bannerbannerbanner
Русский всадник в парадигме власти

Бэлла Шапиро
Русский всадник в парадигме власти

Полная версия

1.2.4. ЦАРСКИЕ ЕЗДОВЫЕ ОДЕЖДЫ. ЧУГА И ФЕРЕЗЕЯ

Схожий с тегиляем покрой – удлиненные полы с боковыми разрезами, высокий воротник и короткие рукава – имела и чуга, еще одна разновидность одежды, предназначенной для верховой езды и ратной битвы. Однако, в отличие от тегиляя, у нее не было плотной простежки и в целом она была схожа с ездовым кафтаном, узким, с перехватом в талии390.

Застегивалась чуга на особые пуговицы – кляпыши, «кляпыши турские»391 и «кляпыши обделаны золотом волоченым»392. Пуговичные петли, завязки и кисти к ним делались в цвет нашивок393; на самых дорогих одеждах они унизывались жемчугом, как, например, на чугах Бориса Годунова394, который «мало воевал, но имел прекрасное вооружение»395.

Чуга чаще прочих ездовых одежд выделялась дорогими тканями и богатыми уборами. Ее пышное декоративное убранство отличает сложность техники и бесконечное разнообразие применяемых материалов. Одежды, украшенные жемчугом, золотом, канителью, бляшками, блестками и самоцветами, надевались по самым торжественным случаям, а в остальное время хранились в царских сокровищницах. Они были одной из самых ярких составляющих парадной жизни царской семьи и ее ближайшего круга.

В виде декора чуги выступали мужские съемные ожерелья различной дороговизны; у князя В. В. Голицына было ожерелье из 25 звеньев с алмазом на каждом, соединенных «малыми итальянскими зернами»396, а среди имущества новгородского воеводы М. И. Татищева значилось «ожерелье пристежное жемчюжное мужское, 5 шахматов снизано по отласу по червчату, у него 3 зерна»397.

Другим украшением ездовых одежд были металлические бляхи «аламы», крепившиеся на груди, плечах и спине. Так, царю Михаилу Федоровичу принадлежал «кафтан ездовой бархат червчат, с исподи космат; аламы в четырех местах, низаны жемчугом орлы: у орлов в грудех по изумруду, с канителью. Промеж аламов чепи низаны по бархату ж червчатому, с канителью»398. Аламы сочетались с круглыми или квадратными нашивками с жемчужным низаньем и шитьем канителью, которые также могли выступать самостоятельным декором399.

Именно жемчуг служил наиболее эффектным дополнением золота и традиционно выступал основным материалом для декорирования самых роскошных одежд; в русской культуре он традиционно ассоциировался с вещественным выражением высокого статуса. Декоративность жемчужных украшений, сама по себе немалая, еще более повышалась применением «живых репьев» – маленьких металлических зубчатых чашечек-«гнезд», в которые вставлялись жемчужные зерна или драгоценные камни. Репьи, закрепленные «на спнях», т. е. подвижно на миниатюрных золотых или серебряных стерженьках, от движения «качались, дрожали и тем производили еще больше блеску во всем уборе»400.

Среди драгоценных камней, которые использовались для отделки, встречались полудрагоценные, а также стекло и подделки под именем «простых камней» или «смазней» (наличие стекла – неблагородного, по современным меркам, материала – объясняется его высоким статусом в XVII столетии). Однако чаще всего задействовались рубины (под именем червчатых яхонтов), лалы (красные камни с окраской бледнее рубинов), изумруды («искры изумрудные») и сапфиры («яхонты лазоревые»)401.

Другим средством декорирования было золотное кружево, призванное усилить сияние одежд царей и царедворцев, и без того уже покрытых золотом, жемчугом и самоцветами. Стоит отметить, что кружево этого времени не столько плетеное (хотя оно встречается тоже), сколько тканое и кованое. В царских мастерских изготавливали необычайно эффектное кружево «низано жемчугом, орлы и звери по червчатому бархату» («звери» здесь – инроги, т. е. единороги); согласимся с коллегами, что это было «одно из искуснейших произведений мастериц Царицыной Мастерской палаты, замечательное по красоте композиции, по передаче форм и движений фигур животных. Моделировка деталей достигнута применением и тщательным подбором жемчуга разных размеров – от крупных горошин до крошечных зерен»402.

 

Особое место в сложной программе декора царских одежд принадлежит сюжетам гербового и геральдического характера, которые имели вполне конкретно понимаемую современниками символическую основу403. Это придавало ездовым одеждам особый статус, выделяя их из массы вещей, предназначенных для повседневного обихода царей и царедворцев.

Вот как выглядели такие сверхбогато украшенные чуги: «объярь по рудожелтой земле травы золоты, кружево и орлы и круги и на рукавах цепи низаны жемчугом»404 или «отлас золотной по червчатой земле, оксамичен; подпушка отлас по серебряной земле травы золоты; подкладка тафта зелена; круживо и чепи низаны жемчугом с канителью по вишневому бархаты; да на той же чюге на грудях и на плечах нашито четыре круга: в том числе два круга, в них низаны кресты и коруны с яхонты червчатыми и с изумруды; два ж круга, в них низаны орлы, в орлах в грудях по яхонтику червчатому в золотых гнездах, да под передним кругом две пугвицы обнизаны жемчугом»405.

Первая принадлежала царевичу Федору Алексеевичу, вторая – царю Алексею Михайловичу, который держал абсолютное первенство по количеству чуг в гардеробе и по роскоши их убранства. Так, в «Выходах государей царей…» за ним отмечено 40 простых чуг, две холодных и две теплые чуги, все сделанные из богатейших привозных материй. Большинство из них украшено канителью, «финифты», «каменьем» и жемчугом.

Стоит отметить, что в официальных церемониях среди царского гербового или геральдического наряда задействовались не только чуги, поскольку они были всего лишь «нарядом средним»: надевались на зипун и сверху покрывались ферезью или ферезеей. Эти верхние одежды также украшались символическими изображениями. Именно такие наряды были избраны царем Алексеем Михайловичем для военного смотра на Девичьем поле в 1653 г. (перед Русско-польской войной). Это: «чюга бархат червчат двоеморх с орлы»; «чюга, бархат зелен двоеморх с орлы»; «ферези ездовые, зуфь сизовая, подпушка атлас золотный, образцы низаны жемчугом львы да грифы, завязки золото с серебром»; «ферези ездовые, зуфь сизовая, образцы львы да грифы низаны жемчугом с канителью»; «ферези ездовые, зуфь брусничная, образцы львы да грифы низаны жемчугом»406.

В самых парадных случаях ездовые одежды дополнялись аксессуарами с аналогичными изображениями. Так, частью царского военного костюма, показанного на Девичьем поле, были «шапка бархат зелен двоеморх, окол соболий с запоны (в запоне орел)» и «рукавицы ролдужные, в запястье львы да грифы низано жемчугом по червчатому атласу, бахрома золотная со звездками, подложено тафтой двоеличной, шелк ал да бел»407. Военный смотр запомнился современникам прежде всего роскошью царских одежд, когда «подавалось платье одно утром до обеда и другое вечером после обеда. И то и другое блистало всем богатством и всею красотою, которыми в этом случае окружал себя молодой государь»408. Справедливо, что эти царские одежды заслуженно считаются апогеем костюмной роскоши XVII в.

Другим событием, к которому также полагались самые презентабельные одежды, был ежегодный Троицкий поход. Здесь даже царь Федор Алексеевич, который «не любил пышности ни в платье, ни в столе, ни в уборах»409, надевал чугу «объярь золотная по рудожелтой земле травы золотые с серебром, кружево низано жемчугом мелким (да на той же чуге на грудях и назади и на плечах нашиты 4 круги, по них низаны орлы жемчугом мелким, да в кругу ж в орлах по изумруду), испод пупчатый соболий»410.

К концу правления Федора Алексеевича гербовая расшивка ездовых одежд выходит из моды. Ей на смену приходят другие, более лаконичные формы декора. Но символические сюжеты не выходят из обращения: на протяжении всего XVII в. парадные царские одежды выполняются из тканей, где основными мотивами остаются орлы, грифоны и короны. Чаще всего это были золотные итальянские бархаты, «виницейские» или «флоренские».

Ездовые одежды, а среди них прежде всего чуги, выполненные из золотных тканей, были необыкновенным платьем, подчеркивающим особый статус владельца: не случайно «чюги турецкие золотные» упоминаются в описях не только личного имущества богатейших частных лиц, но и в описях государственной казны. Так, в Описи царской казны 1640 г. чуги перемежаются с платнами – не столько одеждами, сколько царскими регалиями, которые, составляя часть Большого наряда, символизировали царскую власть. Это турецкие (турские) чуги из золотного атласа разных цветов, преимущественно темно-красного, лазоревого и белого411.

Эффектные блестящие турецкие атласы поставлялись к московскому двору в довольно значительных объемах: здесь они высоко ценились благодаря яркой декоративности золотого фона и ярких чистых тонов крупного узора. Как уже отмечалось, такие ткани специально отбирались для изготовления царского парадного платья412. Торжественность парадных одеяний подчеркивалась плоскостностью и условностью орнаментации ткани, а также его специфической цветовой гаммой, состоящей преимущественно из оттенков красного, зеленого и желтого на золоте.

Особое место занимал турецкий текстиль с «хрущатым» узором из трех кругов или шаров, соединенных волнистыми полосками: он имел особенную семантику, несмотря на кажущуюся простоту. В Турции он символизировал власть и воинскую доблесть; этот смысл сохранялся и в Московии413.

Возвращаясь к чугам Романовых, стоит отметить чугу «з долгими рукавы», которая встречается среди ездовых одежд довольно редко, поскольку для чуги был более характерен укороченный рукав. Такова была, например, чуга «турская, с долгими рукавами, отлас золотной по лазоревой земле, обвода около золота серебряна; подпушка кутня жолта; подкладка кутня полосата», что упоминается в числе одежд царевича Алексея Михайловича414.

 

Именно в силу этих конструктивных особенностей дополнительными украшениями, характерными только для ездового костюмного комплекса, включающего в себя чугу, выступали рукава нижней одежды, зипуна, которые были хорошо видимы под широкими и короткими по локоть рукавами чуги. Так, у царя Алексея Михайловича, при котором пышность ездовых одежд достигла своего предела, был зипун «объярь серебрена травки золоты, старого дела, подкладка тафтяна светлозелена, подпушка камка червчата травная, пуговки обнизаны жемчюгом, у него обнизь бархат червчат двоеморх обнизано жемчюгом большим гурмыцким с изумруды, морхи обнизаны скатным жемчюгом мелким»415. Этот зипун был частью нарядов, выбранных царем для военного смотра на Девичьем поле летом 1653 г.

Именно для чуги изготавливались зипуны с рукавами из более богатой материи, нежели основная ткань; так, в гардеробе царя Алексея Михайловича был зипун со станом из алой тафты и с рукавами из серебряной объяри416.

В XVI столетии чуге предшествовал «кафтан с короткими рукавы». Так, «кафтан с короткими рукавы 30 пуговиц» числится в описи имущества Ивана IV417. «Кафтанец короткий», покроем схожий с чугой, в XVI в. «в ездовом платье занимает свое место постоянно»418. Так, 10 коротких бархатных кафтанцев «с золотом и с петлями» имелись в гардеробе Ивана IV419. Вероятно, оба названия обозначали одну и ту же одежду, судя по описи одного из таких кафтанцев: «Кафтан сделати с короткими рукавы, бархат венедитцкой зелен клетчат, круживо широко золото и серебро делано на проем. Пуговицы на него золоты с царевичевы Ивановы шубы, бархат бурской червчат да зелен с золотом и с серебром, круги к тому приделати, всего нашиты тритцеть»420.

Появление собственно чуги на Руси связывают с женитьбой Ивана IV на «черкас пятигорских девице»421 Марии Темрюковне в 1561 г. Вместе с княжной в Московию прибыли северокавказские щеголи, чьи традиционные чохи и послужили прототипом новой ездовой одежды422. Родство чуги и чохи подтверждается этимологически, как и их тюркское происхождение423.

Ранее высказывалась версия о происхождении чуги с Запада через польское посредничество424, что косвенно подтверждалось наличием чуг в гардеробе боярина Н. И. Романова – человека, известного предпочтением западноевропейской культуры всем прочим. Ему принадлежали четыре бархатные, одна суконная и одна камчатая чуга425. Но такое же или примерно такое же количество находилось в гардеробах и других влиятельных лиц государства. Шесть чуг было у царя Михаила Федоровича в 1630–1633 гг.426 Пять чуг числятся среди пожалованного царицей Евдокией Лукьяновной платья своему сыну царевичу Алексею Михайловичу427.

Интересно, что некоторое количество чуг имелось даже у малолетнего царевича Ивана Михайловича, умершего в возрасте пяти лет. Он владел обширным для своего возраста ездовым гардеробом, приспособленным к различным обстоятельствам и временам года: ему принадлежали чуги обычные, теплые и холодные, ездовой панахидный кафтан, ездовые ферези и ездовые шубы. Возможно, это изобилие было связано с тем, что царевича готовили к обряду «посажения на конь». После его смерти в 1639 г. детский ездовой гардероб бережно сохранялся; летом 1655 г. он был передан царевичу Алексею Алексеевичу, которому не исполнилось и полутора лет428.

Чуга из объяри429 «по серебреной земле, по ней травы золоты с серебром» принадлежала, согласно (посмертной?) описи его утвари и платья от 1682 г., царю-лошаднику Федору Алексеевичу; чуга была украшена серебряным же плетеным кружевом430. Известно, что царь Федор отличался более тонким вкусом, чем его предшественники, о чем свидетельствует и это платье, выполненное в деликатном, но весьма эффектном художественном стиле «серебром и золотом по серебру». Любителем объяри был царь Алексей Михайлович, которому принадлежали десятки объяринных одежд431.

При выборе одежд предпочтение отдавалось тканям, где золото выгодно подчеркивалось сочными густыми оттенками красного (прежде всего) и зеленого432. Такое цветовое сочетание придавало ткани парадный торжественный вид, как нельзя лучше отвечавший требованиям придворного церемониала. Так, из всех 36 золотных шуб царя Алексея Михайловича, только одну «шубу объярь зелена струи и травы золотые» он надевал на официальные выходы так часто, как только было возможно433.

Красно-зелено-золотая цветовая гамма была любима на Руси издавна. Так, в летописном свидетельстве под 1252 г. рассказывается о встрече князя Даниила Галицкого и его западных соседей: «…Беша бо кони в личинах и в хоярех (т. е. в попонах. – Б. Ш.) кожаных, и людье во ярыцех (в латах. – Б. Ш.), и бе полков его светлость велика от оружья блистающася; сам же еха подле короля, по обычаю Руску, и бе конь под ним дивлению подобен и седло от злата жьжена и стрелы и сабля златом украшена иными хитростьми, яко же дивитися, кожюх же оловира Грецького и круживы златыми плоскоми ошит и сапози зеленого хъза шити золотом»434.

«Оловиры грецкие», т. е. византийские пурпурные шелка, были известны в княжеско-боярской среде с еще более ранних времен435. Красный цвет бытовал в древнерусской одежде во множестве оттенков436. При этом существовала определенная избирательность красок: первым после золота выбирали червчатый (темно-красный), затем алый (светло-красный) и только после всех красных шел зеленый.

Высокая стоимость привозного текстиля, который даже в царском быту понимался как значительная ценность, стала причиной его долговременного и многократного использования, в том числе посредством так называемого «второго кроя» вещей обветшалых или вышедших из употребления. Второпокройные одежды, сделанные из драгоценных привозных тканей, встречались довольно часто437. Так, в 1634 г. и в 1637 г. чуги царя Михаила Федоровича «участок по зеленой земле» и «бархат золотной червчат» переделывались в платна438, а его же опашень «отлас турской золотной по червчатой земле с розными шолки» был сделан из турского платна439. У царя Алексея Михайловича был «опошень объярь по рудожелтой земле травы золоты и серебряны»440, перекроенный из его же шубы. Царь выезжал на военный смотр в нарядной чуге «атлас червчат, нашивка жемчужная широкая»441, украшенной пуговицами, снятыми с его атласной шубы. Царь Иван IV велел сделать себе «кафтан с короткими рукавы»442, снабдив его золотыми пуговицами, снятыми с шубы царевича Ивана Ивановича.

Случалось, что поводом для переделки становилась смерть прежнего владельца. Так, после кончины Михаила Федоровича в сентябре 1646 г. из его ездовых кафтанов были сделаны чуги для нового царя443. Эта практика не была особенностью XVII в.; сохранилось указание изготовить для Ивана IV одежду «из Царевичевского Иванова спорка бархат Венедицкой на бели шолк лазорев рыт, шити и оксамитити золотом и серебром от летнего от 21‐го наряду»444.

Кроме того, одежды, выполненные из дорогих тканей, передавались в монастыри в качестве заупокойного вклада в поминовение души новопреставленного раба Божия. Практика вкладов по душе была обыкновенной, для чего из имущества покойного выделялась его часть на помин. Ездовые одежды, находясь среди таких вкладов, почти неизменно дополнялись верховыми или, реже, упряжными лошадьми. Ездовые одежды также были частью вкладов, которые образно можно назвать «воинскими»445.

Отметим, что в дарах и вкладах XVII в. чуга сменила терлик, так как он вышел из круга статусного потребления. Сама чуга, пробыв при московском дворе более столетия, выходит из моды во время правления царя Федора Алексеевича; ей на смену пришли другие, более удобные формы.

Все перечисленные виды одежды – терлик, тегиляй, чуга и кафтан – относились к разряду среднего платья446. Поверх них надевали верхние ездовые одежды, которыми были чаще всего ездовые ферязи (ферези), представляющие более объемную разновидность ездового кафтана447. Главное отличие ездовой ферязи от простой состояло в ее богатом уборе, поскольку одежды, предназначенные для выезда, всегда украшались более богато. Нам известны прежде всего ездовые ферязи Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, в чьем гардеробе их было достаточно; при Федоре Алексеевиче ездовые ферязи вышли из употребления.

Постепенная трансформация ездовой ферязи в сторону увеличения в объеме и, особенно, в ширине подола, необходимая для свободы движения в многослойной одежде, привела к выделению на основе ферязи ее особой формы, которая получила название ферезеи. Объемная и пышно украшенная, она надевалась поверх всех прочих одежд. Ее появление относят ко времени правления царя Алексея Михайловича, когда она получила значение очередной придворной униформы. В 1648 г. ферезея известна как одежда для стольников; в кроильных книгах она появляется с октября 1654 г., в «Выходах государей царей…» – с сентября 1659 г.448

Мода на ферезею продержалась не одно десятилетие: даже у Федора Алексеевича насчитывалось 27 обычных ферезей, 9 теплых и 10 холодных ферезей449. Самой эффектной, очевидно, была ферезея из золотного венецианского бархата, затканного изображениями орлов450.

«Все, что было наиболее ценного и изысканного в области ткацкого производства Запада и Востока, можно найти в описях царского платья», – подводит итог М. Н. Левинсон-Нечаева, анализируя одежду и текстиль позднего русского средневековья451. Особенности одежды, выполненной из золотного текстиля, – благородство цвета, торжественность крупного геральдического рисунка – как нельзя лучше отвечали требованиям царского парадного конного выезда. Драгоценные, как в прямом, так и в переносном смысле, одежды царя и его свиты, служили одним из наиважнейших средств демонстрации силы государства и его правителя, способствовали выстраиванию иерархии власти, выступая как еще одна форма ее представления в вещном мире.

1.2.5. МОСКОВСКИЕ «АМАЗОНКИ»

Многие обычаи московского двора позднего русского средневековья относятся к числу вопросов, где реальные события в той или иной степени искажены мифологизированным толкованием. Одним из таких моментов русской средневековой истории является женский конный конвой, бытовавший при московском дворе452.

Женская верховая езда в мужском седле была характерной приметой повседневности второй половины XVI столетия: об этом сообщают источники 1557–1558 гг.453 и 1568–1569 гг.454 Иностранцы, побывавшие в России в первой половине XVII в., отмечали, что в это время при московском дворе появляется своеобразная конная стража, состоящая исключительно из женщин. Эти «амазонки» числом от 24 до 100 сопровождали только женскую половину царской семьи «для их береженья»455. Исследователи разных лет усматривали в этом как приверженность к старине, к обычаям XVI в.456, так и попытки придать больше пышности государственному церемониалу457.

Действительно, царские выезды этого времени были внушительны, и выезды царицы превосходили выезды царя по многочисленности и разнообразию свиты. Здесь добавлялись особенные составляющие, боярыни и прислужницы, в числе которых была и женская конная стража. Как правило, такое сложносоставное окружение сопутствовало царице только при особо торжественных, дальних поездках. Обыкновенные выезды в пределах города и ближайшего пригорода совершались упрощенным порядком: в этом случае царицу сопровождали только мужчины ее ближайшего круга, дворяне и боярские дети. Свидетелем такого «малого» выезда в 1585 г. был гданьский монах-путешественник Мартин Груневег458. Придворные «амазонки» в таких выездах не участвовали.

Самыми пышными царскими выездами были годовые (ежегодные) богомолья; в царской семье они одновременно исполняли роль главных годовых парадных женских выездов и совместных семейных. Выезжали, главным образом, к Троице (в Троице-Сергиев монастырь)459, царь и царица каждый собственным конным поездом. В сложной системе государственного церемониала именно эти выезды имели смысл «торжественного свидетельства Царского благочестия»460, что служило к оформлению не только сакрального образа монарха, но и сакрального пространства вокруг него.

Конная женская стража стала неотъемлемой частью впечатляющей процессии, ежегодно тянувшейся к Троице, о чем сохранились множественные свидетельства современников. Самые ранние относятся к рубежу XVI–XVII вв. 1600 годом датируется рассказ английского дипломата В. Парри; он свидетельствует о наличии в штате царицы Марии Годуновой прислужниц, одетых для верховой езды461. Выезд с их участием описан очевидцами Троицкого поезда Бориса Годунова и его супруги 6 октября 1602 г. Богомолье было приурочено к предстоящей свадьбе их дочери с датским принцем, «да благословит Небо союз Ксении с Иоанном»462. Иностранцы, зафиксировавшие и передавшие обстоятельства этого выезда, представляли датское посольство, сопровождавшее жениха Ксении Годуновой. Говорили, что этот выезд был одним из самых богатых богомольных выездов столетия. Приведем описание этой исключительной по своему блеску процессии463.

Появление царя предварялось шестью сотнями вооруженных всадников; за ними вели в поводу 25 роскошно убранных заводных лошадей, часть их которых была покрыта леопардовыми шкурами. Позади шествовали рыжие лошади, убранные алым бархатом; лошади в таком же уборе, но светло-серые, везли царскую вызолоченную карету, ехавшую следом. За царской каретой ехал верхом тринадцатилетний царевич Федор, одетый в парчу; его окружала плотная толпа из бояр и дворян. За толпой тянулись десятки повозок, где размещались придворные и царское имущество. Далее ехали многочисленные конные дворяне и стрельцы; последние вели в поводу еще 40 заводных серых в яблоках лошадей. Следом, на серых лошадях в алом бархате, ехали бояре. Наконец, «…следовала царица в золоченой повозке с небом из алого бархата, и против нее в повозке сидели две боярыни. Повозка ее была запряжена десятью очень красивыми серыми лошадьми. За нею следовала царевна [Ксения], ехавшая также в золоченой повозке с небом из оранжевого бархата… Повозка ее была запряжена восемью красивыми серыми лошадьми. Как кругом царицыной, так и кругом царевниной повозки бежала большая толпа бояр. За повозкою царевны ехало верхом 36 боярынь, все замужние, одетые в красное, все в белых войлочных шляпах с широкими полями и красными повязками вокруг шляпы и с белою [фатою, закрывавшей] рот. Сидели они на лошадях по-мужски. За ними следовало большое множество повозок…»464

Присутствие женского отряда, ехавшего попарно «верхами на иноходцах»465, отмечают и другие свидетели этого выезда: «все горничные женщины ехали верхом, как мужчины: на головах у них были белоснежные шапки, подбитые телесного цвета тафтой, с желтыми шелковыми лентами, на них золотые пуговки, к которым придеты были кисти, падавшие на плеча. Лица у женщин закрывались белыми покрывалами до самого рта, а одеты они были в длинные платья и желтые сапоги. Каждая ехала на белой лошади, а всех таких ехавших, одна возле другой, женщин было 24»466.

О выезде Марины Мнишек, состоявшемся, очевидно, в мае 1606 г., пишет французский наемник на русской службе капитан Жак Маржерет: «изрядное число женщин следует за ее каретой, сидя верхом по-мужски»467. Вероятно, таким же порядком выезжала и Мария Шуйская: в ее гардеробе отмечены особенные головные уборы, предназначенные только для дальней дороги468. Судя по всему, это были последние выезды с «амазонками», и последующие политические события надолго приостановили бытование чина торжественного выезда царицы.

Достоверных сведений о женской верховой езде в мужском седле в XVI–XVII вв. ничтожно мало. Очень немногое мы можем узнать, сопоставляя официальные документы и исторический нарратив. Иллюстративный материал ограничен двумя изображениями. Первое – миниатюра из Лаптевского тома Лицевого летописного свода, изображающая конную свиту вдовы Юрия Долгорукого с детьми при поездке в Константинополь469. Миниатюра выполнена придворными художниками Ивана IV470. Всадница на миниатюре выделяется специфической широкополой шляпой471, надетой на убрус. Аналогичный головной убор представлен на поясном изображении женщины, которое было опубликовано И. Е. Забелиным как шляпа для защиты от солнца и дождя, известная в древнерусском женском костюме с XVI в.472

Свидетельства современников позволяют очертить особенности такой шляпы довольно полно. Она имела широкие круглые поля и круглую тулью; цвет ее всегда был белым, а материалом для изготовления был войлок473. Шляпа называлась «походная»474, или «земская»475; несмотря на прозаическое название, она убиралась роскошным декором. Отличительной ее чертой были висящие длинные кисти476. Эти кисти сравнивались с украшениями венцов: «венец с кистьми низан жемчугом, что бывает у боярынь на походных шляпах»477. Думается, что они могут быть охарактеризованы как рясна478.

Шляпа снабжалась длинными шнурами из цветного яркого материала479. Эффектным дополнением головного убора была белая фата, висевшая как «шелковая повязка вокруг шеи»480. В походе она закрывала нижнюю часть лица481, защищая его от загара и дорожной пыли, поднимаемой копытами лошадей поезда. Эта деталь была необходимой частью экипировки, поскольку белые румяные лица считались своеобразной «визитной карточкой» московских амазонок. Так, Олеарий сообщал о группе из «36 нарумяненных девиц, которые ехали на лошади по-мужски»482, ему вторят и другие современники483. Говорили, что «в Москве не считается зазорным румянить и белить лица, и самые знатные – и мужчины, и женщины – раскрашиваются, и даже сам Великий князь»484. Эта особенность воспринималась как национальный обычай485. Подтверждение того, что косметика входила в число предметов первой необходимости, мы находим в письме царицы Евдокии Лукьяновны, написанном вскоре после свадьбы. Здесь перечисляются подарки, сделанные молодой царицей сестре; среди обыкновенных для женщин ее круга шелков, серебра и золота, одежд и украшений указаны два фунта белил486.

Возвращаясь к походным шляпам, отметим, что современники однозначно связывали их с одеждами особого сопровождения царицы: «шла царица… Ее сопровождали до шестидесяти очень красивых женщин… Вся их одежда была обильно унизана жемчугом, искусно обделанным; на голове они имели белые шляпы, с большими лентами кругом, унизанными жемчугом. Мы никогда не видывали, чтобы женщины в этой стране носили шляпы, кроме только этих дам», – отмечали очевидцы487.

Именно такие шляпы появляются в гардеробе царской невесты Евдокии Стрешневой 4 февраля 1626 г., за день до свадьбы: «шляпочному мастеру Оське Жукову от царицыных осьми шляп за дело, рубль 26 алтын 5 деньги»488. Другой источник сообщает о семи шляпах489. Шнуры к этим шляпам были весьма примечательны: «по отласу по червчатому низан жемчугом большим с канителью, в нем запоны золотые с алмазы и с яхонты и с изумруды; промеж запон, и сверху и с исподи, в гнездах каменье яхонты и лалы и изумруды»; «по отласу по червчатому низан жемчугом большим с канителью, а в нем запоны золоты, в запонах каменье алмазы и яхонты и изумруды и бирюзы; промеж запон, и сверх и с исподи, в гнездах яхонты и изумруды»; «по цке серебряной золоченой низан жемчугом, в нем 4 запоны золоты с финифты и с каменьи с алмазы и с яхонты и с изумруды; меж запан три изумруда»490.

Царице Марии Шуйской принадлежали «шестеры снуры с кистьми шиты золотом и серебром с шолки; 4 снуры шиты по белой тафте розными шолки, на концех кисти шолк червчат. Снур шляпочной делан картунелью и трунцалы с жемчуги, подложен тафтою зеленою, 4 кружива снурных, 2 низаны жемчугом, а 2 шиты золотом и серебром, 2 фуника от снур низаны жемчугом»491.

Особого платья, приспособленного для верховой езды, московские женщины не знали. Специализированная женская одежда для верховой езды в это время только начинает свое формирование: одним из первых примеров стало черное атласное платье для конной охоты королевы-консорта Англии Елизаветы Йоркской (1502). Немногие образцы середины XVI в. представляли собой адаптированное дорожное платье492. Уже тогда этот вид одежды оформлялся в мужском стиле; самые смелые дополняли юбку бриджами. Под названием «калесоны» они, по легенде, были введены в женский обиход Екатериной Медичи493.

Эта мода была поддержана не всеми. Так, Елизавета I Тюдор до самых преклонных лет выезжала в парадном придворном одеянии494. Мы можем только предположить, что ее платья могли быть несколько упрощены для большей свободы движения. Именно в таком ключе было решено «охотничье» платье Изабеллы Португальской: сохраняя все признаки актуальной моды, оно имело облегченные рукава, укороченную длину и минимум декора495.

С 1630–1640‐х гг., с ростом популярности конной охоты, специально приспособленная для этого занятия женская одежда встречается все чаще, и в женском гардеробе появляется понятие «костюм для верховой езды» (riding habit). Еще более частые упоминания относятся ко второй половине XVII в.496 Эта одежда представляла собой модное платье с заимствованиями из мужского военного и охотничьего гардероба. В частности, с 1660‐х гг. активно задействуется модная новинка – мужской редингот497. Прекрасные охотницы переняли у кавалеров парики и головные уборы – широкополые шляпы, а позднее – треуголки, декорированные галуном и плюмажем498. С конца XVII в. при конной езде женщины эпизодически пользуются не только отдельными деталями, но и полным мужским гардеробом499.

390Рабинович М. Г. Одежда русских XIII–XVII вв. С. 74.
391Платье, оружие, ратный доспех и конский прибор царя Бориса Федоровича Годунова 1589 года // Савваитов П. И. Описание старинных царских утварей, одежд, оружия… СПб., 1865. С. 17–18.
392Платье, головной и спальный уборы царицы Евдокии Лукьяновны 1642 года // Там же. С. 116; Опись царской казны… С. 89.
393Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни… С. 66.
394Платье, оружие, ратный доспех и конский прибор царя Бориса Федоровича Годунова 1589 года // Савваитов П. И. Описание старинных царских утварей, одежд, оружия… СПб., 1865. С. 17.
395Михайлова И. Б. Великолепный «косматый», «рытый», «петливатый»: бархат в средневековой Европе // Теория моды: одежда, тело, культура. 2012. № 25. С. 91.
396Бакланова Н. А. Привозные товары в Московском государстве во второй половине XVII в. С. 93.
397Опись и продажа с публичного торга оставшегося имения по убиении народом обвиненного в измене Михайлы Татищева // Временник императорского Московского общества истории и древностей российских. 1850. № 8. С. 36.
398Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг… Вып. 1. С. 191.
399Нашивками также назывались завязки с кистями-ворворками или висячие петли и пуговицы. Есть мнение, что в XVI столетии кафтаны застегивались чаще завязками, чем пуговицами, а впоследствии завязки вышли из употребления. См.: Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни… С. 66. Рассмотрение конкретных одежд показывает, что это не совсем так: например, в ездовом гардеробе Алексея Михайловича находилось достаточное количество одежд с завязками. Среди них приведем только несколько ездовых ферезей: «ферези ездовые, сукно вишнево с завяски»; «ферези ездовые, зуфь малинова, завяски шолк зелен с золотом»; «ферези ездовые, зуфь бела, подпушка участок золотной с червчатым да с зеленым шолком, обрасцы низаны жемчюгом с каменьем по чорному бархату, завяски и кисти золотныя, ворворки болшой жемчюг»; «ферези ездовые, зуфь вишнева, подпушка камка кизылбашская по золотной земле травы серебрены с разными шолки, кружево кованое золотное, образцы низаны жемчугом с канителью, завязки шелк зелен с золотом»; «ферези ездовые, зуфь червчата, подпушка участок золотный с червчатым да с зеленым шелком, образцы низаны жемчугом с каменьем, завязки серебряные, ворворки большой жемчуг» и др. См.: Строев П. М. Выходы государей царей… С. 208, 245, 285–289.
400Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. М., 1869. С. 589.
401Бакланова Н. А. Привозные товары в Московском государстве во второй половине XVII в. С. 91–92. Так, зимой 1613/14 гг. «в верх к государыне иноке Марфе Ивановне в хоромы отпущено 16-ть камней, яхонтов лазоревых больших <…> а вставливати те каменья в гнезда в круживо Государю». См.: Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг… Вып. 1. С. 106.
402Левинсон-Нечаева М. Н. Одежда и ткани XVI–XVII веков. С. 358. XVII век в России стал «золотым веком» декоративной отделки. Именно в это время в царских мастерских создавались шедевры золотного шитья и кружева, жемчужного низанья. В работах русских мастериц жемчуг и тонкая золотая проволока сочетались с «бганью» – с золотыми, серебряными или мишурными блестками, «звездками» и «плащиками», которые делались «выпуклые или плоские, резные, чеканные, с чернью или эмалью», с драгоценными каменьями и с другими декоративными включениями: с птичьим пухом, перьями и мехом горностая. Такие работы были отличительной чертой русских мастериц, так как в иноземных школах многие из перечисленных материалов не применялись. См.: Вишневская И. И. Жемчужное шитье на Руси. С. 12–14; Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… С. 665; Шабельская Н. Л. Материалы и технические приемы в древнерусском шитье // Вопросы реставрации: сборник Центральных государственных реставрационных мастерских. Вып. 1. М., 1926. С. 123; Шапиро Б. Л. Жемчужный чепрак второй половины XVII в. С. 21–27.
403Традиционно ими выступали фигуры ездеца и четырех животных: грифона, орла, единорога и льва, которых следует рассматривать в качестве единой символической системы. Изображение льва в ездовых одеждах обыкновенно встречается в виде пуговиц «львовы главы» и «львы золоты с бирюзами», но не в расшивке. См.: Шапиро Б. Л. Гербовое и геральдическое в мужской ездовой одежде XVII века // История: факты и символы. 2017. № 4 (13). С. 123.
404Строев П. М. Выходы государей царей… С. 608.
405Платье и некоторые вещи царя Алексея Михайловича 1676 года / Платье, оружие, ратный доспех и конский прибор царя Бориса Федоровича Годунова 1589 года // Савваитов П. И. Описание старинных царских утварей, одежд, оружия… СПб., 1865. С. 69–70.
406Строев П. М. Выходы государей царей… С. 285, 287, 290, 293, 295.
407Там же. С. 286, 293.
408Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2014. С. 1030.
409Берх В. Н. Царствование царя Федора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. 1. СПб.: Тип. Х. Гинце, 1834. С. 112.
410Строев П. М. Выходы государей царей…С. 606.
411Опись царской казны… С. 85–86.
412Особенность турецкого текстиля – крупный размер раппорта (это особенно характерно для XV–XVI вв.). См.: Вишневская И. И. Драгоценные ткани при дворе царя Ивана Грозного // Материалы конференции «Московский кремль в эпоху Ивана Грозного». М., 2007. С. 64. Турецкие золотные ткани были несколько грубее иранских; качеством они уступали и западноевропейским, но были более эффектны внешне.
413Шапиро Б. Л. Золото и золотные ткани… С. 73. Из турецкой серебряной объяри XVI в. с таким рисунком был изготовлен покров на раку князя М. В. Скопина-Шуйского. См.: Вишневская И. И. Драгоценные ткани. Сокровища Оружейной палаты. С. 64–65. В государевой казне числилась «камка бурская на червце шолк лазорев-бел-багров с золотом, розвода и кружечки». Возможно, орнамент и его символика были заимствованы иранскими ткачами; известно, что русскому царю «кизылбаского Аббаса шаха купец челом ударил: кафтан азямской, камка кизылбаская на празелени шолк бел, ал, рудожолт, кружечки золоты, стеган на бумаге, подпушен тафтой». Приходо-расходные книги Казенного приказа. Записные книги Московского стола / РИБ. Т. 9. СПб., 1884. С. 25.
414Платье, головной и спальный уборы царицы Евдокии Лукьяновны 1642 года. С. 116.
415Строев П. М. Выходы государей царей… С. 285.
416Там же. С. 504.
417Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… Т. 1. Ч. 2. М., 1915. С. 845.
418Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2014. С. 1042.
419Домашнее имущество царя Ивана Васильевича Грозного по исполной описи, составленной из списков 90 и 91 годов XVI века // Бартенев С. П. Московский Кремль в старину и теперь. Кн. 2. С. 199.
420Опись домашнему имуществу царя Ивана Васильевича… С. 14.
421Богуславский В. В. Славянская энциклопедия. XVII век. Т. 1. A–M. М., 2004. С. 698.
422Рабинович М. Г. Одежда русских XIII–XVII вв. С. 74.
423Добродомов И. Г. Акцентологическая характеристика булгаризмов в славянских языках // СТ. 1979. № 5. С. 18; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 4. М., 1987. С. 373.
424Добродомов И. Г. Акцентологическая характеристика булгаризмов в славянских языках. С. 18.
425Роспись всяким вещам, деньгам и запасам, что осталось по смерти боярина Никиты Ивановича Романова // ЧОИДР. 1887. № 3. С. 57–58, 113.
426Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2014. С. 1017.
427Платье, головной и спальный уборы царицы Евдокии Лукьяновны 1642 года. С. 116–117.
428Опись платья и книг царевича Ивана Михайловича // Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 1915. С. 593–594.
429Все сорта объяри имели богатый узор и яркий блеск – «ярь», который обусловил русское название ткани. При московском дворе объярь применялась весьма широко; из нее изготавливали средние и верхние праздничные и парадные одежды для знати.
430Царская утварь и платье царя Федора Алексеевича 1682 года // Савваитов П. И. Описание старинных царских утварей, одежд, оружия… СПб., 1865. С. 86.
431В их числе можно назвать роскошную шубу «объярь зелена струей золотой и травы золоты ж, круживо серебреное, испод черева лисьи, нашивка серебрена, пуговицы серебрены ж золочены с финифты на шишковое дело»; ее царь надевал чаще других. См.: Шапиро Б. Л. Золото и золотные ткани… С. 77.
432Пчелов Е. В. Символика даров семье Кучума. С. 246.
433Строев П. М. Выходы государей царей… С. 147, 150, 174, 198, 219 и др.
434Галицко-Волынская летопись: Текст. Комментарий. Исследование. СПб., 2005. С. 122.
435Фехнер М. В. Шелковые ткани в средневековой Восточной Европе // СА. 1982. №. 2. С. 64.
436Среди которых чаще прочих называли алый, жаркий, огненный, багряный и красно-багровый, мясной, брусничный, малиновый, вишневый и темно-вишневый, маковый и темно-маковый.
437Не в последнюю очередь потому, что одежды XVI–XVII вв. имели общую «прямокройную» конструкцию.
438Строев П. М. Выходы государей царей… С. 30, 48.
439Платье царя Михаила Федоровича 1629 года // Савваитов П. И. Описание старинных царских утварей, одежд, оружия… СПб., 1865. С. 48–49.
440Строев П. М. Выходы государей царей… С. 595.
441Там же. С. 289.
442Опись домашнему имуществу царя Ивана Васильевича… С. 14.
443Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2014. С. 988.
444Опись домашнему имуществу царя Ивана Васильевича… С. 19.
445Приложение 1.
446Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни… С. 66.
447Забелин И. Е. Домашний быт русских царей… М., 2014. С. 983.
448Там же. С. 983.
449Приложение 2.
450Строев П. М. Выходы государей царей… С. 675.
451Левинсон-Нечаева М. Н. Одежда и ткани XVI–XVII веков. С. 336. Вот что пишет художник И. Я. Билибин: «Сказочную красоту являла вся эта смесь золотных и разноцветных тканей, свезенных и с востока, и с юга, и с запада, и все это объединялось в одном общем спокойном покрое русского платья». См.: Билибин И. Я. Несколько слов о русской одежде в XVI и XVII вв. // Старые годы. 1909. Июль – сентябрь. С. 456.
452Шапиро Б. Л. «Амазонки» при московском дворе: седельный сбор и костюм // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2019. № 2 (76). С. 35–44.
453Описание России неизвестного англичанина, служившего зиму 57–58 годов при царском дворе / Известия англичан о России во второй половине XVI в. // ЧОИДР. 1884. № 4. С. 28
454Турбервилль Дж. Стихотворные послания-памфлеты из России XVI века // Горсей Дж. Записки о России. С. 260.
455Забелин И. Е. Троицкие походы русских царей. С. 6.
456Кириллова Л. П. Царский выезд в XVII столетии // Наше наследие. 1997. № 42. С. 108.
457Забелин И. Е. Троицкие походы русских царей. С. 12; Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. М., 2014. С. 395.
458Груневег М. Записки о торговой поездке в Москву в 1584–1585 гг. С. 234.
459Кроме Троицы, царская семья посещала Страстной, Новодевичий и Новоспасский монастыри и другие пригородные и загородные монастыри и подворья. Сохранилось описание выезда в храм села Покровского, оставленное немецким путешественником и географом А. Олеарием: «Его царское величество со своими боярами, князьями и солдатами, то есть в общем со свитою человек в 1000, отправился с полмили от города на паломничество в какую-то церковь. Великий князь ехал один с кнутом в руке; за ним ехали бояре и князья, по 10 в ряд, представляя великолепное зрелище. Далее следовали великая княгиня с молодым князем и княжною в деревянной, разукрашенной резьбою, сверху обтянутой красным сукном, а с боков желтою тафтою – большой повозке, которую везли 16 белых лошадей. За нею следовал женский штат царицы в двадцати двух деревянных повозках, выкрашенных в зеленый цвет и также обтянутых красным сукном, как была обтянута и конская упряжь… С боков шли более 100 стрельцов». См.: Олеарий А. Описание путешествия… С. 63.
460Цит. по: Седов П. В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века. СПб., 2006. С. 184.
461Парри В. Проезд чрез Россию персидского посольства в 1599–1600 гг. С. 8–9.
462Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 3. Т. XI. СПб., 1845. Стб. 31.
463Еще более блестящим называли выезд 1675 г., где традиционный поезд был дополнен сопровождающими его знаменосцами, пушками с канонирами, скороходами и музыкантами (трубачами и барабанщиками). В выезде также участвовали иноземные посланники. Охрана поезда составляла 14 000 воинов без учета ветеранов пехоты, стрельцов, конных стрелков, копейщиков, секироносцев и оруженосцев. В процессии принимали участие и царские дети, для выездов которых, по уже оформившейся традиции, при русском дворе держали малорослых лошадок. См.: Лизек А. Сказание Адольфа Лизека о посольстве от императора Римского… С. 363–364. Тем не менее высказывалось мнение, согласно которому в Московии конные церемонии религиозного характера занимали малое место; при этом богомольные выезды не относили к религиозным. См.: Денисова М. М. Конюшенная казна. С. 300.
464Гюльденстиерне А. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса… С. 26–27.
465Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. С. 36.
466[Вебер И., Лунд М. И.] Подлинное известие о русском и московском путешествии… С. 16.
467Маржерет Ж. Состояние Российской империи. С. 136.
468Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… М., 2014. С. 604.
469Жилина Н. В. Русский женский головной убор XV–XVII вв. // ЭО. 2013. № 4. С. 164–165; Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история. Т. 2. М., 2009. С. 353; Перхавко В. Б., Пчелов Е. В., Сухарев Ю. В. Князья и княгини русской земли IX–XVI вв. М., 2002. С. 198.
470Изображения головных уборов в Своде не испытали влияния иконописи и могут считаться достоверными. См.: Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944. С. 101, 111.
471Из всего многообразия головных уборов именно шляпы (а не шапки) предназначались для верховой езды, о чем косвенно говорит то, что походные шляпы числились не только по описям имущества цариц, но и по Описям Конюшенного приказа. См.: Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг… Вып. 2. С. 503.
472Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… М., 1869. Таб. IV, VI.
473Гваньини А. Описание Московии. С. 87; Гюльденстиерне А. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса… С. 26; Маржерет Ж. Состояние Российской империи. С. 136; Олеарий А. Описание путешествия… С. 138. Белый войлок был обыкновенным материалом для изготовления головных уборов.
474Роспись всяким вещам, деньгам и запасам, что осталось по смерти боярина Никиты… С. 4.
475Флетчер Дж. О государстве русском… С. 126.
476[Вебер И., Лунд М. И.] Подлинное известие о русском и московском путешествии… С. 16.
477Роспись всяким вещам, деньгам и запасам, что осталось по смерти боярина Никиты… С. 4.
478Жилина Н. В. Русский женский головной убор XV–XVII вв. С. 169.
479Олеарий А. Описание путешествия… С. 138; Флетчер Дж. О государстве русском… С. 126.
480Коллинс С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. Сочинение Самуила Коллинса, который девять лет провел при Дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича // ЧОИДР. 1846. № 1. С. 20.
481Гюльденстиерне А. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса… С. 26.
482Олеарий А. Описание путешествия… С. 138.
483Карлейль Ч. Описание Московии при реляциях гр. Карлейля // Историческая библиотека. 1879. № 5. С. 17; Майерберг А. Путешествие в Московию… С. 84; Маржерет Ж. Состояние Российской империи. С. 136.
484Груневег М. Записки о торговой поездке в Москву в 1584–1585 гг. С. 20.
485Шамин С. М. Мода в России последней четверти XVII столетия // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2005. № 1. С. 37.
486Письмо царицы Евдокии Лукьяновны к ее сестре Федосье Лукьяновне Стрешневой // Временник императорского общества истории и древностей российских. 1849. № 1. С. 15.
487Парри В. Проезд чрез Россию персидского посольства в 1599–1600 гг. С. 8–9.
488Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг… Вып. 1. С. 244.
489Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… М., 2014. С. 604.
490Платье, головной и спальный уборы царицы Евдокии Лукьяновны 1642 года. С. 122.
491Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… М., 2014. С. 604.
492Mackay-Smith А., Druesedow J. R., Ryder T. Man and the Horse: An Illustrated History of Equestrian Apparel. New York, 1987. P. 60.
493Мерцалова М. Н. Костюм разных времен и народов. Т. 2. М.; СПб., 2001. С. 69; Arnold J. Dashing Amazons: The Development of Women’s Riding Dress, c. 1500–1900 // Haye A. Defining Dress: Dress as Object, Meaning and Identity. Manchester, 1999. P. 11.
494Longrigg R. The history of foxhunting. London, 1975. P. 39; Womack M. Sport as Symbol: Images of the Athlete in Art, Literature and Song. Jefferson, 2012. P. 51.
495Шапиро Б. Л. «Одежды Дианы»: женский костюм для конной охоты в западноевропейской культуре Нового времени // Мода и дизайн: исторический опыт – новые технологии. СПб., 2016. С. 35–39.
496Mackay-Smith А., Druesedow J. R., Ryder T. Man and the Horse… Р. 61.
497Waugh N. The cut of women’s clothes, 1600–1930. New York, 1968. P. 31.
498Arnold J. Dashing Amazons. P. 16; Owen R. Art of Side-saddle: History, Showing, Etiquette. London, 1984. P. 98.
499Ewing E. Women in Uniform: through the centuries. London, 1975. P. 28–30; Owen R. Art of Side-saddle. P. 98.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38 
Рейтинг@Mail.ru