Борис Александрович Базарнов
Книга стихов. Поэзия жизни
Россия
(1996 г.)
Душа Земли, объятая любовью,
Согретая божественным теплом,
Над миром воссияй величественной новью
И озари отеческий наш дом.
Чтоб этот свет возжёг людские души,
А души воспарили до небес
И, как колокола, звонили в наши уши,
Предупреждая – в дом пробрался бес.
Его не принимает наше тело.
Так он в нутро вливается с зельём.
Здоровье точит дьявольски умело,
Всё рушит, что святое было в нём.
По всей Руси, со всех её погостов,
Взывают предки святость сохранить.
В бою открытом нас убить не просто,
Не просто и обманом совратить.
Он облик изменяет то и дело:
То через руки золотом течёт,
То в дом с телеэкранов лезет смело,
То в прессе нашу Родину сечет.
С него сорвите маску, назовите имя.
Он, червем корчась, в бездну уползёт.
Тогда-то горними трудами и мирскими
Россия в святости и правде заживёт.
Москва
(1996 г.)
Душа Москвы золотоглавой
Над древним городом парит,
Озарена небесной славой,
На нашу жизнь мирскую зрит.
Её волнуют перемены.
Где же ты, русская душа?
Витает всюду дух измены,
Дух чужака и торгаша.
Центр предоставлен для холёных
Мордастых молодых мужчин,
И проституток расфранчённых,
И для сверкающих машин.
И в этой смрадной сизой дымке –
Сияние новеньких витрин,
И дед, забредший по старинке,
Рассматривающий лимузин.
Челночный рынок до окраин
Заполнил город и царит.
Победой окрылённый Каин
На это торжище глядит:
«Вот долгожданная свобода
Для самых низменных страстей.
Хлеба и зрелищ для народа!
Без всяких вашенских затей.
А кто крутиться не умеет,
Свободен тот и от гроша.
Наш рынок всех вас перемелет,
Вам не оставит ни шиша!»
Зато с улыбкой одобрения
На это смотрит интурист.
Какие могут быть сомнения,
Коль процветает колонист?
Меж супермаркетов и шопов
Хозяевами, не спеша,
Они идут смотреть на ж …
Мисс регионов Иртыша.
А коренные горожане,
Боясь бандитов и воров,
Все за железными дверями
Сидят свободны, без оков.
Мы на экранах умилённо
За Санта-Барбарой следим.
Нам жить по-своему – мудрёно.
Как там живут, мы поглядим.
А наш избранник «всенародный»,
Сердечной мукою томим,
Вдруг стал от многих дел свободный
И к духу русскому терпим.
Здесь русский дух и в дни несчастий!
Столица, милая Москва,
Спасёшь ли нас от сих напастей,
Найдёшь ли вещие слова?
Я вижу ложь
Я вижу ложь правителя России.
К какой беде она нас приведёт?
Хоть говорят, что правота не в силе,
Но правду ложь своею силой гнёт.
Да так, что мы её почти не слышим
За праздным шумом, свистом смехачей.
И нам смешно. Мы действуем и дышим,
Как под гипнозом льющихся речей:
О том, что поднимаемся с коленей
И наша мощь двукратно прирастёт,
И он для всех грядущих поколений,
Как на галере раб в цепях гребёт.
И нет инстинкта самосохраненья,
Ведь вместе рухнем в тары-тарары.
И даже ночью не грызут сомненья,
Что можно лгать лишь только до поры.
Неужто поглотила страсть наживы
Все чувства, и война нам не урок.
Да мы сейчас лишь потому и живы,
Что спаяны той братской кровью впрок.
Он барин, он хозяин, он помещик,
Он менеджер наёмного труда.
Ему несут от антиквара вещи,
И накрывают столик у пруда.
Таким, наверно, видит свою старость.
А за забором остальной народ:
Ну, то, что от него ещё осталось
И по просторам нашим не гниёт.
В дыму
(к 1 Мая 2001 года)
Всё поле выжжено. Черна
Дорога по нему.
Не так ли ты, моя страна,
Черна и вся в дыму.
Налево смотришь – детвора
Голодная сидит
И в карты режется с утра,
Стянуть где-что глядит.
Направо – лучше не ходи.
Там никель и стекло.
Глазочек камеры следит,
Чтоб так всё и текло.
А прямо – смотрит тебе в лоб
Отверстие ствола.
Любого упрессонить чтоб,
Кинжал есть и игла.
Вот так, куда ни посмотри,
Ведут дороги в Ад.
На перепутии стоит
На костылях солдат.
И полю не зазеленеть
После такого пала.
«Уж лучше б было умереть» -
Сказал солдат устало.
Уповаем на Бога
Жизнь в России идёт вразнобой:
Не симфония, а какофония.
Дирижёр наш слепой и глухой,
Ну, какая ж тут будет гармония.
Дым пожаров изъел нам глаза.
И нигде никакого прозрения.
Будем ждать, когда грянет гроза
И сойдёт наше оцепенение.
Уповаем на Бога, дружок,
Наблюдая страны расхищение.
…………………………………
Дым увял, гарь засыпал снежок.
Тишина. Никакого брожения.
Вляпались
Дождались, к чему рвались:
Воля обеспечена.
Да, видать, надорвались:
Жизнь-то изувечена.
Ни свершений, ни побед.
Воспевать-то нечего.
Даже бывший диссидент
Мается, замечено.
Оказалось, что свобод,
Общечеловеческих,
Ухватить не смог народ
Без пинков отеческих.
Для всего нужна деньга –
Тайна рассекречена.
Веселись теперь слуга,
Жизнь твоя расцвечена.
Не хотел семьёю жить.
Вот страна развенчана.
Так чего ж теперь тужить,
Что судьба подперчена.
Я ведь вовсе не брюзга,
Строю планы встречные,
Не имею ни фига,
Лишь ухабы вечные.
Естественный отбор
Серёжа жил без выпендрёжа:
Снял двушку, ездил на метро.
Но выпирало часто всё же
Его дерьмовое нутро.
С друзьями детства он расстался,
И из семьи ушёл давно.
Ни с кем сближаться не пытался.
Плыл по теченью, как бревно.
Среди коллег он слыл непьющим,
Но на халяву выпивал.
Был не замечен, как дающий,
Но сам всегда охотно брал.
Деньжата у него водились.
Взаймы давал, но под процент.
Коллеги на него не злились
И звали, за глаза, «Доцент».
Он политических пристрастий
Ни перед кем не проявлял.
Был чист перед любою властью.
Писал: не был, не состоял.
Благодаря таким талантам
Прошёл естественный отбор.
У многих слыл он коммерсантом,
Другие говорили – вор.
Всплытие
Он был обыкновенным спекулянтом,
Хотел бельём в общаге торгонуть,
Но за руку был схвачен комендантом.
Пришлось из института упорхнуть.
Но тут же смог, подделав документы,
В другой вуз курсом выше поступить.
В учёбе помогли ему студенты,
А он их всех учил, как надо жить.
На лекциях его никто не видел,
Но видели – диплом он обмывал,
И в «Москвиче», с подельниками сидя,
Торговые лоточки объезжал.
Он быстро стал прорабом перестройки,
Капитализм внедрял, как только мог,
Имел процентов триста с каждой стройки,
Вцеплялся в мелкий бизнес, как бульдог.
И, будучи бессовестным от роду,
По многим головам он прошагал,
Купил жену, три виллы и свободу,
За рубежами, в основном, живал.
Себе он коммунизм уже построил,
Политиков умело нанимал,
Подсчитывал валютные надои,
Журил себя, что очень добрым стал.
В верхах он уважаем, вхож повсюду.
Остался пустячок – ввести запрет
Простому непонятливому люду
Заплёвывать и рвать его портрет.
