Борис Батыршин
Врата в Сатурн
В общем, проект поспешили закрыть, а материалы (настоящие, не те, что, попав в руки охотников за сенсациями, легли в основу множества конспирологических теорий) спрятали в архивы с пометками «Хранить вечно» и «Перед прочтением сжечь». И так бы тому и быть, если бы советская разведка, плотно работавшая по «Манхэттенскому проекту» не раздобыла заодно и кое-какие рабочие записи, связанное с проектом «Рейнбоу».
Наши учёные, основываясь этих данных, повторить «Филадельфийский эксперимент», использовав для этого эсминец «Прочный», он же бывший немецкий Z-20 «Карл Гальстер», полученный по репарациям. Но, то ли, в расчёты вкралась ошибка, то ли в распоряжении исследователей не было каких-то критически важных деталей, которые агенты добыть не смогли – но экспериментальная установка так и не заработала. После нескольких неудачных попыток оборудование демонтировали, эсминец вернулся в Лиепаю, а все материалы по примеру заокеанских коллег отправили в совсекретный архив. Там бы они и пребывали бы до скончания века – если бы не открытие, сделанное в сорок восьмом году советской палеонтологической экспедицией, работавшей в пустыне Гоби.
Открытие это не имело никакого отношения к окаменелым останкам доисторических ящеров. Из песка извлекли странный предмет, имевший форму большого кольца, изготовленного из неизвестного сплава и покрытого загадочными символами. Тогда же случился инцидент, обстоятельства которого были настолько необычны, что руководитель экспедиции, палеонтолог и начинающий писатель Иван Ефремов не стал включать их (как, впрочем, и описание находки) в официальный отчёт. Кое-какие что он использовал позже в своём фантастическом рассказе «Олгой-Хорхой». Что до странной находки, то её тщательно упаковали, опечатали и отправили в Москву, где и передали исследователям.
Поначалу в работе наметились некоторые успехи. Группе учёных-лингвистов удалось частично разобрать символы на поверхности кольца. (Ефремов дал ему название «звёздный обруч») и выяснили, что гобийская находка – не что иное, как элемент инопланетной транспортной системы, позволяющей мгновенно преодолевать межпланетные, возможно даже межзвёздные, расстояния. Из того же расшифрованного фрагмента следовало, что кроме гобийского «обруча» существуют, ещё по меньшей мере три: один на Луне, другой – на одном из спутников Марса. Местоположение третьего не указывалось.
А вот изучение загадочного кольца с точки зрения физики не дало сколько-нибудь внятных результатов. Исследователи готовы были уже признать своё поражение, но тут случилось одно из тех совпадений, которые иногда, очень редко, определяют пути научного прогресса. Результаты исследований «звёздного обруча» попали в руки учёного, изучавшего в своё время материалы проекта «Рейнбоу» – и с этого момента история цивилизации свернула в другую колею.
Исследовательская группа, созданная личным распоряжением Берии для работ в этом направлении, поначалу добилась кое-каких результатов. Но довольно скоро выяснилось: для того, чтобы двигаться дальше, необходимо заполучить из американских архивов папки с грифом «Проект «Рейнбоу». А лучше всего – вообще объединить усилия с заокеанскими коллегами.
И этот вердикт был услышан, причём на самом высоком уровне! В пятьдесят пятом, незадолго до своей гибели, Лаврентий Павлович входит к Сталину с предложением: совместно с американцами создать научно-исследовательскую группу по изучению «звёздного обруча». В случае удачи, убеждал он вождя, обе державы, да и всё человечество смогут получить доступ не просто в космос, но и во всю Галактику. И уж, во всяком случае, державам, принявшим участие в столь грандиозном проекте, надолго станет не до войн и прочих противостояний здесь, на Земле!
В это трудно поверить – но отец народов согласился. А может, ничего удивительного в этом нет, и данное решение стало логическим продолжением той перемены курса, который наметился в СССР к середине пятидесятых?
Так или иначе, совместная группа была создана и начала свою работу. Приди тогда к власти лысый кукурузник (как это случилось в «той, другой» истории), это начинание было бы похерено. Но Никита Сергеич к тому моменту уже несколько лет, как был удалён из большой политики, так что сбылось предсказание Лаврентия Палыча: захваченные перспективами грядущего прорыва в Космос учёные, а за ними и политики по обе стороны океана взялись за ум. Отныне великие державы не пускали на воздух чудовищные средства, не ломали судьбы целых стран и миллионов людей в горячих, холодных и невесть каких ещё войнах. Усилия лучших учёных и чудовищные деньги, в предыдущем варианте истории бездарно растраченные на гонку вооружений, пошли на развитие проекта «Великое Кольцо». Вскоре состоялся большой прорыв: учёные с уверенностью прогнозировали создание первой рабочей установки уже через десяти-пятнадцати лет – и к началу семидесятых годов их прогнозы сбылись.
В семьдесят пятом году состоялись первые запуски на орбиту при помощи установки «космического батута» – так неофициально именовали главное творение Проекта. Успех был оглушительным; прежние ревущие, опасные, сжирающие десятки тонн топлива и миллионы рублей и долларов ракеты-носители разом и навсегда отправились в музей Космонавтики, уступив место новым, дешёвым и безопасным способам вывода «полезной нагрузки» в околоземное пространство.
Тахионные, или, как их стали называть в обиходе, «батутные» технологии разом покончили с необходимостью дальних перелётов и взлётов-посадок на крупные планеты. Исчез главный тормоз, сдерживающий развитие космонавтики – отныне над разработчиками орбитальных и прочих станций не висел дамоклов меч ограничений по весу и габаритам, и они могли дать волю своему воображению.
К тому же, повальное сокращение расходов на оборонку высвободило колоссальные ресурсы, которые рекой хлынули в космические отрасли. И это даже не вызвало проблем с оставшиеся без дела ВПК – корпорации и фирмы, работавшие раньше на войну, без особого труда перепрофилировались на мирный космос. При этом почти полностью исчезла свирепствовавшая в отрасли конкуренция – Внеземелье съедало всё и просило добавки.
А ещё в семьдесят пятом году, двенадцатого апреля, в день космонавтики, случилось ещё одно событие: личность автора этих строк волей неведомых сил была изъята из своей далеко не молодой телесной оболочки и перемещена в собственное пятнадцатилетнее тело, пребывающее в иной ветке» реальности. Той, где отец народов скончался в пятьдесят шестом, Сахалин соединён с материком подводным тоннелем, Никита Сергеич вместо кукурузы разводил хлопок, а человечество, прекратив, наконец, заниматься ерундой на дне гравитационного колодца своей маленькой планеты, собирается шагнуть к звёздам. И я, попаданец, чужак, незваный гость, намерен принять в этом живейшее участие…»
Я сохранил текст, извлёк дискету и откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Теперь вам, ясно, почему я всякий раз, заканчивая работать с дневником, тщательно убираю следы написанного? Хотя, может, эти предосторожности излишни: ну, увидит кто-то, ну прочтёт, ну удивится – заявлю, что это наброски к задуманному мной фантастическому роману, и пусть попробуют возразить!
V
– Алексей Монахов, если не ошибаюсь?
Стоящий передо мной человек – высоколобый, с тонкими губами и заострённым, каким-то лисьим лицом – был не кто иной, как Валерий Быковский, один из того, самого первого отряда космонавтов, в который входили Гагарин с Титовым. Первый полёт он совершил в шестьдесят третьем, на «Востоке- 5», совместно с «Востоком-4», который пилотировала Валентина Терешкова. Потом, второй половине шестидесятых он возглавил группу космонавтов, готовившихся полётам на Луну, собирался на пилотируемом корабле «Зонд-7» совершить облёт спутника нашей планеты а потом и сесть на её поверхность. У нас советский лунный проект после «Аполлона-11» приостановили – здесь же начиная с «Аполлона-12» наши космонавты входили в состав большинства «лунных» экипажей. А несколькими годами позже на Луну сели и наши «Селена-3» и «Селена-4», на которой и летел дважды герой СССР Валерий Быковский, сделавший здесь то, что ему не удалось в оставленной мною реальности. Сейчас этот заслуженный ветеран состоял начальником лунной орбитальной станции «Константин Циолковский» (она же «Звезда КЭЦ») – и именно в этом качестве сейчас со мной и беседовал.
Услыхав вопрос, я сделал попытку встать по стойке «смирно». О Быковском во Внеземелье ходили легенды: рассказывали, как он принял станцию на стадии строительства и, оседлав, как рядовой монтажник, «краб», состыковывал чуть ли не все её секции; как, узнав об аварии американского «Капитана Гаттераса», опрокинувшегося при попытке высадить научную группу исследователей в Море Облаков, своим решение, вопреки прямому запрету с Земли, увёл орбитальный грузовик, посадил его вопреки всем законам физики и небесной механики на поверхность – и ухитрился взлететь вместе с изрядно перепуганными, но невредимыми исследователями. После этого авантюрного рейда его чуть не сняли с должности, но случилось невероятное: экипаж станции встал за него горой, и Земле пришлось пойти на попятную. Авторитет Быковского на станции был необыкновенно высок; учёные и эксплуатационники едва ли не молились на своего «босса» (так, на американский манер, его здесь называли) а тот платил им неусыпной заботой и весьма строгими требованиями, особенно по части дисциплины. В ответ это члены обитатели «Звезды КЭЦ», те, что помоложе, рисовали на «босса» шаржи и карикатуры, ежедневно появлявшиеся на доске с приказами возле кают-компании. Быковский относился к этому со свойственным ему юмором – по слухам, он даже коллекционировал эти «произведения искусства» и грозился однажды устроить большую выставку.
– Вольно, кадет… – сказал начальник, увидев, как я вытянулся во фрунт. У меня тут же мелькнула совсем уж неуместная мысль: «это он сам, или цитирует моих любимых «Стажёров»? Уточнять я, разумеется, не стал, и принял указанную позу – заложил руки за спину и отставил левую ногу. Быковский усмехнулся.
– Я слышал, вы, Алексей, интересовались работами мсье Гарнье?
Я кивнул. Беседа происходила в лаборатории астрофизики, куда я явился к оговоренному заранее времени. То, что там, кроме самого француза, оказался ещё и начальник станции, стало для меня сюрпризом.
– Мы вынуждены были задержать «Тихо Браге» из-за одного непредвиденного обстоятельства… – продолжал Быковский. – О нет, ничего серьёзного, просто кораблю придётся сделать небольшой рейс между лунными орбитами, а уж потом он пойдёт к «Заре». Я хотел узнать: согласитесь ли вы с вашим спутником принять участие в этом полёте, или предпочтёте дождаться другой оказии? Ждать долго не придётся – через двое суток к «Заре» уходит «Ломоносов», для вас там наверняка найдётся местечко.
– Нет, зачем же, Валерий Фёдорович? – торопливо ответил я. – Мы и так уже уйму времени потеряли, и на «Гагарине», и здесь. Полетим с «Тихо Браге»!
– Вот и хорошо… – сказал Быковский. – «Тихо Браге» стартует через полтора часа. А вы, мсье… – он повернулся к Гарнье, – объясните пока молодому человеку чем, собственно, собираетесь заниматься. Полагаю, ему это будет интересно.
– А я и не знал о работах на «Ловелле». – сказал Юрка. – Думал, как там занимаются исключительно добычей гелия-3.
Мы беседовали в каюте, куда я отправился после беседы с Гарнье – не забыв по дороге заглянуть в столовую и запастись кофе и бутербродами. Сейчас Кащей уплетал один из них, сидя на краешке стола и покачивая ногой. Даська из своего угла следил за каждым его движением.
– Я и сам в курсе только потому, что Юлька рассказывала… – признался я. – Она время от времени переписывалась с Гарнье, на сугубо научной почве, разумеется. После истории с олгой-хорхоями француз не на шутку увлёкся изучением лунного «обруча», и добился, чтобы станцию целиком переориентировали на эти исследования. А работы по программе «Солнечный ветер» – это добыча гелия-3 из реголита – перенесли на специально построенную в десяти километрах от «Ловелла» станцию, названную «Суагейт», в честь другого астронавта, погибшего вместе с Джеймсом Ловеллом и Севостьяновым на «Аполлоне- 13». Поставили три жилых купола, ангары для оборудования, доставили с земли десяток «Мун Харвестеров» для сбора реголита – и работа закипела. Кстати, начальник новой станции Георгий Гречко, который раньше руководил «Ловеллом».
Юрка дожевал остаток бутерброда. Даська, так и не дождавшийся своей законной доли, возмущённо мявкнул. Я отщипнул от бутерброда кусочек ветчины и кинул коту.
– А кто остался начальником на «Ловелле»? – деловито осведомился Юрка. – Гарнье, что ли?
Я кивнул.
– Он самый. После того, как программу «Солнечный ветер» передали на «Суагейт», население станции сократилось чуть ли не вчетверо. Вроде, планировалось разместить на освободившихся площадях лунную обсерваторию, но Гарнье это зарубил – якобы изучение «лунного обруча» дело опасное, и держать возле него лишних людей не стоит. На Земле к нему прислушались, и в результате группа Гарнье получила «Ловелл» в полное своё распоряжение.
– И много они там наработали? – спросил Кащей.
– Да уж без дела не сидели. С деталями я не знаком, но суть в том, что они, в числе прочего, искали способы заблокировать «обручи», чтобы не допускать их спонтанного срабатывания.
– Это когда червяки полезли? – уточнил Юрка.
– И это тоже, но главное – инцидент с «Лагранжем», когда «звёздный обруч» забросил станцию вместе с экипажем к спутнику Сатурна. И в том и в другом случае, спонтанное срабатывание «обручей» были вызваны действием находившихся недалеко от них наших «батутов» – вот Гарнье и искал способ, как не допустить такое впредь. А заодно, изучал сами «обручи» – про них до тех пор было известно непозволительно мало. По сути, они были для учёных своего рода «чёрными ящиками»: ясно, как привести их в действие, более-менее понятно, что получится на выходе – а вот что происходит в этом промежутке скрыто во мраке.
– Так им же, учёным то есть, запретили ковыряться в «звёздном обруче»! – заметил Юрка. – А как без этого разобраться в его устройстве?
– Ну, не совсем… – я покачал головой. – Запрет касается только действующего «обруча», того, что на Луне. А недействующий, тот, что нашла в сорок восьмом экспедиция Ефремова можно изучать сколько угодно – только вот толку от этого до сих пор было немного.
– До сих пор? – Юрка сощурился. – Значит, Гарнье сумел что-то выяснить?
– И немало. По его заказу с Земли доставили уменьшенный вариант «батута» – самый компактный из существующих, всего два метра в диаметре. Вообще-то таких «малышей» разрабатывали для перемещений на небольшие расстояния мелких объектов, в том числе, и людей в гермокостюмах…
– Это как Юлька предлагала? – перебил Кащей. – Помнишь, в Королёве?
Я кивнул, припомнив беседу, состоявшуюся в аудитории Центра Подготовки. Тогда мы, зелёные «юниоры», вчерашние школьники и выпускники кружков юных космонавтов, покрутившись на настоящей центрифуге и познакомившись с новейшими космическими разработками, принялись фонтанировать идеями. И одной из них было высказанное Юлькой предложение перемещать людей и небольшие грузы с Земли в космос через компактные «батуты», установленные внутри орбитальных станций. Помнится, отец ответил, что такие работы уже ведутся, и у нас, в СССР, и в Штатах.
– Да, опытные образцы уже готовы, их сейчас испытывают. А Гарнье как раз и дали один из них, только перемещать с его помощью людей на луну никто не собирался. «Батут» установили в двухстах метрах от кратера со «звёздным обручем», и стали перемещать через него мелкие предметы. «Обруч» облепили датчиками, окружили камерами – и всякий раз, когда происходил спонтанный выброс, фиксировали сопутствующие параметры.
– А червяки больше не вылезали?
– Нет.
– А жаль. – Юрка вздохнул. – Интересно было бы.
– Ну, извини… – я развёл руками. – Так вот, всё это продолжалось около полугода. В итоге Гарнье сумел подобрать такие частоты электромагнитных и каких-то ещё полей, при которых «обруч» при срабатывании «микробатута» либо не реагировал вовсе, либо дело ограничивалось совсем уж слабыми импульсами, возникающими в плоскости его тахионного зеркала.
– То есть у него получилось? Молодец, хоть и француз.
– Ты что-то имеешь против французов? А как же Поль? Нам с ним ещё к Сатурну лететь, не забыл?
– Ну, не то, чтобы имею. – Юрка замялся. – Просто лучше бы наши, разве нет?
– В группе Гарнье кого только нет – и его соотечественники, и американцы, и наши тоже. Так что можешь на этот счёт не переживать.
Он пожал плечами.
– Да я и не переживаю. Наоборот, радуюсь, что у них получилось.
– Получилось, да не совсем. Астрофизики, работавшие над этой проблемой на Земле, заявили, что надо повторить серию экспериментов не на поверхности Луны, а в пространстве. Для этого «звёздный обруч» надо поднять на орбиту луны, расположить рядом «микробатут» и заново откатать серию перебросок. Гарнье уверял коллег, что всё и так очевидно, но в итоге вынужден был согласиться.
– А куда бы он делся? – Юрка ухмыльнулся. – И что, для этого ему понадобился «Тихо Браге»?
– Никуда бы не делся… – согласился я. – Француз за каких-то две недели разработал программу исследований на орбите Луны. Для того, чтобы забросить туда «Обруч» и всё прочее, потребное для экспериментов, решили переоборудовать «Тихо Браге». Заодно на корабле смонтировали комплекс датчиков и контрольно-измерительной аппаратуры, с помощью которых учёные могли бы вести наблюдения дистанционно, не подвергаясь опасности.
– Так для этого и забирают сейчас «Тихо Браге»?
Я поморщился.
– Не спеши, а? Корабль, как и было запланировано, поднял «обруч» и всё прочее на орбиту, а дальше дело застопорилось – земные учёные хотели ещё раз проанализировать полученные данные, а «Тихо Браге», чтобы не простаивать, работал пока на околоземных рейсах. Например – перебросил нас с тобой сюда, на «Звезду КЭЦ».
Юрка озадаченно нахмурился.
– И всё это тебе Гарнье объяснил?
– Он самый.
– А зачем ему сейчас понадобился «Тихо Браге» – не сказал? Снова перетаскивать «обруч» на другую орбиту?
– Угадал. Только на этот раз всё куда интереснее. Дело в том, что аппаратура, установленная на «обруче», стала передавать какие-то странные сигналы. Гарнье пытался установить связь с прибытиями и отбытиями через «батут» на «Звезде КЭЦ», но ничего у него не вышло. Вот он и предположил, что в Пространстве артефакт действует как-то иначе, не как на поверхности Луны, и решил на всякий случай поднять его на более высокую орбиту – и сам «обруч», и экспериментальный «микробатут». А единственный корабль, который имеет подходящее для этого оборудования – «Тихо Браге».
– Могли бы и «крабами» оттащить… – проворчал Кащей. Или новыми «омарами», у них тут четыре штуки.
– Это на три тысячи кэмэ? Сейчас «обруч» висит на той же опорной орбите, что и «Звезда КЭЦ», с афелием в двести двадцать километров, на такие расстояния «крабы» не летают даже с дополнительными баками.
– Три тысячи? – Юрка присвистнул от удивления. – Зачем Гарнье понадобилось так высоко забираться?
– Говорит, из соображений безопасности.
– Ну, не знаю… – проворчал Юрка. – Перестраховщик твой Гарнье, одно слово – француз!
– Уж кому-кому, а тебе грех жаловаться! – я добавил в голос толику ехидства. – Если бы не он – мы бы пошли прямиком к «Заре», не заходя на станцию, не встретился бы ты со своей ненаглядной скрипачкой!
Браслет на запястье пискнул, и сразу заверещал сигнал внутренней связи. Юрка торопливо хлопнул ладонью по клавише.
– Монахов и Кащеев? – зазвучал из никелированной решётки приятный женский голос. – Вас ждут у третьего шлюза. «Тихо Браге» отбывает в четырнадцать-тридцать, но капитан просил быть на борту хотя бы за полчаса. Так что, не опаздывайте!
– Так точно, не опоздаем! – жизнерадостно отозвался Юрка.
– Тогда удачного вам полёта! – ответил голос, и переговорник умолк. Я покосился на браслет – до старта оставалось почти два часа.
– Не понимаю, к чему эта спешка? – Юрка тоже посмотрел на браслет. – Вполне могли бы дождаться «Ломоносова».
– Перед смертью, как говорят, не надышишься. Иди, прощайся с Мирой, а я на корабль.
– Кота только прихвати… – он показал на Дасю, прислушивавшегося к нашему разговору из своего угла. – Не таскать же мне его клетку по всей станции!
– Боишься, что Мира обрадуется ему больше, чем тебе? – Девушки – он такие: им только дай потискать котиков.
– Между прочим, надо заглянуть к рекреационщикам, взять у них кошачий гермомешок… – сказал Юрка, проигнорировав моё язвительное замечание. – Им с Земли недавно прислали три штуки. На «Звезде КЭЦ» тоже есть кот, это для него. Ну, я и выпросил один.
– Гермомешок? – удивился я. – Впервые слышу. Это что, вместо лотков с опилками – чтобы, значит, кот в невесомости мог свои дела делать?
Не угадал. Помнишь, на «Астре», во время учебной тревоги Юлька запихивала мистера Томаса в «Скворец»? После этого и придумали эти гермомешки – по сути, обычные пузыри из прочной воздухонепроницаемой ткани с герметической застёжкой и штуцером для воздушного шланга. Если что случится – ловишь кота в такой мешок, запечатываешь, присоединяешь к стандартному чемоданчику жизнеобеспечения – и пусть ждёт, пока не дадут отбой тревоги.
– Ну-ну… – я недоверчиво покачал головой. – Помяни моё слово – этот хвостатый разбойник просто так не дастся. Сам будешь ловить, если что. И учти: на этот раз расцарапанной щекой можешь и не отделаться!
VI
Увидев Юрку-Кащея в компании Миры, я испытал лёгкий приступ досады. Долгие проводы – лишние слёзы; не могли, что ли, в каюте попрощаться?
Мысль эта мелькнула – и разбилась вдребезги о гермокостюм, в который облачилась скрипачка. Шлем от него лежал поверх груды багажа на тележке, которую волок Юрка: два стандартных контейнера жизнеобеспечения со свисающими шлангами (сам он, как и я, тоже был в персональном «Скворце» с эмблемой «Зари» на левой стороне груди) и два чемодана. Нет, даже, влюбившись по уши, Кащей не мог стать таким идиотом!..
– И как это всё понимать? – осведомился я. – Кстати, привет, Мира, давно не виделись.
Скрипачка несмело улыбнулась и шагнула назад, спрятавшись за спину своего спутника. Юрка, наоборот, независимо вздёрнул подбородок.
– А что тут такого? Слетает с нами, я ей «Зарю» покажу, а с обратным рейсом вернётся на «Звезду КЭЦ»! Следующий концерт у них только через два дня, успеет.
– Ну, раз успеет, то это, конечно, меняет дело… – я и не думал скрывать яд в голосе. – А у капитана «Тихо Браге спросить не пробовал»?
– У второго пилота, он не против. С условием, что Мира даст концерт для экипажа.
– Я согласна! – пискнула из-за Юркиной спины скрипачка.
– У меня и сольная программа есть, я с ней на «Гагарине выступала!
– И вообще, чего ты взъелся? – Юрка, почувствовавший поддержку, приободрился. – Подумаешь, слетает с нами! Никто и не заметит.
– Никто говоришь? А как насчёт Валерия Фёдоровича? Не уверен, что начальник станции одобрит эту экскурсию!
– Ну, не знаю… – от такого аргумента отмахиваться не стоило. – Быковский на станции главный, а мы же собираемся на «Зарю»! Можно и не докладывать, никто ничего не узнает!
– А твои, Мира, коллеги-музыканты? Они что, так и не проболтаются?
– Я предупредила девчонок, они никому не скажут! – Голос Миры дрожал, глаза – огромные, чёрные, словно итальянские маслины – подозрительно увлажнились.
…Как мне удалось не расхохотаться, представив, как девушки-консерваторки два дня кряду будут делать вид, что их подруга где-то тут, только вышла ненадолго…
– А про это забыли? – я кивнул на запястье скрипачки, украшенное стандартным индивидуальным браслетом. Так это зря… стоит Мире покинет станцию, не сообщив диспетчеру – через пять минут сигнал тревоги, и все тут на уши встанут!
– Действительно. – Юрка сразу сник. – Об этом я не подумал.
– Перечислить ещё десяток пунктов, о которых ты тоже не подумал?
На Юрку было жалко смотреть. Мира откровенно хлюпала носом и тёрла глаза.
Детский сад, да и только! Я вспомнил миниатюру Михаила Задорнова – о полёте на пассажирском АН-2 где-то то ли в Коми. В самолёт набилось народу на треть больше положенного, а на вопрос – как им продали билеты? – неучтённые пассажиры отвечали: «Какие ещё билеты? С мужиками договорились, чтобы подбросили.» Тогда, в девяностых это звучало, как анекдот – но мог ли я представить себе, что стану свидетелем чего-то похожего, только на космическом корабле? Задорнов наверняка пришёл бы от такой истории в восторге – впрочем, сейчас он ещё не всенародно любимый сатирик, а рядовой инженер одной из кафедр Московского Авиационного Института – хотя, вроде, уже пробует свои силы в студенческом театре миниатюр.
– Ладно, что с вами поделать… – я сменил гнев на милость. – Мира, давай сюда браслет, и ступайте оба на корабль, я скоро. Да, и шмотки мои прихватите, вместе с котом.
Вернулся я спустя полчаса. У шлюза меня встретил второй пилот «Тихо Браге» (должность значилась на нашивке на груди вместе с фамилией – «Ж. Гуррагча»). Мы обменялись рукопожатиями; наружность у второго пилота была ярко выражено азиатской, ближе к бурятской или монгольской – и я принялся гадать, как звучит его полное имя. Продолжалось это недолго – встречающий улыбнулся и сказал, что обращаться к нему можно «Сансар», что на его родном языке это означает «космос». Прозвище ему дали в лётном училище, а когда он попал во Внеземелье, оно стало позывным.
Знакомство, таким образом, состоялось и Сансар предложил мне следовать за ним. Я послушно поплыл за ним, хватаясь за поручни, привинченные к стенам (в отсеках «Тихо Браге» царила постоянно невесомость), прикидывая, как бы поделикатнее выяснить, откуда он всё-таки родом – но тут он провожатый остановился возле каюты с большой блестящей цифрой «4» на люке.
– Вам сюда. Устраивайтесь пока, о времени старта предупредят по корабельному вещанию.
– А что, какая-то задержка? – осведомился я.
– Да, у нас небольшое ЧП. Серёга Ползунов, водитель буксировщика, получил травму.
– Надеюсь, ничего серьёзного? – спросил я. С Ползуновым мы познакомились во время первой нашей орбитальной практики на «Гагарине», тогда он учил «юниоров» управлять «крабами».
– Нет, всего лишь вывих плеча. Плечо-то ему уже вправили, но врач потребовал оставить его на станции. Теперь срочно ищем замену.
– Да, в коконе омара с больным плечом делать нечего… – согласился я. – Но зачем вам буксировщики? В штатном оборудовании «Тихо Браге» они, вроде, не значатся…
– Это для работы с «обручем». – сообщил второй пилот. – Корабль – штука неуклюжая, к тонким маневрам мало приспособленная. А без них – как ловить «обруч», да ещё и пристыковывать к кронштейнам на корпусе?
– Ясно. – Я кивнул. – Капитан у вас тот же?
– Да, Юджин Сернан, американец. Вы его знаете?
– Можно на «ты». – предложил я. На глаз, Сансар был старше меня лет на пятнадцать – хотя, кто его знает, с азиатами далеко не всегда можно угадать возраст. – А с капитаном вашим мне приходилось встречаться – на Луне, примерно года назад.
– Это, наверное, ещё без меня было… – сказал Сансар. – Я недавно на «Тихо Браге», всего три месяца.
– Тогда, если не затруднит, передай капитану, что я готов заменить Ползунова. Может, и задержка тогда не понадобится, а то сколько ж можно копаться.
На борту «Тихо Браге» не оказалось тех удобств, которыми пользовались обитатели «Гагарина» и «звезды КЭЦ». А ещё тут было тесно: экипаж корабля состоял из трёх человек – командира, второго пилота и бортинженера, – к которым в пассажирских рейсах присоединялись врач и техник систем жизнеобеспечения, выполнявший, заодно, обязанности кока. Они размещались в трёх каютах – капитан, согласно древней, уходящей корнями в эпоху парусников, традиции, в одноместной, остальные – в двухместных. Ещё четыре двухместные каюты предназначались для пассажиров. При необходимости в них могли поместиться по четыре человека, но только в «сидячем» варианте. «Тихо Браге» не рассчитан на длительные перелёты, его дело – прыжки от «батута» к «батуту» да короткие, продолжительностью, максимум, в сутки, рейсы между орбитами. Соответственно, и системы обеспечения, хоть и имели положенный запас, но изначально проектировались с расчётом на подобный режим. Что до жилых помещений – то в сравнении с этими узкими пеналами каюта на орбитальной станции казались ВИП-апартаментами в одном из орбитальных «Хилтонов». Кают-компания, она же столовая, вмещала не больше пяти человек; принимать пищу приходилось в две смены, да и то люди цеплялись друг за друга локтями и передавали тубы с напитками и едой через головы, что в невесомости не было такой уж большой проблемой.
Отсутствие тяготения было вторым и, пожалуй, главным неудобством. Команде и пассажирам «Тихо Браге» приходилось мириться с этим почти всё время, за исключением редких посадок на Луну. Невесомость радует только космических туристов и новичков, да спортсменов, упражняющихся в сайберфайтинге или «нуль-гимнастике» – ещё один «орбитальный вид спорта, появившийся совсем недавно и заключающийся в проделывании акробатических трюков в условиях отсутствия тяготения. В остальном же, невесомость – постоянный источник мучительных неудобств, в которые превращаются любые бытовые мелочи, вроде гигиенических процедур, приёма пищи и… обратного процесса.
Сейчас на «Тихо Браге» кроме пяти членов экипажа размещалось ещё семеро – сотрудники группы Гарнье, включая самого француза, и мы трое. Нам с Юркой отвели двухместный «пенал»; Миру же подселили к девушке-астрофизику по имени. Туда отправился и Дася; скрипачка, как и её соседка пришли в негодование, стоило Юрке заявил, что не собирается выпускать кота переноски во время перелёта – и спасли пушистого члена «Зари» от такого тиранства. Он, впрочем, спорить не стал – предупредил только, что пользоваться лотком и даже миской с водой в невесомости кот не сможет – а значит, помогать ему в этих жизненно необходимых процедурах придётся сердобольным обитательницам каюты. На том мы и расстались; Наташа (так звали девушку-астрофизика) осталась сюсюкаться с новым соседом, Юрка потащил Миру в обсервационный отсек, любоваться видами Луны (как будто не «звезде КЭЦ» не успели насмотреться!); я же, вернувшись в нашу каюту, включил извлечённый из чемодана компьютер и достал коробку с гибкими дисками. Стоило, пока есть время, зафиксировать в дневнике события прошедших дней – с некоторых пор я старался делать это регулярно, с интервалом, самое большее, в двое-трое суток. Дискета же с «секретным дневником» осталась в контейнере – до неё очередь дойдёт на «Заре», когда я, устроившись в отдельной каюте, смогу вволю предаться воспоминаниям и размышлениям.
