Борис Батыршин
Врата в Сатурн
© Борис Батыршин
* * *
«…А теперь давайте заглянем в более отдалённое будущее.
Лично я вообще не могу понять, почему астронавты мечтают попасть в межзвёздное пространство.
В ракете ведь будет страшная теснота.
Да и в питании придётся себя сильно урезать.»
Дж. Форман, Из сборника «Физики продолжают шутить».
«То, что казалось несбыточным на протяжении веков, что вчера было лишь дерзновенной мечтой, сегодня становится реальной задачей, а завтра – свершением»
С. П. Королёв
«В космосе ничего не пропадает».
Станислав Лем
Часть первая. «Та-та-та, та-та-та, Мы везём с собой кота…»
I
Не устаю удивляться, как быстро в этом мире доводятся до конца начинания, на которые в оставленной мной реальности потребовались бы годы. Но факт есть факт: «Заря» готова и ждёт экипаж, в составе которого значусь и я, Алексей Геннадьевич Монахов. Корабль всего три дня, как прибыл на лунную орбиту – своим ходом, отстыковавшись от достроечного пирса орбитальной верфи «Китти Хок». Это перегон был задуман, как испытательный – за два дня перелёта инженеры непрерывно гоняли тестовые программы, возились с наладками бортового оборудования – и теперь готовы передать нам корабль в полной исправности и готовности. Ну а мы, первый его экипаж, уже две недели не вылезаем из аудиторий Центра Подготовки, где нам объясняли, что план полёта отныне перевёрнут с ног на голову – и разбираться нам с этим придётся уже на борту, по пути к цели.
Незадолго до отправления на орбиту нас всех развезли по домам – отдыхать, готовиться, прощаться с семьями. И вот я стою в прихожей квартиры на улице Крупской, дом восемнадцать и не могу оторвать глаз от стрелок настенных часов, отсчитывающих последние мои минуты в родном доме…
Жить с собакой – это здорово, это замечательно. Весело, порой шумно, особенно когда пушистое счастье начинает ни с того ни с сего гавкать с балкона на окружающий мир – и мило-уютно-щенячно. Но в жизни с собакой есть один момент, который буквально бьёт тебя под дых, без замаха, на противоходе. Это случается каждый раз, и ничего нельзя с этим сделать – ни подстраховаться, ни привыкнуть.
Самое сложное с собакой – это уходить из дома.
Даже с такой, как у меня солнечно-золотистой, понятливой Маленькой Собаченькой, которая разве что человечьим голосом не говорит – да и то, подозреваю, ленится. Собираешься вот так в прихожей – а она тихонько выцокивает когтями по коридорной плитке, садится рядом так, чтобы не мешать, – и смотрит. Молча.
Эта ушастая поганка просто смотрит тебе в душу, слегка наклонив головёнку, и в этом взгляде без всякой коробочки-смыслоуловителя – все видно. Весь спектр эмоций навсегда, навечно бросаемого живого существа.
«…ты же… когда-нибудь… вернешься, да?..»
И молчит. И лишь когда закроешь дверь, пойдешь к лифту – будет скулить. И напрасно мама будет плясать вокруг неё с кусочком сыра – слопает, облизнётся и продолжит. Тихо, жалобно. Обреченно.
И ничего этой лохматой вымогательнице не скажешь. Сама все понимает. Обычно ты знаешь, что вернешься через час или через день, и даже улыбаешься на прощание – мол, не дрейфь, Собаченька, все будет и очень скоро…
Обычно – но только не сегодня. Да она ведь знает, куда я отправляюсь – сама была там и не раз, а потому иллюзий в этой ушастой головёнке нет. Потому что я отбываю надолго. В космос. А её, прошедшую специальную подготовку, владелицу единственного в мире специального собачьего скафандра, обладательницу полудюжины титулов вроде «первая собака на Луне», «первая собака на орбитальной станции» «собака-рекордсменка по времени пребывания в космосе» и прочее – не беру. Оставляю на дне гравитационного колодца. Надолго.
Вердикт ветеринаров окончателен и обжалованью не подлежит: длительное пребывание в условиях пониженной силы тяжести губительно сказывается на собачьих суставах. Они у ретриверов вообще слабое место, а тут усугубилось, добавило болячек, так что, ещё один визит на орбиту – и обратно зверюга вернётся уже инвалидом. На Земле же суставы со временем придут в порядок – особенно если собака будет получать положенную долю физических нагрузок. Ну, с этим как раз проблем не будет: дед, отправляясь на охоту, каждый раз берёт её с собой, да и здесь, в Москве, хватает и парков, и собачьих площадок с таким же, как она, хвостатыми хулиганьём.
Стрелки еле ползут. Вот-вот из раскрытого окна раздастся требовательный гудок – серебристая, «Юность» с эмблемой Проекта на борту торопит замешкавшегося пассажира. Чемодан – пижонский, на колёсиках и с выдвижной ручкой, украшенный той же эмблемой – стоит у двери, а на мордахе у Маленькой Собаченьки вся печаль хвостато-ушастого племени. У меня – тоже. Грустный момент, даже когда знаешь, что все будет хорошо и вернёшься, дайте только срок. Но, положа руку на сердце – могу ли я сейчас пообещать это с полной уверенностью? И неважно кому – золотистому чуду, что тоскливо смотрит на меня сейчас, маме, которая предпочла уйти в комнату, чтобы я не видел её слёз, или отцу, ожидающему меня внизу? Нет, а потому – не буду даже и пытаться. Просто потреплю собаку по лохматой башке, крикну «мам, я пошёл!» – словно вышел на четверть часа в соседний магазин – и аккуратно прикрою за собой дверь.
«Юность» прощально квакнула клаксоном и зашуршала шинами в сторону улицы Крупской. Я поискал взглядом наши окна, помахал рукой маме – вон она, у окошка, с платком у глаз. Отец деликатно отвернулся и делает вид, что изучает последний номер «Науки и жизни»… Я устроился поудобнее и стал вспоминать разговор, состоявшийся два с половиной месяца назад – и неожиданно перевернувший наши планы без преувеличения, с ног на голову.
– С постройкой корабля возникли непредвиденные сложности. Мы пока не стали объявлять официально, но вам, разумеется, следует знать.
После еженедельного семинара для будущих членов экипажа «Зари», отец нагнал нас – меня, Юльку и Юрку-Кащея – в холле конференц-корпуса и пригласил к себе в кабинет, на третий этаж нового здания Центра Подготовки. Там нас уже ждали. Кто именно, спросите? Конечно же, тот, кто обычно и доносит до нас все главные новости, так или иначе связанные с Проектом. Увы, далеко не всегда приятные.
Я никак не отреагировал на сообщение, лишь покосился на Юльку. Отец ещё вчера рассказал мне всё, взяв слово пока молчать – и не приведи Бог, она догадается, что я был в курсе и не поделился! А ведь запросто, она словно мысли мои читает.
Но нет, обошлось. Юлька даже не посмотрела в мою сторону, только прерывисто вздохнула. А вот Юрка-Кащей не сумел сдержать эмоций – вскочил, едва не опрокинув кресло.
– Но, как же так, Евгений Петрович? Уже ведь трижды сдвигали! А вдруг они там, на «Лагранже», не дождутся? Из последних сил ведь держатся ребята!
– Ну, этого мы точно не знаем. – И.О.О. пожал плечами – Связь со станцией удаётся установить крайне редко и буквально на считанные секунды, видимо, их внешняя антенна получила при прыжке повреждение. Всё, что нам пока известно – что неделю назад все были живы и полны оптимизма.
– А что им ещё остаётся? – буркнул Кащей. – Вот сообщите, что спасательная экспедиция опять откладывается – посмотрю, куда денется их оптимизм.
– Потому-то мы ничего сообщать и не будем. А вам, Юрий, я бы посоветовал думать, что говорите… хотя бы иногда.
– В чём именно сложности? – подала голос Юлька. – Что-то случилось с обитаемым модулем?
Ясно, подумал я, слухи уже дошли. Ну конечно, происшествие такого масштаба при всём желании не скроешь…
– Именно… – кивнул И.О.О. – При буксировке готовой конструкции для стыковки с двигательно-энергетическим модулем пилоты буксировщиков допустили ошибку, в результате которой произошло столкновение с находившимся рядом орбитальным контейнеровозом. ДЭМ не пострадал, а вот жилого бублика больше нет – его обломки до сих пор собирают в окружающем пространстве. Так что, увы, эту часть работы придётся начинать заново.
– Полгода, минимум… – добавил отец. – К счастью, на орбитальной верфи есть дублирующие узлы, а то бы и ещё дольше…
Известие было по-настоящему скверным. Горстка людей, которые застряли на станции «Лагранж», заброшенной в невообразимую даль магией «звёздного обруча», таинственного инопланетного артефакта, каким-то чудом сумела продержаться почти год. И далеко не факт, что они протянут ещё полгода в ожидании помощи с Земли… которая то ли придёт, то ли опять запоздает.
Пока Юлька с Кащеем засыпали И.О.О. и отца вопросами об обстоятельствах аварии, я отмалчивался, рассматривая висящее на стене схематичное изображение корабля. Он слегка напоминал «Звездолёт, Аннигиляционный, Релятивистский, Ядерный» из любимого фильма: та же пара реакторных колонн, крылышки-пилоны с сигарами тахионных торпед – разве что, вместо зеркал-отражателей на корме красуется брусок двигательного отсека. Но главное, бросающееся в глаза отличие в «бублике» жилого модуля, установленного не плашмя, как у хрестоматийной «Зари», а в поперечной плоскости – предполагается, что он будет вращаться, создавая искусственное тяготение в половину земного, как на большинстве орбитальных станций.
Рядом со схемой корабля на стене висела большая художественно исполненная цветная фотография малой орбитальной станции «Герман Титов». Станции этого типа недавно начали производить серийно и размещать в околоземном и окололунном пространстве – насколько мне известно, к настоящему моменту на орбите таких уже три. Они представляют из себя обычные трёхслойные «бублики» – машинерия «космического батута» во внутреннем слое, вращающийся средний, с жилыми и рабочими отсеками, и неподвижный внешний, служебный. Размерами станции этого класса почти вдвое уступают хорошо знакомому мне «Гагарину» или окололунной «Звезде КЭЦ» – их тахионное зеркало способно пропускать сравнительно небольшие объекты, вроде пассажирских лихтеров типа «орбитальных автобусов» или стандартных контейнеров с помощью текущее снабжается вся орбитальная группировка. Конечно, крупные грузы вроде частей конструкций космических кораблей и орбитальных станций в уменьшенные «батуты» не пролезут – но для станций подобного типа, по сути, типовых модулей, которые можно переоборудовать для самых разных научных, производственных, даже туристических целей, этого и не требуется.
Подпись под фотографией сообщала, что данная станция, четвёртая в серии, носящая название «Валентина Терешкова», полностью смонтирована и готова принять «население» в составе тридцати человек. Рядом, столбиком перечислялись основные параметры – рабочий диаметр «батута», диаметр внешнего, служебного кольца, масса покоя и рабочий объём. Я дважды пробежал эти числа и нашёл на соседнем плакате данные жилого «бублика» «Зари». Конечно я, как и все присутствующие в кабинете, знал их назубок, и мог отбарабанить, даже проснувшись посреди ночи – но ведь не мешает лишний раз убедиться, верно?
– Евгений Петрович, а зачем нам дожидаться, когда будет готов новый обитаемый модуль?
– Простите, Алексей, что вы имеете в виду? – И.О.О. посмотрел на меня с удивлением.
Я покосился на колонки цифр. Да, всё верно!
– Именно то, о чём спросил. По сути, что нам нужно? Жилой комплекс, желательно, с искусственным тяготением, то есть построенный по схеме «вращающийся тор». Такой вот, как эта станция.
И показал на плакат с «Терешковой».
– Она уже на орбите, не так далеко от орбитальной верфи «Китти Хок», если я не ошибаюсь?
Теперь на меня уставились все, кто был в кабинете.
– Я что предлагаю: буксируем туда станцию, специалисты «Китти-хока» дорабатывают внешнее её кольцо, чтобы можно было пристыковать его к реакторным колоннам «Зари» – ну, как в звездолёте, из фильма, боком, – и получаем не просто готовый жилой модуль, но и «космический батут» в придачу! Мощностей бортовых реакторов с избытком хватит для его работы, а мы сможем попробовать использовать «батут» возле Сатурна!
В кабинете стало очень тихо. Нет – ОЧЕНЬ тихо. И.О.О. переводил взгляд с плакатов на меня и обратно – вид у него был слегка ошарашенный. Юрка-Кащей показывал мне оттопыренный вверх большой палец, Юлька неслышно шевелила губами – видимо, что-то подсчитывала.
– А что, может и получиться… – заговорил отец. – Насколько я помню, на служебном кольце станции имеется причал для орбитальных транспортных средств и ещё один, для грузовых контейнеров – вот их и можно переоборудовать, работы сведутся к установке несущих конструкций и секций обшивки.
– Молодчина, Лёха! – Юрка-Кащей хлопнул ладонью по подлокотнику. – Это за месяц-полтора можно сделать, не больше!
– На «Китти-Хоке» сейчас пустует главный достроечный причал… – сообщил И.О.О. Он уже справился с эмоциями – взгляд заострился, сосредоточился, пальцы правой руки забарабанили по столешнице. – Давайте-ка сделаем перерыв, друзья мои, надо кое-что уточнить. А вообще – толковая мысль, Алексей. И как мы сами до такого не додумались?
Я, как и большинство моих ровесников, вырос на теле- и газетных репортажах, в которых отбытие космонавтов было обставлено согласно отработанному ритуалу: здесь и просмотр «Белого солнца пустыни», и обязательный предполётный медосмотр, и рукопожатия с провожающими экипаж Особо Важными Персонами в генеральских папахах и ЦеКовских каракулевых «пирожках», и даже непременное справление малой нужды на колесо автобуса, везущего экипаж к стартовому комплексу. А здесь – буднично, просто, ничего лишнего, авиаперелёты, и те порой сопровождаются большими хлопотами! Автобус подвёз нас к небольшому зданию у основания «батута», массивной, метров тридцати в поперечнике, тороидальной конструкции, водружённой на шесть стальных пилонов. В домике нас развели по индивидуальным кабинкам, где полагалось облачиться в гермокостюмы – этот этап подготовки к орбитальному путешествию оставался неизменным. Свой персональный «Скворец» я привёз с собой; на переодевание я потратил минут пять, присоединил к плечевым разъёмам кабель и шланг, идущие от чемоданчика жизнеобеспечения, и вместе с остальными пассажирами направился к выходу.
На выходе не оказалось даже простейших рамок-металлоискателей – впрочем, их и в аэропортах сейчас нет, разгул терроризма ещё не наступил и, даст Бог, никогда и не наступит. Мы по очереди предъявили полётные документы – и проследовали дальше, в гостеприимно распахнутый люк орбитального лихтера, стоявшего на круглой металлической площадке точно под центром «батута». Люк с чавканьем захлопнулся, отрезая нас от окружающего мира; пассажиры расселись по креслам. Молодой человек в униформе «Международных Орбитальных Сообщений» (есть уже и такая организация!) прошёлся между креслами, проверяя пристяжные ремни, после чего – отбарабанил стандартный текст о перегрузках на старте, времени перелёта и предстоящей на финальном его этапе невесомости. На спинке стоящего впереди кресла, вспыхнул и замигал сменяющимися зелёными цифирками экранчик, ещё один, покрупнее, вспыхнул под потолком салона – обратный отсчёт перед стартом начался!
Запуск крупногабаритных тяжёлых грузов на орбиту до сих пор сопровождаются эффектными пиротехническими шоу: «полезная нагрузка» поднимается на огненных столбах срабатывающих твердотопливных бустеров и устремляется сквозь вспыхнувшее в плоскости «батута» тахионное зеркало. Конечно, это не более, чем жалкое подобие ушедших в историю ракетных стартов «Союзов» и «Сатурнов» – но всё же носит оттенок прежнего варварского великолепия, прочно ассоциирующегося с первыми шагами в освоении космоса. Но здесь, на королёвском «батутодроме» не было даже этого. Стальной диск, на котором стоял лихтер, опустился вглубь метра на полтора, словно рука толкателя ядра, делающего замах, – а потом мощные гидравлические поршни поддали под него, сообщая лихтеру вертикальный импульс, равный примерно двум третям ускорения свободного падения. Угловатая коробка лихтера подскочила на восемь метров – и в полном соответствии с законами тяготения обрушилась бы назад, если бы не вспыхнувшая в кольце «батута» светящаяся мембрана тахионного зеркала. Лихтер по инерции пролетел сквозь неё – и продолжил движение уже над плоскостью «орбитального батута», смонтированного на станции «Гагарин». В иллюминаторах серенькое подмосковное небо и серый бетон стартового поля сменился усыпанной звёздами чернотой, в которую медленно вползал горб Луны. Пассажиры, сидящие у противоположного борта, имели возможность наслаждаться зрелищем родной планеты, проплывающей в трёх с половиной тысячах километров внизу. Голос по внутренней трансляции предупредил, что отстёгивать ремни запрещается, и пассажирам следует подождать, пока не будет закончена швартовка, спасибо. Снаружи по обшивке заскрежетал металл, в иллюминаторе замелькали раскоряченные угловатые силуэты – пилоты орбитальных буксировщиков зацепили лихтер клешнями своих «крабов» и, плюясь струйками белёсыми струйками маневровых выхлопов, повели его к пассажирскому причалу.
II
Мне давненько не случалось бывать на «Гагарине» – и я был немало удивлён произошедшими здесь переменами. И начались они с пассажирского шлюза, с которого и гостя знакомство с орбитальной станцией – «с вешалки», как сказали бы завзятые театралы. Гибкий переходной рукав заменила раздвижная металлическая труба с протянутым вдоль неё движущимся тросиком; буксируя за собой багаж (здесь, как и во всех отсеках внешнего, служебного кольца станции царила невесомость), я попал во входную камеру, откуда по короткому коридору проследовал к «лифту». Так называются подвижные секции шлюза, с помощью которых обитатели «Гагарина» перебираются с внешнего кольца на среднее, «жилое», где благодаря вращению, наличествуют вполне комфортные шесть десятых земной силы тяжести. Я подтянулся по поручням к «полу», закрепил башмаки «Скворца» в специальных зажимах. Последовали несколько минут ожидания, шипение гермоуплотнителей, толчок, «лифт» скрежетнул на рельсах-направляющих – и краткий миг головокружения, сопровождающий переход в зону тяготения.
Раньше новоприбывшие снимали гермокостюмы прямо здесь, после чего, оставив их на стеллажах и прихватив свою поклажу, покидали шлюзовой отсек. По новому же регламенту гермокостюмы следовало снимать только в каютах, а сняв, укладывать в специальные ящики под койками, называемые «рундуками». Для ручной клади предназначались лёгкие тележки на резиновых колёсиках – точь-в точь как те, что в моё время были в супермаркетах. Я погрузил в такую тележку свой чемодан, кейс жизнеобеспечения, предварительно отсоединённый от плечевых разъёмов «Скворца», пристроил сверху шлем – и покатил по кольцевому коридору. По дороге меня то и дело обгоняли парни и девушки в спортивных костюмах – они бежали по специально выделенной дорожке, идущей вдоль одной из стен. Направление для бега указывали большие жёлтые стрелы, нанесённые на пластиковое покрытие пола, и пешеходы старались не заступать на «беговую дорожку». Впрочем, места здесь хватало, что для людей, что для тележек – я то и дело здоровался со знакомыми, обменивался короткими репликами и шагал себе дальше, к пятой жилой секции, где для меня была выделена каюта.
Вообще-то я не собирался задерживаться на «Гагарине», однако уже на «батутодроме», перед самым отправлением на орбиту, мне сообщили об изменениях в графике. Прибытие межорбитального грузовика «Тихо Браге», на котором я должен был отправиться на окололунную «Звезду КЭЦ», и далее, к висящей над поверхностью нашего спутника «Заре», задерживалось, и в ожидании его появления мне предстояло провести на станции не меньше сорока часов. Можно, было, конечно, задержаться на Земле – пассажирские лихтеры летали на «Гагарин» по три раза в сутки, но я, взвесив все соображения, решил перелёт на орбиту не откладывать. Я уже долго сидел на Земле – и хотел, прежде чем оказаться на «Заре» и приступить к исполнению своих обязанностей, восстановить прежние навыки. Даже не восстановить, никуда деться они, конечно, не успели – просто вдохнуть кондиционированный воздух, ощутить лёгкость в теле (следствие ослабленной силы тяжести), впитать звуковой фон, наличествующий на любом космическом объекте – шуршание вентиляции, пощёлкивание скрытых за обшивкой реле, электронные писки, скрип резиновых подошв по пластиковому покрытию палубы. Словом – окунуться в атмосферу, которая будет окружать меня всё то время (недели? месяцы?), что продлится спасательная экспедиция.
Каюта оказалась двухместной, но когда я открыл дверь при помощи выданной мне в шлюзе магнитной карточки-ключа, там никого не было. На одной из коек лежал чемодан – в точности как мой, из серебристо-голубого пластика, с эмблемой Проекта. Наклейка с именем владельца отсутствовала, вещи, способные пролить свет на личность соседа по каюте тоже. Я стащил «Скворец», упаковал его в подкоечный рундук и полез в душ. Не то, чтобы я так уж устал после перелёта, – с чего уставать, если длился он меньше, чем дорога от дома до «батутодрома»? – сказывалась приобретённая ещё в «той, прошлой» жизни привычка. Тем более, что душ в каютах «Гагарина» был устроен по последнему слову внеземельной сантехники, мало чем уступая самым продвинутым душевым кабинкам двадцать первого века. Здесь был даже набор из двух с чем-то десятков программ – опция, немыслимая в лучших отелях!
Я вволю понаслаждался струями воды – то горячими, то холодными, то бьющими со всех сторон, то непредсказуемо меняющими направление, становясь то хлёстко-жёсткими, то нежными, как дуновение весеннего ветерка. Ветерок, кстати, тоже был – в виде сушилки, обдувающей «клиента» потоками тёплого воздуха. Я дождался, когда последние капельки на коже высохнут, выбрался из кабинки и натянул на себя «гагаринский» комбинезон. Пара таких отыскалась в шкафчике над койкой, и я с удовольствием обнаружил на груди табличку с собственной фамилией. Сосед так и не появился; тогда я разложил извлечённые из чемодана вещи, достал из особого кармашка пачку гибких дисков, плоский ящичек персональной ЖВМ – и, устроившись за столиком и подключил её к станционной сети.
Для начала я зашёл на информационный портал «Гагарина» (здесь это называется «локальный информ-центр», но наедине с самим собой я предпочитал более привычную терминологию) и просмотрел данные о прибытии и отбытии орбитальных кораблей. «Тихо Браге» ожидался только спустя тридцать семь часов – в причинах запоздания были указана неисправность блока маневровых двигателей. Что ж, дело житейское – я пожелал успеха ремонтникам со «Звезды КЭЦ», где застрял аварийный транспорт, и вставил в щель дисковода первый диск.
Одно из преимуществ здешних примитивных (по моим меркам конечно) информационных технологий – это то, что можно не опасаться оставить нежелательные следы, как в местной локальной сети, так и на жёстком диске персоналки. Связь с «информ-центром» вообще была односторонней – если не считать возможности отправлять сообщения обитателям других кают. Что до жёсткого диска, то я давно выяснил, в каких именно директориях хранятся временные файлы, и удалить их не составляло никакого труда. Нет, возможно, и есть специалисты, способные восстановить стёртую информацию – но вообразить, что кто-нибудь будет заниматься подобной слежкой за обитателями станции, я никак не мог. А потому – открыл файл, озаглавленный «DNEVNIK 3» и принялся за работу.
Из записок
Алексея Монахова
«…Дожив до вполне солидного возраста в сорок с чем-то лет, я в который уже раз пересмотрел свою любимую «Москву-Кассиопею» – и вдруг подумал: а что, если мы всё это время неверно интерпретировали события фильма? А именно – ту самую сцену, где Середа и Мишка Козелков беседуют на лестничной клетке с И.О.О.
Ребята обсуждают, что ошиблись, повелись на передачу в «Пионерской зорьке», приняв её за сообщение о подготовке к «всамделишней» космической экспедиции, и тут… За окном, в ночном небе вспыхивают огни салюта, Середа спрашивает: «в чём дело, вроде, сегодня не праздник?» И, прежде, чем собеседник успевает, придумать подходящее объяснение, возникает ниоткуда герой Смоктуновского, и с этого, собственно, и начинается в фильме фантастика – потому как всё, что происходило раньше, вполне вписывается в тогдашнюю советскую действительность. То есть, можно сделать вывод: салют был знаком, что герои фильма перенеслись чудесным образом в параллельную реальность – а может и в собственные чудом воплотившиеся мечты, – и все дальнейшие события развивались уже там.
Помните, за миг до салюта Середа сказал: «Эх, если бы сейчас.»? Вот это «…если бы сейчас» и случилось, причём в точности, как они хотели: и разработку проекта звездолёта поручили Середе, и экипаж позволили набрать из друзей по школе. И даже явно фантастические сущности на самой «Заре» – вроде коробочки смыслоуловителя, искусственной гравитации, достигаемой де всяких вращающихся бубликов, отсека «Сюрприз» с возникающими ниоткуда уголками Земли и собственными квартирами космонавтов. И даже долгие годы, по прошествии которых ребята должны были прибыть к иели «в расцвете жизненных и творческих сил, в возрасте примерно сорока лет», чудесным образом свелись к двум-трём неделям полёта…
Можно и дальше развить эту мысль, представив, что после заключительной сцены, когда И.О.О. вручает героям листок с надписью «Не пора ли домой?», Середа и Козелков вернутся в тот самый момент на ту самую лестничную клетку, но уже без ИОО и даже без са́люта… Но… зачем портить сказку, сводя её, по сути, к сюжету «Большого космического путешествия», только в воображаемом формате?
Так вот: а что, если и я угодил в такую же вымышленную реальность? Ведь она словно слеплена по моим фантазиям – тут и «Звёздные Врата», и лунные приключения почти по лемовскому «Пилоту Пирксу», и Артек и даже «Москва-Кассиопея»! Романтические отношения – и те и возникли с местной реинкарнацией Юльки Сорокиной, которая из всех девочек, входящих в экипаж «Зари», всегда нравилась мне больше других, и уж тем более, заносчивой и недалёкой Кутейщиковой.
Нет уж, прочь, прочь подобные мысли! Я представил, как выбираюсь из «Зари» после окончания рейса к Сатурну – и вдруг оказываюсь на той самой скамейке перед Дворцом Пионеров на Воробьёвых Горах. И что мне тогда, останется? Только одно: бежать сломя голову (и в меру возможностей далеко не молодого уже организма) к Москве-реке и кидаться в воду, привязав на шею подходящий по размеру булыжник. Бритьку вот только жаль – поскулит, помечется по набережной, да и прыгнет за мной, бестолочь ушастая.»
«…Пора, пожалуй, напомнить о том, кто, собственно, таков автор этих строк, и почему он упорно возвращается к сюжету одного и того же кинофильма. Неужели, спросит читатель, в свои шесть с чем-то десятков лет ему больше нечем заняться? Есть, конечно; но, так уж получилось, что все эти занятия так или иначе связаны с упомянутым сюжетом. И почему так вышло – об этом и пойдёт речь ниже.
Для начала – немного самокопания, как это водится у русского человека, взявшегося за перо. Или, в моём случае, за клавиатуру персоналки, положенной мне, как сотруднику международного проекта «Великое Кольцо». Комп у меня не стандартный «Эппл-GR» (GR – аббревиатура «Великого Кольца» по-аглицки, если кто не догадался), а продвинутая модель, продукция зеленоградского «Микрона», выпускаемая совместно с американцами для использования на объектах Внеземелья. А что, имею право: мой ноутбук (термин этот никто, кроме меня, здесь не использует, да и я стараюсь не употреблять его на людях) не раз путешествовал со мной на орбиту, да и на лунных станциях – орбитальной «Звезде КЭЦ» и «Ловелле», в Море Спокойствия – успел побывать…
Но я снова отвлёкся, простите. Итак: кто такой автор этих строк? Попаданец? Если судить по формальным признакам, то да. А кто же ещё – если, оставив своё далеко не молодое тело в первой четверти двадцать первого века, он чудесным образом оказался в теле себя-четырнадцатилетнего, в семьдесят пятом году предыдущего столетия? Причём сохранил при этом память и кое-какие навыки, приобретённые в предыдущей жизни, прихватив, заодно, кое-что вполне материальное – например, карманный складной нож-бабочку и собаку породы золотистый ретривер? Попаданец и есть, к гадалке не ходи.
А вот и есть о чём! Канонический попаданец в собственное детство просто-таки обязан, выполнив минимальный набор обязательных действий (перечислять не буду, он и так всем хорошо известен) как можно скорее взяться за выполнение главной миссии. Тут есть варианты – от спасения СССР до наведения исторической справедливости в одном отдельно взятом населённом пункте с обязательным устройством своего собственного будущего, используя при этом весь массив знаний, умений и навыков, обретённых в предыдущей реинкарнации.
А вот хрен вам по всей роже – как говаривал ещё в той, покинутой жизни один мой хороший, но не вполне неинтеллигентный друг. Для начала, выяснилось, что СССР – как и весь остальной мир, – здесь немного «не те». То есть внешнее сходство, даже и в мелочах, имело место – но очень скоро я стал обнаруживать различия, причём различия, без преувеличения, судьбоносные. Не буду вдаваться в подробности, желающие могут обратиться к моим дневниковым записям – скажу только, что этот мир не нуждался в спасении. Я словно оказался в реальности своей юношеской мечты – и выяснилось, что здесь не нужно плести хитроумные интриги, сочинять многоходовые комбинации, извлекать из памяти факты, позволяющие управлять, как марионетками, судьбами отдельных людей и целых народов. Эта, новая для меня версия человечества сумела… взять барьеры, оказавшиеся непреодолимыми для прежних моих «единовременников». И сделало то, о чём я, все мы, мечтали в юные годы: вырвалось в Космос всерьёз, по-настоящему, не ограничиваясь копошением на орбитах да посылкой редких автоматических станций – и собирается двигаться дальше, к другим планетам, а там, глядишь, и к звёздам! В «Стране багровых туч» братьев Стругацких старт фотонного планетолёта! «Хиус» к Венере состоялся в 1991 м году, а в 2001-м люди уже обосновались и в Поясе Астероидов и в системах планет-гигантов. Что ж, здесь, если так оно дальше и пойдёт и не случится ничего рокового, похоже, успеют раньше.
От меня же требовалось нечто невероятно сложное, почти невыполнимое: нащупать некий баланс между своим новым, молодым телом и прежним, отнюдь не молодым сознанием, сумев при этом не причинить вреда ни тому, ни другому. Но самое, как выяснилось, трудное – поверить, что это прошлое-будущее на самом деле сбылось, и нужно просто жить и работать, чтобы найти в нём своё место.
Поговорить бы на эту тему с И.О.О… Увы, в ближайшее время я точно не осмелюсь на столь радикальный поступок – а жаль, результат может оказаться крайне любопытным и неожиданным…»
