Бьянка Питцорно
Послушай мое сердце
© 1991, Arnoldo Mondadori Editore SpA, Milano
Illustrations Copyright © by Quentin Blake
This edition is published by arrangement with Synopsis Literary Agency
© Тименчик К. М., перевод, 2011
© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2022
Сентябрь
Глава первая, в которой мы знакомимся с Приской, одной из трех героинь этой книги. И с ее черепахой
Когда Приска была маленькой, она ни за что не хотела учиться плавать под водой, как ни уговаривали ее папа с дедушкой. Она думала, что морская вода через уши просочится к ней прямо в мозг. А кому нужны размокшие мозги? Вот и дедушка, когда сердился, что она не поняла его с полуслова, кричал: «У тебя что, разжижение мозгов?»
По той же причине Приска никогда не прыгала с лодки или с мола, как ее брат Габриеле и другие дети. Но даже когда она мирно плавала, задрав подбородок, обязательно находился какой-нибудь противный мальчишка, который незаметно подплывал сзади, клал ей руку на голову и топил.
Сколько слез было пролито! От страха, а еще больше от бессильной злобы. А мама, когда Приска, бывало, прибежит к ней жаловаться, вместо того чтобы заступиться за нее или утешить, кричала:
– Ты что, шуток не понимаешь? Подумаешь, какая обидчивая! Ну что такого тебе сделали? Хочешь, чтоб весь пляж над тобой смеялся?
Потом Приска подросла и поняла, что вода ну никак не может залиться в мозг. Ни через уши, ни через любые другие дырки на голове. Это ей объяснил доктор Маффеи, дядя ее подруги Элизы, и подкрепил свои слова картинкой из умной медицинской книжки:
– Через рот и через нос вода может проникнуть разве только в легкие или в желудок, – показал он ей, – но никак не в мозг.
Это ее успокоило.
И теперь в свои девять Приска ныряла, стиснув зубы и зажав нос двумя пальцами, а еще плавала, опустив подбородок в воду. А еще – на спине, так что наружу только ноздри торчали. И совсем не боялась, что вода затекает ей в уши и в открытые глаза. Глаза, правда, немного пощипывало.
Так дышать она научилась у своей черепахи. Динозавра была сухопутной (по-научному Testudo graeca), и вместо жабр у нее были легкие, вот и приходилось ей волей-неволей дышать воздухом. Сухопутная Динозавра очень любила море. Когда Приска брала ее с собой на пляж и сажала под зонтик, она уползала за ней к воде и плавала у берега, едва заметно шевеля лапами и погрузив свой желто-каштановый панцирь в воду, так что только ноздри торчали. Но, разумеется, плавала она не на спине. Всем известно, что черепахи ненавидят лежать кверху пузом, и если вам когда-нибудь доведется встретить черепаху в таком положении, сделайте доброе дело и переверните ее, пусть ползет.
Однажды, когда Динозавра купалась, ее унесло течением, и вот она уже скрылась за горизонтом. Приска все глаза выплакала, решив, что потеряла ее навеки.
На следующее утро, ровно в семь часов, в дверь Пунтони постучал полицейский из береговой охраны. Он принес Динозавру, и Инес, которая открыла ему дверь, рассказывала потом, что парень не знал, смеяться ему или плакать, потому что черепаха от страха загадила ему всю форму бело-зелеными какашками. С черепахами так всегда, стоит им только разволноваться: Приска и Элиза не раз испытали это на собственной шкуре.
Адрес Динозавры полицейский прочел на ее номерном знаке – только благодаря этому черепаху вытащили из воды и она не уплыла в Испанию.
Около пяти утра катер береговой охраны выслеживал контрабандистов довольно далеко от берега, как вдруг за бортом показалась черепаха. Она отчаянно гребла к суше, а течение отбрасывало ее в открытое море. Полицейские сразу поняли, что это не простая черепаха – у простых черепах номерных знаков не бывает, – и, схватив рыболовную сеть, бросились ее ловить.
Гениальная идея с этим номером принадлежала Инес, младшей служанке в доме Пунтони. Инес заметила, что летом, когда Пунтони снимают домик в приморской деревне, Динозавра все время норовит уползти на улицу, а там ее могут принять за дикую – того и гляди кто-нибудь утащит.
Тогда Инес взяла красную клейкую ленту – самую прочную! – отрезала от нее кусочек и приклеила сзади на панцирь. На ленте, нажимая изо всех сил, написала чернильным карандашом: «Динозавра Пунтони. Набережная Христофора Колумба, 29, справа от бара “Джино”».
– Ну вот, такую надпись даже водой не смоет, – сказала Инес.
Приска пришла в восторг от ее практичности.
А мама с Габриеле, наоборот, подняли их на смех.
– Где это видано: черепаха с номером, как у машины?! Что за идиотская затея?!
А вот теперь именно благодаря этой идиотской затее полицейский понял, что черепаха принадлежит семье Пунтони, и отнес ее домой. Ему, кстати, очень приглянулась Инес, но она отвергла его ухаживания – ей мужчины в форме никогда не нравились.
– Когда рядом парень в форме, мне все время кажется, что меня вот-вот арестуют, – призналась она как-то Приске.
Инес родилась в глухой горной деревушке. Тамошние жители полицейских называли «Правосудием» и, даром что не делали ничего плохого, предпочитали держаться от них подальше.
Сейчас Динозавра жила в городе, и, хотя у нее был прекрасный террариум, построенный специально для нее Приской и Элизой под присмотром Габриеле, она при всяком удобном случае пробиралась в дом, заползала в комнату своей маленькой хозяйки и пряталась под кровать. Там она ждала, когда Антония, старшая служанка в доме Пунтони, придет убирать. Завидев ее стоптанные шлепанцы, Динозавра с неожиданной для черепахи скоростью выбиралась из своего укрытия и впивалась Антонии в пятку. И не разжимала челюстей, пока Антония с визгом не стряхивала ее с ноги. Динозавра отлетала к стене, отскакивала рикошетом, как бильярдный шар, стукалась о противоположную стену и уползала восвояси готовить следующую засаду. Они люто друг друга ненавидели, и Приска никак не могла взять в толк почему.
Глава вторая, в которой Приска волнуется из-за предстоящего знакомства с новой учительницей
Двадцать третьего сентября[1], за день до начала учебного года, Приска отправилась на море.
В семье Пунтони была традиция: в этот день папа брал отгул в своей адвокатской конторе и отвозил всех на море закрывать купальный сезон. Обычно они ездили на тихий и укрытый от ветра Можжевеловый пляж.
И вот теперь Приска плыла на спине, еле-еле перебирая ногами, чтобы не пойти ко дну. С берега до нее доносились радостные визги Филиппо, которого подбрасывала Инес, и глухие удары мяча, в который играл Габриеле. Приска смотрела в небо, на мелкие рваные облака, на летающих чаек. Щурилась от солнца и думала обо всем на свете.
Больше всего о своем возлюбленном, само собой. Теперь она так уверенно чувствует себя в воде, что во время кораблекрушения, когда ОН будет тонуть, она вцепится ему в бороду и тут же вытащит на берег, и ОН будет ей благодарен по гроб жизни. Правда, Элиза считает, что это дурацкая идея, ведь ОН все равно плавает гораздо лучше Приски и спасать его совершенно ни к чему.
– А вдруг он потеряет сознание, вдруг грот-мачта корабля ка-ак свалится ему прямо на голову?
В фильмах и комиксах всегда именно так и происходит!
Еще она думала о школе и немного беспокоилась, ведь в этом году у них будет новая учительница, завтра они увидят ее в первый раз. Мало ли, что она за птица.
Приска уже много дней только об этом и говорила. Габриеле над ней смеялся:
– Подумаешь, у всех в четвертом классе новый учитель.
Сам-то он переходил в среднюю школу[2], и вместо одного учителя у него теперь будет по учителю на каждый предмет.
– А если бы ты была на моем месте? – насмешливо спрашивал он Приску. – Ты что, обделалась бы от страха, как твоя черепаха?
Габриеле нарочно выбрал такое грубое слово, чтобы потом наивная Приска повторила его при взрослых, например за праздничным столом, и получила подзатыльник, не говоря уж о репутации дерзкой и невоспитанной девчонки. Сам-то он внимательно следил, чтоб у него не проскочило какое-нибудь словечко, когда поблизости был хоть один взрослый, так что все считали его очень воспитанным и спокойным мальчиком.
«Пусть Габриеле говорит что угодно!» – думала Приска. – А я все равно волнуюсь. Эту новую училку не только я не знаю. Ее же никто не знает. Даже в глаза не видел». И правда, это была не просто учительница, которая всегда работала в школе «Сант-Эуфемия» и теперь брала их класс. Нет. Эта пришла из другой школы.
Среди мам ходило много слухов о новой учительнице. Было известно, что раньше она преподавала в школе «Благоговение», единственной частной женской школе города, которую держали утонченные французские монахини. В «Благоговении», конечно, учились дочери только самых богатых и знатных родителей.
Рассказывали, эта учительница очень требовательна в том, что касается учебы, не брезгует современными методиками (на музыке они даже слушали проигрыватель!), но очень строга по части дисциплины.
– На вступительных экзаменах в среднюю школу ее ученицы всегда получают высокие оценки, – сказала Элизина бабушка по маме, – как бы ей не показалось, что наша бедняжка недотягивает до этого уровня!
– За Элизу можно не беспокоиться, да и за подруг ее тоже, – возразила бабушка по папе, – они все очень развиты для своего возраста.
Но Приска беспокоилась, да еще как! Хотя бы потому, что новая учительница с самого начала повела себя немного странно. Через школьную канцелярию она известила семьи всех своих учениц, что обычный синий бант придется заменить.
Одевались ученики «Сант-Эуфемии» очень просто: черная форма и бант на шее, синий – для девочек, красный – для мальчиков. Но ученицы Арджии Сфорцы – так звали учительницу – должны были носить особенные ленты: розовые в голубой горошек, которые можно было найти только (по крайней мере, так сказала синьора Сфорца) в галантерее на бульваре Гориция.
Приска вздрогнула, и в нос попала вода: она вспомнила, что у нее-то банта нет, потому что мама дотянула с этим до последнего, и им придется покупать его сегодня.
«Надеюсь, что, когда мы вернемся в город, галантерея будет открыта», – подумала Приска.
Галантерея оказалась открыта, но, к сожалению, розовая лента в голубой горошек закончилась.
– Чего же вы хотите, синьора Пунтони? Больно много желающих на нее объявилось. У меня в жизни таких запасов не было. Еще третьего дня не осталось ни сантиметра. Я уже заказал новую партию, но она придет только дней через десять, не раньше.
– Ну вот! Почему ты не купила на прошлой неделе, как Элизина бабушка?! Послала бы Инес или Антонию, если у тебя самой времени не было, – разрыдалась Приска. – Я без банта в школу не пойду.
– Еще не хватало! – прикрикнула на нее синьора Пунтони, и так раздосадованная тем, что Приска ревет на людях.
– Мне влетит от учительницы. Она напишет мне замечание в дневник в первый учебный день. Я без банта не пойду.
– Не делай из мухи слона! Я напишу тебе объяснительную записку.
– Не пойду, не пойду, не пойду!
Синьора Пунтони вздохнула: ей так и хотелось отвесить Приске оплеуху, но при галантерейщике было неловко.
– Ну хорошо! Значит, я встану рано утром и сама отведу тебя в школу. Скажу этой твоей учительнице, что я во всем виновата.
– Ну что, так годится? – спросил папа, которому до ужина еще нужно было заглянуть в свою контору, а он уже порядком проголодался.
– Да, – ответила Приска. Но дулась весь оставшийся вечер.
Глава третья, в которой мы знакомимся со второй героиней этой повести, которая волнуется не меньше
Хотя Элизе бабушка Мариучча заранее купила розовую ленту в голубой горошек, ее тоже беспокоила предстоящая встреча. Она так волновалась, что за ужином не могла проглотить ни кусочка.
– Будешь тощая, как спичка, и тебя унесет ветром, – вздохнула няня Изолина, глядя на ее полную тарелку.
– Подумай о бедных голодных африканских детях… – с упреком добавил дядя Казимиро.
– Зачем далеко ходить? Просто представь себе, что эта прекрасная котлета окажется в консервной банке у Доменико, – подхватила няня.
Доменико был «придворным нищим» дома Маффеи и притаскивался каждый божий день за остатками обеда, которые он складывал в старую жестяную банку с проволочной ручкой. Элиза до смерти боялась Доменико – такой он был старый и грязный. Зимой и летом нищий носил длинное, негнущееся от грязи пальто, сшитое из солдатского одеяла. При каждом шаге оно хлопало его по голым, покрытым струпьями ногам. Ходил он сгорбившись, опираясь на палку. С няней, которая выносила ему объедки на лестничную клетку, он был очень вежлив. Но когда другой нищий осмелился подняться по лестнице дома Маффеи, Доменико отдубасил его палкой и потом долго еще кричал ему вслед проклятия.
От одной только мысли о Доменико с его консервной банкой и месивом из объедков Элизу замутило.
– Ну давай, смелее! Хоть кусочек. Ложку за дядю! – настаивала няня.
– Как же! Это скорее ложка за няню! – вмешался дядя Леопольдо. – Да оставьте же ее в покое! Иногда диета лучше, чем котлета.
Он взглянул на Элизу в надежде рассмешить ее своим стишком. Но Элиза уставилась в тарелку и кусала губы.
– Средневековые рыцари тоже проводили в посте и молитвах канун посвящения, – разглагольствовал дядя Казимиро. – Это называлось «бдение над оружием». Ночь напролет они стояли на коленях на голом полу, без еды и питья…
– Еще ты тут со своими средневековыми рыцарями! – возмутилась бабушка Мариучча. – Из-за вас она вообще сон потеряет. Золотце, тебе не о чем беспокоиться. Вот увидишь, новая учительница тебе очень понравится. А теперь иди спать. Няня принесет тебе стакан теплого молока с медом.
– Хочешь, я почитаю тебе главу из «Тайн черных джунглей»[3]? – примирительно предложил дядя Казимиро.
– Она отлично умеет читать сама. Не маленькая, – отрезал дядя Леопольдо.
У Элизы на ночном столике действительно лежала красивая книжка с картинками «Маленькая принцесса»[4] – Розальба дала почитать, – и каждый вечер она прочитывала из нее несколько страниц. Она как раз дошла до того, как Сара Крю обеднела и коварная директриса пансиона отправила ее жить на чердак. Элизе не терпелось узнать, что же дальше.
И она так зачиталась, что забыла о своих тревогах.
Глава четвертая, в которой две наши героини отважно встречают первый день учебы
– Ты волнуешься? – спросила бабушка Мариучча, когда они проходили через ворота в переполненный школьный двор. – Вот увидишь, все будет хорошо.
– По-моему, тебе уже пора! – сказала Элиза, которая стеснялась приходить в школу с бабушкой, как первоклашка. – Смотри! Вон Приска! Пойду ее догоню.
– Я с тобой, хочу поздороваться с синьорой Пунтони.
Вид у Приски был жалкий – банта не было, темные локоны растрепались, белый воротничок съехал, форма помялась, на носу красовалась клякса.
Ее мама, наоборот, была как всегда элегантна: прическа – волосок к волоску, безупречная помада, перчатки, туфли, сумочка и соломенная шляпка в тон к льняному розовому костюму.
Она поздоровалась с бабушкой Мариуччей.
– Не поверите, синьора Маффеи, с утра все было в порядке, но за несколько минут моя дочь умудрилась превратиться в совершеннейшую оборванку. Прямо не знаю, что с ней делать. На улицу стыдно выходить.
– Ты можешь идти на два шага впереди и делать вид, что со мной не знакома, – предложила Приска.
– Посмотрите на нее! Она еще шутит. Надеюсь, новая учительница – не такая тряпка, как синьорина Соле, и сможет тебя приструнить!
«Надеюсь, нет», – подумала Элиза. Приска нравилась ей ровно такой, как есть. Лучшей подругой, которую она ни на кого не променяет. Даже на Розальбу: такую милую, добрую и верную, что дядя Казимиро прозвал ее «верный Каммамури».
Приска, конечно, была Сандоканом, а Элиза долго колебалась между Янесом и Тремаль-Найком. В конце концов победил Тремаль – потому что у него была тигрица Дарма[5]. То есть в данном случае – старый, жирный и очень трусливый нянин кот Чиччо, который боялся даже мух. Случись ему оказаться в настоящих черных джунглях, он бы вскарабкался к Элизе на руки и ни за что бы оттуда не слез.
Толпа детей и родителей теснила их вверх по мраморной лестнице к главному входу.
– Ну, бабушка, уходи уже! – нетерпеливо умоляла Элиза.
– Иду-иду, – обиженно сказала бабушка Мариучча, – но за обедом расскажешь, какая она, эта новая учительница. И, пожалуйста, после уроков сразу домой, не застревай нигде по дороге.
Синьора Пунтони проводила обеих девочек в вестибюль, еле продравшись сквозь толпу. Школьники носились по коридорам в поисках своих классов, толкались, смеялись и громко окликали друг друга.
– Смотри! Там Марчелла! А вот Вивиана и Фернанда! Привет, Джулиа! – вопила Приска, замечая одноклассниц.
Здорово снова увидеть одноклассниц после каникул. Даже таких противных, как Звева и Алессандра. Казалось, что лето все стерло – ссоры, обиды, соперничество. И они уже не были «врагами».
Да, «врагами», потому что с первого класса между средним и правым рядом велась война. В среднем сидели Приска, Элиза, Розальба и их подружки. Они все хорошо учились, но были среди них довольно резвые и шумные, так что учительница Соле нежно звала их «мои Сорванцы». В конце концов так стали называть весь ряд. Правый ряд делили между собой те, кого Приска и Розальба окрестили Подлизы и Притворщицы: они вечно строили козни всем подряд, притворялись, разбалтывали чужие секреты и шпионили. Все, кроме ужасной Звевы Лопез Дель Рио, которая была слишком надменна для подобных интриг. Зато она была такой жестокой и властной, что ее соседка по первой парте Эмилия Дамиани постоянно ходила вся в синяках от ее щипков и тычков.
Левый ряд, не такой сплоченный и без признанных лидеров, обычно сохранял нейтралитет, за что и был прозван Крольчатником. Но в самых горячих схватках он примыкал к среднему. Не думайте, впрочем, что эта поддержка давала большое преимущество среднему ряду, потому что правый мог рассчитывать в случае надобности на более могущественного союзника в лице учительницы, обманутой коварным поведением Подлиз и Притворщиц.
Учительница – синьорина Соле, а не новая – не принимала всерьез стычки между своими ученицами. Она считала, что это нормально, и, со своей стороны, старалась быть справедливой, потому что была привязана к ним ко всем.
– Мне повезло, – говорила она коллегам. – У меня хороший класс. Все девочки порядочные, воспитанные, присмотренные. У меня с ними никаких проблем.
Хотя некоторые девочки были из очень небогатых семей, как дочка портнихи Луизелла или дочь сторожа Анна, в полдень все ходили есть домой, и никто не оставался на завтрак, который предоставлял самым бедным ученикам попечительский совет школы. Это тоже очень нравилось учительнице, которой не приходилось дежурить в шумной и вонючей столовой.
Неудивительно, что 4 «Г» славился как лучший женский класс школы, и поговаривали, что новая учительница согласилась перейти из школы «Благоговение» только при условии, что ей достанется именно этот 4-й класс, и никакой другой.
Сегодня в толпе ученицы 4 «Г» отличались от всех остальных школьников розовым бантом в голубой горошек. Правда, некоторые, как и Приска, не успели купить ленту.
Многие девочки пришли с мамами и с букетами в руках. «А вот и Подлизы готовятся заискивать перед новой училкой», – подумала Приска и поняла, что ничего не изменилось. Никакого перемирия не будет. Вражда вот-вот вспыхнет с новой силой. И она первой объявит войну.
– Подлизы! – крикнула Приска.
Одна из мам услышала ее и сказала дочери:
– Какая невоспитанная девочка. Кто это?
Синьора Пунтони побагровела.
– С ума сошла! Ты хоть знаешь, кто это? Жена судьи Панаро! От него зависит решение в процессе, который ведет твой отец!
Приска стерпела подзатыльник, даже не пикнув, потому что поняла, что на нее смотрят. Незачем всяким Подлизам знать, что она чувствует.
Вообще-то она очень волновалась. Чем ближе они подходили к классу, тем быстрее колотилось сердце. Она взяла Элизу за руку и приложила к своей груди. Бум-бум-бум…
– Перестань! Ты нарочно так делаешь, чтоб меня напугать, – возмутилась Элиза.
– М-да, для племянницы кардиолога ты ужасная невежда, – ответила подруга, – ты что, не помнишь, как синьорина Соле объясняла нам, что работа сердца, легких и желудка непроизвольна? Невозможно так делать нарочно.
В этот момент прибежала Розальба, за ней – старик в серой рубашке с ее портфелем в руках (вовсе не ее дедушка, как многие думали, а заведующий складом ее отца по имени синьор Пирас).
– Видали, я пришла вовремя?! Все, синьор Пирас, идите в магазин, – запыхавшись сказала Розальба, которая, как и Элиза, стеснялась, что ее провожают. Синьора Пираса не пришлось просить дважды. Он поставил портфель на землю и побежал подметать магазин опилками[6], ему надо было успеть к открытию.
Подруги так радостно обнялись, будто не виделись целое столетие, хотя два дня назад все втроем играли у Элизы. Они повернули за угол и наконец увидели ее, свою новую учительницу, которая поджидала их в глубине коридора в дверях старого класса.
