляя тела цепенеть. Мир-Арзал бросился в сторону, подцепил автомат и дал очередь россыпью. Грохот выстрелов заставил весь храм гудеть, как колокол.
– Варвар ты, Мир-Арзал, – сказал другой голос, спокойный и насмешливый, – весь интерьер попортил.
– Кто здесь?! – проорал Даврон, хватаясь за автомат.
– Митра слепящий! – откликнулся бас, демоническим рокотом колыша стены.
Даврон пустил очередь, и тут же две стрелы, тяжелые арбалетные болты пригвоздили обе его руки к ободранной колонне, глубоко впиваясь в дерево. Газиев заверещал от боли.
– Вам же русским языком объяснили, – попенял насмешливый голос, – оружие на пол!
– Это кафиры! – крикнул Шавкат.
– Здорово, дэвы! – включился новый голос, веселый баритон. – А вас заказали!
Мир-Арзал заозирался и приметил светлое пятно, мелькнувшее за колоннадой. Он немедленно выстрелил туда. В ответ прилетела стрела, расщепила приклад и застряла в бедре.
– Я сдаюсь! – закричал Шавкат и выскочил из укрытия.
– Мордой в пол! – рявкнул голос.
Айязов поспешно исполнил приказ.
– Не стреляйте! – взвизгнул Исмат, задирая руки, и вышел из-за статуи.
– Предатель! – завопил Мир-Арзал и спустил курок. Боек сухо щелкнул – патроны кончились.
– Ай-ай-ай… – грустно сказал чей-то голос. Не прогремел, а именно сказал. Джуманиязов круто развернулся и получил прямой в челюсть.
– Третьего я уговорил! – крикнул голос.
– Серый, оставайся там! – ответили ему. – Четвертого мы прикнопили, а пятому сейчас башку свернут…
– Нет! – завопил, выскакивая, Тураб.
Мир-Арзал очухался и тоненько завыл, не от боли даже, а от бессильной злобы.
Из-за колонн вышли четверо. Румяный красавец-гигант свистнул и прокричал:
– Тиридат!
В зал тут же набежало народу – воинов, жрецов, зевак. Крепкие саки, воняющие хлевом, скрутили Мир-Арзала и всю гоп-компанию, деловито накинули им на шеи ременные петли.
Высокий блондин, побивший на туе Холмирзо, подошел к Мир-Арзалу.
– Не зашиб я тебя? – спросил он. – Могу, знаешь, и переборщить…
– Твое счастье, – прохрипел Мир-Арзал, – что патронов нет! Я б тебя…
– «Дэв с мо-олниями»! – издевательски протянул блондин. – Чмошник ты, а не дэв. Злой дух из жопы Аримана!
Веселый парень, крепко сшитый и плотно сбитый, расхохотался.
– Правильно, босс! – воскликнул он.
Подошел четвертый, сухой, черный, со щекой, посеченной шрамом.
– Вас всех отдают в рабство, – холодно сообщил он. – Тебя, Мир-Арзал, и тебя, Даврон, – на мельницу Пакора сына Фрахата! Остальных посадят на цепь в этом храме. Будете качать воду из глубо-окого колодца и таскать ведра на высо-окую крышу! Там у них сады висячие, и столько на полив литров уходит… Не выдерживают рабы, мрут. Никаких шансов!
– Ты – Искандер, я тебя знаю, – прохрипел Мир-Арзал, – ты – док из госпиталя. А это кто?
– Сергий Роксолан, – представился длинный блондин.
– Просто Эдик! – ухмыльнулся коренастый.
– Гефестай! – пробасил гигант.
– Теперь я знаю имена моих врагов! – оскалился Мир-Арзал.
– Морду попроще сделай, – посоветовал Сергий.
Молчаливые саки дернули за петли и повели рабов к их хозяевам.
