Борис Батыршин
Внеклассная работа
III
– Слушай, холодно что-то… – Сёмка осознал, что погода стоит отнюдь не весенняя. С залива ощутимо холодит ветерком, так что Светкина дрожь – это, пожалуй, не только от нервного потрясения…
– Вот, держи, а то вон как закоченела! – И Сёмка снял с себя тёплую толстовку. – Спасибо, Сём! Всё-таки нервничает – даже в рукава попасть не может…
Он бережно помог спутнице. Светлана робко улыбнулась, и мальчик сразу почувствовал себя увереннее. Героям того фильма было куда хуже: они угодили в сорок второй год, на линию фронта, под обстрел… Но ведь и здесь стреляют, да ещё как…
Ожидая, пока Светлана приведёт себя в порядок, Сёмка порылся в рюкзаке. Что там у нас? Учебники – информатика, ОБЖ, география… так, ещё история. Пенал, пластиковая коробочка с бутербродами и глазированными сырками… Планшет? Точно. Сёмка собирался поснимать репетицию, но забыл. Ничего, теперь найдётся натура поинтереснее…
Сёмка шагнул к краю пирса, к здоровенной металлической тумбе, похожей на гриб – чёрный, чугунный, тронутый кое-где пятнышками ржавчины. Поймал в рамку крейсер. Как там называл его Задрыга, «Паллада»?
– Снимаешь? Хочешь дома в Ютуб выложить? Сём, мы ведь вернёмся, да?
Светка подвернула чересчур длинные рукава толстовки. Голова смешно торчала из воротника; вид у девочки был жалкий и в то же время трогательный – как у нахохлившегося на ветру птенца.
Сёмка медленно обвёл объективом гавань, снова вернулся к «Палладе». Перевёл кадр на берег, прошёлся вдоль линии набережной, пакгаузов. Что-то угадывалось в этом пейзаже, будто он уже видел нечто подобное. Вот только где? Ладно, потом…
– Пошли, а то вон офицер на нас косится! Может, заметил, что я снимаю, а здесь это запрещено?
– Не! – помотала головой Светка. – Я видела в Музее техники старинные фотокамеры: они большие, как… как пылесос! И с такими чёрными гармошками, ничуточки не похожи на планшет!
– А что же он тогда на нас пялится? Смотри, прямо глаз не сводит!
– Ладно, пошли. – вздохнула девочка. – Дует здесь сильно, я вся замёрзла. Ноги заледенели совсем…
Сёмка хлопнул себя по лбу:
– Точно, ноги! Слушай, я понял! Видела, как он на них уставился?
– А что у меня не так с ногами? – с подозрением спросила Светка и принялась вертеться, осматривая себя.
– Да стой ты! – зашипел мальчик. – Повтори – в каком мы году?
– В четвёртом, тысяча девятьсот. Ну и что? Сём, я не понимаю…
– А то, что здесь женщины носят длинные юбки! До земли, понимаешь? А если из-под юбки видна хотя бы лодыжка, это считается неприличным, я читал. А у тебя вон колени голые!
Светка недоумённо подняла глаза – и стремительно покраснела. И принялась беспомощно озираться по сторонам.
«Осознала… А я тоже хорош! Нет чтобы как-то помягче или вообще потом… Как бы в слёзы не ударилась! Хотя – чего тут такого? Дома-то летом и не такое носит – и хоть бы что!»
Девочка чуть не плакала – она вцепилась в Сёмкин рукав и теперь тащила его подальше от иронически усмехавшегося офицера, подальше от открытого пространства, от людей.
Вдали ухнуло, и над головой опять пропели дальними перелётами японские снаряды. Грохнуло – близко, дребезжаще, рассыпчато, и над крышами вырос дымный столб. Но Светка ничего не замечала – только бы убежать, скрыться от позора…
Мальчик тяжко вздохнул и поплёлся за своей спутницей.
Вот уж действительно – свяжись с девчонками!
До сараев они добрались – и тут же об этом пожалели. Навстречу, из узких, заваленных всяким хламом проходов, выбегали люди – перепуганные, в испачканной, очень бедной одежде. Многие кричали; двое волокли под руки перемазанного кровью парня. Раненый мотал головой и охал: «Полехше, дорогие, родимые, а то помру!», перемежая жалобы матерной бранью. Тётки, молодые женщины – все как одна в платках, многие с корзинами или тряпичными кулями. Повсюду лица китайцев; то тут, то там мелькают лохматые папахи солдат.
Укрываясь от людского потока, ребята прижались к дощатой стене. Снова бухнул взрыв, земля под ногами дрогнула, зазвенели разбитые стёкла, и все звуки перекрыл многоголосый вой толпы. Громко, заполошно вопили женщины; Светка, забывшая о неприличной юбке, тихо скулила, вцепившись в Сёмку. На ребят вдруг вынесло откуда-то мужичонку в драной овчинной безрукавке. Под мышкой он волок амбарную книгу в картонном переплёте, а другой рукой судорожно сжимал конторские счёты.
– Последний день настал! – орал он. – Всем нам погибель назначена, потому – Господа прогневили! Предупреждали святые старцы, а мы, неразумные…
В чём провинилась толпа перед непонятными «святыми старцами», Сёмка так и не узнал: владельца амбарной книги унесло, а за сараями снова громыхнуло. На фоне неба, между низкими крышами, пролетели какие-то обломки.
Толпа взвыла. Ребят чуть не смяло; Сёмка, изо всех сил упираясь в разгорячённые тела, пытался прикрыть Светку.
– Осторожно, мальчик! Вы так руку сломаете! Право, как медведь, разве так можно?
От неожиданности Сёмка отпрянул, спиной вдавив несчастную Светку в стену сарая. Перед ним стояла невысокая девочка – скорее, девушка, – в тёмно-зелёном, бутылочного цвета пальто со смешной накидкой на плечах. Ярко-рыжие волосы растрепались; шляпку она, видимо, потеряла в давке. На шее алела свежая царапина, в руке девушка держала стопку книг и тетрадей, стянутых ремешком.
– Что же вы смотрите? – возмутилась незнакомка, отшатнувшись от детины в разодранном пиджаке. Для этого ей пришлось впечататься в грудь Сёмке. – Сделайте что-нибудь, вы же мужчина!
Снова грохнуло, на головы ребятам посыпался мусор. Улица мигом опустела: люди вырвались из лабиринта между сараями, и теперь крики неслись со стороны пристани.
– Да не стойте вы столбом! – рыжая освободилась из Сёмкиных объятий. – Смотрите, вы совсем затоптали вашу даму, носорог эдакий!
«Носорог, значит? Интересно, дальше она меня мамонтом назовёт?»
Но виду не подал, а обернулся к Светке. Та медленно сползала по стене – вот-вот лишится чувств.
– Ну-ну, дорогуша, ничего страшного… – заворковала незнакомка. – Сейчас дойдём до гимназии, а там Казимир, папин денщик, он нас отведёт на Тигровку!
«…Ещё и Казимира нам не хватало, спасибо! Хотя, убраться отсюда подальше – это мысль. Может, по этой Тигровке хоть не стреляют?..»
– А вы всё столбом стоите? – гневно прикрикнула рыжая на Сёмку. – Возьмите же, наконец, у меня книги! – И чуть ли не швырнула мальчику свою ношу, бережно подхватывая обмякшую Светлану.
– Топольская, Галина Анатольевна. Можно просто Галина, сейчас не до церемоний. Ну-ну, голубушка, не надо… – это уже Светке. – Всё будет хорошо!
Сёмкина спутница шумно всхлипнула, посмотрела по сторонам – и неудержимо разрыдалась.
– … А когда стали падать снаряды, в гимназии началась паника. Один разорвался совсем рядом, и Танечку Больц поранило осколком стекла, а я выскочила на улицу и побежала куда глаза глядят!
– Вы здесь ещё и учитесь? – удивилась Светка. Она уже отошла от потрясения после встречи с перепуганной толпой – щёчки порозовели, бодро оглядывается по сторонам, не забывая расспрашивать рыжую Галину. «Вон и о юбке забыла, – думал Сёмка. – Хотя, Галина нет-нет да и покосится на экстравагантный наряд новой знакомой…
– Мы недавно приехали в Артур. – продолжала девушка. – Наш папа, штабс-капитан Топольский, попросился сюда, потому что дома, в Екатеринославе, много говорили о войне. Вот он и вызвался защищать эти края. Видели бы вы, как его провожали! Папа со своей ротой прошёл с оркестром через весь город. На вокзале открыли царские покои, городская знать, старшие офицеры – все собрались! А когда поезд тронулся, играла музыка, и солдаты кричали ура. Так, что стёкла в здании вокзального дебаркадера чуть не повылетали! – с удовольствием добавила Галина. Видно было, что она не на шутку гордится отцом.
– А вы с ним приехали? – уточнил Сёмка, скорее из вежливости. Хотелось снова достать планшет и снимать, снимать, снимать…
Вот прорысили казаки. Мохнатые папахи, лампасы, шашки бряцают о стремена. Лошади в тёмных пятнах пота; острый запах шибанул в ноздри, когда кавалькада проезжала мимо.
Дальше – китаец в синей робе и круглой шапочке; трусит, впрягшись в тонкие оглобли коляски. Пассажир, тучный офицер в белом мундире, сидит напряжённо, одной рукой вцепившись в низкий бортик, а другой придерживая зажатую между колен саблю.
Рикша с седоком поравнялись с ребятами. Офицер приподнял фуражку, приветствуя Галину. Та слегка присела в ответ.
– Капитан Биденко, – пояснила гимназистка. – Папин сослуживец по Седьмой Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерала Кондратенко. У него дочка, Ниночка. Мы с ней танцевали на балу в полковом собрании, в честь нашего прибытия. Других барышень не было – только мы с Ниной да Вера Скрыдль, сёстры ещё маленькие…
Сёмка проводил рикшу взглядом. Такое он видел только по телевизору – правда, там китайцы возчики не бегали на своих двоих, а крутили педали. Недавно «велорикши» появились в Москве, на ВДНХ…
– Нет, мы приехали не сразу. – Галина вспомнила о Сёмкином вопросе. – Сначала мы с мамой и сестрёнками, Лёлей и Ларочкой, остались в Екатеринославе. Но папа так хорошо рассказывал о Порт-Артуре в письмах, что мама решилась. Особенно, когда папа написал, что здесь тоже есть хорошая гимназия и меня примут во второй класс без экзаменов!
Сёмка удивился – как во второй класс? Но спрашивать не стал, зачем лишний раз вызывать подозрения?
– Вот и приехали! – хихикнула Светка. – Угодили прямо на войну! Наверное, мама теперь отца пилит за то, что он вас сюда затащил?
– Что вы такое говорите?! Мы же дочери офицера, да и мама с папой вдоволь поездила – еще до Екатеринослава! Такая у нас планида – следовать за папенькой!
И поведала, как они с матерью, малолетними сёстрами и дочерьми инженера Шварца – четырнадцатилетней Верочкой и девятилетней Варей – пересекли на поезде всю Российскую Империю, от Малороссии до Тихого океана. В Иркутске, в привокзальной гостинице, больше двух суток ждали пересадки и чуть не угорели в тесном номере. Казимир и другой их попутчик, приставленный Шварцем к детям, лежали как мёртвые. Замок на двери как назло заело, и, если бы не морозный воздух из распахнутого окна, всё могло окончиться печально.
Девочка рассказала, как страшно было ехать через замёрзший Байкал. Сёмка с удивлением узнал, что железная дорога там прерывалась – через озеро перебирались на санях или, в тёплое время года, на пароме. В пути Галина и её спутницы так замёрзли, что не могли сами вылезти из саней – и плакали от боли, когда отогревались на станции, на другой стороне озера.
Зато какой приём устроили им в Артуре офицеры папиного полка! А новая гимназия? Галине понравилось там решительно всё: и внимательное отношение учителей, и огромный светлый класс, в котором всего восемь парт и столько же учениц. А после уроков её забирал из школы Казимир, к которому она привыкла ещё в Екатеринославе.
Идиллия продолжалась недолго – после первого учебного дня Галина проснулась от ужасного грохота. Хотела встать, но потом решила, что это гроза. А зимой – так мало ли что бывает здесь, на краю света? Уснула, накрыв голову подушкой, а утром узнала, что на эскадре была «учебная тревога» и папа ночью ушёл, позабыв вложить в кобуру револьвер.
– Только это оказались не учения! – вздохнула гимназистка. – Когда мы с Казимиром с утра направились к пристани, чтобы ехать в гимназию, то услышали разговоры. Вокруг спорили, шумели: «война, война…» Оказалось, ночью подлые японцы напали на Артур и их флот стрелял по нашему. В гавани взорваны три корабля, а один броненосец приткнулся к берегу, чтобы не потонуть!
Рассказывая о вероломстве японцев, без объявления войны напавших на Порт-Артур, Галина гневно сверкала глазами и стискивала кулачки. Сёмка же усмехался – про себя, конечно. Знала бы она, как будут начинаться войны через каких-то пятьдесят лет!
– Млада пани! Галина Анатольна! А я вас шукаю по всему клятому Артуру! Куда же вы пропали, голубушка?
Навстречу им торопился тощий солдат в шинели с подвёрнутыми к поясу полами. На ходу он придерживал рукой плоский блин фуражки без козырька.
– Казимир! – обрадовалась Галина. – Это папенькин денщик, он всегда меня из школы забирает. Как хорошо, Казимир, что ты нас нашёл! Мои друзья потерялись при обстреле, давай отведём их к нам на Тигровку. А то Светлану… как вас по батюшке?..
– Андреевна, – отозвалась Светка. – Только зачем, не надо…
Сёмка предупредительно сжал ей руку: молчи и делай, что говорят!
– Светлану Андреевну напугала стрельба, так что давай-ка поспешим, голубчик Казимир. Что, баркас не ушёл?
– Так что, пани Галина, баркаса нигдзе нема до холеры ясны! – развёл руками денщик. – Как бомбы на город стали падать – он и ушёл Езус ведает куда. Придётся нам с вами теперь пешедралом вокруг бухты. В гавань снаряды тоже залетают – ни одна шампунька от стенки теперь не отойдёт, попрятались, бензвартошчёвы тхуже, пся крев[1]…
Ничего! – храбро ответила Галина, но Сёмка уловил, что голос её дрогнул. – Дойдём. Не так уж и далеко, до темноты поспеем. И вот что, Казимир, – Светлана Андреевна, как видишь, одета не по погоде – отдай ей шинель!
Светка пыталась протестовать, но её не слушали и накинули на плечи солдатскую шинель. Та оказалась велика, и девочка не стала надевать её в рукава – спрятала руки под сукном, радуясь долгожданному теплу.
Дорога вокруг бухты на полуостров с забавным названием Тигровый хвост, или, по-простому, Тигровка, где расположились казармы стрелкового полка и офицерские квартиры, заняла немало времени. Обстрел вскоре прекратился; вода во Внутреннем бассейне уже не взлетала к небу пенно-грязными столбами, но китайские лодчонки, любая из которых могла бы переправить путников на другую сторону гавани, жались к берегу. Галина, прыгала через лужи, как самая обычная шестиклассница московской школы.
На ходу она поведала, что ещё недавно дальний конец бухты был забит льдом, но теперь снег сошёл совсем, земля подсохла, а раньше старый китайский город совсем утопал в грязи. Навстречу попадались люди: рабочие с тёмными, усталыми лицами; солдаты в серых шинелях и мохнатых чёрных папахах; китайцы в одинаковых робах, с забавными косичками, спускающимися на затылки из-под круглых шапочек. Многие были почти не видны под неподъёмными на вид тюками; китайцы тащили их с ловкостью, говорящей о немалой практике.
Проходили команды матросов под началом унтеров, похожих на давешнего, с «Петропавловска», а один раз ребят обогнали шумные краснолицые казаки с узелками и вениками под мышками. «В бане были», – сообщила Галина.
Встречалась и публика почище: продефилировал морской офицер под руку с барышней; важно прошествовал господин азиатской наружности, в европейском платье – котелок, тросточка, золотая цепочка часовая цепочка поперёк круглого живота. Перед ним семенили трое узкоглазых слуг с бамбуковыми палками – они бесцеремонно пускали их в ход, расчищая господину дорогу в толпе соотечественников.
Строения, теснящиеся вокруг гавани, навевали лишь уныние и скуку. Бесконечные ряды дощатых сараев (Галина назвала их «пакгаузы»), будки, горы хлама, покосившиеся строительные леса… Повсюду китайцы; немногочисленные европейцы, по всей видимости, русские, в основном надзирали за работами.
В общем, смотреть в Порт-Артуре оказалось не на что – если бы не стоящие в гавани корабли. Сёмка не мог оторвать взгляда от этих красавцев и то и дело поднимал планшет. Конечно, они куда скромнее тех, что показывали по телевизору; мальчик не разбирался в мудрёных терминах вроде «водоизмещения», но и без того понимал, что любой броненосец – просто речной трамвайчик рядом с атомным крейсером. И всё же они были красивы, эти русские боевые корабли, по воле царя оказавшиеся на краю света. Галина знала их наперечёт: «Диана», «Баян», потом «Победа» с «Пересветом», за ними – длинный, узкий, как клинок палаша, «Новик». О нём и его командире, капитане второго ранга Эссене, девочка говорила с таким упоением, что Сёмке показалось, что она неровно дышит к этому моряку…
Осведомлённость гимназистки в военно-морских делах была удивительна, о чём Сёмка ей тут же и заявил. Галина усмехнулась: «Чего же вы хотели? Артур – база флота, здесь каждый китаец знает и названия кораблей, и имена старших офицеров.»
За разговорами обогнули гавань; по пути перемазали ноги в ледяной каше у раздолбанных бревенчатых пирсов, где теснились баржи-грязнухи и шаланды управления порта. Гнилой угол, дальний конец гавани, полностью оправдывал своё название: в отлив вода уходила, обнажая дно, покрытое жидкой грязью. На берегу грязи было не намного меньше – разве что через самые глубокие колдобины были переброшены доски.
Когда Казимир предлагал девочкам перенести их через очередную канаву на руках, те с негодованием отказывались. Так что денщику вместе с Сёмкой приходилось вязнуть в грязи, поддерживая барышень, пока те перепархивали с доски на доску.
К казармам пехотного полка подошли уже в темноте – об уличном освещении здесь, похоже, не слыхали. У казарм было почище: дорожки выложены булыжником, через канавы перекинуты дощатые мостки. Казимир поведал, что раньше и здесь грязь была непролазная – но генерал Кондратенко, к чьей дивизии причислялся расквартированный на Тигровке стрелковый полк, посетил расположение, замарал генеральские брюки и устроил командиру «распеканку». После этого солдаты выложили дорожки натасканным с берега булыжником.
– Пришли! – Галина остановилась перед аккуратным домиком с верандой. – Здесь мы и живём. А с другой стороны вход на половину Скрыдлей. У них ещё дочка, Вера, помните, я рассказывала?
– Галина! Куда ты подевалась, негодница? – на веранду вышла стройная, лет тридцати пяти, дама в персиковом платье. – Мы места себе не находим – думали, тебя убило во время обстрела! Зачем, скажи на милость, понадобилось уходить из гимназии? Отец, как началась бомбардировка, поехал за тобой, а ты… А уж от вас-то, Казимир, я не ожидала такого легкомыслия! – дама сверлила поляка гневным взглядом.
– Пани ясновельможна, Татьяна Еремевна, то не моя ви́на, Езус сшвядкем![2] – принялся оправдываться солдат. От волнения он то и дело вставлял в свою речь польские фразы. – Я паненку по всему городу шукал, а тут япошка, пся крев, бомбы бросать принялся!
– У-у-у, предатель! – Галина состроила недовольную гримаску. – Всенепременно надо рассказывать…
Хозяйке эти препирательства надоели.
– Ну довольно! Галина, марш переодеваться и мыть руки! Ужин уже остыл…
И тут только увидела, что дочь пришла не одна.
– А это кто с тобой? Простите, господа, сразу не заметила… Что же ты не представишь меня своим друзьям?
– Светлана и Семён… э-э-э… – девочка виновато улыбнулась. – Представляешь, мам, мы встретились возле пакгаузов, в порту. Там началась паника, меня чуть с ног не сбили! А мадемуазель Светлане сделалось дурно…
– Ладно, потом расскажешь, – решительно заявила хозяйка. – А вы, молодые люди, проходите, сейчас велю горячего чаю… Дуняша, подай шаль нашей гостье, а то она совсем зазябла!
И ребята вслед за новой знакомой шагнули в уютное, пахнущее печёным хлебом тепло.
IV
– Скажите, юноша, а что во Владивостоке говорят о начале войны? – отец Галины, ловко подцепил палочками пельмень. Пельмени были не простые – китайские: Топольские держали местную кухарку. Хозяйка дома успела уже посетовать на то, что русской прислуги в Артуре не найти, но китайцы, слава Богу, трудолюбивы, вежливы и почти не воруют. И кухня у них замечательная, хотя русским и непривычна. Да вот сами и попробуете…
Пельмени, носящие название «дим сум», полагалось подавать к чаю. Начинку их составляли креветки и отваренные побеги бамбука. На стол «дим сумы» подавала кухарка Топольских, миниатюрная китаянка Киу Мийфен, что, как тут же объяснила Галина, означает «осенний аромат сливы».
Мать Галины готова была часами рассуждать о достоинствах китайской еды; глава семьи относился к этому с некоторой иронией, но супруге поддакивал. Галина то и дело фыркала в чашку, слушая маменькины сентенции, но возразить не решалась.
Сёмка отложил палочки (спасибо суши-барам, не опозорился!) и солидно откашлялся. Назревал серьёзный мужской разговор о политике. «Знать бы только, что тут за политика…»
Татьяна Георгиевна, историчка, говорила не раз: у народов-соседей претензии друг к другу копятся веками, и веками же не разрешаются. Наверное, у России с Японией так же – вряд ли за век с лишним появилось что-то совсем уж новое. А какие у японцев сейчас претензии к России? Северные территории, острова – Шикотан и ещё какие-то… Наверняка и здесь их поделить не могут…
– Да вот, – начал Сёмка, – говорят, японцы из-за островов не могли успокоиться, всё требовали вернуть назад. Вот потому, наверное, и напали – хотят себе забрать, потому что наши после войны их заняли и не… И прикусил язык – Светка под столом больно пнула его в лодыжку. «…Идиот, до той войны – почти сорок лет…»
– Только не острова, а полуостров, – поправил штабс-капитан. – Ляодунский полуостров достался Японии по Симонсекскому договору 1895-го года, после войны с китайской империей Цин. А потом Россия, вместе с Германией и Францией, обратилась к япошатам, требуя отказаться от аннексии Ляодуна, и пришлось бедным макакам уступить. Они очень сердились – в японо-китайскую войну Порт-Артур, тогда ещё китайский Люйшунь, достался армии микадо немалой кровью. Европейцы теряться не стали – за год протянули через Маньчжурию железную дорогу, а немцы в Циндао построили базу для своих кораблей. – Правильно япошек из Маньчжурии вытурили! – фыркнула Галина. – Вон наша Киу Мийфен, – и девочка кивнула в сторону кухни, – всё твердит: «Руссики уходить нет, японци приди, китайси рис нет, чумиза нет. Китайси умирайло, японси живи…»
– Да, верно – согласилась с дочерью Татьяна Еремеевна. – При японцах тут такое творилось – кровь в жилах стынет! На площадях головы людям десятками рубили. Ставили в ряд – и одного за другим, саблями…
– Катанами, – вставил Сёмка. Уж в этом-то он разбирался. – Это меч такой, японский. Лезвие изогнуто, и острое, не хуже бритвы, – их ещё в миллион слоёв куют!
– Миллион?! – ахнула Галина. – Это же сколько надо работать? Лет сто, не меньше…
– Не так уже и много. Расковывают болванку в пластину, сгибают пополам, проковывают – и так двадцать раз. Как раз получается миллион слоёв!
– Двадцать? – недоверчиво переспросила Галина – Всего-навсего? И – целый миллион? Подождите, сейчас… – и девочка, закатив глаза к потолку, принялась беззвучно шевелить губами, загибая пальцы.
– Ну, это надолго – усмехнулся Анатолий Александрович. – В математике наша Галка не блещет.
– И вовсе нет, папенька! – вспыхнула гимназистка. – Только в уме никак не получается… Сейчас возьму карандаш, посчитаю столбиком! – и, не обращая внимания на протесты, выскочила из-за стола.
– Вот ведь упрямица! – покачал головой штабс-капитан. – Теперь не уснёт, пока не сосчитает. А вы, молодой человек, недурно осведомлены в вопросах японской культуры. Похвально, похвально. Как вы полагаете, станут они воевать против России всерьёз? А то у нас кое-кто надеется, что дело ограничится перестрелками на море – ещё месяц-другой, и япошки сами запросят мира…
– Ещё как станут! – оживился Сёмка. – Они ж отморозки, упоротые – когда с пиндосами на островах резались, даже в плен не сдавались. Их огнемётами из бункеров выжигали, а женщины с детьми с обрыва в море бросались, чтобы не попасть в плен! А ещё камикадзе…
И запнулся, сообразив, что снова ляпнул что-то не то.
За столом повисло неловкое молчание. Хозяйка поперхнулась чаем; брови её супруга поползли вверх.
– С какими, простите, пиндосами? Я не совсем… кажется, в Одессе так называют местных греков? Мне случилось бывать там, но при чём же здесь японцы? И, кстати, – что такое «огнемёт»?
– Пиндосами у нас в школе американцев зовут, – принялся объяснять Сёмка, и встретился глазами со Светкой. Она то ожесточённо крутила пальцем у виска, то хлопала себя по губам: «Заткнись, болван!»
– Вы ничего не путаете, Семён? – продолжал недоумевать штабс-капитан. – Разве Североамериканские Штаты воевали с Японией, тем более на каких-то островах?
Надо было срочно выкручиваться – и Сёмка, вспомнив балладу Киплинга, которую так любил дядя Витя, принялся рассказывать о стычках американских и японских браконьеров из-за котиковых лежбищ, о древнем китайском оружии – трубе, которая изрыгает на врага струю горящего масла. И с каждой фразой увязал всё глубже. Анатолий Александрович был безжалостен – цеплялся то к одному, то к другому неосторожному слову; Сёмка, пытаясь выбраться из очередной ловушки, в которую сам же себя и загонял, путался в тенетах вежливых вопросов, задаваемых негромким голосом. Светка даже пинаться перестала – только смотрела на бестолкового спутника. В глазах её застыло отчаяние.
– Один миллион сорок восемь тысяч пятьсот восемьдесят шесть! – победно провозгласила Галина, появляясь в столовой. – А вы, папенька, не верили! Вот вам! – и показала отцу острый язычок.
Анатолий Александрович улыбнулся, сразу подобрев лицом.
– А ну-ка, егоза, покажи свои расчёты, – и потянулся за листком, которым, будто захваченным вражеским знаменем, размахивала дочь. – Небось ошибок наделала?
– И ничего я не ошиблась! – возмущённо вскинулась Галина. – Вот, сам посмотри…
Сёмка, обрадованный сменой темы, решил помочь спасительнице:
– Давайте я, Галина Анатольевна, проверю на калькуляторе, тогда и увидим…
Рабочий стол смартфона вспыхнул, высыпали рабочие иконки «андроида», и мальчик принялся тыкать пальцем в экран.
– А ну-ка, молодой человек, что это у вас за приспособление? – штабс-капитан привстал и потянулся через стол к Сёмкиному гаджету. – Не позволите?..
Светка закрыла лицо руками – это было уже слишком.
«…Что это я? Помутнение разума? Ну всё, засыпались…. И дёрнул чёрт ляпнуть про этот “миллион слоёв”…»
Но обошлось без тяжёлых взглядов в упор и вопросов в стиле «Кто вы, мистер Бонд»? Анатолий Александрович повертел в руках смартфон, удивлённо хмыкнул и потребовал разъяснений – пока, слава богу, лишь о том, «как эта штука работает». Сёмка, изо всех сил стараясь унять дрожь в пальцах, нашарил в списке приложений калькулятор, растянул окошко на весь экран и принялся объяснять. Сгорающая от любопытства Галина пристроилась сбоку и дышала ему в ухо. Хозяйка дома и та как бы невзначай, заглядывала гостю через плечо.
Штабс-капитан был покорён. Он крутил гаджет в руках, завистливо охал и дивился, кто это сумел изобрести такую изумительную штуку и почему он ничего о ней не слышал. Сёмка невразумительно мямлил про малоизвестного американского изобретателя, гадая про себя, чем закончится его очередной – на этот раз, похоже, последний! – промах.
– Поразительная машинка! – восхищался Анатолий Александрович. – Нам, пехотным, и то пригодилась бы, а уж артиллеристы – те за неё душу продадут! Возятся, бедняги, со своими таблицами, логарифмическими линейками… А тут – раз-два, и готово!
– Так смартфону… этой машинке нужно электричество! У вас ведь тока нет, верно? – Сёмка покосился на керосиновую лампу с медным шаром.
– Электричество в Артуре есть только в Управлении Квантунской крепостной артиллерии и в порту, в мастерских, – кивнул штабс-капитан. – Если надо, можно зарядить и там. А вы не знаете, молодой человек, можно ли выписать такую из Америки? У меня есть друзья на батарее Золотой горы, они наверняка захотят….
Сёмка беспомощно открыл и закрыл рот, так и не придумав, что бы соврать поправдоподобнее, и вдруг хлопнул себя по лбу и, чуть не сбив стул, кинулся к рюкзачку. Тот лежал на узком диванчике, который Галина назвала «канапе».
– Возьмите, Анатолий Алексаныч! – Сёмка протянул Топольскому калькулятор «Ситизен». – Его даже заряжать не надо – держите так, чтобы на эту вот пластинку падал свет, и он сам будет работать. От солнца. Умеет он, конечно, поменьше, но корни можно брать, и уравнения, и косинусы с синусами – вот, видите, значки?
С тех пор как в московских школах появились глушилки сотовой связи, Сёмка таскал в школу «инженерный» калькулятор с монохромным ЖК-экранчиком.
Отец Галины запротестовал, а вот Галина не растерялась: «Если вы, папенька, не хотите – мне пригодится, в гимназии». Мать тут же пристыдила дочку: на батарее счётная машинка, конечно, нужнее.
Топольский заявил, что не может принять в подарок такой ценный предмет, и поинтересовался ценой американской диковинки.
Сёмка чуть не ляпнул: «Ерунда, рублей пятьсот», – но на этот раз вовремя прикусил язык. Если не врали в каком-то фильме, что ему недавно случилось увидеть, «до революции в России корова стоила три рубля» – а значит, он собрался затребовать с гостеприимного офицера целое состояние!
«Ну и как будешь выкручиваться?»
– Долларов десять, кажется, когда был новый, – помявшись ответил мальчик. Штабс-капитан кивнул:
– Недешёвая штучка. Ну да, наверное, стоит того… Это, выходит, рублей тридцать, так, Танюша?
– Больше тридцати пяти, – отозвалась супруга. – Золотом, конечно. Война, курс что фунта, что доллара взлетел до немыслимых высот – совсем банкиры обнаглели…
Да уж, – невесело усмехнулся офицер. – То не беда, если за рубль дают полрубля, а то будет беда, когда за рубль станут давать в морду[3]…
Сказано было сильно. Сёмка удивился: что, и здесь рубль падает? Решительно ничего не изменилось за эти годы: гаджетов напридумывали, а по сути – всё то же самое. Что за неустроенная такая страна – Россия? Больше века прошло, а инфляция как была, так и есть! Хотя при Советском Союзе её, вроде бы, не было… Или была? «Надо бы уточнить у дяди Вити…» – подумал Сёмка и тут же вспомнил, что и дядя Витя, и Центробанк остались в будущем и неясно, увидит ли он их когда-нибудь ещё…
Татьяна Еремеевна принесла кошелёк – большой, бархатный, с замочком в виде блестящих шариков. Извлекла монеты – три жёлтых, неожиданно тяжёлых кружочка с мужским профилем и другие, покрупнее, белого металла. Жёлтые кружочки, оказавшиеся золотыми, именовались непонятно – «империалы»; белые были из серебра. «Возьмите, юноша – золотом по нынешним временам надёжнее, чем ассигнациями…»
Всего в руки Сёмки перекочевали 36 рублей. Мальчик поначалу отнекивался, а потом сообразил: получится или нет вернуться домой, а здешние деньги им не помешают. Если придётся застрять здесь, будет хоть что-то на первое время, а нет – так можно будет сувениров прикупить. В конце концов, надо же захватить из прошлого хоть какие вещественные доказательства?
