Борис Таукенов
Смерть всегда рядом
Меня же сей криминальный, по мнению вице-президента банка, феномен нисколько не волновал. Наоборот, его неподдельные переживания по поводу событий давно минувших дней вызвали улыбку.
– Тебе смешно? – упрекнул он.
– Нет. Просто вспомнил кое-что.
– Что? – сухо спросил Новосельцев.
А мне действительно вспомнился рассказ земляка – милиционера, которому по воле случая было суждено принимать участие в оперативных мероприятиях по многочисленным эпизодам афер с фальшивыми авизо. Его и поведал Александру Николаевичу…
В разгар кампании по масштабному изъятию из банков денег по подложным документам некто из высокогорного чеченского аула оказался среди тех, кто открыто хвастал барышами, нежданно и легко свалившимися на голову. Недолго думая, он забрал все сбережения родителей и отправился в первый российский город, куда продали билет. Там зашел в банк и предложил его главе отправить в Грозный деньги за половину суммы.
– Ты только перегони, а я, матерью клянусь, верну твоё до копейки. – В глазах страсть и показная честность.
– Куда перегнать-то? – включился в игру банкир.
– К нам домой.
– На деревню к дедушке, что ли?
– Дедушке не надо. Не поймет, ругаться будет, – возразил новоявленный коммерсант. Потом немного подумав, привел более весомый аргумент.
– Не отдаст тебе половину.
– На чье имя? На какой счет? – продолжал расспрашивать банкир.
– Ты же лучше знаешь, сам придумай, – взмолился парень.
И он придумал. Усыпив бдительность чересчур наивного джигита, вызвал милицию.
Чеченца под белые ручки отвели в отделение и приступили к допросу. Но тот никак не мог понять, в чем его обвиняют.
– У нас в Грозном уже целая улица построена на такие деньги. Я тоже хочу дом, машину, – возмущался он.
Тут всех присутствующих в отделении одновременно посетила одна и та же мысль: а может, джигит ненормальный? Отправив его в камеру для предварительного заключения, милиционеры послали запрос по месту жительства. Через несколько дней из Чечни пришла справка из психоневрологического диспансера, свидетельствующая, что несостоявшийся коммерсант является клиентом заведения, в которое его периодически помещают в период обострения. Одним словом, на родине парня правоохранители быстро смекнули в чем дело и предложили родственникам купить для него липовую справку.
Рассказ мой рассмешил вице-президента. Он смеялся от души.
– А улицу, которая была построена на деньги, полученные по фальшивым авизо, в народе так и прозвали – «Воздушная». – Завершил я вполне правдоподобную историю под хохот Александра Николаевича.
В здании МВД шел ремонт, потому разговор с Шарани Цальцаевым, начальником финансовой части, у нас состоялся во дворе.
– Думаю, единственное, что возможно найти сегодня в разрушенном городе, – это мало-мальски уцелевшая квартира на первом этаже. – Высказал начфин авторитетное мнение, и тут же добавил. – Если, конечно, ее можно приспособить под банк.
– Конечно, можно, – обрадовался вице-президент.
Я же быстро сообразил, что в здании комендатуры в случае положительного решения больше двух комнат нам не предложили бы ни за что. А тут целая квартира!
Переночевав в последний раз в гостинице аэропорта, утром на первой попавшейся попутной машине мы без приключений добрались до МВД. Начфин к этому времени уже успел провести переговоры с хозяином помещений, где мне предстояло приступить к созданию нечто похожего на банк. Озвучил условия аренды, которые показались мне более чем привлекательными. Согласно им, арендатору следовало всего лишь отремонтировать квартиру. И никакой арендной платы в течение всего периода работы.
Но чувство удовлетворения от выгодности сделки быстро улетучилось после беглого осмотра комнат. Хотя здание, расположенное рядом с Временным территориальным управлением ЧР, в целом не пострадало от бомбежек, – не было прямого попадания, – и снаружи имело вполне приличный вид, внутри его передо мной предстала совсем иная картина. Понятно, что стекол на окнах не было. Но почти полностью отсутствовала на стенах и потолках штукатурка. Она обрушилась от детонации, обнажив дранку, набитую на деревянные конструкции. То тут, то там валялись кучами стреляные гильзы, пустые автоматные рожки – свидетельство недавних жарких боев за Грозный.
– Это надо убрать, – распорядился Шарани, указывая на пустые обоймы. – Солдаты разбираться не станут, не задумываясь, поставят к стенке и расстреляют.
Начфин знал, что говорил. С наступлением относительного затишья на улицах Грозного он рискнул приехать в город из села, где прятал свою семью. И сразу же наткнулся на патруль. Нисколько не сомневаясь, что перед ними стоит враг, солдаты в количестве трех человек поставили его к стенке полуразрушенного здания и были уже готовы расстрелять без суда и следствия, как откуда ни возьмись, появился офицер и прекратил экзекуцию. Тщательно изучив удостоверение полковника милиции, он отпустил его, посоветовав не шляться по улицам Грозного и не вводить в искушение военных, озлобленных ожесточенным сопротивлением боевиков.
Зашел в квартиру заместитель начфина.
– Борис Боков, – представился он.
Не думал-не гадал, что так просто и скоро доведется познакомиться с человеком со знакомой мне фамилией.
– Твой брат случайно не учился в Ленинграде в ингушской театральной студии? – поспешил с вопросом. – Он и его сокурсники часто заходили к нам в общежитие проведать своих земляков из Чечено-Ингушетии.
Широкая улыбка расплылась по бледно-желтому лицу заместителя начальника финансовой службы. Расправив рыжие пропитанные никотином усы, утвердительно кивнул головой, давая понять, что он очень даже хорошо знает того, о ком идет речь.
– Но он не родной брат, – внес он малозначительную для меня поправку. – Родной брат не учился в Ленинграде. Обучение в ингушской театральной студии проходил Руслан, двоюродный брат.
– Да припоминаю ребят – будущих артистов театра, – обрадовался я. – Был среди них некто Ислам. Гитарист, балагур, он чаще всех бывал у нас.
– Ислам погиб во время одного из антирусских митингов. Угодил под шальную пулю кого-то из чересчур эмоциональных участников, в экстазе, открывшем огонь из автомата.
Наш разговор, неожиданно перестроившийся на грустную волну, был прерван визитом соседки по лестничной площадке. Она зашла на шум, раздававшийся из полуоткрытых дверей. Из ее рассказа мы узнали, что она никуда не уехала с началом в Грозном боевых действий, потому что некуда было бежать. Вместе с мужем пережила штурм города в подвале.
– Что же они наделали?! – перешла она к тому, что ее больше всего задело за живое. – Говорю им: «Я же русская!». А они в ответ: «Какая ты русская? С чучмеками жила, значит, такая, как и они». И автоматной очередью по телевизору, холодильнику, мебели. Мы их так ждали, так ждали во время дудаевского беспредела, но они пришли и такое натворили, что лучше бы вообще не приходили.
Александр Николаевич молча наблюдал за суетой чужих ему людей, до конца не веря, что может получиться что-нибудь путное из затеи, спонтанно родившейся в голове подчиненного. Но был доволен наличием хотя бы такого результата. Доволен настолько, что решился озвучить то, что ему показалось вполне своевременным.
– Мне надо в Москву. Как теперь выбраться отсюда? – обратился он ко всем присутствующим в большой комнате, которая без мебели и при наличии высокого потолка казалась мне очень даже просторной и вполне пригодной для размещения в ней операционного зала.
– Страшко, по-видимому, уже улетел, – продолжал размышлять вслух вице-президент. – У кого просить помощи? Разве что у коменданта города.
– Это только завтра. Сегодня вы наши гости, – объявил Шарани, особо не вникая в переживания москвича.
– Не до веселья нам. «Мне домой надо», – уже более уверенным тоном произнес Александр Николаевич.
Уверенности придал своему голосу и начфин: «Решение принято, и обсуждению не подлежит».
Но сам он в вечеринке, посвященной банкирам, участвовать не стал. Мы оказались всецело во власти Бориса Бокова, который привел нас к полуразрушенному многоэтажному жилому дому. Поднялись на седьмой этаж, почти прижимаясь к стене в местах, где лестничные пролеты свисали вниз бетонной трухой. Зашли в квартиру, которая выглядела на удивление прилично. Усилиями новых жильцов на стены были поклеены бумажные обои, а в окна вставлены стекла. Мебель в зале, где был накрыт стол, была собрана из уцелевших частей дорогих гарнитуров.
Нас радушно встретили до зубов вооруженные милиционеры, а также женщины финансовой части МВД Чечни.
К двенадцати часам ночи было выпито все, что стояло на освещенном свечками столе. Как всегда, не хватило. Александр Николаевич вытащил портмоне: «Найдите еще водки». Бойсар, так звали одного из служивых министерства внутренних дел, вызвался решить проблему. И, несмотря на сомнения жаждущих, которые не были высказаны вслух, но легко читались на лицах, он справился с непосильной задачей. Буквально через час он ввалился в квартиру с огромным баулом, в котором весело звенели бутылки с суррогатным пойлом. Но я уже был не в силах не только пить, но даже видеть, как это делают другие.
Утром в аэропорт «Северный» нас отвез на своей машине Шарани. Именно там тогда находилась комендатура Грозного. Комендант встретил нас приветливо, но выполнить просьбу, которая заключалась в том, чтобы доставить нас в Моздок, отказался.
– Поймите меня правильно, не хочу отвечать за вас. Нисколько не исключаю, что машину могут подбить из гранатомета где-нибудь на выезде из города. Погибнете не только вы, но и бойцы сопровождения.
Мы вышли из кабинета в полном неведении, что еще можно предпринять, чтобы выбраться из воюющей Чечни. Страшко улетел, Шарани уехал, высадив нас в аэропорту. Даже комендант отказался выполнить, как мне казалось, пустяковую для его должности просьбу. Наверняка, ему уже успели доложить о наших с Новосельцевым контактах с местными, что не могло ему понравиться. Слишком свежи были воспоминания о больших потерях федералов при танковом штурме чеченской столицы.
Лично я не видел никакой зацепки, которая могла бы дать хотя бы смутную надежду на выход из создавшегося положения. Стал подумывать о том, чтобы найти способ вернуться обратно в Грозный, где можно переночевать в пустой квартире, ключи от которой лежали у меня в кармане.
Александр Николаевич, завидев кого-то из окружения Страшко, поспешил к нему. Скорее всего, чтобы попросить о помощи. Я же, прекрасно понимая, что от меня в этой ситуации толку никакого, покинул здание, будучи абсолютно уверенным, что и вице-президенту не подвигнуть знакомого ему офицера на то, на что не решился сам комендант города.
Я тихо смолил сигарету, уставившись в огромных размеров палатку, предназначение которой было очевидно по красным крестам на белых полотнах, прикрепленных к брезенту. Из нее вышла на перекур группа офицеров в белых халатах, надетых поверх военных форм. Из обрывков фраз, доносившихся до меня, понял, что они ждут борт для перевозки раненых в Моздок. Выбросив недокуренную сигарету, подошел к ним.
– Товарищ майор, помогите выбраться отсюда, – напрямую без предварительных любезностей обратился к старшему по званию, не питая особой надежды найти понимание.
– Вы кто? – сердито отреагировал офицер.
– Да вот банк хотим открыть.
Майор усмехнулся.
– А это вы с замминистра прилетели. С удовольствием помог бы, да не могу. Нет места. Даже для сопровождающих. Все отдаем под раненых.
– Да мы, стоя, как-нибудь…
– Ладно, – нехотя согласился он, – только в первый и последний раз.
Подошедший к нам Александр Николаевич, услышав новость, слегка повеселел. Но в целом он выглядел подавленным. Очевидно, переживал не самые легкие дни в своей жизни. А до меня запоздало дошло, что весь вчерашний вечер и всю ночь вице-президент старался обильным потреблением спиртного заглушить мучавшие его вполне закономерные страхи. Он не мог не бояться незнакомых ему вооруженных людей в милицейской форме, которые были отнюдь не славянской внешности. Не мог не страшить его и сам факт пребывания в зоне боевых действий. В общем, не было ничего удивительного в том, что он встретил утро не в самом лучшем состоянии.
Транспортный вертолет быстро загружался ранеными. Их укладывали на полу, оставляя узкий проход посередине. Все они, как нам сказали, были из милиции, большинство – представители московского ОМОНа. Гражданской была только маленькая девочка, которую после проведения зачистки села от бандитов, нашли в разрушенном доме. Единственная из оставшихся в живых из всех его обитателей, она лежала на полу на носилках без сознания, с ног до головы обвитая бинтами, сквозь которые обильно просачивалась кровь.
Мы прошли по узкому проходу до самой кабины пилотов. Для Александра Николаевича нашлось сидячее место. Любезно предоставил его сопровождавший раненых сердобольный капитан. Я же пристроился у двери – слева по борту, где надеялся, прислонившись к ней, найти более или менее устойчивую позу при полете. Но пилот не обрадовал. Выглянув из кабины, предупредил обыденно и просто: «Осторожней там с ручкой двери. Не нажми на нее ненароком. А то в прошлый раз она распахнулась, и несколько человек выдуло за борт».
Пообещал, что не буду трогать ее ни при каких обстоятельствах, хотя не обнаружил вблизи от себя ничего другого, за что можно было бы взяться, чтобы не упасть на раненых в случае потери равновесия.
Летели на бреющем полете. Передняя дверь по правому борту рядом с кабиной была открыта, и у нее сидел солдат, направив вниз ствол ручного пулемета.
– С ручкой осторожней, – услышал стон под ногами. Лежавший у моих ног с закрытыми глазами милиционер открыл их, чтобы вновь напомнить мне про предупреждение пилота. Кивком головы дал ему понять, что все будет нормально, хотя стоять, согнувшись в три погибели, со временем стало не так легко. Но, несмотря на все неудобства перелета, мне показалось, что в Моздок мы добрались гораздо быстрее, чем из него в аэропорт «Северный». Может, потому что летели низко над землей, чуть ли не задевая столбы линий электропередач. Полет в Грозный, напротив, проходил высоко под облаками. Вспомнил, как во время застолья, организованного в честь заместителя министра внутренних дел, группа из высшего офицерского состава бурно обсуждала происшествие, которое случилось с ними во время приземления. Настолько бурно, что обратил на них внимание и Страшко.
– Что там у вас? – спросил он.
– Вертолет- то, на котором мы с вами летели, оказывается, обстреляли при посадке. Пробоину обнаружили техники рядом с его сиденьем, – ответил один из старших офицеров, взглядом указав на сослуживца.
– А-а, – безразлично выдавил из себя замминистра и внимательно посмотрел на счастливчика. Тот поспешил с оправданием.
– Ничего страшного со мной все равно не случилось бы. Я под себя папку с документами положил.
На лице офицера появилась улыбка, зазывающая участников застолья к звонкому смеху над удачной шуткой. Но никто не засмеялся, и она быстро сошла с его лица.
В военном аэропорту Моздока попросил капитана, сопровождавшего груз 300, помочь мне воспользоваться телефоном, чтобы позвонить на работу и вызвать машину.
– Как же так… Столько раненых. Как могло такое случиться? – посочувствовал по пути к комендатуре.
– Пусть скажут спасибо, что остались в живых, – зло огрызнулся он. – Говорил же им, не увлекайтесь. Нет же, напились… Потом на подвиги потянуло. Вот и всыпали им по первое число. А, может, и не всыпали, может, сами друг друга и перестреляли. Мы прибыли к роднику, где они затеяли пьянку, но ни одного боевика не обнаружили.
Но версию для начальства капитан придумал совсем другую.
– Приняли бой с превосходящими силами противника. Трое убитых боевиков. С нашей стороны потерь нет. Много раненых.
Удивленно посмотрел на капитана, а тот и глазом не моргнул. Отвернулся от меня, чтобы по-военному поставленным голосом ответить в трубку: «Слушаюсь, товарищ полковник. Всех уже разместили в госпитале».
IV
Дома я был всего несколько дней. Проводив вице-президента в Москву и разобравшись с текущими делами на работе, на служебной «Волге» отправился в Грозный. Конечно, по федеральной трассе Ростов – Баку, единственно известному мне маршруту. Правильно делаю или поступаю слишком опрометчиво, – не знал. Но никто помощи не предложил, да и спросить было не у кого. Тревожность в душе усилилась, как только покинули пределы Ингушетии. Оживленная после назрановского поворота дорога оказалась вдруг непривычно пустой: ни одной машины – ни встречной, ни обгоняющей нас. Водитель испуганно смотрел по сторонам, заставляя и меня беспокойно вслушиваться в монотонный гул двигателя, ни разу почти до самого Грозного не влившегося в привычную какофонию дорожного шума. Что-то зловещее виделось в пустоте участка федеральной трассы и абсолютном безлюдье по обеим сторонам ее.
Но, слава Богу, ничего страшного с нами не произошло, и мы благополучно добрались до чеченской столицы. Водитель, выгрузив мой нехитрый скарб, стал проситься в обратную дорогу. Был вынужден отпустить, так как будучи готовым к любым бытовым неудобствам, не рискнул предложить их человеку пожилого возраста. Но строго наказал, что через неделю он непременно должен приехать за мной, так как другого варианта вернуться домой у меня не было.
Семь дней прошли в суете, связанной с ремонтом съемной квартиры. Ошалевшие от безденежья чеченские строители трудились с огромным энтузиазмом, не считаясь со временем. Расходились с наступлением темноты, приходили рано утром. Прерывали работы лишь на время обеда, да и то на десять-пятнадцать минут. И не я их торопил, – они сами спешили быстрее завершить ремонт на данном объекте, чтобы перейти на другой, который обязательно должен быть, надо только успеть перехватить заказ раньше других, также страждущих заработать на прокорм своих семей. Что же касается строительных материалов, которых купить не было никакой возможности по причине отсутствия магазинов и оптовых баз, их доставляли незнакомые люди. Причем именно то, что было необходимо на конкретном этапе ремонтных работ, и по самым низким ценам. Оставалось только удивляться их информированности. Поражало и то, как весь город, едва пришедший в себя от интенсивных бомбежек, вдруг активно и самозабвенно потянулся к мирной жизни.
– И мне довелось быть среди защитников Грозного, – откровенничал поставщик бумажных обоев. – Но понял одно: родным и близким война не нужна. Да, дом я потерял. Но слава Аллаху, все живы, и нет в душе жажды мести. Надо жить, восстанавливать разрушенное, возвращать семью из Ингушетии, где ей дали временный приют дальние родственники. Денег для того, чтобы отправить подальше в Россию у меня не было.
В середине недели нашел меня и тот, кому по вине Страшко не посчастливилось скоропостижно влиться в ряды новоявленных российских банкиров. Потенциальный управляющий чеченским подразделением московского банка пришел ко мне не один. К подъезду дома быстрыми шагами двигались две фигуры. Одна была примечательна генеральской формой: вот уж действительно, «какие люди без охраны»! Рядом с ним семенил короткими ногами коренастый молодой мужчина небольшого роста. Угодливо заглядывая в лицо высокопоставленному военному, возмущенно что-то говорил ему. А тот хмурил брови в ответ. Когда приблизились на более или менее близкое расстояние, услышал злобную фразу: «Так что, мне взорвать их что ли?»
Военный широко развел руками, показывая, что не потерпит своеволия в деле, в котором, по всей видимости, ему была отведена конкретная роль.
Окончательно поняв, что они идут по мою душу, выдвинулся навстречу, чтобы взять инициативу в свои руки и предупредить назревавший конфликт. Очень не хотелось оказаться без вины виноватым в не совсем простой ситуации, связанной, как я догадался, с изменением сценария открытия чеченского филиала.
– Здравия желаю, товарищ генерал! – протянул руку, приветствуя первым того, от кого, на мой взгляд, всецело зависел дальнейший ход событий.
Застигнутый врасплох, он нехотя ответил на подчеркнуто дружеский жест, не забыв при этом изобразить на лице презрение к стоящему перед ним незнакомцу. Не обратив внимания на более чем холодное отношение к себе, продолжил.
– Как понимаю, это ваш протеже? – спросил я, взглядом указав на молодого чеченца. – Все знаю, понимаю его переживания. Докладываю: выполняю временную промежуточную задачу в статусе руководителя выездного отдела. Создание филиала в Грозном, как приказано заместителем министра внутренних дел России Страшко, отложено на неопределенный срок по причинам хорошо известным: нет соответствующих помещений, нет и инстанции, которая могла бы зарегистрировать его.
Генерал укоризненно посмотрел на своего спутника, мол, зря поднял излишний шум.
Оставшись вдвоем с Русланом Дагаевым, так звали несостоявшегося коллегу, подробно объяснил ему, почему руководство московского банка было вынуждено поменять сценарий открытия чеченского филиала.
– Президент сам лично обещал мне машину, сотовый телефон, – с обидой в голосе продолжал он настаивать на своем.
– Ничем помочь не могу, никаких указаний никто мне по поводу тебя не давал. Более того, даже ремонт в квартире произвожу на средства своего подразделения.
Запросы Руслана, не отличавшиеся скромностью, к тому же чрезмерно завышенные для будущего руководителя несуществующей организации, казались мне очень даже неуместными. Но меня они никаким боком не касались, что освобождало от каких-либо переживаний по данному поводу. Больше волновал нескрываемый интерес к факту открытия филиала военного в высоком звании генерала. Не мог уяснить для себя, хорошо это или плохо. Дело в том, что в восстановлении экономики и социальной сферы Чеченской Республики были задействованы пять министерств, а председателем специально созданной комиссии был назначен не кто иной, как Сосковец, вице-премьер Правительства России. Всем строительным организациям, которым предстояло принимать непосредственное участие в реализации федеральной программы, было предписано открыть счета для обслуживания именно в чеченском филиале. Объемам средств, запланированным для прохождения через них, мог позавидовать любой самый крупный московский банк. И мне очень даже хотелось знать, кто и какую роль отвел генералу в кампании федерального значения, и как мне с ним вести себя.
Забегая вперед, скажу: ни я, ни тем более Руслан и предположить не могли, что не пройдет и месяца-двух, как попадет в опалу Сосковец, ошельмованный средствами массовой информации, принадлежащими Березовскому, и вместо нашей финансовой структуры уполномоченным по выполнению задачи всероссийского масштаба будет назначена другая, подконтрольная всесильному олигарху. Да что мы! Такого поворота в событиях не ожидало и мое московское руководство. Не понял я сразу и то, какой серьезной опасности подвергал себя, став невольным участником борьбы за право распоряжаться бюджетными средствами. Только спустя некоторое время сумел сполна осознать, каким убийственным жаром дышала на меня другая война, война за чеченские деньги, невидимая и страшная, беспощадная в своей патологической корысти. И очень прискорбно, что им, выросшим в объемах за год почти вдвое, так и не суждено было дойти до Чечни и чеченского народа.
А тогда для себя решил, что в сложившейся помимо моей воли ситуации самым разумным было наладить дружеские отношения с тем, кто безосновательно и преждевременно проникся предвкушениями финансового рая и его высокопоставленным покровителем. И это не составило большого труда. Руслан оказался человеком в меру разумным и покладистым. Смирившись с тем, что надежды не всегда сбываются, он ни в чем не перечил мне, во всем соглашался. Тем более, что по приказу из Москвы немногим позже был вынужден назначить его своим заместителем по Чечне, о чем, впрочем, ни разу не пожалел. Вскоре искренними симпатиями ко мне проникся и генерал ГРУ Евгений Семенович Стаценко. Стал часто наведываться ко мне в офис. Где-то в глубине души даже жалел меня.
– Угораздило же тебя так сильно влипнуть, – сочувственно произнес он, придирчиво изучая результаты проведенного ремонта. – А вход в квартиру грамотно сконструирован, – решетка внутри, а не снаружи. Если взорвут, то она останется цела и будет серьезной преградой.
– Да не сможет никто даже подойти к дверям без моего ведома, – смеялся я в ответ, стараясь заглушить все сомнения и тревоги, которых с каждым днем пребывания в Грозном становилось все больше и больше.
– Это почему же? – спросил генерал, пристально вглядываясь мне в лицо.
– Дамка никого из чужих не пустит. Всех своих она уже знает. Причем даже им разрешает заходить в офис только с девяти утра до шести вечера. До того или после того, – только по моему приказу.
Дамкой звали маленькую неприглядного вида кривоногую дворняжку, которая громким лаем встретила нас у подъезда во время первого осмотра квартиры. Не переставая раздирать свое луженое горло, отчаянно бросалась именно под мои ноги со страстным желанием вцепиться в них своими маленькими, но очень острыми и ослепительно белыми клыками. Но со временем, поставленная мной на довольствие, как выражаются военные, она ответила такой любовью и преданностью, на которую способны только собаки. С восторгом встречала каждый раз после моего кратковременного отсутствия. И столько счастья слышалось в звонком собачьем лае, что иногда становилось искренне жаль ее: ведь рано или поздно нам придется расстаться.
На мою попытку пошутить генерал не среагировал. Продолжал смотреть в лицо с выражением не то подозрения, не то недоумения. Бывалого человека, достигшего генеральского звания в относительно молодом возрасте, изнутри терзали сомнения. С одной стороны, обвинить меня в беспечности он не мог: не производил впечатления глупого или безрассудного. С другой, – не знал ни одного из высокопоставленных военных чинов из федеральных структур, находящихся в Грозном в длительной командировке, кто пообещал бы мне безопасность и неприкосновенность. «Кто же стоит за ним, человеком сугубо гражданским, ни видом, ни поведением не похожим на отчаянного храбреца?» – этот вопрос легко читался на его угрюмом лице.
– Как ты здесь живешь без горячей воды, нормального туалета? – перевел он разговор на другую тему.
– В Грозном сегодня все так живут.
В ответ он многозначительно ухмыльнулся. Я уже знал, что генерал каждое утро приезжает из Моздока и вечером возвращается в прифронтовой город, чтобы с комфортом переночевать в гостиничном номере.
– А не опасно – беспрерывно мотаться в Моздок и обратно? Вас, наверное, сопровождает охрана?
– Водитель – вся моя охрана.
– Рискуете вы, Евгений Семенович, – сказал я, вспомнив о том, по какой причине комендантом Грозного мне с Новосельцевым было отказано в помощи выбраться из разрушенной столицы Чечни.
– Конечно, рискую. Но не могу без удобств, – парировал генерал, вызвав во мне восхищение соблюдением не жизненно важных принципов с отвагой, граничащей с безрассудством.
V
Надо отдать должное водителю служебной «Волги», который все-таки приехал за мной в условленное время. Вошел в отремонтированный офис гордой поступью. Ему было радостно, что ничего с ним в дороге не случилось. Не менее приятно было и от того, что, несмотря на протесты родственников, сдержал слово, данное своему шефу. Обо всем этом он мне не сказал ни слова. Просто знал, что по-другому быть не могло. Меня самого отговаривали родные и близкие, и даже не близкие, не делать глупостей и не совать голову в пекло.
Стеснительный по природе пожилой человек стал скороговоркой рассказывать о том, что произошло в филиале за время моего отсутствия. Из Москвы пригнали две бронированные «Нивы», груженные оргтехникой и большим количеством бланочной продукции. Коля, мой заместитель, разговаривал по телефону с Новосельцевым, который обещал оказывать нам всяческую поддержку и просил сообщить, что семье Володи из ростовского ОМОНа банк перечислил деньги, чтобы поддержать ее в связи с трагедией, которая случилась с кормильцем.
Решив все организационные вопросы, через неделю-полторы уже принимал посетителей: вел переговоры, формировал пакеты документов на открытие счетов. В большинстве своем клиентами становились турецкие строительные фирмы, хозяева которых договорились о своем участии в восстановлении разрушенного Грозного еще в Москве сразу после принятия Правительством России соответствующего постановления. Руководители их даже не пытались скрыть аффилированность к самым высоким инстанциям страны. Наоборот, стараясь лишний раз подчеркнуть это и продемонстрировать свое превосходство над визави, задавали вопросы, мягко говоря, неуместные для ситуации с банковским обслуживанием, которая сложилась не только в Чечне, но и на всем постсоветском пространстве. «Возможен ли перевод денег в течение одного рабочего дня? Можно ли снимать их с пластиковых карт в терминалах?» – спрашивали они. И я был вынужден терпеливо доводить до каждого, что никаких карт выдавать не буду, потому что нет их в практике даже головного банка. Пытался оправдаться за то, что на перевод средств через расчетный счет уходят иногда недели.
У меня не было никаких сомнений по поводу того, что руководители турецких строительных фирм, вполне прилично изъяснявшиеся по-русски, сами были прекрасно осведомлены о том, как работает в России банковская система. Они не могли не знать, что коммерсанты всей страны возят наличные в хозяйственных сумках, рискуя быть ограбленными бандитами, милиционерами или теми и другими, объединившимися для достижения единой цели. Но в ответ на мои «откровения» они почему-то демонстрировали подчеркнутое разочарование. А иные реагировали таким бурным недовольством, что иногда хотелось послать их куда подальше.
Проще было со своими. Начфин и его заместитель решили вопросы с открытием счетов для всех структурных подразделений МВД Чеченской республики буквально в считанные дни, что позволило вплотную приступить к осуществлению банковских операций. Проводил их по схеме, подсказанной самой ситуацией. В Грозном принимал документы на открытие счетов, платежные поручения, чеки на выдачу наличных. К концу недели отвозил их по месту расположения филиала. Возвращался в Чечню в понедельник, вторник.
Режим обслуживания вполне устраивал руководство МВД ЧР. До меня все операции с финансовым обеспечением министерства проводились в подразделении ЦБ, расположенном в Моздоке. И каждая доставка денежных средств на заработную плату и хозяйственные нужды оборачивалась трудноразрешимой проблемой. Перевозку их на машине по военным дорогам работники финчасти считали слишком рискованной. Чтобы делать это по воздуху, нужен был вертолет, которого у местных милиционеров не было.