Братья Гримм
Лучшие немецкие сказки
– Ах, жена! – взмолился старик упав перед ней на колени, – не сможет этого сделать рыба. Императором и папой она смогла тебя сделать, – так умоляю тебя, остепенись, останься папой!
Тут взяла старуху такая злоба, что волосы дыбом на голове стали; и как она закричит:" Я этого не вынесу! Ни секунды боле я этого не вынесу! Пойдёшь ты наконец? " – тут натянул старик портки и выбежал из дома, словно умалишённый.
А снаружи ревел шторм и бушевало так, что старик еле мог передвигать ноги. Деревья и дома стелились к земле, горы дрожали и скальные глыбы катались по морю, а небо было чёрное как смоль, громыхало и полыхало и по морю шли чёрные волны, высокие, словно горы или шпили церквей, и у всех было по белоснежному пенному венцу. И вскричал он, хоть и не смог услышать своих слов:
– Человечек – человек
Зовёт тебя весь Божий век
Илзебиль, моя жена
Другого хочет, нежели я.
Приплыла к нему камбала и спросила:
– И что же она хочет теперь?
– Ах, – сказал старик, – захотелось ей стать Господом Богом!
– Ступай туда, она сидит опять в рыбацкой хижине.
Так и сидят они по сей день.
6. Гензель и Гретель
(сказка братьев Гримм)
В одном большом лесу жил да был бедный дровосек со своей женой и двумя детьми: мальчиком по имени Гензель и девочкой Гретель. Жили скромно, но было и немного пожевать, и немного похрустеть, а как подскочили цены в стране, так и на хлеб хватать не стало. И вот лежит вечером дровосек, да думы думает, от беспокойства ворочается, а потом вздохни, да и скажи жене:
– Что же с нами будет? Как же мы прокормим наших бедных детей, если самим-то больше ничего не осталось?
– Знаешь что, муж, – ответила жена, – давай-ка мы завтра ранним утром отведём наших детей в лес, в самую чащу. Там разведём для них огонь и дадим им по куску хлеба, а сами пойдём на работу и оставим их одних. Обратно путь домой они не найдут; так мы от них и избавимся.
– Нет, жена! – запротестовал муж, – я этого не сделаю, у меня рука не поднимется, своих детей, да одних в лесу оставить! Сразу же понабегут же дикие звери и их разорвут!
– Ох, ну и дурак же ты, – возмутилась жена, – тогда мы все четверо вынуждены умирать голодной смертью, а тебе лишь останется строгать доски для гроба, – так и не давала ему покоя, пока он не согласился.
– Но ведь, эти бедные детки, это же моё продолжение, – только и смог возразить бедный дровосек.
А детки в то время глаз от голода не смогли сомкнуть, вот и услышали всё, что их мачеха отцу сказывала. Заплакала Гретель горючими слезами и произнесла:
– Вот, что теперь с нами случится.
– Тише, Гретель, – прошептал Гензель, – не печалься. Я постараюсь нам помочь, – и, как только старшие заснули, встал он со своей постельки, оделся, отворил дверку в сенцы и прокрался наружу. В ярком лунном свете было видно, как блестит тут и там лежащая у дома белая галька, будто бы разбросанные пригоршни золотых. Наклонился Гензель и набрал тех камешков себе столько, сколько в карманы поместилось. Вернулся он обратно и сказал Гретель: " Засыпай спокойно, любимая сестрёнка, будь уверена, Господь нас не оставит," – и снова лёг в свою кровать.
И как только занялся день, но ещё не взошло солнце, пришла жена и разбудила детей: " Поднимайтесь, лежебоки, пойдём в лес собирать хворост." Потом дала она им по кусочку хлеба и наказала: "Это вам на обед; не съешьте раньше, а то потом ничего не получите.". Гретель спрятала хлеб под фартук потому что что у Гензеля была полная сумка камней. А после все вместе держали путь в сторону леса. Долго ли коротко ли шли они, пока не встал как-то Гензель и посмотрел обратно в сторону дома, а через некоторое время ещё и опять и опять. Отец проворчал:
– Что ж ты, Гензель, там всё высматриваешь, да постоянно останавливаешься? Смотри под ноги, а то сломаешь!
– Ах, отец, – отвечал Гензель – я смотрю на мою белую кошечку, что сидит на крыше и хочет мне сказать" Прощай ".
Жена ругнулась: "Дурак! Это не твоя кошка, это утреннее солнце светит из-за печной трубы." – но Гензель не смотрел на кошку на крыше, а только постоянно бросал галечку за галечкой из своей сумки на дорогу.
Как пришли они в середину леса, сказал им отец:" Теперь, детки, соберите хворост, а я разведу огонь, чтобы вы не замёрзли". Гензель и Гретель собрали хвороста с небольшую гору. Хворост зажгли и когда огонь разгорелся, жена сказала: " Теперь, детишки, ложитесь к огню и отдыхайте, а мы пойдём в лес рубить дрова. Когда мы закончим, то придём обратно и заберём вас. "
Гензель и Гретель сидели у огня, и как пришёл обед, они съели свои кусочки хлеба. И пока им слышались удары топора, верили они, что отец где-то близко. Только это был не топор дровосека, а ветка засохшего дерева, что стучала оттого, что ветер мотал её туда-сюда. И сидели детки у огня так долго, что веки их отяжелели, и Гензель и Гретель крепко заснули. Когда они наконец-то проснулись, была уже тёмная ночь. Гретель опять начала плакать и спросила: "Как же мы из леса-то выйдем?" – Гензель ее успокоил: "Подожди немножко, вот выйдет луна, и тогда мы точно найдём дорогу домой." И как только взошла полная луна, Гензель взял свою сестрёнку за руку и пошёл по маленькой гальке, что мерцала в лунном свете, как кучки свежеотчеканенных монет, показывая деткам дорогу. Они шли всю ночь напролёт, и только к началу дня они подошли к отцовскому дому. Когда детишки постучали в дверь, то открыла им мачеха да, увидав их, как начала браниться:" Ах вы, говорит, дурные дети, что же вы так долго в лесу-то спали, мы уж подумали, что вы больше домой не вернётесь." Отец же обрадовался, ибо по сердцу ему было, что дети смогли домой вернуться.
Долго ли, коротко ли, а пришла опять нужда в каждый угол, и услышали детки как мачеха по ночам отцу говорит:" Всё, что нам осталось на пропитание, это полбуханки хлеба, а потом наша песенка спета. Дети должны уйти, мы заведём их в лес поглубже, так глубоко, чтобы они оттуда уже не вернулись. Иначе нет нам спасения!" А дровосек лежал с камнем на сердце и думал: уж лучше бы ты со своими детьми последним куском поделился. Да только баба его и слушать не хотела, а всё о своём пилила да упрекала. Сказал А – говори Б, и если в первый раз он пошёл ей на уступки, то пришлось и во второй раз уступить.
Но дети ещё не спали и подслушали разговор взрослых. Когда отец с мачехой всё-таки заснули, снова встал Гензель и хотел было опять собрать белых камешков, как в прошлый раз, но жена крепко заперла дверь и Гензель не смог выйти. Но всё же он успокоил сестрёнку, сказав: " Не плачь, Гретель, засыпай спокойно, Господь милостив, он нас не оставит."
Ранним утром пришла жена и вытащила детей из постелей. Она раздала им куски хлеба ещё меньше, чем в прошлый раз. По пути в лес раскрошил Гензель свой кусок в сумке, да и стал частенько останавливаться да незаметно крошки на землю бросать.
– Гензель, что ты всё останавливаешься да оглядываешься? – взорвался отец, – не отставай!
– Я вижу мою голубушку, что сидит на крыше и хочет мне сказать "прощай", – ответил Гензель.
– Дурак, – усмехнулась жена, – никакая это не голубка, это утреннее солнце выглядывает из-за печной трубы, – а Гензель всё бросал и бросал крошки на дорогу.
Вот, завела мачеха детей в такую далёкую чащу, где они ещё ни разу в своей жизни не бывали. И снова развели костёр и мачеха сказала:" Сидите здесь, детки; если устанете, можете немножко поспать. А мы пойдём валить лес и вечером, когда закончим, придём и вас заберём." Как пришёл полдень, разделила Гретель свой кусок хлеба с братом, ведь Гензель свой кусок рассыпал по дороге. Зачем они заснули и пришёл вечер; но никто так и не пришёл к бедным детям. Проснулись они тёмной ночью, и Гензель успокаивал сестру, говоря:" Только подожди, Гретель, как луна взойдёт, тогда мы увидим хлебные крошки, что я рассыпал, и они покажут нам дорогу к дому." А как взошла луна, то открылось им, что не могут они найти тех хлебных крошек, ибо склевали их тысячи птиц, что летают по полям и лесам. Гензель сказал Гретель:" Мы скоро найдём путь, " – но поиски были безуспешны. Они шли всю ночь и весь следующий день, с утра и до вечера, но так и не вышли из леса, и они были так голодны, ведь у них не было ничего, кроме нескольких ягод. И когда они устали настолько, что ноги перестали их нести, то легли под дерево и заснули.
Настало третье утро, как они покинули отчий дом. Они снова начали идти, но уходили всё глубже в чащу, и так как помощи было ждать неоткуда, начали детки отчаиваться. И вдруг, в полдень, увидели они красивую белоснежную птичку, что пела на ветке свою песенку, такую красивую, что детки замерли да заслушались. А как закончила она петь, то расправила свои крылья и полетела, словно маня за собой, и бежали детки вслед за ней, и прибежали к маленькому домику, на крышу которого птичка и села. Когда они подошли совсем близко, то оказалась, что домик сделан из хлеба и покрыт пирожными, а окошки в нём сделаны из прозрачного сахара.
– Давай-ка что-нибудь отсюда снимем, – сказал Гензель сестре, – и у нас будет Благословенная трапеза. Я хочу съесть кусок крыши, Гретель, а ты съешь кусок от окна; оно, должно быть, сладкое.
Гензель встал на цыпочки и отломил себе немножко от крыши попробовать на вкус, а Гретель совершенно случайно наступила на ломтик и ломтик хрустнул. И вдруг из горницы раздался тоненький голосок:
– Кто домик мой кусает,
Хрустит да подгрызает?
А они в ответ:
– Это лишь ветер,
Да небесные дети, – и дальше принялись есть, стараясь не хрустеть. Гензель, которому крыша показалась очень вкусной, сорвал с неё кусок побольше, а Гретель, выдавив себе кругленькое сахарное оконце, присела на корточки и уже совсем воспряла духом, как вдруг отворилась дверка, и из дома, опираясь на клюку, выползла сморщенная старушка. Гензель и Гретель испугались так сильно, что у них аж из рук всё попадало. А старушка покачала головой да сказала:
– Ох, милые детки, что же вас сюда принесло? Заходите лучше внутрь, да оставайтесь у меня, не пожалеете.
Взяла она детей за руки и повела их в домик. А там вкуснятины – видимо-невидимо: и молоко, и сахарные пончики, и яблоки, и орехи, чего только нет! А ещё в домике стояли две кроватки, покрытые белоснежными перинами, и когда, основательно подкрепившись, детки легли почивать, показалось им, что попали они в рай.
Но старушка дружелюбной была только с виду, а на деле была злой ведьмой, что подстерегала маленьких детишек и пряничный домик построила специально, чтобы их приманивать. Когда дитя попадало под её чары, она его умертвляла, варила и ела и это был для неё праздник. У ведьм красные глаза и они очень плохо видят вдали, но у них звериное чутье, и так они загодя замечают, когда подходят люди. Когда Гензель и Гретель только вошли в её владения, она злобно расхохоталась и издевательски проскрежетала:
– А вот и моя добыча. Уж эти-то от меня точно не ускользнут!
Рано утром, когда дети ещё не проснулись, она встала и, взглянув на их красивые спокойные личики да румяные щёчки, пробормотала себе под нос: "Хорошей они будут трапезой…". Взяла она Гензеля своими костлявыми руками, отнесла его в хлев, да и посадила его там в клетку. Ему хотелось кричать, что есть сил, да всё без толку. Потом пошла она к Гретель, встряхнула ее посильнее и гаркнула:
– Вставай, лежебока, принеси воды да приготовь своему братцу, что сейчас в хлеву сидит, что-нибудь повкуснее, он потолстеть должен. А как потолстеет он, так я его съем.
Начала плакать Гретель горючими слезами, да всё было напрасно; пришлось делать то, что наказала злая колдунья.
И стала теперь бедному Гензелю готовиться самая лучшая еда, а Гретель не получала ничего, кроме объедков. А каждое утро прокрадывалась старуха в хлев и звала:
– Гензель, протяни палец, чтобы я почувствовала, скоро ли ты будешь упитанный, – но Гензель протягивал ей косточку, и подслеповатая старуха, думая что это палец, очень удивлялась, что мальчик ни капельки не поправился. Когда прошло уже четыре недели, а Гензель оставался всё таким же тощим, охватило старую нетерпение, и не захотела она ждать боле.
– Ну ты, Гретель! – рявкнула она на девочку, – натаскай-ка воды пошустрей! Толстый ли, худой ли твой Гензель, а все одно, зарежу я его завтра и сварю!
Ох, как причитала сестрёнка, вынужденная носить воду, как текли горючие слезы вниз по её щекам!
– Господи, хоть ты нам помоги! – вскрикивала она, – если б нас дикие звери в лесу разорвали, так хоть бы умерли мы вместе!
– Прибереги своё хныканье, – сказала старуха, – оно тебе ничем не поможет.
С утра должна была Гретель повесить котёл с водой и разжечь костёр.
– Сперва мы будем печь, – сказала старуха, – я уже и печь натопила и тесто замесила, – и подтолкнула бедную Гретель к печи, из которой уже вырывались языки пламени.
– Полезай внутрь, – сказала ведьма, – и посмотри, хорошо ли печка протопилась, чтобы я туда поставила хлеб, – и, как только Гретель оказалась бы внутри печки, задвинула бы старуха заслонку, а как Гретель'б запеклась, ведьма бы ею и полакомилась. Но девочка поняла, что старушка задумала, и произнесла:
– А я не знаю, как это делать, как же я туда полезу?
– Вот дура! – разбранилась карга, – тоже мне великая наука! Смотри внимательно, как я сейчас сама всё сделаю! – и с этими словами она засунула печку голову. Тут Гретель старухе дала такого пинка, что ведьма целиком в печке оказалась, а Гретель быстро поставила железную заслонку и задвинула засов. Хуууу, как начала старуха выть звериным воем, но Гретель сбежала, и безбожная ведьма в муках сгорела дотла.
А Гретель побежала прямиком к Гензелю, открыла хлев и закричала:" Гензель, мы спасены! Старуха мертва!". Гензель вылетел, как птица из клетки, стоило лишь Гретель отворить дверь. И как они радовались, обнимались, прыгали вместе от восторга и целовались! А после, когда им уже совершенно было нечего бояться, они вошли ещё раз в старухин дом. А там во всех углах стояли ларцы с жемчугом и драгоценными камнями.
– Это получше, чем галька, – сказал Гензель, набив свою торбу драгоценностями. А Гретель прибавила:
– Возьму и я с собой в дом что-нибудь, – и набила полный передник.
– А теперь пора в путь, – произнёс Гензель, – так выйдем из заколдованного леса.
Но, пройдя несколько часов, достигли они большой воды.
– Не можем мы здесь перебраться, – заключил Гензель, – ни мостков не видно, ни моста.
– И кораблики не плавают, – ответила Гретель, – только плавает там белая уточка, и если я её попрошу, она нам поможет на ту сторону перебраться.
И кликнула утку Гретель:
– Утица, Утица,
На берегу братец с сестрицей
И ни моста, ни тростинки
Возьми нас на спинку!
Утица подплыла и Гензель сел ей на спину, и попросил сестрицу сесть к нему.
– Нет, – сказала Гретель, – уточке будет тяжело. Пусть она перевезёт нас по очереди.
Добрая уточка так и сделала, и когда они благополучно переправились, а потом прошли ещё немного, лес вдруг начал становиться всё более знакомым, и ещё, и ещё, и вот наконец-то вдали показался отчий дом. Тут они начали бежать, влетели в избу и повисли у своего отца на шее. А отец-то с тех пор, как детей в лесу оставил, ни минуты радости не знал, ну а мачеха, так вообще померла. Гретель встряхнула своим передником и жемчужины и драгоценные камни поскакали кругом по комнате, пока Гензель вытаскивал из своей торбы одну пригоршню за другой драгоценностей. И остались у них горести позади, и зажили они вместе в любви и радости. Вот и сказочке конец, а кто слушал молодец. (дословно: кончилась моя сказка, пробежала мышка, кто поймает, сможет себе сделать меховую шапку).
7. Братик и сестричка
(сказка братьев Гримм)
Братик взял сестричку за руку и сказал:
– С тех пор, как наша матушка отдала Богу душу, стала у нас жизнь совсем беспросветная. Мачеха постоянно нас колотит, а как мы к ней подходим, гонит нас ногами вон. Весь наш обед – это случайно оставленные на столе твёрдые хлебные корочки, даже собачка под столом, и то лучше живёт; ей хоть иногда достаются хорошие куски. Господи помилуй! Если бы наша мама знала! Пойдём, лучше будем вместе по белу свету скитаться.
Целый день они шли по лугам по полям по горам, а как пошёл дождь, так сестрёнка произнесла:
– И Боженька плачет вместе с нашими сердцами…
Вечером пришли они в дремучий лес и так они устали от несчастий, голода и долгого пути, что сели они в одно полое дерево, да там и заснули.
На следующее утро, когда они проснулись, солнце уже стояло высоко над горизонтом и жарко светило в полое дерево. Тут сказал братец:
– Сестричка, мне очень хочется пить, был бы неподалёку ключ – я сходил бы и напился. Я думаю, я слышу, что один тут журчит.
Захотелось им этот ручей найти, встал брат да взял сестрицу за руку. А мачеха оказалась ведьмой, она быстро прознала, что детишки сбежали, прокралась она к ним, незаметно, как ведьмы крадутся, да и заколдовала все ручьи в лесу. Как нашли детишки ручей в лесу что, сверкая, перекатывался по камушкам, так захотелось же сразу братцу из него испить. Но сестричка услышала сквозь шум ручья:
– Кто из меня выпьет, обратится тигром, кто из меня выпьет, обратится тигром… Воскликнула сестра:
– Умоляю тебя, братец, не пей из этого ручья, иначе станешь диким зверем и разорвёшь меня!
Послушался братец сестру, и хоть мучился жаждой, но сказал:
– Я подожду, пойдём к следующему ключу.
Когда они подошли ко второму ручью, сестричка опять услышала сквозь шум ручья:
– Кто из меня выпьет, обратится волком, кто из меня выпьет, обратится волком…
Воскликнула опять сестра:
– Умоляю тебя, братец, не пей из этого ручья, иначе станешь волком и проглотишь меня!
Не стал пить братец, но сказал:
– Подождём до следующего ручья, но там я точно попью, чтобы ты не говорила, уж больно мучает меня жажда.
А как подошли они к третьему ручью, то услышала сестра, что журчал ручей:
– Кто из меня выпьет, обратится оленем, кто из меня выпьет, обратится оленем…
Взмолилась сестра:
– Ах, братец, умоляю, не пей из ручья, иначе станешь оленем и убежишь от меня! – но братец уже у ручья опустился на колени, наклонился вниз и пил, но как только первая капля воды коснулась его губ, он превратился в оленя.
Заплакала сестрица горючими слезами над своим бедным заколдованным братцем, и братец плакал и смотрел перед собой грустными глазами. Сказала наконец сестрица:
– Тише, мой оленёнок, я тебя больше никогда не покину.
Она сняла с себя золотую подвязку, повязала ее оленёнку на шею, нарвала камышей и сплела из них белую верёвку. Этой верёвкой она повязала своего братца, повела его за собой и пошла дальше в лес. Долго ли коротко ли, а пришли они, наконец, к одному маленькому домику. Девушка посмотрела внутрь и, увидев, что там пусто, подумала: мы можем здесь остаться жить. Потом поискала она листьев и мха для мягкой подстилки оленёнку, и каждое утро выходила она в лес, собирала коренья, ягоды и орехи и приносила с собой оленёнку свежей травы и они играли и резвились вместе. А по вечерам, когда сестрица, устав, произносила свою молитву, прикладывалась она головой к оленьей спине и на ней, как на подушке, спокойно засыпала. И если бы только у братца было человеческое обличье, прелестная бы это была жизнь.
И долгое время так и жили они одни в своей чаще. Но однажды случилось так, что король той земли устроил в лесу большую охоту. Наполнилась чаща сигналами охотничьих рогов, лаем собак и бравурными криками охотников, услышал это братец-олень и захотелось ему побывать на охоте.
– Ах, – взмолился он, – отпусти меня на охоту, сил нет, как хочется там побывать! – и умолял до тех пор, пока сестрица, наконец, не сдалась.
– Только к вечеру возвращайся, – наказала она, – перед яростными охотниками я нашу дверцу закрою, а тебя я узнаю, когда постучишься ты и скажешь " Впусти меня сестрица", а если ты так не скажешь, то и не открою я дверцу.
И поскакал братец оленёнок прочь, и было ему весело и хорошо на вольном воздухе. Король с охотниками заметили красивого зверя и погнались за ним, но не догнали, и когда они это поняли, то заприметили, что олень перепрыгнул через кустарник и поранился. А как опустилась ночь, прибежал он к домику, стукнул по двери и промолвил "Впусти меня, сестрица!". Открылась дверца, запрыгнул братец внутрь и всю ночь отдыхал на своей мягкой подстилке. На следующее утро вновь началась охота, и как услышал оленёнок звуки охотничьих рожков и радостные крики охотников, так сразу потерял он покой и взмолился:
– Сестрица миленькая, открой мне дверь, мне нужно наружу!
Отворила ему сестрёнка дверь и наказала:
– Только вечером тебе нужно домой и я открою тебе, когда свой стишок ты опять мне скажешь.
Как увидели снова король со своими охотниками того самого оленёнка с золотой лентой на шее так и погнались опять за ним, но оказывался зверь быстрей и проворней. Так продолжалось весь день, но под вечер охотники его обложили, один из них легко ранил его в ногу, олень захромал и убегал медленнее. Прокрался за ним один охотник до самого дома и услышал, как сказал оленёнок: " Впусти меня, сестрица!", и увидел, как дверь отворилась и тотчас же затворилась. Охотник хорошо всё это запомнил, пошёл к королю и рассказал ему всё, что видел и слышал. Тогда сказал король:" Завтра опять будет охота."
А сестрица сильно испугалась, когда увидела, что её оленёнок ранен. Она отмыла ему кровь, перевязала рану с травами и сказала: " Иди на лежанку, мой Оленёнок, тебе нужно поправляться." Но рана оказалась столь лёгкой, что к утру братец её уже и не чувствовал. И когда услышал он приближающиеся звуки охоты, опять начал он хорохориться:
– Не могу я больше этого выносить, мне нужно быть там на охоте; быстро я никому там не достанусь! – а сестрица плакала да приговаривала:
– Вот убьют они тебя, да останусь я здесь одна-одинешенька, всеми покинутая… Не пущу!
– Тогда я здесь умру со скуки, – заупрямился оленёнок, – а ежели услышу я звук охотничьего рога то, думается мне, буду я здесь скакать как на иголках!
Ну что же такое сделать, открыла ему сестра дверь с тяжёлым сердцем и братец, здоров и весел, поскакал в лес. Как заприметил его король, так приказал своим егерям:" Гоните его весь день до самой ночи, но ни в коем разе не пораньте!". Как только зашло солнце, король сказал своему егерю:" Теперь пойдём, покажешь мне этот домик в лесу, " – и когда они подошли к дверце, постучался король и позвал:" Милая сестрица, впусти меня! ".
Открылась дверь, король вошёл в горницу, а там стояла девушка, краше которой он в жизни не видел. Испугалась девица, когда увидела, что вместо её оленёнка в горницу вошёл мужчина золотой короной на голове. Но король выглядел дружелюбно; протянул он ей руку и спросил:
– Хочешь ли ты пойти со мной в мой замок и стать моей любимой женой?
– Да, – ответила девушка, – только со мной должен быть оленёнок, я его не покину.
Сказал тогда король:
– Пусть он будет с тобой рядом всю жизнь и никогда не потеряется.
Тотчас же прибежал оленёнок, повязала сестрица ему верёвку, взяла её в руку, и пошли они вместе из домика.
Посадил король красну девицу на коня и повёз её в замок, где у них была пышная свадьба, и стала она королевой, и жили они вместе счастливо долгое время; оленёнка же холили и лелеяли, и резвился он в саду, что вокруг замка. А злая мачеха, по чьей милости детки сбежали в лес, не помышляла иначе, чем так, что сестрицу в лесу разорвали дикие звери, а братец, обратившийся оленем, убит охотниками. А как услыхала она, как они счастливы, да как им хорошо живётся, зашевелились в её сердце зависть да злоба и не давали ей покоя, и не было у неё более мыслей, кроме как принести им обоим ещё несчастья. Да ещё и родная дочь, страшная как смертный грех, к тому же одноглазая, принялась упрекать:
– Она-де королевой стала, а ведь такое счастье должно было мне достаться! -
– Тише ты! – цыкнула на неё старуха и, довольная, добавила, – когда придёт время, всё будет в наших руках.
И вот, как пришло время, произвела на свет королева хорошенького мальчика, король в это время был на охоте, а старая ведьма, приняв личину фрейлины, вошла в горницу, где лежала королева, и сказала роженице:
– Пойдёмте, Ваше Величество, ванна готова. Она улучшит Ваше самочувствие и придаст Вам свежих сил. Поторопитесь, она как раз холодная!
А старухина дочка была как раз под рукой, отнесла королеву в ванную комнату, положила её в ванную, а потом обе-две закрыли дверь и побежали оттуда. А в ванной комнате они развели такой адский огонь, что юная прекрасная королева точно должна была угореть.
Когда всё случилось, взяла старуха свою дочь, надела ей чепец на голову и положила ее в ванную вместо королевы. Наколдовала она дочери и облик королевы, да только потерянный глаз не смогла вернуть обратно. А для того чтобы король ничего не заметил, должна была лежать на том боку, где у неё глаза-то и не было. Вечером вернулся с охоты и сам король и узнал, что у него родился сынок, обрадовался и пошёл в опочивальню жену любимую проведать да посмотреть, что делает. Тут старуха торопливо ему затараторила:
– Нельзя, – говорит, – ни в коем случае и шторки закройте, королеве не разрешили свет, и вообще, ей покой нужен.
Так и пошёл король обратно, не узнав, что в кровати лежит ненастоящая королева.
Но когда наступила полночь и все уже спали, увидела нянечка, что сидела в детской около колыбельки и единственная не спала, как открылась дверь и вошла настоящая королева. Взяла она младенца на руки и дала ему пить. Потом взбила она ему подушку, положила на неё младенца и накрыла его перинкой. Не забыла она и про оленёнка, пошла она в угол, где он лежал, и погладила его по спинке. А после вышла неслышно из комнаты, а утром нянечка спросила стражников, не входил ли кто-либо ночью в замок. Но они ответили: " Нет, никого не было."
Так приходила она много ночей, при этом не говоря ни слова; нянечка всегда её видела, но не осмелилась хоть кому-то об этом рассказать.
И вот случилось так, что вошла ночью в детскую королева и промолвила:
– Как братец мой? И как дитя?
Теперь скажу я не шутя:
Ещё два раза я приду
И нет меня…
Не ответила ей ничего нянечка, ибо королева снова исчезла, но пошла она к королю и всё ему рассказала. Воскликнул король:
– Боже мой, да что ж это такое? Следующей ночью я буду смотреть за ребёнком!
Вечером пришёл король в детскую, а в полночь пришла Королева и произнесла:
– Как братец мой? И как дитя?
Теперь скажу я не шутя:
Единожды ещё приду
И нет меня…
Прежде чем исчезнуть, она, как обычно, позаботилась о ребёнке. Не осмелился король ей ответить, но следующей ночью он также остался присмотреть за ребёнком. И когда она вновь сказала:
– Как братец мой? И как дитя?
Теперь скажу я не шутя:
Последний раз пришла
И нет меня…
– не выдержал тогда король, подскочил к ней и выпалил:
– Ты не можешь быть никем другим, кроме как моей любимой женой! – и ответила она:
– Да, я твоя жена, – и взгляд её по Божьей милости стал оживать, и стала она вновь свежей румяной и здоровой. Рассказала она королю о том злодеянии, что мачеха с дочерью над ней совершили. Предал их король суду и вынесли им приговор. Дочь увезли в лес, где её растерзали дикие звери, а злую ведьму кинули в костёр, где она должна была сгореть в страшных муках. И как остался от неё только пепел, преобразился оленёнок и приобрёл опять человеческое обличье. И стали они жить-поживать, да добра наживать.
