Развал страны освободил
Всё низменное у народа,
И многих будто опьянил.
Пришла желанная свобода.
Налились алчностью глаза,
И злоба исказила лица.
Ребёнка чистая слеза
Теперь рекою может литься.
Рты заорали: «Уничтожь
Всех коммунистов до едина!»
От ора идиотских рож
На нас обрушилась плотина.
И хлынул нечистот поток.
Братва экраны захватила.
Но был ещё один мирок,
Была совсем другая сила.
Делили собственность и власть,
Как поступают мародёры.
Такая в них проснулась страсть,
Что подивились живодёры.
Но, проявив своё нутро,
Они поздненько спохватились.
На лбу у них теперь тавро,
Сколько б прилюдно не крестились.
Правительством объявлен новый праздник –
Межведомственный праздник богачей.
И тут же в Интернете злой проказник
Его назвал понятно, без затей:
«День олигархов» – день приватизаций,
День урожая в поле дураков.
Прошёл период ваучеризаций,
И каравай теперь уже готов.
Ну а в Кремле уже готовы залы:
Зал для наград и праздничных речей.
Он невелик, ведь олигархов мало,
Всего, как в семисвечнике свечей.
Зато банкетный зал весьма просторный,
Миллионеров много развелось.
Всех рассадить по рангу (не позорно)
Умельцев тут порядочно нашлось.
Готово всё. Все ждут гостей наплыва.
Но час прошёл, другой и – никого.
Позорище какой! – почище взрыва.
САМ вопрошает Зама своего.
А тот в ответ, мол, есть предположенье,
Что светочи светиться не хотят.
В народе не отыщешь уваженья,
А в остальном ведь, всё есть у ребят.
К тому же кто-то им шепнул в пол-ушка:
«По свету чтоб вас долго не искать,
В Кремле вам приготовлена ловушка,
И всех вас вместе лучше чохом взять».
…………………………………………
Но чтобы всё не так позорно было,
И чтобы той еде не пропадать,
Банкет был дан для тружеников тыла.
А олигархи… сами будут звать.
Я здесь живу, в своей родной России.
Изъездил, исходил её и вдоль, и поперёк.
На целом свете нет земли красивей.
В другой стране я выжить бы не смог.
И больно видеть – рвут её на части,
Стремятся отхватить полакомей ломоть
Возникшие враги, но новой масти,
Как свора диких псов, терзающая плоть.
Вдруг сузился простор, исчезли дали,
Надвинулась тоска. Куда ни кинешь взор,
Всё лучшее урвали и сховали,
Взгляд упирается то в свалку, то в забор.
И задохнёшься, станет сердцу тесно.
Ужель инстинкт наживы разум замутил,
И надо жить богато, и бесчестно,
И наплевать на всех, с кем раньше кров делил.
Возмездие придёт, но слишком поздно.
Величье – не вернуть, и мы устранены.
В преданьях будет жить, уже не грозный,
Исчезнувший народ, исчезнувшей страны.
Цепные псы прогнившего режима,
Успевшие нажраться вволю, всласть,
Бросаются на всех, кто ходит мимо.
Они теперь едины: псы и власть.
Известные артисты и спортсмены
За должности, награды и за так
Прислуживают им, а бизнесмены
Подкармливают власть, кто не дурак.
Приличия теперь у нас в почёте.
Нам объяснят причины катастроф.
И если вы в России не живёте,
Поверите в правдивость этих слов.
Из кухонь не доносятся проклятья
До чутких к лести царственных ушей.
И нам твердят: «Богач и нищий – братья,
А кто не верит – гнать его взашей».
Вот так живём пока что. Понемногу
У власти истончается костяк.
Придут опять варяги на подмогу.
В родной земле источник сил иссяк.
Щурясь на солнце, вышел мужик.
К яркому свету он не привык.
Жил в темноте и убожестве,
И социальном ничтожестве.
Видит – прекрасен наш мир и велик.
Крепко задумался хмурый мужик.
Это система здесь действует так:
Если кто беден, тот, значит, дурак.
Умных не много – в богатстве живут.
А бедняки водку горькую пьют,
Жизнь проклинают, горбатясь весь век.
– Где ж справедливость? Ведь я человек!
Гнев охватил его, сжалась рука.
Только вот власть не достать – высока.
Крякнул мужик, головою поник.
Жить в полумраке он, видно, привык.
Что было, то не помним,
Что будет, то не знаем,
Что – рядом, то не видим,
Но пляшем и поём.
Счастливые, как Бобики,
Куда-то мы идём.
Над нами Солнце яркое
И небо с облаками.
Задрали мы головушки
И в яму прямо – бух.
Но хорошо, что выбрались, -
Помог один лопух.
Теперь-то всё запомнится,
Что было на дороженьке.
Назад мы смотрим зорко,
Пятимся, поём,
И навзничь повалились вдруг,
И порознь, и вдвоём.
И это нам наука.
Мы вертимся, как Бобики,
Да так, что и не знаем
Куда и кто идёт.
Быть может, нам подскажут -
Назад или вперёд?
Но что-то продолжаем петь,
И даже чуть-чуть пляшем.
На месте долго топчемся,
Нам кажется – идём.
У нас в мозгах затмение,
Хоть это-то поймём.
Тогда и крикнул Вася,
– А ну-ка, замолчите все
И быстро сосчитайте-ка
От двух до девяти.
И крепенько подумайте,
Куда же нам идти?
Сидим теперь и думаем,
– Ведь были мы счастливые.
Зачем же мы задумались?
Где, к счастью, пути?
Вот Вася крикнул громко,
Ему нас и вести.
Нет выбора нормальных снов!
Остался – самый завалящий.
Я отказаться был готов,
Но хмырь исчез, захлопнув ящик.
Пришлось смотреть тот сон всю ночь.
Признаюсь, даже захватило.
Ну, как в реальности, точь-в-точь,
Хоть всё во сне происходило.
Мы выбирали президента,
И лёг у нас такой расклад:
Всего четыре претендента,
И победить был каждый рад.
Но дискутировать Медведь
Ещё заране отказался:
И без того он в дамках ведь,
Всё больше в роликах снимался.
Зюг-зюг и это обыграл:
Принёс игрушечного Мишку,
Нажал его – тот зарычал.
Но, видимо, хватил он лишку.
Народ со смеху помирал,
А, может быть, и не со смеху.
Зюг-зюг на Мишку напирал,
Но превратилось всё в потеху.
Другой же, Жирик, как назло,
За горло мог бы взять любого.
Но тут ему не повезло –
Все сгинули, как от чумного.
Ему замену Зюг нашёл,
И в банке «Жир» на стол поставил.
Сто фактов злейших он привёл.
И в этом Жирика обставил.
Но промах всё же допустил,
Когда религии коснулся.
Уж больно он её хвалил.
И чем хвалёж тот обернулся.
Кто там четвёртый претендент?
Уже, наверно, все забыли.
Был с ним какой-то инцидент,
Что он непьющий говорили.
И вот он, бледный, на экране,
Тряхнув косматой головой,
Изрёк: «Известно мне, миряне:
Я Богом дан вам. Все за мной!»
И совершилось, братцы, чудо.
Он всех в дебатах победил:
Народ считал – и так, мол, худо,
А может – верующим был.
И вот он, новый президент,
Стоит, на Запад устремлённый,
Ждёт, хоть какой-нибудь, презент
От них за то, что в них влюблённый.
Лопочет о Шенгенской зоне
И о каком-то там суде.
А мы теперь живём в загоне
И облапошены везде.
Схохмил народ, я потрясён.
Он и острил, и потешался.
Когда ж экран стал затемнён,
То понял – с носом он остался.