Чингиз Абдуллаев
Всегда вчерашнее завтра
Глава 3
Припарковав автомобиль на стоянке и привычно сухо кивнув дежурному охраннику, он оставил свою машину с каким-то странным чувством сожаления, словно видел ее в последний раз. На всякий случай он еще раз обернулся. Машина стояла на обычном месте. Все нормально. Он был знаком с статистикой угонов по Москве и знал, что самой большой опасности почему-то подвергаются автомобили местного производства и скоростные «БМВ». Именно такой серебристый «БМВ» он купил совсем недавно, всего два месяца назад.
Памятуя об угонах, он не держал автомобиль в гараже, а оставлял его на хорошо охраняемых стоянках, откуда увезти автомобиль довольно сложно. Но сейчас он почувствовал какую-то горечь от расставания, словно видел машину в последний раз.
Он посмотрел на часы и заторопился. Стоянка находилась довольно далеко от его дома. Приехав из Вильнюса в Москву, они с Элизой все эти годы снимали квартиру. Тогда, после «августовской революции» в Москве и признания независимости Литвы, оставаться на своей родине полковник Лякутис больше не мог. Он слишком хорошо представлял, как к нему будут относиться победившие «демократы» последней волны. Со многими из них он сталкивался, занимаясь их персональными делами до последнего дня, когда с горечью и ужасом узнал о том, что его родная Литва окончательно выходит из огромной страны и он отныне автоматически становится предателем собственного народа, всю жизнь работавшим на русских оккупантов.
Но самое страшное известие он получил из Москвы: документы, над которыми они работали несколько месяцев, не дошли до места назначения. Девятнадцатого августа их должны были отправить в Москву, вывезли, но в столицу они не попали. Он мучился, пытаясь уяснить, что именно должен делать теперь. Идти к руководству на доклад он не имел права. Согласно данной им подписке, операция была засекречена, и никто в Литве в подробностях о ней не знал.
Если бы он начал в тот момент собственное расследование, он подверг бы опасности судьбы десятков людей, причинив им горе и боль. Такого позволить себе Лякутис не мог. А молчать не хотел. Он мучился, терзался, не находя выхода. Из Москвы сообщений, подтверждавших получение документов, не поступало. Он звонил туда трижды, но после августовских событий все были озабочены только одним – сохранением собственного места. Из КГБ сотнями увольняли профессионалов, не согласных с политикой нового руководства. В первую очередь избавлялись от сотрудников Второго главного управления – контрразведки. Разведчикам повезло больше: их сразу вывели из общего состава КГБ и отдали под руководство Примакова, который фактически и спас всю прошлую советскую и будущую российскую разведку.
Оставаясь в Вильнюсе, пришлось бы приспосабливаться. А этого полковник не умел и не хотел. Именно поэтому он сразу подал заявление об отставке и уже через три месяца перевез в Москву свою жену и дочь. С дочерью, слава богу, все складывалось нормально. Она вышла замуж за хорошего парня, и теперь у сорокавосьмилетнего полковника подрастал краснощекий внук, которого дедушка любил больше всех на свете.
Но сначала приходилось тяжело. Очень. На волне всеобщего хаоса он не мог устроиться на работу. О службе в КГБ нечего было и думать. Пришедший туда «прораб» Бакатин получил однозначную установку на развал органов и никогда бы не взял к себе на работу бывшего сотрудника литовской госбезопасности, уволившегося из органов по политическим мотивам – из-за несогласия с новой политикой руководства своей республики.
Лякутис работал даже сторожем, потом охранником в фирме. Им пришлось нелегко, и, если бы не Элиза, поддерживавшая его все эти годы, он давно сломался бы под гнетом свалившихся на него несчастий. Деньги кончились, приходилось продавать вещи, вывезенные из Вильнюса, жить в однокомнатной квартире на краю города. Хорошо еще жена смогла устроиться в какую-то фирму, где требовалось ее знание немецкого языка. Первые два года они жили фактически на ее зарплату.
Постепенно все начало налаживаться. Его нашли и предложили место заместителя руководителя службы безопасности одного небольшого банка. Буквально через несколько месяцев он стал руководителем службы безопасности в этом банке, а еще через год его пригласили в другой, более крупный и влиятельный банк. Постепенно в Москве и в других местах начали осознавать, что бывшие сотрудники КГБ – настоящие профессионалы, чей опыт вполне можно использовать для работы в смежных отраслях. Именно поэтому Лякутис и стал руководителем службы безопасности в столь влиятельном учреждении. Это позволило снять квартиру почти в центре Москвы и приобрести наконец «БМВ».
Сейчас, возвращаясь домой, он впервые подумал, что все могло сложиться иначе. Но такого горького разочарования, как после развала великой страны, идеям которой полковник госбезопасности Лякутис служил всю свою жизнь, он не испытывал никогда в жизни. Он прекрасно понимал, что у себя на родине он персона нон грата и в ближайшие десятилетия ни при каких обстоятельствах не сможет снова увидеть свой родной Вильнюс, пройтись по его улицам, встретить знакомые лица. Он слишком много знал, чтобы вернуться в Вильнюс. И о нем имелось достаточно сведений, не позволяющих принять его в столице суверенного государства.
Он подходил к дому, ускоряя шаг. Сегодня он обещал жене приехать пораньше, чтобы сходить наконец в театр, где они не были целую вечность. Заранее купленные билеты уже лежали в кармане. Он вошел во двор своего дома. Как во многих старых московских дворах, еще не тронутых разрушительным действием цивилизации, здесь было тихо и уютно.
Лякутис повернул к своему подъезду, когда увидел высокого мужчину в темном костюме и серой шляпе. «Странно, что он в шляпе, – подумал полковник. – Такие шляпы давно никто не носит». Лякутис хотел пройти мимо незнакомца, но тот шагнул к нему.
– Вы полковник Лякутис? – уточнил мужчина.
– Я гражданин Лякутис, – холодно парировал он. – Какое у вас ко мне дело?
– Я хотел бы с вами поговорить.
– О чем? – насторожился полковник.
Незнакомец оглянулся, проверяя, нет ли рядом чужих людей. Потом сделал еще один шаг и доверительно сказал:
– Нас интересуют некоторые подробности вашей прежней работы.
– В каком смысле? – напряженным голосом спросил полковник. Прошлое обладало страшной разрушительной силой – он в этом убеждался не раз.
– Мы хотели бы получить некоторую информацию по интересующим нас проблемам, – уклончиво ответил незнакомец.
– Кто это – мы? И какие именно проблемы вас интересуют? – сухо спросил Лякутис, уже пожалев, что затеял этот разговор на улице. Здесь было не место и не время для подобных встреч.
Незнакомец снова оглянулся – похоже, он беспокоился еще больше, чем полковник, – и сказал:
– Нас интересует ваша совместная работа с Савельевым. Это касается…
– До свидания, – не дал ему договорить Лякутис и повернулся к нему спиной.
– Мы вам хорошо заплатим, – торопливо крикнул неизвестный на прощание.
Лякутис, не оборачиваясь, пошел к подъезду своего дома. Вошел в него, поднялся по лестнице на третий этаж – он принципиально всегда избегал лифта, – позвонил в дверь. Открыла Элиза.
– Что с тобой? – удивилась она. – На тебе лица нет.
– Сердце что-то болит, – отмахнулся полковник, проходя в комнату и усаживаясь на диван.
– Не нужно ходить сегодня в театр, – предложила жена, – давай лучше посидим вдвоем дома, посмотрим телевизор.
– Нет, – улыбнулся он: она всегда так тонко чувствовала ситуацию, – мы идем в театр. Одевайся поскорее, а то опоздаем. Ты ведь знаешь, я не беру машину в такие места, чтобы ее не угнали. Поедем на метро.
– Конечно, – ответила жена. – А пока я принесу тебе чай.
Она вышла из комнаты, а он, откинув голову назад, напряженно размышлял о странной встрече. Если незнакомец знает о Савельеве, значит, ему наверняка известно, чем именно они занимались. Лякутис покачал головой. Исчезновение Савельева оказалось для него самым непонятным фактом в той вакханалии развала, которая царила в девяносто первом году. Но откуда незнакомец мог знать о самом факте существования Савельева и его совместной работе с Лякутисом? Это был самый охраняемый секрет в их службе безопасности. И вот теперь, спустя столько лет, все вдруг всплыло, став объектом чьих-то интересов.
Лякутис почувствовал, как сердце действительно начинает болеть. Первое время после переезда в Москву он вообще плохо себя чувствовал. Сказывались перемена места, другой климат. Постепенно привык, успокоился. Но сейчас сердце снова напомнило о себе. Через минуту в комнату вошла жена, и он усилием воли заставил себя не вспоминать о Савельеве.
От спектакля они получили большое удовольствие. Домой возвращались пешком. Оба любили пешеходные прогулки, ставшие их общей радостью еще в шестидесятые годы, когда курсант Лякутис познакомился со своей будущей женой. Он был однолюб и за двадцать шесть лет их совместной жизни ни разу не изменил своей супруге, даже не помышлял об этом.
Домой они вернулись в двенадцатом часу ночи. И уже готовились спать, когда раздался телефонный звонок. Он подошел к аппарату, думая, что это звонит дочь. Но услышал все тот же голос незнакомца:
– Вы подумали над нашим предложением? Мы готовы заплатить очень большие деньги.
Лякутис положил трубку. Раздраженно мотнул головой. Почему они не оставят его в покое спустя столько лет? Почему не занимаются этим делом сами? Кому сегодня интересны их служебные тайны? Лякутис понимал, что несколько лукавит с самим собой. Он знал, кому именно могут понадобиться эти тайны. И почему звонивший интересуется именно Савельевым.
Но абсолютно ясно другое. Понятие офицерской чести и элементарной порядочности никогда не позволит ему рассказать ни о документах Савельева, ни о собственной совместной с ним работе. Это, во-первых, достаточно грязно и неприятно, а во-вторых, являлось служебной тайной того ведомства, в котором он работал всю свою жизнь. А продавать секреты он не умел и не хотел учиться.
– Кто звонил? – поинтересовалась Элиза из другой комнаты.
– Ошиблись номером, – нашелся муж, тяжело усаживаясь на стул.
«И все-таки так себя вести нельзя», – подумал полковник. Он похож на улитку, которая заползает в свою раковину и не хочет ничего видеть. Он обязан был подумать об этом еще до того, как к нему обратились с подобным предложением, и сообщить все, что ему известно о совместной работе с Савельевым и документах, которые они готовили.
Лякутис закрыл глаза. Он хорошо помнил слова Савельева, произнесенные в дождливый мартовский день, когда на выборах победил «Саюдис». «Вот теперь, – сказал тогда Савельев, – и начинается наша настоящая работа». Лякутис не хотел признаваться никому, но основной причиной его выезда из республики послужила именно эта работа с Савельевым. Остаться в Вильнюсе означало дать согласие на сотрудничество с новыми властями. А это автоматически вело к полному развалу всего того, что они сделали с Савельевым, и, более того, к полной ломке многих человеческих судеб.
Как профессионал, он понимал ответственность такого шага. Не говоря уже о том, что другие спецслужбы, продолжавшие действовать в рамках своих задач и даже усилившие эту деятельность в Литве после обретения ею независимости, никак не позволили бы ему развалить все то, что создавалось десятилетиями.
Лякутис всегда принимал решения быстро, не теряя времени на раздумья. Так же он поступил и сейчас. Часы показывали половину первого, когда он вытащил из кармана своего пиджака записную книжку и нашел телефон Алексеева. Он посмотрел на часы и, чуть поколебавшись, все-таки набрал номер.
– Слушаю вас, – послышался знакомый голос.
– Николай, это я, извини, что так поздно, – сказал Лякутис. Когда он волновался, его прибалтийский акцент становился особенно заметен.
– Что случилось? – удивился Алексеев, зная, как пунктуальный Лякутис всегда строго придерживался негласных правил и не позволял себе по пустякам беспокоить человека.
– У меня к тебе очень важное дело, – признался Лякутис, – завтра нам нужно встретиться.
– Хорошо. А что произошло?
– Ничего страшного. Я звоню по личному вопросу. Просто мне нужно с тобой увидеться и переговорить.
Лякутис не стал рассказывать, что его спрашивали про Савельева. Они были знакомы с Алексеевым вот уже пятнадцать лет, еще с тех пор, когда проводили совместную операцию против шведского дипломата в Москве. Но даже его Лякутис никогда не посвящал в свои дела. Порвавший с родиной, ставший изгоем, он сохранял трогательную верность своему народу, считая, что любая подобная информация могла бы повредить прежде всего людям, оставшимся в Литве. А если кто-то из них и проявит слабость, то это уже его личная слабость и его личная беда, считал Лякутис.
Алексеев работал в ФСБ, сумев остаться в контрразведке благодаря тому, что в начале девяностых был брошен на борьбу с экономическими преступлениями и не попал под знаменитые «бакатинские чистки», когда профессионалов тысячами увольняли из органов.
– Я все понял, – сказал Алексеев. – Давай завтра в десять. Я буду ждать тебя на работе. Устраивает тебя такой вариант?
– Да, конечно. Спасибо тебе, Николай.
– Не за что. Наверное, и я немного виноват. Давно нам с тобой следовало поговорить, определиться. Вечно ты один воюешь со своими проблемами. А я тоже хорош, совсем о тебе забыл. В общем, завтра я тебя жду, – твердо сказал Алексеев.
Они попрощались, и Лякутис положил трубку. Правильно ли он сделал, позвонив Алексееву? Впервые в жизни Лякутис почувствовал себя немного изменником родины. Но не той, что его приютила и где он теперь находился, а единственно настоящей, где он вырос, слушая материнские песни над колыбелью и впитывая звуки и краски родного края.
Его убили утром, когда он выходил из подъезда. Неизвестный снайпер аккуратно прострелил его голову. За мгновение до смерти Лякутис еще раздумывал, что именно он скажет Алексееву во время встречи. После выстрела он уже ничего не мог сказать.
Глава 4
– Если я не ошибаюсь, у вас в республике недавно прошли парламентские выборы, – холодно отреагировал Дронго на слова Стасюлявичюса, – значит, убитый был из прежнего состава правительства.
– Именно поэтому мы и приехали к вам, – улыбнулся заместитель министра иностранных дел.
– Я вас слушаю, господа. – У Дронго окончательно испортилось настроение. Он уже понял, что речь идет о политике, в которую он избегал вмешиваться, предпочитая расследование чисто уголовных преступлений. Однако в последние годы политика все чаще и чаще сама вторгалась в его деятельность.
Гости переглянулись, словно окончательно решая для себя, стоит ли рассказывать этому непредсказуемому человеку о всех перипетиях их сложного дела. Стасюлявичюс откашлялся и наконец решился:
– Собственно, речь идет не только об этом убийстве, но и о нашем правительстве…
– Я не совсем вас понял, – усмехнулся Дронго. – Давайте договоримся, господин Стасюлявичюс, не говорить полунамеками. Вы рассказываете мне суть дела, а я решаю, стоит ли за него браться. Разумеется, все сказанное вами останется только в этой комнате. Заранее предупреждаю, я не берусь за дела, связанные с компрометацией политических соперников или с чем-то подобным.
– Нет-нет, – сразу сказал Стасюлявичюс, – мы приехали не за этим. Мы оба представляем партию, победившую на выборах в парламент. Речь идет скорее о членах нашей партии. Хотя не только о них.
– Я думаю, вам уже пора изложить суть дела, – напомнил Дронго, – пока мы топчемся на месте.
Стасюлявичюс посмотрел на своего напарника, словно предоставляя ему слово.
– Речь идет о нашем архиве, вывезенном из Литвы и не попавшем в Москву, – заявил более прямолинейный Хургинас. – Мы до сих пор не знаем, где он находится.
– Архив местного КГБ? – уточнил нахмурившийся Дронго.
– Да. Москва доказывала, что оставила архивы местной агентуры, но мы проверили и выяснили, что большая часть агентурных материалов отсутствует. В том числе и списки особо важных агентов. – Хургинас говорил по-русски гораздо хуже своего напарника. И с сильным акцентом.
– А почему вы заинтересовались своим бывшим архивом только сейчас? – спросил Дронго. – Или смерть вашего коллеги как-то с этим связана?
– Вы все поняли правильно, – кивнул Стасюлявичюс. – Нашим друзьям удалось выяснить, что мой убитый коллега раньше работал на КГБ, служил у них информатором. И многие из нас считают, что его убрали из-за того, что он отказался продолжать сотрудничество.
– А как вам удалось выяснить, что он раньше работал на КГБ?
– Поэтому мы и приехали к вам, – сказал Стасюлявичюс. – Наши друзья купили материалы на моего бывшего коллегу сразу после его смерти. Но самое страшное с ним уже произошло. Нас волнует сейчас совсем другое. Могут всплыть негативные факты и о нашем национальном движении. Вскроются имена новых агентов КГБ и людей влияния. Нельзя допустить, чтобы у народа окончательно подорвалась вера в наши национальные идеалы. И поэтому нам нужен архив. Или хотя бы его копия. Мы должны знать, кого и в чем могут обвинить, чтобы предотвратить последствия, гораздо худшие по своим масштабам, чем те, что уже имели место раньше, когда мы опубликовали часть архивов местного КГБ, которые не успели вывезти из республики. Или, наоборот, специально подбросили нам, чтобы мы их опубликовали. В последнее время мы склоняемся и к такому варианту. Иначе чем объяснить, что к нам в руки попали материалы только по людям, выступающим наиболее решительно против Москвы?
Дронго понимал, о чем говорил его собеседник. Сразу после обретения независимости в Литве и в других прибалтийских республиках было принято решение выявить и отлучить от политики местных осведомителей и агентов КГБ. Когда в Литве опубликовали часть списка местной агентуры, разразился грандиозный скандал. Выяснилось, что даже среди основателей «Саюдиса» находились агенты КГБ, а министр иностранных дел Литвы, один из самых непримиримых противников Москвы, был просто осведомителем КГБ. Все это изрядно поколебало доверие простых людей к правым партиям. В ответ правые опубликовали секретную переписку бывшего первого секретаря ЦК и бывшего премьер-министра, называвшейся когда-то «железной леди» по аналогии с Маргарет Тэтчер.
Обмен компроматами завершился отлучением от политики и бывшего премьер-министра, и бывшего министра иностранных дел. Заодно с ними лишились своих постов еще несколько очень высокопоставленных деятелей правого движения, обвиненных в связях с КГБ. Но все понимали, что обнародована лишь часть архива. Что не назван ни один «агент центрального подчинения» из тех, что были наиболее глубоко законспирированы и давали информацию не местному КГБ, которому к тому времени уже не очень доверяли в Москве, а напрямую, в центральный аппарат КГБ СССР.
После известных событий в Москве, когда начали называть имена десятков и сотен прежних и нынешних осведомителей КГБ и наконец прежде закрытые архивы госбезопасности стали достоянием гласности, никто уже не удивлялся, находя в списках агентов самые громкие фамилии деятелей местных национальных движений. С самого начала перестройка, по мысли ее «архитектора» Горбачева, должна была проходить в рамках советской системы и под контролем партии и правоохранительных органов. Именно так и понимали свою задачу органы КГБ, при помощи которых создавались народные фронты во всех национальных республиках. Именно тогда в их руководство в массовом порядке внедрялись агенты КГБ, работавшие как на местные службы, так и непосредственно на Москву.
– Вы хотите, чтобы я выкрал документы из архивов нынешней российской разведки? – холодно спросил Дронго. – По-моему, вы несколько переоценили мои возможности. Для этого нужна дивизия десантников, и то без всяких шансов на успех. У вас несколько неправильное представление о моих возможностях. Достать архив не удастся. Это все равно, как если бы ЦРУ попросило кого-нибудь раздобыть списки российской агентуры в Америке. Я удивлен, господин Хургинас, что вы приехали с подобной просьбой. По-моему, и так ясно, что она абсолютно невыполнима.
Вместо ответа Хургинас достал фотографию.
– Это один из бывших руководителей нашей бывшей контрразведки полковник Лякутис. Он убит в Москве примерно в то же время, когда совершено убийство в Вильнюсе.
Дронго взял фотографию.
– Дело в том, – сказал наконец Хургинас, – что два убийства подряд слишком явно указывают на заговор. Мы предполагаем, что наш бывший дипломат работал раньше на КГБ, а затем отказался от сотрудничества с ними. Они его шантажировали и, когда он отказался окончательно, его убрали.
– У вас есть основания полагать, что он работал на КГБ? – нахмурился Дронго.
Стасюлявичюс посмотрел на напарника. Тот тихо вздохнул и кивнул:
– Да, у нас есть все основания так считать. Нашим друзьям удалось достать материалы из исчезнувшего архива КГБ. Они неопровержимо свидетельствуют о том, что он работал на КГБ в качестве «агента центрального подчинения». Мы считаем, его убрали именно за отказ продолжить сотрудничество.
– Вы предполагаете, что его убрали представители нынешних российских спецслужб? – У Дронго окончательно испортилось настроение. Дело предстояло не просто трудное, но и очень грязное.
– Мы хотим, чтобы вы дали заключение по всему комплексу вопросов, которые мы здесь затронули, – быстро вмешался Стасюлявичюс, не дав ответить Хургинасу. Тот недовольно покосился на напарника, но промолчал.
– Теперь излагайте ваши условия, – мрачно сказал Дронго. – Честно говоря, мне совсем не хочется браться за ваше дело, господин Стасюлявичюс. Оно кажется очень дурно пахнущим. Однако вы назвали имя Сигрид Андерссон, дочери женщины, которая когда-то погибла из-за меня. И только в память о погибшей я соглашусь помочь вам. Хотя предупреждаю: никаких гарантий дать не могу. Неудача может постигнуть и меня.
– Мы хотели бы услышать ваши условия, – снова быстро сказал Стасюлявичюс, словно опасавшийся разговора Дронго с представителем службы безопасности. Хургинас снова покосился на него и опять промолчал.
– Пожалуйста, сформулируйте внятно и четко мою задачу, – попросил Дронго, – после чего я смог бы назвать свои предварительные условия.
– Во-первых, нам нужен архив, во-вторых, нам нужен архив и, в-третьих, нам нужен архив, – сказал Стасюлявичюс. – Если вы еще и узнаете, кто и зачем убрал моего бывшего коллегу, мы вполне этим удовлетворимся. Но, повторяю, нам нужен архив, вывезенный в Германию.
– А почему вы уверены, что его вывезли именно туда?
– У нас есть некоторые соображения по этому поводу, – снова очень быстро произнес заместитель министра, – но этот специфический материал и информацию вы получите только после того, как мы договоримся.
На этот раз Хургинас не стал молчать.
– Мы имеем все основания полагать, что архив находится в Германии, – сухо сказал представитель службы безопасности. – Его вывозили из Литвы летом девяносто первого в обстановке секретности, чтобы об этом не узнали наши власти. Вы помните, что тогда случилось на литовско-белорусской границе?
Дронго был не просто экспертом, он был аналитиком и поэтому сейчас стал перебирать в голове события, происшедшие тогда в Литве. К этому времени он уже начал работать, оправившись после тяжелого ранения в восемьдесят восьмом.
– Там произошла, кажется, какая-то стычка на границе, – заметил он. – По-моему, было несколько убитых.
Вместо ответа Хургинас достал из кармана и бросил на стол целую пачку фотографий.
– Смотрите, – предложил он, – смотрите. Их убивали, подло расстреливая, добивая выстрелами в голову. Посмотрите на этих молодых ребят. – От волнения у него задергалось лицо.
– Там перебили целую заставу, – подтвердил Стасюлявичюс. – Тогда выдвигались разные версии, кто и зачем мог это сделать. Но истину установить сразу не смогли. Один из ребят выжил. И теперь мы точно знаем, кто именно в них стрелял. Это оказалась специальная группа КГБ, высланная в Вильнюс для работы с подобными документами. В нее входили четыре человека. Возглавлял группу полковник Савельев. С ними в последние месяцы работал и полковник Лякутис. Видимо, на границе что-то обнаружилось, и четыре профессионала КГБ легко расправились с неопытными молодыми ребятами. Тем более что только двое – Савельев и Лозинский – были специалистами по документации. Они, наверное, даже не успели достать оружие. Потом наши криминалисты установили, что стреляли в основном из двух автоматов. И из двух пистолетов добивали раненых.
– В группу входили «ликвидаторы»? – помрачнев, понял Дронго.
– Видимо, да. Некоторые наши прежние сотрудники КГБ помнили, что их было четверо. Однако фамилий мы не знаем. Но происшедшее на границе дает основание полагать, что в группу входили «ликвидаторы» – профессиональные убийцы КГБ, сопровождавшие груз, – печально подтвердил Стасюлявичюс.
– Надеюсь, вы не считаете, что профессиональные убийцы находились только в КГБ, а в других спецслужбах их не держат? – спросил Дронго.
– Другие спецслужбы не работали против моей страны, – холодно парировал Стасюлявичюс, – поэтому мне трудно судить. Будет лучше, если вы скажете нам свои условия и мы перейдем к их обсуждению.
– В таком случае я постараюсь сделать все что смогу, – подтвердил Дронго. – Если здесь замешаны «ликвидаторы» КГБ, это все несколько усложняет. Но я все равно постараюсь узнать, что там случилось. По-моему, триста тысяч долларов – не очень большая сумма. Сто до начала операции и двести после. При этом аванс не возвращается даже в случае неудачи.
Его собеседники переглянулись.
– Надеюсь, вы не считаете, что я могу взять деньги и халтурить, – улыбнулся Дронго, – моя репутация стоит гораздо больших денег.
– Мы знаем, – ответил Хургинас, – мы о вас много слышали. – Он обернулся к своему спутнику.
– Мы согласны, – подтвердил Стасюлявичюс, – мы согласны на все ваши условия.
– Хорошо, – сказал Дронго. – Теперь, перед тем как ваш коллега посвятит меня в некоторые «специфические» проблемы, о которых вы изволили сказать, уточним еще один важный вопрос. Кто, кроме вас, знает о вашем визите? Вы утверждаете, что прилетели в официальную командировку. Но мне кажется, помимо президента, о вашем визите осведомлены еще несколько человек.
Стасюлявичюс явно удивился.
– Да, – признался он, – но это не так важно.
– В нашем деле важно все, – возразил Дронго. – Вспомните, кто именно знает о вашем визите?
– Председатель правительства, спикер парламента, руководитель службы безопасности, – стал перечислять Стасюлявичюс, – двое сотрудников аппарата президента, еще несколько человек из аппарата службы безопасности. Министр иностранных дел. Не больше десяти-пятнадцати человек.
– Очень много, – покачал головой Дронго. – Надеюсь, вы составите мне точный список этих лиц. Только не забудьте включить в него и собственных жен, если они тоже в курсе того, куда вы отправились.
– Вы сильно перестраховываетесь, – улыбнулся Хургинас.
– Нет, я просто люблю все делать основательно. Кроме того, мне понадобятся материалы по убийствам в Москве и Вильнюсе, имеющиеся в вашем распоряжении.
– Разумеется, – согласился Хургинас.
– И последнее условие. Ни при каких вариантах вы не вмешиваетесь в мое расследование. Я веду его самостоятельно и так, как считаю нужным. Если по какой-либо причине захотите, чтобы я прервал расследование, вам придется выплатить и оставшуюся часть суммы.
– Мы согласны, – сказал Стасюлявичюс. Хургинас молча кивнул. – Тогда начнем, – подвел итог разговору Дронго. – С этой минуты я занялся поиском архивов.
