Дан Берг
Досужие рассказы Сатаны
2
Итак, я совершил первый шаг на пути преодоления людских предубеждений против меня – я воплотил идею в материю. Мое ноу-хау станет основой дара, который я преподнесу землянам. Да, да, именно основой дара, а не самим даром, ибо я сотворен Богом не для страстей мирской суеты внизу под облаками, а для заоблачных свершений. Поэтому я должен найти способного ученика из смертных и передать ему секреты мастерства, а он, в свою очередь, вырастит плеяду собственных учеников, и не счесть будет алмазов каменных на руках и в ушах прекрасных дам. Земля станет красивее, ибо украшая женщин, мы украшаем мир.
Я нашел подходящего человечка, выучил его, и он открыл мастерскую на земле. Естественно, ему потребовались ученики и подмастерья. Как завоевать сердца будущих коллег? Головы у людей устроены консервативно, боится человек неизведанного, а спросить-то не у кого – дело это пока неизвестное, как бы не обмишуриться!
Первый в мире гранильщик алмазов избрал не лучший путь привлечения учеников. Он положил себе за правило врать соискателям будущих благ, мол, ремесло вас ждет простое, работу освоите быстро, легко втянитесь, сразу полюбите дело, и высокие заработки не за горами. Рассчитывал он на леность ума человеческого: пусть только начнут, и уж не захотят новых перемен. Как говорится, коготок увяз – вся птичка в силках. Обещания легкой жизни соблазняли беспечных, но вскоре слишком многие покидали мастерскую, разочарованные бременем труда.
Тут я вспомнил о тех незадачливых мудрецах, которые, желая приобщить к вере прозелитов из безбожников, убеждали своих подопечных в крайней простоте соблюдения заповедей и в практической пользе оных. Дескать, ядрышко Писания одолеете, стоя на одной ноге, а мякоть премудрости, что вокруг ядра, – это уж совсем просто, пойдете, да шутя и уразумеете! Скуден бывал урожай, а колоски вырастали все больше квелые, чахлые. Обман остер как шило и не держится в мешке. Мудрецы оппозиции не одобряли таких приемов, упрекая коллег в недальновидности.
Как бы там ни было, но алмазы пробили себе дорогу. Ограненные и отшлифованные не самыми искусными руками, они не сверкали столь ярко, как я на это рассчитывал, но их природные достоинства брали свое. Дар Сатана человечеству был оценен, но не вполне, и это огорчало меня.
3
Однажды к моему земному выученику пришел молодой парень по имени Барух и сказал, что хочет попробовать себя в алмазном деле. По своему обыкновению наставник принялся излагать юноше выгоды избранного им ремесла – и немудреное-то оно, и овладеть-то им легче легкого.
Барух выслушал внимательно речь учителя, надолго задумался и, наконец, заявил, мол, даст ответ на следующий день. Утром он явился в мастерскую и сказал хозяину, что ремесло ему показалось весьма стоящим, он восхищен великолепием алмазов, и сам желает создавать эту красоту. Однако он не станет здесь учиться, ибо не верит, что прекрасное создается легким трудом.
Мастер был глубоко обижен отказом и крайне удивлен его причиной. Он даже сообщил мне на Небо о небывалом курьезе. Я пожелал встретиться с Барухом, подозревая незаурядность там, где ординарный ремесленник увидел неразумие.
Когда юноша предстал передо мною и откровенно изложил свои воззрения, я в очередной раз убедился в собственной проницательности и в глубоком понимании людей. Дальнейшие события не только подтвердили мою правоту на момент знакомства с Барухом, но и показали, что даже та высокая оценка, которую я дал способностям Баруха, нуждалась в корректировке в сторону повышения. Это ли не свидетельство того, что нет пределов совершенству и совершенствованию моего разума?
Мне жаль было отпускать от себя перспективного юношу. Вспоможение таланту, взращивание его – вот дело бескорыстного мецената, каковым я являюсь. Барух достоин того, чтобы я сам стал передавать ему секреты мастерства и красоты. Я взял парня в учение.
О, нет, Барух не просто перенимал мою сноровку! Всякое мое указание он подвергал скрупулезному анализу, выдвигал альтернативы, пробовал и так и сяк и, приняв к исполнению, непременно что-нибудь добавлял или убавлял, а то и улучшал. Простой смертный, обыкновенный уроженец земли, совершенствует мастерство небесного ангела – это ведь настоящее чудо!
Чтобы наглядно и достойно продемонстрировать душивший меня восторг, я отыскал в заоблачных закромах самую прекрасную жемчужину, острием алмаза вывел на ней каллиграфическими буквами надпись “Восхитительному ученику от восхищенного учителя!”, поместил сверкающий белизной перл в футляр, выложенный изнутри черным бархатом, и преподнес Баруху.
Как чудно сверкали алмазы, изготовленные моим учеником! Истинная красота, подлинное искусство!
Раз донесли мне, что Барух, трудясь в своей мастерской, лишь половину дня посвящает гранению и шлифованию алмазов. В оставшиеся же часы он занимает работой не руки, а голову. Встревоженный, я спустился к нему на землю для откровенной беседы.
Барух встретил меня рассеянным взглядом – я оторвал его от книги. Алмазы были заперты в железном шкафу, рабочие снасти бездействовали. Наконец, он узнал меня, горячо приветствовал, усадил напротив себя и приготовился слушать. Я начал расспросы, Барух по обыкновению своему отвечал лаконично и емко.
Мой бывший ученик поведал мне, что не хотел ограничиваться творением красоты материальной. Его пытливый ум влек его вдаль и ввысь, в сферу духовную. Усовершенствовав мое совершенное мастерство огранения алмазов, Барух всерьез задумался над Священным Писанием. Если он смог развить искусство Небесного ангела, то тем более ему под силу углубить мысли земных мудрецов. И Барух направил исконную свою страсть к познанию старого и творению нового в область веры.
Я не знал, огорчаться мне или радоваться. Барух стал изготовлять меньше алмазов, и этим убавлял от славы моего дара человечеству. Зато сердце в груди ликовало при мысли, что мое наставничество открыло великий талант.
Однако если искусство рук Баруха доставляло почет ему и отчасти мне, то взлеты его ума несли одни лишь разочарования нам обоим. Мудрецы напрочь отвергли открытия гения, прокляли и его самого, и книги, им сочиненные.
Изнуренный тяготами двойных трудов, Барух безвременно скончался. И тут случилось худшее. Высший суд, рассматривая дело усопшего, против всякого ожидания придал значение продиктованным завистью никчемным рекомендациям мудрецов, обвинивших гения в богоотступничестве. Так Барух попал в лапы моего коллеги Насаргиэля, владыки ада.
Мне оставалось утешаться мыслью, что я сумел пренебречь уколом самолюбия, когда Барух превзошел меня, а вот земные горе-мудрецы так и остались в плену собственной косности. Они же указали на меня пальцем как на виновника мерзости, воспитавшего отщепенца веры – дескать, опять Сатан удружил нам. Сколь малого достиг я для себя самого, одарив человечество – бегал с топором за комаром!
Ему с ними не по пути
1
Благодарные читатели порой упрекают меня в чрезмерной, по их мнению, реалистичности моих сюжетов. “Твои рассказы, Сатан, – говорят они, – правдивы скрупулезно, до мелочности даже. Иной раз хотелось бы вещицу полегче, для души, ну, скажем, сказку!” Возможно, они правы. С некоторых пор люди стали утверждать, мол, глас народа – глас Божий. Повторяют за великим пророком, как-то изрекшим: “Клик шумный из города, голос из храма, голос Господа…”
Воля книгочея – закон для художника слова. Поэтому настоящий рассказ является по существу небылицей. Очень может быть, что мне не удастся до конца повествования выдержать своеобразие фантазийного жанра, и я собьюсь на привычный для меня прямолинейный реализм. Последний есть безобразное чудовище, в то время как сказка, особенно со счастливым концом, выражает надежду на счастье. Однако я заранее прошу снисхождения к неопытному сказочнику.
Чтобы в моей истории басенный мотив был хорошо узнаваем, я избрал распространенную фабулу: у короля подросла дочь необычайной красы и ума, но капризная и норовистая, отец желает выдать принцессу замуж, устраивает состязания женихов, а далее посмотрим, что из этого выйдет.
Я надеюсь, что обсуждение в самом начале истории одной важной ее идеи не убавит интереса к последующему изложению, а, скорее, завоюет внимание читателя.
Существует мнение, будто бы успех есть результат дерзости. Народная мудрость со свойственным ей лаконизмом утверждает: “Кто смел, тот и съел”. Мы, ангелы, смотрим на землю издалека и замечаем всё, а люди глядят изблизи и видят часть. Я утверждаю, что упомянутая сентенция является необоснованным упрощением действительности. Бывает, и смелый споткнется, а робкий добьется. Потому как первый хочет взять все сразу, а второй согласен брать частями.
А теперь – к делу!
В одном благополучном королевстве жили не тужили король с королевою, и была у них единственная горячо любимая дочь, отрада родителей в старости, и звали ее Бланка. Принцесса, как и положено, выросла дивно красивой и необычайно умной.
– Девка на выданье, в самом соку, замуж пора! – грубовато выражался король.
– О, как я желаю счастья нашей Бланке! Дай Бог ей доброго, а, главное, верного мужа, – мечтательно, грустно и корректно вторила супругу королева.
– Не нужны мне сладкие узы, но ради вас, дорогие батюшка и матушка, я вступлю в брак! – заявляла Бланка.
– Не для нас, а королевства ради! Супругу твоему я должен буду передать корону, – уточнял король.
– У тебя на уме лишь власть, да политика, – упрекала мужа королева.
– Выйду замуж только по любви! – решительно провозглашала Бланка.
Король зарекомендовал себя человеком действия. И веры. Он твердо верил в могучую силу соперничества, ибо состязание выявляет лучшего. Поэтому на широких просторах королевства глашатаи громогласно объявили, что прекрасная Бланка собралась замуж, и ей срочно требуется жених, который, во-первых, придется по сердцу принцессе, а, во-вторых, будет достоин унаследовать корону после смерти монарха.
Утонченная душою, Бланка назвала поэтический дар критерием для избрания мужа. Лучшие в стране молодые стихотворцы загорелись желанием попытать счастья. Природа поэта небесно-возвышенна, но и земные блага ей не чужды. Этот факт был подтвержден необычайно многочисленным съездом молодых дарований на соискание двух самых высоких призов в государстве.
Состязание талантов происходило в одном из лучших залов королевского дворца. На троне, с золотым венцом на голове, важно восседал монарх. Две прекрасные дамы сидели по обе стороны от него. Справа в роскошном кресле располагалась супруга короля, а слева, на обитом шелком низком пуфе устроилась Бланка. Лицо ее выражало независимость и, отчасти, скепсис. У стены чернела толпа соискателей руки и короны.
Борение началось. Поочередно на сцену поднимались молодые дарования, повелители стихотворной музы, кудесники рифм, сочинители вирш. Одни преподносили оды прекрасной Бланке, другие славили владыку королевства и его супругу. Каждый создал стих по влечению сердца его. “Кому поп, кому попадья, а кому попова дочка!” – пробормотал недовольный монарх. Королева грустила, а принцесса презрительным жестом отвергала претендентов одного за другим.
Последним вышел на сцену невысокого роста юноша. На красивом лице его было написано вдохновение, бескорыстие светилось во взгляде, движения и осанка свидетельствовали о благородстве и родовитости. Он не декламировал оду принцессе и не славословил короля. Он пел поэтический гимн вечной, бессмертной, негасимой любви. Бланка вся обратилась в слух, щеки ее горели, глаза сверкали. Когда смолкли чудные, Богом внушенные слова поэта, Бланка вскочила со своего шелкового пуфа, кинулась к отцу с матерью, и, опустив глаза долу, прошептала: “Да!”
Прекрасные стихи тронули душу королевы. Принцесса влюбилась в поэта. Чего еще желать? Монарх не возражал против выбора дочери, но с неудовлетворением отметил про себя, что вот, вся семья королевская крупнотелая, головы под потолок, а жених-то ростом не вышел, корону наденет – а все равно над Бланкой не возвысится. Однако король политично промолчал – не в дюймах счастье.
Как бы там ни было, началась подготовка к свадьбе. У Бланки каждый дневной час был расписан: модистки, портнихи, примерки, укорачивания, удлинения, и так далее без конца. Подвенечное платье невесты есть родник вдохновения женщины на всю жизнь, как для поэта звезды и луна. Кстати, упомянутые небесные тела светили нашим влюбленным по вечерам, когда они чинно прогуливались по дворцовому саду. Жених целомудренно держал в своей ладони нежную ручку Бланки. Он читал ей свои вдохновенные стихи, а она, трепеща, внимала. Им принадлежали небеса и земля и все, что на них есть.
Увы, ни небесам, ни земле не угоден был сей союз. Донесли принцессе, что поэтичный ее жених не верен ей, он безмерно сластолюбив и вообще распутный беспутник. Велико было горе Бланки. Почти готовое подвенечное платье пришлось упрятать в сундук. Желая защитить честь семьи, король хотел было отдать приказ отрубить голову нечестивцу, но жена напомнила мужу о либеральном характере страны, и монарх, ворча, ограничился изгнанием беспутного распутника. Опечаленная королева размышляла о прихотливой наследственности, способной передавать зятю черты характера тестя.
Со временем сердечная рана Бланки затянулась, и король назначил новое состязание. Жестоко обманутая поэтом, на сей раз, принцесса пожелала выбрать жениха по признаку мужества и силы.
Король начал приготовления к рыцарскому турниру. Кони, кольчуги, железные шлемы, копья, мечи – обо всем позаботился монарх. Возведены трибуны. В центре сидит королевская семья. Претендентов на втором состязании было не так много, как на первом. Возможно, атлетов меньше, чем поэтов – никто не проверял – но, не исключено, что умалился пыл соискателей небесных и телесных наслаждений.
Бойцы разбились на пары. Победитель встречался с победителем. В конце турнира выявился герой дня. Могучего телосложения рыцарь снял с себя железные доспехи, воткнул в землю копье, подъехал на коне к королевской трибуне, спешился, преклонил колено, почтительно поклонился владыке, поцеловал руку королевы, затем – принцессы, встал, распрямил атлетический свой стан и застыл в ожидании, ни слова не молвя.
Король не взглянул на дочку, а кивком головы пригласил победителя во дворец для деловых переговоров. Наученный неудачным опытом, монарх не стал предлагать победителю немедленный брак с принцессой. “Я верен своему обещанию, – изрек король, – но добавляю к нему полгода испытательного срока!” Лицо рыцаря исказилось гримасой гнева. Он круто повернулся на каблуках и покинул дворец. В воротах победитель состязания столкнулся с Бланкой. Она невзначай уронила платочек и выжидательно взглянула на рыцаря. Тот поднял квадратик батиста, бросил его принцессе в лицо, и со словами “Не требую награды!” гордо удалился, негодуя.
2
От раза к разу огонь потрясения горит слабее, быстрее затухает, терпимее жжет. Сравнительно скоро Бланка оправилась от новой утраты. Надеялась, что сбудется ее прежняя мечта, и жизнь пройдет в безмятежном девичестве. Но не привык мириться с поражениями отец. Монарх вновь объявил на всю страну, что лучшему из лучших молодых людей он отдаст в жену любимую дочь свою, а со временем – и корону.
Как и огонь потрясения, энтузиазм соискателей теряет силу с каждой новой неудачей. На третий конкурс явился всего лишь один авантюрист. Поскольку не было у него соперников, то, казалось бы, он побеждает автоматически. Но король думал по-другому: “Нет конкуренции, значит, нет выбора, а коли нет выбора, то и худший за лучшего сойдет!”
Однако не прогнал монарх претендента, ибо понравилось королю, что парень высокого роста, и Бланка ниже его. Это славно. Имя у юноши диковинное – Ерэд. Сказал, что он уроженец древнего племени. Тоже неплохо. Двое мужчин поговорили о том о сем. Отец познакомил пришельца с дочкой и удивился: “Не поймешь этих женщин. Вроде бы жердь-жердью, стихами не сыплет, и мускулов на нем нет, а загорелись глаза у девчонки!”
Король оставил пришельца при дворце важным министром – пусть себя покажет. “Присмотрюсь к нему, – подумал король, – а там уж решу, может, и выдам за него принцессу”. Ерэд оказался не гордым, покладистым, предложение короля принял и приступил к должности.
Как я уже отмечал в начале рассказа, скромный порой добивается большего, чем овеянный славой или упоенный гордыней. Ерэд взялся за дело с умом. Можно было бы сравнить его с библейским Иосифом, служившим у египетского фараона управителем казны. И в самом деле, своими советами монарху Ерэд помогал упрочению трона, а также весьма немало сделал для блага своего племени. Однако полная аналогия не складывалась. Скажем, Ерэд не толковал монарших снов, супруга венценосца не пыталась совратить молодого министра, и не было тощих коров в богатом королевстве, и не грозил народу голод.
Принявши во внимание первенство различия над сходством, Ерэд в часы досуга сосредотачивался на делах сердечных. Он много разговаривал с Бланкой, никогда, впрочем, не уединяясь с девицей. Беседы молодых проходили исключительно на родительских глазах. Он толковал с девушкой уважительно и серьезно о вещах практических и отвлеченных. Бланка бывала польщена почтительным разговором с умным молодым человеком и как-то раз проявила интерес к квадратно-буквенному алфавиту его народа.
Король и королева обсуждали меж собой развитие событий и, весьма довольные Ерэдом, с благосклонностью смотрели в лицо вырисовывающейся перспективе.
Однажды Бланка заявила отцу с матерью, что приняла веру народа, к коему принадлежит Ерэд.
– Доченька, как ты могла? Ведь они нашего бога убили! – всплеснула руками королева.
– Это ложь, матушка! Не убивали они! – вскричала Бланка.
– Растрещались бабы о чепухе! – сердито перебил король.
– Вы любите друг друга? – смиренно спросила королева.
– Да, матушка, – прошептала Бланка.
– Уболтал хитрый Ерэд нашу крошку! – воскликнул король, притворно сердясь, – теперь положение необратимо! Чтоб честь семьи не уронить, придется выдать девку за долговязого!
– Спасибо, батюшка! – пропищала счастливая Бланка и бросилась отцу на шею.
– Вспоминаю я прежних твоих женихов, Бланка, – заметил король, – Ерэд скромен, а тишком-ладком свое взял! Ему с теми не по пути. Тебя он завоевал, дочка, а вот корону-то я ему отдать не могу. Придется тебе править!
– Кто знает? Такие берут не сразу, а частями, – добавила королева.
И лаской и таской
1
Мои коллеги на Небесах, старший над раем ангел Михаэль и владыка ада ангел Насаргиэль, уж не раз, и не два вопрошали меня, мол, объясни нам, Сатан, отчего жизнь мудрецов, которые из землян, столь обильна годами, и они подолгу не являются к нам, испытывая наше терпение? Наивные ангелы полагают, что если я являюсь бесспорным авторитетом в земных делах, то я в состоянии ответить на любой вопрос, касающийся людей. Я хоть и эрудит, но не всезнайка!
Небесные друзья любят однозначные ответы и не понимают, что жизнь двуногих весьма сложна, и, как правило, земные обстоятельства не имеют точного объяснения. Поэтому, за неимением достоверности, люди ввели в обиход такую штуковину как вероятность. Это очень удобный инструмент рассуждений: хочешь – верь, не хочешь – не верь. Разумеется, я принял на вооружение прогрессивный подход и пользуюсь им. Поэтому на вопрос о причине долгожительства мудрецов я отвечаю предположительно, то есть в вероятностном духе.
Итак, возможно, Всевышний удостаивает знатоков Слова Господня долгой летой, потому как их присутствие на земле крайне важно для людей заурядных, коих есть подавляющее большинство. Ведь по замыслу Бога мудрец обязательно является праведником и, стало быть, приносит человечеству двойную пользу – он является внушающим доверие образцом благочестия и одновременно толкователем и пропагандистом Писания. Такое объяснение правильно с известной вероятностью. Оно хоть и не доказано наукой, но подхвачено верой, и уж хотя бы поэтому приемлемо.
Наблюдения показывают, что обычные люди к старости слабеют умом. С мудрецами дело обстоит как раз наоборот. Седобородые знатоки Книги до самого последнего мгновения жизни сохраняют ясность мысли. Чтобы понять сей феномен, человеку простой веры не требуются головоломные и, как всегда, вероятностные научные мотивировки. Ясно и без них – мудрец изо дня в день беспощадно нагружает свой разум, а постоянные упражнения есть залог здоровья.
Чем больше лет остается позади и меньше впереди, тем светлее рассудок старца, и взгляд его все глубже проникает в толщу тайн мироздания, постигая замысел Всевышнего. Воистину, в тщедушном теле живет могучий дух. Не диво, что ученики наставника горько оплакивают кончину престарелого учителя, и десятки тысяч простого народа в черных одеяниях провожают мудреца в последний путь.
2
Этот рассказ посвящен бытию славного Эльханана. На три равных части был поделен жизненный путь мудреца, продолжавшийся долгих сто двадцать лет, из которых начальные сорок благополучных сменились сорока блаженными, за коими, в свою очередь, последовали сорок счастливых.
Первую треть отпущенного ему срока пребывания на земле молодой Эльханан жил и мудрствовал в некоем малом городке. Название места я не открою, так как история его была омрачена тяжелым грехом, а я не хочу вредить репутации ныне благословенного края – ведь обыватели оного совершенно отмежевались от когда-то попутавших их заблуждений.
В дни молодости Эльханана большинство обитателей его родного городка жило бедно. Но “бедно” вовсе не означает худо, и, уж тем более, скудость не есть синоним бездуховности. Радость сотворения молитв и сладость от сознания строгой верности заповедям наполняли сердца людей содержанием и довольством.
Население было поголовно грамотным. Учились все и всю жизнь. Молиться, говорить и читать мальчики начинали одновременно. Для их образования создавались специальные школы, где они с пользой проводили время от утренней до дневной молитвы под началом учителя. К четырем годам они уже знали алфавит, умели складывать из букв слова, представляли себе в общих чертах обстоятельства сотворения мира и человека. Девочки получали домашнее образование, учась по облегченным книгам. Дочерей просвещали матери.
Эльханан пользовался всеобщим уважением. Люди справедливо видели в нем духовного пастыря. К кому же, как не к городскому мудрецу, идти за советом, благословением, разрешением сомнений? Эльханан говаривал своим прихожанам: “Сомнение – враг веры, антипод счастья, путь к греху!” Почти все горожане отдавали дань его уму и образованности. То были его люди. Но завелось гнилое зернышко в колосе, и здоровые зерна заражались. За коварным словом “почти” скрывалась беда.
Сравнительно далеко от упомянутого скромного городка, но на расстоянии, доступном для гужевого транспорта, раскинулся большой город, живший иными ценностями. Эльханан всерьез опасался рокового соседства. Тамошние обыватели совершенно забыли Бога, отдавали свое время суете мускульных и мозговых трудов и приносили бесконечные жертвы языческим богам наслаждений и богатства.
Не диво, что в большом городе, вследствие злоупотребления бездуховной работой, множились ее плоды. Иными словами, продукты труда становились непомерно обильны, и для сбывания их требовались новые рынки. Потянулись груженые подводы из большого города в наш малый городок.
Людям рта не заткнешь. Покупатели спрашивали, продавцы отвечали; покупатели дивились, продавцы насмехались; покупатели завидовали, продавцы делились опытом. История, известная с давних пор: везут с одного конца света в другой товары, и слабые народы перенимают обычаи у сильных, и не все этому рады. Нынче старинной практике придумали новые мистические имена: глобализация и противостояние культур.
Кончалась эпоха благолепия. Поскольку спуск легче подъема, маленький городок стал перенимать манеры большого города, а не наоборот. Начало казалось безобидным – земляки Эльханана стали мостить улицы. Казалось бы, что тут плохого? Только хорошее! На булыжной мостовой грязи меньше, чем на грунтовой. Однако по хорошей дороге больше грузов попадет на рынок, оживится торговля, а проведенное у прилавков время будет отобрано у молитвы. По гладкому пути и дорогая карета легко проедет – лишний соблазн для людей достатка.
Дальше – больше. Домохозяева развели огороды, а то и сады. Купили железные плуги. Расширили мастерские, освоили новые ремесла. Принялись строить дома из камня. Через городскую реку перекинули мосты. Возвели монументальные бани. Потакая шарлатанству, учредили больницы. Поставили на тротуарах фонарные столбы – осветили улицы, чтобы по ночам кавалерам с барышнями приятнее было прогуливаться под ручку. Впрочем, в данном случае свет, хоть и тусклый, полезен – уменьшает риск грехопадения.
В школах заменили изучение священного языка Господа на дикий заморский язык, а вместо Писания стали преподавать бредовую математическую задачу о квадратуре круга. Горячие головы из среды новых наставников юношества всерьез утверждали, будто люди когда-то давным-давно были обезьянами и лазили по деревьям. А городские сумасшедшие на своих уличных сходках бесстыдно вопили, мол, для того, чтобы выйти замуж, не обязательно быть персоной женского пола.
Храм Эльханана практически опустел. Молодежь забыла дорогу в молельный дом. Только готовящиеся к смерти старики по-прежнему собирались на молитву. Добрый век бедности и равенства духовного сменился смутным временем наживы и неравенства социального. Мудрец возвысил голос и горестно, как Иов, несчастнейший из смертных, вскричал: “…То, чего опасался я, пришло ко мне. Не успокаиваюсь я, и не утихаю, и не отдыхаю, и пришел ко мне трепет”.
Эльханан пребывал в отчаянии. Как вернуть людей в лоно веры? Мудрец выходил на площадь и, что есть мочи, голосил: “Одумайтесь, люди! Поверните лик ваш к святости! Мосты нужны богачам, что бы разживаться на пошлинах; в банях вы видите наготу друг друга, и гнусные мысли невольно родятся в головах; врачи изобретают болезни, дабы обогащаться за ваш счет; рынки учат обману; в веселых домах блудницы отнимают невинность у юношей!” И так далее, и в том же духе.
Поздно! Страшно не нравились городским властям нелепые призывы ретрограда. Что делать с анахроничным мудрецом? “Эльханан – общественный атавизм!” – заявил один из депутатов городской управы на чрезвычайном ее съезде. “Эльханан – наше несчастье!” – подхватил другой. “Что такое душа без печени и селезенки?” – насмехался третий. Было решено изгнать Эльханана из города. Окончился для него сорокалетний этап благополучия.
3
Мудрец стал парией? Нелепость, несправедливость, преступление!
Изгнанник избрал для проживания заброшенную пещеру вдали от городка. Здесь не ступала ни нога человека, ни лапа зверя. Только птицы кружили в небе и криками своими напоминали Эльханану о беспредельности земной юдоли и бесконечности жизни.
Отверженный очистил пещеру от острых камней, ближний ручей служил ему для утоления жажды, соседний лесок снабжал ягодами и кореньями, каменный свод жилища защищал от непогоды. Аскету большего и не требовалось.
Не с пустыми руками отправился в изгнание Эльханан. Плечи оттягивал полный мешок Святых Книг. Слабых человеков не винил он, только себя самого упрекал в случившемся с его городком несчастье. Видно, как-то не так учил людей добру. Возможно, он не вполне проник в замысел Господа. Книги при нем, и теперь долгие годы можно без помех вникать в Слово Божье.
Перспектива многолетнего одиночества не слишком удручала Эльханана, и настроение прежнего отчаяния сменилось надеждой. Во-первых, углубленное штудирование Священного Писания само по себе есть высокое наслаждение. Во-вторых, мудрец твердо верил, что непременно найдет средства исправления бывших сограждан и вернет им духовность, а сам вернется в городок.
Один за другим текли годы учения. Вдохновенная мудрость молодости сменялась мудростью зрелости. Пусть моим читателям не покажется странным тот факт, что пребывание в необитаемом месте ничуть не убавило оптимизма изгнанника. Человек, окутанный духом Божественного знания, никогда не чувствует себя одиноким или отверженным.
Однажды Эльханан увидел, как подкатила ко входу в пещеру золотая колесница. Лошади остановились, били копытами о землю. Мощная фигура направилась к Эльханану. “Я – пророк Эльяу!”, – представился нежданный гость. Впрочем, мудрец и сам догадался, кто к нему пожаловал.
Эльяу не любил долгих разговоров. Он потребовал от Эльханана назвать причину изгнания. Выслушав, пророк воспылал гневом на беспутство горожан. Эльяу, как известно, славился нетерпимостью ко всякого рода безбожию, меры его бывали решительны, круты и порой беспощадны.
“Немедленно возвращайся! – приказал пророк изгнаннику, – созови на площади городской совет, и пусть как можно больше простых горожан присутствуют на вече. Объяви во всеуслышанье, что даешь этим безбожникам три дня на исправление, а ежели не образумятся – мучиться им в аду вечно! А если хочешь, Эльханан, я помогу тебе, я сожгу огнем этот Сдом. И да будет его пример другим наука!”
Сказавши сии грозные слова, Эльяу взошел на колесницу и умчался прочь. Эльханан стал обмозговывать слова пророка, однако приказание его исполнять не торопился, ибо не был уверен в действенности крайних мер. Знания и опыт склоняют к умеренности. Прав пророк в том, что нельзя долее сидеть руки сложа и в книгу глядя – пришла пора подумать о делах. “Да, именно хорошенько подумать сперва, а уж потом действовать, – решил Эльханан, – как говорится, от спеху наделаешь смеху!”
Разумеется, от моего ока не укрылся визит пророка Эльяу к изгнаннику Эльханану. Я подумал, что настало время вмешаться в ход событий, побеседовать с мудрецом, и если надо – удержать, подтолкнуть, направить – смотря по обстоятельствам. Я спустился на землю.
– Приветствую тебя, многотерпеливый Эльханан! – воскликнул я.
– Рад тебе, благородный Сатан! – прозвучал ответ.
– Не претит тебе встреча с Сатаном?
– Отнюдь! Мудрость привила мне иммунитет к предубеждениям.
– Хорошо сказано! Сколько лет ты пребываешь в изгнании?
– Сорок лет продолжаются блаженные года.
– Тоже неплохо. А теперь – к делу. Мне известна твоя история, а также приказ Эльяу. Что предпринять думаешь?
– Думаю. Прошу твоего совета.
– За этим я и спустился к тебе на землю. Не стращай своих грешников муками ада, а соблазняй радостями рая. Так скорее они вступят на путь праведности.
– А поверят мне?
– Ну, разумеется! Скажи, что, как только исправятся они, непременно явится к ним Спаситель и вознесет их высоко-высоко, и будут они царствовать над прочими народами. Главное, напомни, что они избранники Божьи – это всем полюбится.
