Эдвард Бульвер-Литтон
Кола ди Риенцо, последний римский трибун
II
Маскарад
Читатель уже знает, что произошло с Риенцо в промежутке между его оправданием в Авиньоне и возвращением в Рим. Когда впечатление, произведенное Ниной на более нежную и лучшую часть натуры Альборноса, изгладилось, то он, естественно, стал смотреть на своего гостя, как на пешку большой шахматной доски, которую можно передвигать, следуя составленному плану игры. Когда возвращением папской территории, приведением Иоанна ди Вико к покорности, наконец умерщвлением Барончелли цель кардинала была достигнута, то он стал считать очень неблагоразумным возвращать Риму способного и честолюбивого Риенцо, и притом с таким высоким званием. Поэтому он, не думая его задерживать, отказался однако же помочь восстановить его. Таким образом Риенцо увидел, что ему открыт свободный путь в Рим, только у него не было ни одного солдата для защиты его в пути против баронов. Отправившись в Перуджию, он, как мы видели, достал через братьев Монреаля людей и денег для своего возвращения. Но рыцарь св. Иоанна очень ошибался, воображая, что Риенцо не сознавал об опасности и предательстве, скрывающихся в подкреплении, которое он получил. Зоркий глаз сенатора с первого же взгляда увидел цель братьев Монреаля; он знал, что под личиной услуг они намереваются управлять им.
Однако же, соединяя со своими более благородными качествами глубокое притворство, он, казалось, слепо доверял своим провансальским товарищам; и после триумфальной процессии его первым делом было наградить мессера Аримбальдо и мессера Бреттоне Монреаля самыми высокими званиями из тех, которые зависели от него.
Совсем другими были мысли Адриана Колонны, когда он сидел один в скучном дворце еще более скучного квартала своей семьи. Итак, Ирена жива; он, вероятно, каким-нибудь странным образом ошибся; она избегла губительной чумы и в грустном выражении ее бледного нежного лица даже в этот торжественный день было нечто, говорившее ему, что она о нем вспоминает. Но когда ум Адриана постепенно успокоился от своего первого дикого и бурного восторга, то он невольно задал себе вопрос: не предстоит ли им опять разлука? Молодой Стефанело Колонна, внук старого Стефана и глава этого могущественного дома, уже поднял свое знамя против сенатора. Укрепясь почти в неприступном замке Палестрины, он собрал вокруг себя всех наемников своей семьи, и его не признающие законов солдаты повсюду опустошали теперь соседние равнины.
Адриан предвидел, что через несколько дней Колонна и сенатор вступят в открытую войну между собой. Может ли он действовать против людей, принадлежащих к его семейству? Сама любовь его к Ирене лишит подобный поступок всякого вида бескорыстного патриотизма, и еще сильнее и неизгладимее запятнает его рыцарскую славу там, где симпатия ему равных будет в пользу Колоннов. После долгого размышления он не увидел для себя другого выбора, кроме того же самого тягостного нейтралитета, на который он был осужден прежде. Но он решился по крайней мере, пользуясь своим происхождением и репутацией, сделать попытку к примирению враждующих сторон. Он видел, что для достижения этой цели ему следует начать со своего гордого родственника. Поэтому он решился на другой день отправиться в Палестрину; но нет ли (и сердце его громко забилось) возможности прежде увидеться с Иреной? Это было нелегко при окружавшей ее обстановке, но он решился сделать попытку. Он позвал Джулио.
– У сенатора собрание сегодня вечером. Как ты думаешь – много там будет народа?
– Я слышал, – отвечал Джулио, – что после обеда, который дается сегодня для послов и синьоров, последует завтра маскарад для людей всех званий.
Адриан подумал с минуту, и результатом его размышления было решение – воспользоваться случаем побывать на маскараде.
Этот вид увеселения, хотя и не обычный для того времени года, Риенцо выбрал, казалось, потому, что оно представляло наибольшие удобства для приема всей многочисленной и пестрой толпы его приверженцев. Тайная же и вместе с тем главная цель Риенцо состояла в том, что маскарад давал ему самому и его друзьям случай незаметно смешаться с толпой и узнать настоящее мнение римлян об его политике и силе лучше, чем можно было заключить о нем по публичному выражению энтузиазма во время торжественного въезда. Такое решение отсрочило до другого дня путешествие Адриана в Палестрину.
Для удобства многочисленных гостей и по случаю хорошей погоды не только парадные комнаты внутри, но и открытый двор Капитолия с площадью был назначен для праздника.
Когда Адриан, вместе с потоком толпы, вошел в этот двор, то среди горячего нетерпения некоторых замаскированных, более пылких, чем остальные, маска его была сдвинута. Он поспешно ее поправил, но один из гостей успел уже увидеть его лицо.
Из вежливости Риенцо и его семейство оставались сперва без масок. Они стояли на верху лестницы, которой древний египетский лев дал свое имя.
За Ниной стояла Ирена. На нее одну Адриан устремил свой взгляд. Годы, пролетая над прекрасным челом этой девушки, не испортили, но изменили характер красоты Ирены. Цвет ее лица уже не менялся с каждой минутой, стан, округлившийся до пропорций римской красоты, принял вид тихого и величавого спокойствия. Серьезное и печальное выражение придали милому лицу важность не по летам. Устремив свой взгляд на эти темные, глубокие глаза, которые выражали, что мысли ее теперь далеко от всего окружающего и заняты прошедшим, Адриан все более чувствовал, что он не забыт! Стоя вблизи нее, но давая толпе проходить вперед, он не заметил, что привлек к себе орлиный взор сенатора.
В самом деле один из участников маскарада, проходя возле Риенцо, шепнул ему:
– Берегитесь, между масками находится Колонна! Под плащом гостя часто скрывается кинжал убийцы. Вон там стоит ваш враг – заметьте его!
Эти слова были первым редким и заботливым предостережением против опасностей, окружавших сенатора-трибуна, которое он получил после своего возвращения. Он слегка изменился в лице; и на несколько минут вежливая улыбка и беглые приветствия, которыми он радовал каждого гостя, сменились угрюмой рассеянностью.
– Зачем этот странный человек стоит так безмолвно и неподвижно? – прошептал он Нине. – Он ни с кем не говорит и не подходит к нам – грубиян! За ним надо наблюдать!
– Должно быть, какой-нибудь немецкий или английский варвар, – отвечала Нина. – Не позволяйте, монсиньор, такому ничтожному облаку омрачать наше веселье.
– Ты права, моя дорогая; у нас здесь есть друзья, мы хорошо защищены.
Музыка заиграла громко и весело, когда сенатор и его свита смешались с толпой. Но его глаза все еще обращались к серому домино Адриана и он заметил, что это домино следовало за ним. Приблизившись к особому входу в Капитолий, он на несколько минут потерял из виду своего неприятного преследователя: но войдя и вдруг обернувшись, Риенцо увидел его опять близко возле себя; в следующий за тем момент незнакомец исчез в толпе. Но этого момента было довольно для Адриана – он дошел до Ирены:
– Адриан Колонна, – прошептал он, – ожидает тебя возле льва.
Занятый собственными мыслями, Риенцо, к счастью, не заметил внезапной бледности и волнения своей сестры. Войдя во дворец и надев маску и домино, сказал со своей обычной веселостью:
– Странно, что истина на празднествах говорит только из-за маски! Милая сестра, ты потеряла свою прежнюю улыбку, но, по-моему, это лучше, нежели… Что это? Ирены нет!
– Я думаю, она ушла только за тем, чтоб переменить платье и смешаться с гостями, – отвечала Нина. – Пусть моя улыбка вознаградит тебя за ее отсутствие.
– Твоя улыбка – солнечный свет, – сказал он, – но эта девушка меня беспокоит. Кажется, теперь, по крайней мере, она могла бы смотреть повеселее.
– Разве под пасмурным видом твоей прекрасной сестры не скрывается нисколько любви? – отвечала Нина. – Разве ты не помнишь, как она любила Адриана Колонну?
– Разве у нее еще не прошла эта фантазия? – возразил Риенцо задумчиво.
– Однако же этот союз лучше, нежели союз с монархами, упрочил бы твою силу в Риме!
– Да, если бы он был возможен; но – это надменное племя! Может быть, этот замаскированный, который шел за нами по пятам, был Адриан. Я посмотрю. Выйдем, Нина. Хорошо я закрылся плащом?
– Превосходно.
Между тем Ирена, взволнованная и смущенная, уже переоделась и пробиралась сквозь толпу к лестнице льва. С уходом сенатора это место опустело. Подходя к назначенному месту, Ирена увидела около статуи одинокую фигуру, прислонившуюся к пьедесталу.
– О, Ирена! Я узнал тебя даже в этой одежде, – сказал Адриан, схватывая ее дрожащую руку. – Разве я не видел тебя мертвой в страшном подвале, о котором я не могу вспомнить без трепета? Но каким чудом ты воскресла? Каким образом небо сохранило для земли ту, которую, казалось, приняло уже в число своих ангелов?
– Ты в самом деле так думал? – сказала Ирена прерывающимся голосом. – Так ты оставил меня против своего желания? Как я была несправедлива! Я оскорбляла твою благородную натуру и думала, что падение моего брата заставило тебя отказаться от Ирены.
– И в самом деле, ты была несправедлива, – отвечал Адриан. – Но я уверен, что видел тебя в числе мертвых! Твой плащ с серебряными звездами – кто, кроме тебя, носил герб римского трибуна?
– Так неужели этот плащ, который, упав на улице, вероятно был взят какой-нибудь более несчастной жертвой, неужели только этот плащ так скоро привел тебя в отчаяние? Ах, Адриан, – продолжала Ирена с нежным упреком, – я не отчаивалась даже тогда, когда ты без всяких признаков жизни лежал на постели, от которой я не отходила три дня и три ночи!
– Как! Значит мое видение не обмануло меня! Так это ты сидела у моей постели в тот ужасный час! Ах, я презренный человек!
– Нет, – отвечала Ирена, – твоя мысль была естественна. Я оставила тебя, чтобы сходить к доброму монаху, который тебя лечил; возвращаюсь – тебя нет. В ужасе и отчаянии я искала тебя напрасно в опустевшем городе. И брат нашел меня лежащей без чувств на земле, возле церкви св. Марка.
– Церковь св. Марка! Так предсказал ему сон!
– Он сказал мне, что виделся с тобой; мы искали тебя напрасно, наконец узнали, что ты оставил город, и я радовалась, Адриан, но в то же время роптала!
На несколько минут молодые влюбленные предались радости свидания, между тем как новые объяснения вызывали новые восторги.
– А теперь, – прошептала Ирена, – теперь, когда мы встретились… – она остановилась; маска скрыла вспыхнувший на ее щеках румянец.
– Теперь, когда мы встретились, – прервал Адриан, – мы уже не расстанемся. Ты это хочешь сказать? Верь мне, что именно эта надежда оживляет мое сердце. Я отложил свою поездку в Палестрину только для того, чтобы насладиться этими короткими светлыми минутами с тобой. Если бы я мог надеяться склонить моего молодого кузена к дружбе с твоим братом, то никакая преграда не помешала бы нашему союзу.
– Если так, – сказала Ирена, – то стану надеяться на самое лучшее; а покамест довольно утешения и счастья уже в уверенности, что мы любим друг друга по-прежнему.
Влюбленные расстались; Адриан еще помедлил, а Ирена поспешила в свою комнату, чтобы скрыть свой восторг и свое волнение.
Когда она исчезла и молодой Колонна медленно повернулся, чтобы уйти, к нему вдруг подошел высокий человек в маске.
– Ты Колонна, – сказал он, – и ты во власти сенатора. Ты дрожишь?
– Если я Колонна, – отвечал Адриан холодно, – так ты должен знать, что я никогда не дрожу.
Незнакомец громко засмеялся и поднял свою маску: Адриан увидел перед собой самого сенатора.
– Синьор Адриан ди Кастелло, – сказал Риенцо, снова принимая на себя свою величавость, – как друг или как враг, вы почтили наш бал своим посещением?
– Сенатор римский, – отвечал Адриан с такой же величавостью, – я никогда не пользуюсь ничьим гостеприимством иначе, как в качестве друга. По крайней мере, я надеюсь, что меня никогда нельзя будет считать вашим врагом.
– Я хотел бы, – сказал Риенцо, – чтобы эти в высшей степени лестные слова мне было можно отнести безусловно к себе самому. Вы питаете ко мне эти дружеские чувства как к правителю римского народа или же как к брату женщины, которая слышала слова вашей любви?
– Как к тому и другому.
– К тому и другому! – повторил Риенцо. – В таком случае, благородный Адриан, вы здесь приятный гость. Однако же, мне кажется, что если, по вашему мнению, нет причины к вражде между нами, то вы могли бы ухаживать за сестрой Колы ди Риенцо способом, более достойным вашего происхождения и, – позвольте мне прибавить, – сана, которым облекли меня Бог и моя родина.
– Я не более как рыцарь императора, но будь я даже самим императором, ваша сестра была бы мне равной, – отвечал Адриан с жаром. – Риенцо, я жалею, что вы меня уже успели раскрыть. Я надеялся в качестве посредника между баронами, и вами заслужить сперва ваше доверие, а потом потребовать своей награды. Знайте, что завтра, чуть свет, я отправляюсь в Палестрину для примирения моего молодого кузена с выбором народа и первосвященника.
Риенцо, привыкший читать в людских чертах, внимательно смотрел на Адриана, когда тот говорил. Когда же Колонна кончил, он пожал протянутую к нему руку и сказал с той чистосердечной и привлекательной ласковостью, которая иногда была так свойственна его манере:
– Я верю вам от души, Адриан. Вы были моим давнишним другом в более спокойные и, может быть, более счастливые годы.
Говоря это, он машинально отвел Колонну обратно к статуе льва; помолчав там, он продолжал:
– Знайте, что в это утро я отправил своего посла к вашему кузену Стефанелло. Со всей приличной вежливостью я уведомил его о моем возвращении в Рим и пригласил сюда его почтенную особу.
– Я желал бы, – отвечал Адриан, – чтобы ваше посольство к Стефанелло было отложено на день; мне очень хотелось бы предупредить его. Однако же вы усиливаете во мне желание отправиться; если удастся мне достигнуть почетного примирения, то я открыто буду свататься к вашей сестре.
– И никогда Колонна, – произнес Риенцо с гордостью, – не вводил в свою семью девушку, союз с которой более бы удовлетворял честолюбию. Я вижу, как всегда видел, в моих планах и судьбе карту римской империи!
– Не будь слишком пылок, храбрый Риенцо, – возразил Адриан, – вспомни, на какое множество предприимчивых голов эта безмолвная каменная статуя смотрела со своего пьедестала, на какое множество планов из песка и составителей их – из праха! Поверь мне, никогда величие человека не стояло на краю такой дикой и мрачной бездны!
– Ты честен, – сказал сенатор, – это первые слова сомнения и вместе симпатии, которые я слышал в Риме. Но народ любит меня, первосвященник одобряет, бароны бежали из Рима, и мечи северных воинов охраняют дороги к Капитолию. О, никогда, – продолжал Риенцо, – никогда, со времен древней римской республики, римлянин не мечтал о более чистых и светлых стремлениях, чем те, которые одушевляют и поддерживают меня теперь. С такими мечтами могу ли я дрожать и предаваться унынию? Нет, Адриан Колонна, как в счастье, так и в бедствии, я не уклонюсь от случайностей моей судьбы и не буду страшиться их!
Манера и тон сенатора так возвысили его язык, что Адриан был очарован и покорен. Он поцеловал руку Риенцо и сказал с жаром:
– Разделять эту судьбу я буду считать моей гордостью, облегчать это поприще – будет моей славой! И если я преуспею в предстоящем мне деле?
– Тогда вы – мой брат! – сказал Риенцо.
– А если мне не удастся?
– Вы все-таки можете требовать этого союза. Вы молчите, вы меняетесь в лице.
– Могу ли я оставить мою семью?
– Молодой синьор, – сказал Риенцо гордо, – скажите лучше, можете ли вы оставить свое отечество! Если вы сомневаетесь в моей честности, если вы боитесь моего честолюбия, то оставьте ваше намерение, не лишайте меня еще одного врага. Но если вы верите, что у меня есть желание и сила служить государству, если вы считаете меня человеком, которого, каковы бы ни были его недостатки, Бог сохранил ради Рима, то забудьте, что вы – Колонна и помните только, что вы римлянин. – Вы победили меня, странный и непреодолимый человек, – сказал Адриан тихим голосом, полностью отдаваясь чувству. – И как бы ни поступали мои родственники, я принадлежу вам и Риму.
III
Приключения Адриана в Палестрине
Был еще полдень, когда Адриан увидел перед собой высокие горы, прикрывающие Палестрину.
Знамя Колонны, сопровождавшее отряд Адриана, обеспечило ему немедленный пропуск в Порта дель Соле. Когда он проезжал по узким и изогнутым улицам, которые подымались к цитадели, группы чужеземных наемников и полуоборванных развратных женщин, перемешанные местами с ливреями Колоннов, праздно стояли среди развалин древних дворцов и храмов.
Оставив свою свиту на дворе цитадели, Адриан потребовал доступа к своему кузену. Уезжая из Рима, он оставил Стефанелло ребенком и потому они были почти незнакомы друг с другом, несмотря на свое родство.
Стефанелло Колонна и два другие барона, беспечно прислонясь к спинкам стульев, сидели вокруг стола в углублении окна, из которого был виден тот самый ландшафт, оканчивающийся темными башнями Рима, которым некогда любовались Аннибал и Пирр в этой самой крепости.
Стефанелло, пребывая в первом цвете молодости, уже носил на своем безбородом лице те следы, которые обычно оставляются пороками и страстями в зрелые годы. Черты его лица имели ту же форму, что и черты старого Стефана; в их чистом, резком, аристократическом контуре можно было заметить ту правильную и грациозную симметрию, которую природа передает по наследству из поколения в поколение; но лицо было изнурено и худощаво. Возле него сидели (примиренные общей ненавистью к одному лицу) наследственные враги дома Колоннов: нежные, но хитрые и лукавые черты Луки ди Савелли составляли контраст с широким станом и свирепой физиономией князя Орсини.
Молодой глава Колоннов встал и принял своего кузена с некоторым радушием.
– Добро пожаловать, дорогой Адриан, – сказал он. – Вы приехали вовремя, чтобы помочь нам своим, хорошо известным, военным искусством. Как вы думаете: выдержим ли мы продолжительную осаду, если этот дерзкий плебей отважится на нее? Вы узнаете наших друзей Орсини и Савелли?
Говоря это, Стефанелло беспечно развалился на стуле, и пронзительный женский голос Савелли принял участие в разговоре.
– Я желал бы, благородный синьор, чтобы вы приехали несколькими часами раньше, нам еще до сих пор весело от воспоминаний – ха, ха, ха!
– О, превосходно, – вскричал Стефанелло, присоединяясь к этому хохоту, – наш кузен много потерял. Знаете, Адриан, что этот негодяй, которого папа имел бесстыдство сделать сенатором, осмелился, не далее как вчера, послать к нам холопа, которого он называл своим посланником!
– Если бы вы видели его плащ, синьор Адриан, – вмешался Савелли. – Это был красный бархат, вышитый золотом, с гербом Рима! Мы скоро, однако, попортили это щеголеватое платье.
– Как! – вскричал Адриан. – Надеюсь, вы не нанесли оскорбления герольду?
– Герольду, говоришь ты? – вскричал Стефанелло, нахмурившись до такой степени, что глаз его почти не было видно. – Право иметь герольдов принадлежит только государям и баронам.
– Что же вы сделали? – спросил Адриан холодно.
– Велел нашим свинопасам искупать его во рву и отвести ему на ночь жилище в тюрьме, чтобы просушиться.
– А сегодня утром – ха, ха, ха! – добавил Савелли, – мы велели привести его сюда и вырвали у него зубы один за другим. Желал бы я, чтобы вы слышали, как он жалобно просил о пощаде!
Адриан быстро встал и ударил по столу стальным нарукавником.
– Стефанелло Колонна, – сказал он, покраснев от гнева, – отвечайте мне: действительно ли вы осмелились нанести такой неизгладимый позор имени, которое мы оба носим? Вы не отвечаете! Дом Колонны! Неужели ты можешь иметь подобного человека своим представителем!
– Мне сказать эти слова! – вскричал Стефанелло, дрожа от бешенства. – Берегитесь! Мне кажется, что ты – изменник, находящийся, может быть, в союзе с этой подлой чернью. Я хорошо помню, что некогда ты, будучи, женихом сестры демагога, не хотел присоединиться к моему отцу и дяде, а низким образом оставил город во власти этого тирана-плебея.
– Да, он сделал это, – сказал свирепый Орсини, приближаясь с угрожающим видом к Адриану, между тем как трусливый Савелли напрасно старался оттащить его назад, дергая за плащ, – он сделал это! И если бы не твое присутствие, Стефанелло…
– Трус и буян! – прервал Адриан вне себя от стыда и негодования, бросая рукавицу прямо в лицо подходящему Орсини. – Плюю на тебя и вызываю тебя! С копьем или с мечом в руках, конный или пеший.
– Иди за мной, – сказал Орсини угрюмо, направляясь к порогу. – Эй! Мой шлем и нагрудник!
– Остановись, благородный Орсини! – сказал Стефанелло. – Оскорбление, нанесенное тебе, моя ссора! Я сделал дело, и против меня говорит этот выродок нашей семьи. Адриан ди Кастелло, которого некогда называли Колонной, отдайте ваш меч: вы мой пленник!
– О! – сказал Адриан, скрежеща зубами. – Кровь моих предков течет в твоих жилах, а то бы – но довольно! Меня! Меня вы не смеете задержать: я вам равный, я рыцарь, пользующийся благосклонностью императора, который прибыл теперь к границам Италии. Что касается ваших друзей, то, может быть, я с ними встречусь через несколько дней там, где никто нам не помешает. А между тем помни, Орсини, что ты будешь защищать честь свою против опытного воина!
Адриан с обнаженным мечом пошел к двери мимо Орсини, который стоял с угрожающим нерешительным видом посреди комнаты.
Савелли прошептал молодому Стефанелло:
– Он говорит – через несколько дней! Будь уверен, милый синьор, что он думает присоединиться к Риенцо. Берегись его! Можно ли выпустить его из замка? Имя Колонны, присоединившегося к черни, может отвлечь и отделить от нас половину нашей силы.
– Не пугай меня, – отвечал Стефанелло с лукавой улыбкой. – Прежде чем ты начал говорить, я уже решил.
Молодой Колонна приподнял драпировку, отворил дверь и вошел в низкую комнату, где находилось двадцать наемников.
– Живо! – сказал он. – Схватите и обезоружьте вон того человека в зеленом плаще, но не убивайте его. Велите сторожу приготовить тюрьму для его свиты. Скорей, пока он еще не дошел до ворот.
Адриан спустился уже в нижнюю залу, его свита и конь были от него недалеко во дворе, как вдруг солдаты Колонны, бросившись из другого прохода, окружили его и отрезали ему путь.
– Сдайся, Адриан ди Кастелло, – вскричал Стефанелло с верха лестницы, – или твоя кровь падет на твою собственную голову.
Адриан сделал три шага, пробиваясь через толпу, и трое из его неприятелей пали под его ударами. «На помощь!» – закричал он своей свите, и эти смелые кавалеры появились в зале. Колокол замка громко забил тревогу – и двор наполнился солдатами. Подавляемая многочисленностью неприятеля, скорее сбитая, чем покоренная, маленькая свита Адриана скоро была схвачена, и он, цвет фамилии Колонны, раненный, задыхающийся, обезоруженный, но все еще произносящий громкий вызов, сделался пленником в крепости своего родственника.
