bannerbannerbanner
Леса хватит на всех

Борис Батыршин
Леса хватит на всех

Полная версия

– Здра… – то есть, бон джорно, сеньорита Монтанари. Счастлив приветствовать вас во вверенной моим заботам… э-э-э… лаборатории Факультета Биологии Московского государственного Университета!

Гостья из солнечной Италии никак не отреагировала на выданный завлабом казённый оборот. Она яркой бабочкой впорхнула в комнату и защебетала, мешая русские и итальянские слова, и Якову Израилевичу понадобилось немало усилий, чтобы как-то вклиниться в этот поток и выставить прочь любопытствующих, по одному просачивающихся в кабинет. Последним за дверь вышел Умар. В отсутствие Бича сильван вполне обжился в лаборатории – выполнял мелкие поручения за пределами ГЗ, а заодно – проходил с помощью сотрудников лаборатории ускоренный курс наук, потребный для поступления на подготовительное «Лесное отделение» отделение университетского колледжа. Особенно усердно помогали ему молоденькие лаборантки, одна из которых, прежде чем покинуть кабинет завлаба, смерила итальянскую гостью вызывающеревнивым взглядом.

Уже через пять минут выяснилось, что сеньорита (что вы, зовите меня просто Франа, я уже привыкла…), счастлива представившейся возможности поработать в лаборатории экспериментальной микологии, поскольку надеется проверить одну свою гипотезу. И не будет ли глубокоуважаемый signore Шапиро столь любезен, что ответит на несколько её, Франны Монтанари, вопросов. Для начала: не объяснит ли signore, как именно получены результаты, на которые он ссылается в своей статье, опубликованной в…

Яков Израилевич тяжко вздохнул и приготовился объяснять.

* * *

– Слыхали новость, Лавр Фёдорович? Наша Франа времени зря не теряет, Доцент Шапиро подал Адашьяну план-график исследовательских работ на ближайший квартал. Тема сеньориты Монтанари – в числе приоритетных. Даже выходы в Лес, на полевые исследования предусмотрены! Предупреждал я: наплачемся мы с этой замкадной профурсеткой…

Симагин поморщился. Он не терпел упоминаний о собственных промахах. Но, увы, доцент Семибоярский прав – он действительно предупреждал. Мало того: буквально умолял патрона отнестись к бывшей аспирантке терпимее, не создавать проблем на пустом месте.

Заведующий лабораторией едва сдерживался, чтобы не наорать и на Семибоярского, и на лаборантку Зоечку, испуганно забившуюся в угол, и на аспиранта Петрозаводского, бочком пробирающегося к двери в коридор – тяжёлый характер завлаба был хорошо известен сотрудникам. Это его-то, профессора Симагина, амбиции – пустое место? Но кто ж мог подумать, что итальянская гостья, оттрубившая в симагинской лаборатории без малого пять месяцев, вернётся назад не просто с громадьём собственных (тоже, надо заметить, весьма амбициозных) планов, но и имея за спиной солидное финансирование. И вдобавок, его источником был тот же фонд, что оплачивал две трети проектов самого Симагина, поскольку у узколобых идиотов из Научного Совета средств не нашлось. Приходилось искать поддержки на стороне, и профессор её нашёл – в виде грантов одного из частных фондов, зарегистрированных в Сан-Франциско.

Увы, в Московском Филиале с подозрением относились к любым организациям, так или иначе, связанным с Церковью Вечного Леса – репутация у этой организации, была, мягко говоря, неоднозначной. А спонсор Симагина был её «дочкой» и нисколько этого не скрывал. К тому же, фонд вёл свои дела этот в полном соответствии с заветами старика Сороса, по слухам – одного из учредителей ЦВЛ, и ни на минуту не оставлял своих подопечных без внимания.

Любопытно, подумал профессор, верны ли другие слухи, согласно которым дряхлый венгерский упырь жив до сих пор – причём исключительно благодаря геронтологическим снадобьям, разработанным в Московском Лесу? Но, так или иначе, представители фонда регулярно наведывались в Московский Филиал, вникали во все детали работы лаборатории и мягко, но достаточно навязчиво подталкивали Симагина в определённом направлении. В итоге, профессор и сам не заметил, как лаборатория, заточенная исключительно под генетические исследования, чем дальше, тем глубже переориентировалась совсем на другую проблематику. И у профессора были все основания полагать, что очаровательная сеньорина Монтанари вольно или невольно играет роль очередного эмиссара. Нет, вряд ли она прислана сюда в качестве проверяющего. Скорее, дело в теме её исследований – видимо, фонд (читай – ЦВЛ) серьёзно в них заинтересовано и теперь хочет, чтобы Симагин отработал полученные деньги, оказывая итальянке всяческую поддержку.

И надо же было ему повздорить с итальянкой! Нет, она, конечно, сама виновата: не следует говорить с профессором, человеком заслуженным, признанном в научном мире, в столь бесцеремонной манере. Фонды там, или не фонды – простой вежливости ещё никто не отменял, как и субординации. Раз уж приехала работать – изволь снова вливаться в коллектив, продемонстрируй уважение, понимание научной субординации и дисциплины – и вот тогда, тогда…

Увы, у сеньориты Франы оказалось своё мнение по этим вопросам, и скрывать она его не собиралась. Последовал получасовой разговор на повышенных тонах, закончившийся громким скандалом со взаимными обвинениями в научной слепоте и бездарности. После чего гостья удалилась, громко хлопнув дверью, заявив напоследок, что она и сама найдёт тех, кто поможет ей в работе.

И вот, пожалуйста – нашла.

Дурную новость принёс доверенный помощник профессора, доцент Семибоярский. Начисто обделённый способностями учёного-исследователя, он компенсировал этот недостаток недюжинным талантом к подковёрным интригам, а так же обширными связями – и в сугубо университетской среде ГЗ, и за МКАД и даже среди лесовиков. В том числе, и такими, о которых доцент предпочитал не упоминать, а профессор – не спрашивать. И стоит ли удивляться, что именно Семибоярский принёс известие о том, что сеньорита Франа отыскала единомышленников не где-нибудь, а на кафедре ксеноботаники, под крылышком профессора Адашьяна, с которым у Симагина были давние счёты, и не одни только научные?

Положительно, пора что-то срочно предпринимать. И дело вовсе не в обиде на взбрыкнувшую девицу – нет, много для неё чести. Симагин имел все основания полагать, что от отзыва, который та даст по возвращении, зависит то, как спонсоры будут перераспределять гранты. Возвращаться на скудный университетский паёк, когда уже успел привыкнуть к жирной заграничной кормушке – кто же такому обрадуется?

А пока не стоит демонстрировать, как сильно задело его предательство бывшей аспирантки – чего доброго, прочие сотрудники расценят это, как проявление слабости. Допустить такого в собственной лаборатории Лавр Фёдорович, разумеется, не мог. Он кивнул помощнику на дверь кабинета – высоченную, двойную, с узким тамбуром, обеспечивающую идеальную звукоизоляцию.

Предстоял долгий разговор.

II

Московский Лес,

Ходынская улица,

Нора.

Пышный рыжий хвост с белым кончиком мелькнул в нависших над поляной ветвях – мелькнул, и исчез, будто его никогда не было. Виктор помахал на прощание рукой и подбросил на ладони посылку. Узкий футляр в форме цилиндра, длиной был изготовлен из обычной бересты. Он зажал футляр под мышкой и попытался откупорить второй, целой рукой. Крышка сидела крепко.

– Лешачья работа. – объяснила Ева. Она подошла сзади и обняла своего мужчину за плечи. – Яська доставила?

– Кто ж ещё? Другие здесь не ходят.

Из всех почтовых белок о местонахождении Норы, двухэтажной кирпичной башни, возведённой ещё в девятнадцатом веке и неведомо как сохранившейся в кварталах, прилегающих к Белорусской железнодорожной ветке, знала лишь Яська. Она же числилась доверенным курьером егерей. И кроме того – была родной дочерью Хранителя Норы.

История эта могла бы стать сюжетом телесериала-мелодрамы. Несколько лет назад у дочери отставного спецназовца Виктора Чередникова диагностировали неоперабельный рак. Отец отказался принять неизбежное и обратился к приятелю, обитателю Московского Леса. Тот откликнулся и прислал нужное лекарство – но оно, как это нередко случалось с лесными снадобьями, оказалось пуще болезни: взамен побеждённого рака девушка обзавелась Зелёной Проказой. Судьба несчастной была предрешена: изоляция в спецсанатории, постепенное превращение в «зеленушку», участие в медицинских экспериментах в роли подопытной крысы.

Но бывший спецназовец не пожелал смириться с неизбежным. Он снова обратился к своему другу с просьбой забрать дочь в Лес, где, по слухам, у неё был шанс избавиться от недуга.

Дело было непростым, не под силу обычному фермеру или челноку. Только вот друг Виктора известный под прозвищем «Бич», имел устойчивую репутацию человека, способного справиться с проблемой любой сложности – и репутацию эту подтвердил. Он переправил девушку за МКАД, где та присоединилась к «аватаркам», бывшим жертвам Зелёной Проказы, а потом и к «почтовым белкам». Эти девчонки (все, как одна, рыжеволосые, зеленокожие и отличающиеся чрезвычайной ловкостью) сделали своим главным занятием доставку депеш, писем и мелких посылок по всему Лесу. Ярослава (в Лесу её имя сократили до «Яськи») вскоре завела дружбу с Бичом – Яське было невдомёк, что егерь опекал её, в память давней дружбы с Виктором. Сам же отец никак не мог помочь дочери – вырывать девчонку из рук санитаров и сопровождавших их полицейских пришлось буквально с боем, так что следующие несколько лет он провёл на нарах. И если бы не ещё одна история, способная стать сюжетом уже не мелодрамы, а полноценного фильма ужасов – не видать ему дочку, как своих ушей.

Но жизнь распорядилась иначе. Теперь Виктор – Хранитель Норы и, по совместительству, супруг самого уважаемого среди егерей медика. Который – вернее, которая – как раз и обнимала его сейчас за плечи, сопровождая этот жест игривым покусыванием за мочку уха.

Ева бесцеремонно завладела футляром.

– Не видишь, что ли – залито воском! – сообщила она, осмотрев посылку. – А вот и печатка оттиснута…

 

Действительно, зазор между крышкой и цилиндром был заполнен желтоватой массой, на которой отпечатался силуэт дерева. Дуб, подумал Виктор. Или ясень. Или, может быть, граб. Лешаки обожают деревья с широкими, развесистыми кронами – и огромные, по плечо иной сталинской высотке. Такие зелёные великаны можно сыскать только в Лосинке, на Воробьёвых горах, да в обожаемом лешаками Терлецком Урочище.

Тем временем женщина, орудуя ножом, освободила крышку от воска и вернула футляр Смотрителю.

– Давай уже, откупоривай!

Видно было, что ей не терпится взглянуть на содержимое.

– Сама, что ли, не могла?

– Мне не положено. – вздохнула Ева. – Лешаки шлют такие послания в самых важных случаях, и ломать их печать может только адресат.

– Так мы же одни. Кто увидит?

– В Лесу никто не бывает один. – отрезала женщина. – Разве что, под землёй – в метро ещё где-нибудь. Да и то… в общем, хватит спорить, открывай уже!

В футляре оказался берестяной свиток. Виктор извлёк его, неловко орудуя пальцами единственной руки, и протянул жене.

– Разрешаешь?

– Зачем спрашиваешь? Будто мне есть, что от тебя скрывать!

– Порядок есть порядок. – Ева развернула бересту. – Говорю же: лешаки крайне чувствительны к таким вещам. Свиток предназначен тебе, но если ты не против, я тоже могу прочесть. Они не обидятся.

Виктору покачал головой: усвоить тонкости здешнего этикета было непросто. Во всяком случае, за те два с небольшим месяца, что он успел прожить к Лесу.

– О, как! – на лице женщины проступило изумление. – Ты только прочти, что они тебе предлагают! Вот уж не ожидала…

Виктор принял свиток. Тёмные буквы, похожие на руны, отчётливо выделялись на светлом фоне. Они были не написаны чернилами или тушью – скорее выдавлены в мягкой бересте.

– Пальцем процарапано. Помнишь, какие пальцы у лешаков? Те же сучки. – прокомментировала Ева. – На древних грамотах, которые из новгородских раскопок, точно так же писали.

– Пальцами?

– Сучками. Или особыми палочками – «стилос» называется, это по-гречески, кажется. Да ты не умничай, а читай, тебе понравится. А я пока побегу шмотки укладывать.

– Это кто ещё умничает… – попытался протестовать Виктор, но Ева его уже не слушала – упорхнула в дверь, не забыв бросить через плечо: «пять минут на рефлексию, и собирайся!»

Через полтора часа он запер единственную дверь и вышел на поляну перед Норой. Пёс уныло плёлся по пятам. Морда его выражала крайнюю степень собачьего недовольства – как ни вилял бедолага хвостом, как ни ластился к хозяину, тот безжалостно оставил его одного, сторожить дом.

– Побудешь вместо меня на хозяйстве, зверюга. – сказал на прощание Виктор. – Кого пускать, кого гнать прочь – сам, небось знаешь. А полезешь в клетку к курам – не посмотрю, что друг, отвожу по загривку. Живности вокруг предостаточно, не отощаешь…

Пёс состроил умильную морду: «Что ты, хозяин, и в мыслях не было!» Куры же в просторном сетчатом вольере заквохтали, засуетились, почуяв неладное.

– Да они у тебя сами с голода передохнут. – заявила Ева. Она нетерпеливо барабанила пальцами по прикладу висящего на шее карабина. – Раньше, чем через неделю, не вернёмся, кто кормить будет?

– Я им пшена сыпанул, с горкой. – подумав, сообщил Виктор. – Поилка тоже полная, на неделю должно хватить.

– Ты мой хозяйственный… – она потрепала его по щеке. Ладно, будем на Белорусском – пошлём белку кому-нибудь из наших. Куры-курами, а оставлять Нору надолго без присмотра не стоит.

– Думаешь, можем задержаться? – встревожился Виктор.

– Вряд ли. Если, конечно, не будем время терять на всяких там несушек.

– Вот попросишь омлета – я тебе это припомню. – посулил Хранитель Норы. Он закинул на плечо рюкзак, пристроил поудобнее чехол с обрезом и вслед за женой направился в просвет между заросшими ползучими лианами и проволочным вьюном пятиэтажками. Вдогонку им обиженно, по щенячьи, тявкал Пёс.

* * *

Московский Лес,

Белорусский вокзал.

Из всех путей в порядке содержался один – крайний, сквозной, примыкающий к жилым кварталам – по нему дрезины могли проскакивать под путепровод Ленинградского шоссе и следовать дальше, на север. Хоть Лес и пощадил прочие вокзальные сооружения, не стал взламывать их прорывающимися сквозь асфальт и бетон деревьями, но всё остальное – козырьки над перронами, фонарные столбы, обглоданные непогодой киоски – старательно затянул сплошным пологом проволочного вьюна, ползучих лиан и прочей ползучей флоры. В относительной сохранности осталось и само здание вокзала.

– Ну что, послала белку? – спросил Виктор. Они устроились на рюкзаках, в стороне от рядов металлических каркасов, бывших когда-то креслами зала отдыха – спинки и сиденьях сиденья давным-давно сожрала пластиковая плесень, оставив на их месте рыхлые космы.

– А как же! – ответила, потягиваясь, Ева. – Яська, правда, не отозвалась, но её и я и не ждала.

– А кому?

Вернеру, Уочиви-танцовщице… – принялась перечислять супруга. – Дяде Вове тоже, хотя он, скорее всего, сейчас с Бичом, в Соколиной Обители.

– Конференция? – понимающе кивнул Виктор.

– Она самая. Честно говоря, не верила я в эту затею. Собрать за одним столом друидов, путейцев и аватарок – это из области фантастики.

– А вот Бич собрал. Хотя, строго говоря, это даже не его заслуга, а золотолесцев. Это они убедили друидов не просто принять участие, а предоставить одну из своих обителей для переговоров.

– Зато именно он поднял тему, из-за которой разгорелся весь сыр-бор. – возразила женщина. – Если бы не бумаги, которые Бич раздобыл в МИД-овской высотке – хрен бы кто согласился на это толковище! Убедить лесовиков в том, что пришла пора что-то решать совместно, а не поодиночке – задачка, знаешь ли, нетривиальная…

Она знала, что говорит. Прежде чем рассылать депеши с предложением собрать обще-лесную конференцию, Бич обсудил эту идею с прочими егерями. Обсуждение, как нетрудно догадаться, состоялось в Норе, и Ева приняла в нём живейшее участие. Виктор тоже присутствовал, но, по большей части, отмалчивался – знания политических реалий Леса не позволяли новому Хранителю принять сколько-нибудь деятельное участие в беседе.

– Куда нам сейчас? – сменил тему Виктор. – К Савёловскому, и далее по МЦК, через Сокольники?

Это был кратчайший путь до Измайловского парка, в глубине которого притаилось Терлецкое Урочище. Автор послания, лешак Гоша, должен был ждать их на одной из платформ МЦК.

– Вот уж нет! – Ева решительно мотнула головой. – Конечно, по случаю конференции объявлено перемирие – но кто их знает, этих аватарок? В северных кланах хватает отморозков, и меня вовсе не греет перспектива получить стрелу в живот только потому, что кто-то решил поиграть в независимость. Егеря, конечно, с аватарками не ссорятся, но в засаде – кто будет разбирать?

О междоусобицах, раздиравших порой сообщество аватарок, было известно всем. Как и о вражде между зеленокожими обитателями Лосинки и путейцами, хозяевами железнодорожных магистралей Леса. Нападения на дрезины, пытающихся проехать насквозь дремучую чащобу, в которую превратился парк Сокольники, случались регулярно и нередко сопровождались жертвами.

Виктор встал, потянулся. Хотелось пить. Он поискал глазами пожарную лозу, дотянулся до полупрозрачного нароста на водянистом стебле, надкусил – вода немедленно хлынула в рот.

«…толково всё-таки устроено в Лесу: в любом помещении можно отыскать несколько таких стеблей, и всегда в них есть вода – прохладная, вкусная, почти родниковая. И пожара не случится – учуяв близкий нагрев, наросты лопаются, заливая очаги огня водой. Именно из-за этого в давние дни Зелёного Прилива Москва и не превратилась в огромный костёр – стебли пожарной лозы проростали в домах чуть ли не скорее гигантских тополей и лип, взламывающих асфальт мостовых…»

– Так аватарки всё-таки прислали представителей в Соколиную Обитель?

– Прислали, куда они денутся… – кивнула Ева. – Раз уж друиды взяли это мероприятие под своё крыло – глупо было бы отказываться.

– А кто там ещё будет?

– Путейцы, сетуньцы. Золотолесцы – эти в каждой бочке затычка… Из старейшин челноков кто-то явился, у них свой интерес, торговый. Ещё Коля-Эчемин из Нагатинского затона, от речников. Ну и Пау-Вау, конечно, им там рукой подать.

– А из Останкино кто-нибудь придёт? – поинтересовался Виктор. – Я имею в виду этих сектантов, из Древобашни.

Накануне ночью, после эротических шалостей на простынях, Ева немало порассказала ему об основных группировках Леса.

– Вот уж без кого обойдёмся! – женщина фыркнула, сразу сделавшись похожей на рассерженную кошку.

– А лешаки?

– Тоже не придут. Их интересы будет представлять Бич.

– Они так доверяют вам, егерям?

– Не вам, а нам. Пора бы уже привыкнуть, что ты – один из нас.

В стороне платформы раздался протяжный гудок. Ева встала, привычным жестом повесила на шею карабин. Виктор одной рукой поднял рюкзак – тяжёлый, чёрт! – и накинул лямку на плечо.

– Ну что, пошли?

– Пошли. Только сначала надо дождаться белку.

– Ещё одну?

– Ага. Хочу отправить записку «партизанам». Помнишь таких?

– Их забудешь… хмыкнул Виктор. Во время недавних событий вокруг Грачёвки Виктор близко познакомился с безбашенными «барахольщиками» – С чего это они тебе занадобились?

– Слышала, они сейчас в Крылатских холмах, охотятся на слонопотамов. Там, видишь ли, растёт один ценный вид грибов – мой запас на исходе, а самой туда отправляться недосуг.

– Грибы? Что за срочность?

– А вот доберёмся до места – узнаешь. – многообещающе ухмыльнулась Ева. – Не хочу тебя пугать, дорогой, но вскорости тебе понадобятся самые сильные из моих снадобий.

* * *

Московский Лес,

Крылатские холмы.

– Тихо бойцы! – прошипел Чекист. – Спугнёте – и хрен мы его тогда достанем! Видите, на морде щиток? Это чтобы дырку закупоривать, где шея. Она у него вроде заслонки – втягивает башку и закупоривается наглухо…

Егор присмотрелся – лоб пасущегося на поляне создания украшал щиток, набранный из костяных пластинок. Точно такие же, разве что, покрупнее, составляли огромный, не меньше двух метров в диаметре, полусферический панцирь, стоящий на четырёх коротких ногах-тумбах. Из выреза спереди высовывалась некрупная голова, напоминающая черепашью, с упомянутым уже костяным намордником. С противоположной стороны имел место короткий, толстый, в форме морковки хвост – тоже защищённый роговыми кольцами.

– Слышь, Студент, как же его брали эти… нидертальцы? – шепотом осведомился чернявый, цыганистого вида боец. – Сам же говорил: его броню ни картечь не возьмёт, ни турбинка из гладкоствола. А они – с дубьём да заточками кремнёвыми!

– Неандертальцы. – поправил Егор. – Читай книжки, Мессер, в жизни пригодится. Что до наших доисторических предков, то они действовали по-другому. Дожидались, когда глиптодон запрётся в своей скорлупе, потом опрокидывали на спину и прикалывали копьями. Это сверху у него броня, а брюхо-то мяконькое…

Узнав, что «партизаны» собираются поохотиться в Крылатских Холмах, самых примечательных обитателей которых в Московском Лесу привычно именовали «слонопотамами», Егор не раздумывая, напросился с ними. И даже одолжил у Бича подходящее оружие – штуцер-вертикалку под патрон 450 «нитроэкспресс». Выпрашивать у егеря драгоценный коллекционный дриллинг-бюксфлинт[7] «Holland & Holland» он не решился. И сейчас, разглядывая ползучий блиндированный холм, сожалел о неуместной деликатности: казалось, остановить миоценового гиганта можно только из этого монструозного «слонобоя». Если, конечно, под рукой нет противотанкового ружья или базуки.

– Гонишь, Студент! – заспорил Мессер, в свою очередь, оценивший габариты «дичи». – Как его опрокинуть, тут тонны две, не меньше!

– Рычагами. Выламывали жерди покрепче и подваживали. Да и выбирали, небось, особей помельче, а не таких громадин!

– А для людей глиптодоны опасны? – поинтересовался Чекист. Как командир, он старался проявлять заботу о вверенном личном составе.

Разве что, наступит сослепу. Сами видите: зверюга медлительная неповоротливая, вроде нашего броненосца. И жрёт только траву да ветки. У неё основная тактика оборонительная: закупориться в панцире и ждать, пока вражине не надоест караулить.

 

– А если не надоест?

– Хищники обычно днём прячутся. Или ночью, если дневной образ жизни. Так что ждать не так уж и долго – часов пять-шесть, от силы. А зверюга пока выспится и снова будет пастись.

Словно в подтверждение его слов глиптодон принялся жевать большой куст, оказавшийся у него на пути. Мессер вытянул шею – позади, в буйных травяных зарослях, покрывавших поляну, осталась широкая полоса земли, почти полностью лишённая зелени.

– Чисто твоя газонокосилка. – прокомментировал он. – Командир, как валить-то его будем? Кубик-Рубик просил, чтобы панцирь обязательно был целым, без дырок. Или – как те, которые нидертальцы?

– Пожалуй, обойдёмся без трудовых подвигов. Мессер, у тебя в «мосинке» что за патроны? Розочки?

– В натуре они, начальник. Сам надпиливал.

– Годится. А у тебя, студент?

– Фирменные, «нитроэкспресс».

– Тоже ничего. Так, бойцы, ставлю задачу. Подпускаем шагов на тридцать, и по моей команде – бейте в основание шеи, туда, где нет костяных бляшек. Только оба-сразу, а то втянет башку – придётся тогда шкурку попортить.

– Ну вот, а вы боялись! Завалили, как миленького, хрюкнуть не успел!

– А они чё, в натуре хрюкают? – удивился Мессер.

– Не знаю, не слышал.

Командир «партизан» потыкал носком берца морду доисторической твари. При ближайшем рассмотрении сходство с черепахой было уже не таким явным – скорее, сурок, который обзавёлся бронированным щитком на лбу и переносице. На короткой, очень толстой шее два аккуратных круглых отверстия – ни один из стрелков не промахнулся.

Он наклонился и поискал выходные отверстия. Не нашёл. Самопальный мессеровский «дум-дум» – это серьёзно, да и штуцер Студента далеко не мелкашка. Можно представить, что эти пули натворили в организме незадачливой твари.

Что ж, пора подумать о трофеях. Чекист поднялся, отряхнул колени своих галифе – «партизаны» предпочитали форму, оружие и снаряжение времён Второй Мировой, сделав это чем-то вроде своей визитной карточки.

– Мессер, метнись, вырежи кусок побольше у основания хвоста, где костяных колец нет. Там мясо пожирнее, чисто филей!

Чернявый сплюнул и извлёк из рукава финку.

– А не западло черепаху жрать?

– Черепаховый суп, – наставительно поднял палец Егор, – издавна считался в Европе деликатесом. Только такие дремучие типы как ты, Мессер, от него харю воротят.

– Мало ли что у них там считается… – буркнул боец. – Французы – те вообще лягушек жрут…

– Я ел таке. – сообщил Яцек. – Браздо добже, як челе… малой коровы, да.

– Верно, вкусом черепаха напоминает телятину. – согласился с поляком Егор. – Только тебе её, Мессер, не попробовать, облом. Глиптодоны – млекопитающие, а никакие не черепахи. Те рептилии и вообще, яйца откладывают.

– Несушка, значит… – хмыкнул боец. Нюансы палеонтологии его, похоже, не интересовали. – Конкретная такая несушка, на две тонны живого веса. Как мы его попрём-то?

– А никак. Утром вырубим слеги, перевернём его брюхом вверх и оставим. За недельку местные твари очистят всё до костей.

– Полная миска халявной жратвы – сделал вывод Мессер.

– Вот именно. А нам останется только прийти и забрать пустую посуду.

– И кому же, интересно знать, эта хренотень понадобилась?

– А тебе не пополам? – буркнул Чекист. – Кубик-Рубик заказал – значит, понадобился кому-то. Мало, что ли, за МКАД прибабахнутых коллекционеров? А голову сразу заберём, я её у себя в кабинете, в Башне повешу.

С некоторых пор обустройства базы в башне «Восток» стало у партизан излюбленной темой бесед. Вот и сейчас на охоту в Крылатские холмы отправились только трое. Двое других, Мехвод с Сапёром остались в Башне – помогают Майке расчищать место под будущую лабораторию, а заодно, утверждают авторитет «партизан» среди обитателей верхних этажей заброшенного небоскрёба. «Офиса», как те привыкли называть своё обиталище.

Ничего, новое начальство – новые привычки…

– И кто тут, в натуре, прибабахнутый? – попробовал съязвить чернявый.

– А-атставить боец! В нарядах давно не бывал?

– Да я чё, я ничё…

– Раз ничё – как вырежешь мясо, отпили ещё и башку. И придумай, в чём её тащить, не сидора же кровью поганить…. До темноты надо быть в Серебряном Бору. Сегодня Большой Костёр в честь новоприбывших, будут девочки…

– Девочки – это хорошо. – Мессер плотоядно облизнулся. – Будет сделано, гражданин начальник!

Чернявый уже предвкушал весёлый вечер на Поляне.

В нависших над поляной ветвях великанского гикори, что-то сухо треснуло. Партизаны мгновенно припали к земле и вскинули стволы вверх, шаря взглядами по листве.

– Белка. – Чекист первым определил источник шума. – Отбой боевой тревоги, бойцы. Студент, жёлуди найдутся? Я свои на Поляне оставил, в Серебряном Бору, с прочим барахлом.

Почтовая белка – незнакомая долговязая девчонка с физиономией, густо усыпанной веснушками и неизменными ярко-зелёными глазами – уже сидела на нижней ветке, покачивая ножкой в замшевом мокасине. Пышный хвост, в отличие от Яскиного, тёмнорыжий, почти бурый, свисал вниз почти на метр.

Егор покопался в карманах, извлёк пять желудей и протянул юной почтальонше. Та ловко сгребла плату, лизнула по очереди каждый, ссыпала в поясной мешочек. Потом перекинула Егору конверт из тёмно-жёлтой крафт-бумаги, и исчезла в ветвях.

Чекист надорвал конверт и принялся читать записку.

– Чё там? – Мессер жадно вытянул шею.

– Чё-чё… ничё! – командир партизан сложил записку вдвое, потом щё раз, и убрал в планшет. – Накрылись девочки, Мессер.

Письмо от Евы. Просит, раз уж мы здесь, в Крылатских холмах – набрать ей грибов. Особенных каких-то целебных, что ли…

– Ева? Это егерская медичка, что ли??

– Она самая. – подтвердил Егор. – Просит набрать не меньше пяти килограммов, и чтобы поскорее.

– Слышь, Студент, я чиста не врубился – она, часом, рамсы не попутала? Мы ей чё, грибники?

– А ну молчать, боец! – В голосе командира клацнул затвор чекистского «Маузера». – Если кто тут попутал, то не Ева, а ты. Забыл, как она нас штопала?

Чернявый немедленно умолк.

– Вижу, что не забыл. В другой раз думай, на кого батон крошишь. Ежели Ева попросила – сделаем, а баб в другой раз полапаешь, этого добра в Серебряном Бору до дури.

После приключений в Грачёвке, когда трое из их бригады оказались в подвале у Порченого друида и чуть было не разделили судьбу подопытных-«зеленушек», её авторитет у буйных «партизан» взлетел на недосягаемую высоту.

Диспозиция, значицца, будет такая. – продолжал распоряжаться Чекист. Личный состав почтительно внимал. – Сейчас уже темно – ужинаем, готовимся к ночёвке, а завтра поутру – все по грибы. Яцек, Мессер, займитесь дровами. Студент, давай-ка папоротников нарежем, на лежанку. Шинели-то со спальниками на Поляне остались, мы ж не планировали здесь ночевать. И, прежде чем спать, озаботьтесь какой ни то тарой – корзин нет, не в карманы же их собирать!

– Яке вопросы, пан командир… – подал голос Яцек. – Раз пани Еве потшебы гжибы – пошукаем. Мессер, бери топор, пошли до хруст… за хворостом. Ночи сейчас браздо зимне, без огня – помёрзнем как цуцики. Да и слонопотамов отшугнёт, а то, борони Езус, потопчут есче в темноте…

III

Московский Лес.

Воробьёвы горы

– Это же Петюня! – прошептал Умар. – В смысле – дядя Петя. Челнок замоскворецкий, он к нам на Добрынинский Кордон часто захаживал. Ну, попал мужик…

Дыхание парня щекотало Фране ухо, но отодвинуться она не спешила. Итальянке нравилась близость сильвана, исходящий от него запах – своеобразная смесь мужского пота и лёгкого травяного аромата. Ей было приятно ощущать прикосновения крепкого плеча, слышать доверительный шёпот, тревожащий её воображение.

К тому же, следовало сохранять тишину. Умар прав: Петюня попал по крупному, и девушка отнюдь не горела желанием разделить с челноком его проблемы.

Проблем было три: крепкие мужики в обычных для Леса брезентовых штормовках, таких же штанах и грубых башмаках. Один держал жертву на прицеле охотничьей двустволки, второй вертел в руках отобранный у челнока карабин. Третий же привязал к покосившемуся фонарному столбу ослика (безропотная животина была еле видна под навьюченными на неё тюками и коробами) и явно прикидывал, с чего начинать «досмотр».

Короче – ничего особенного, обыкновенные бандиты. Франу предупреждали, что подобные типы здесь попадаются. Да она и сама удивилась бы, будь оно иначе: Лес есть Лес, его законы везде одинаковы, что в Москве, на Манхэттене, что в таинственном Сан-Паулу. Петюне не повезло, и теперь ему предстоит расстаться с большей частью своего имущества. И ему крепко повезёт, если удастся при этом сохранить жизнь.

7Дриллинг – трёхствольное охотничье ружьё. Бюксфлинт – Охотничье ружьё со стволами разных калибров, в т. ч. и нарезными.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru