Дана Делон
Непрожитая жизнь
Глава 5
Метро открывается, я проскакиваю зайцем. Надеюсь, ранним утром, когда людей в поездах практически нет, контролеры пьют где-нибудь кофе и не выпишут мне штраф. Через некоторое время стою перед дверью квартиры отчима и не знаю, который час. Ключей у меня нет, поэтому нужно постучать. Моя поднятая рука замирает. «Через это все равно придется пройти, – говорю себе. – Просто постучи и отключи мозг. Не слушай, не вникай, не пытайся понять». Рука послушно ударяет в дверь три раза. Три тихих и в то же время оглушительных звука. Сердце начинает биться быстрее. Пожалуйста, пусть дверь откроет мать, а не отчим! Мои молитвы услышаны. Мама без слов открывает дверь и впускает меня в коридор, а потом идет следом за мной в мою комнату.
– Леа, – напряженно говорит она, – так дальше продолжаться не может. Ты не уживаешься в нашем доме, я больше не в силах терпеть твои выходки. На столе я оставила тебе деньги, собирай вещи и уходи. Тебе почти восемнадцать. Думаю, всем будет лучше, если мы не станем тянуть еще три месяца.
Мне кажется, она ни разу не моргнула, пока произносила свою заготовленную речь. Не знаю, чего она ожидала от меня. Но когда я говорю «окей», ее лицо искажается, дрогнув от отвращения и раздражения. Потом она просто выходит и закрывает за собой дверь.
Я живу с матерью с четырнадцати лет. Она родила меня в двадцать один год и оставила у бабушки. До четырнадцати я жила в маленьком городке Анси и наслаждалась всеми прелестями деревни. У бабушки был друг Бенджамин, который после ее внезапной смерти привез меня к матери. К слову, та даже не приехала на похороны, все сделали мы с Бенджамином. Но остаться с ним я не могла: по бумагам он абсолютно никем мне не приходился. И вот в четырнадцать лет я приехала в Париж. Новая школа, новые друзья, новая жизнь. Казалось, все налаживается, если бы не одно но: дома меня всегда встречала особая, тягостная атмосфера неприятия. В школе и с друзьями все забывалось, но стоило переступить порог квартиры, как недовольство – отчима и матери – становилось буквально осязаемым.
Я стала их главной проблемой в жизни, и за все невзгоды и плохое настроение они отыгрывались на мне. А в прошлом году рухнул и второй мой мир – школа. Она перестала быть безопасным местом, где мне рады, где есть лучшая подруга и легкомысленные разговоры обо всем на свете. Школа превратилась в мой второй дом, как бы странно это ни звучало. От бабушки мне осталось пять тысяч евро наличными. Больше у нее ничего не было. Дом, в котором мы жили, она снимала. Ни машины, ни драгоценностей, только деньги в конверте, которые я случайно обнаружила, когда разгребала ее вещи.
Смотрю на стол. На самом видном месте лежат пятьсот евро и кричат: «Забери нас, успокой материнскую совесть и вали на все четыре стороны». Достаю из шкафа свой старый чемодан на колесиках и два рюкзака. В чемодан кладу все свои книги и учебники, а рюкзаки забиваю вещами. Деньги оставляю на столе, не притронувшись к ним. У меня есть свои, мать о них не знает. Если бы знала, то забрала бы пятьсот евро со словами: «Ты жила под нашей крышей, мы обеспечивали тебя всем необходимым, а то, что ты работаешь каждое лето с пятнадцати лет, – исключительно твое решение…» Семнадцать лет жизни помещаются в один чемодан и два рюкзака. Блокнот Микаэля я кладу в рюкзак в последнюю очередь, погладив обложку: «Ведь ты держал его в руках…»
Вот и все, Мика. Новая ГЛАВА моей жизни начинается прямо сейчас, а вместе с ней – и выполнение твоей просьбы. Выхожу за двери квартиры не прощаясь. Оставляю свои ключи в прихожей, плотно захлопываю за собой дверь. Вот и все. Конец… Или новое начало.
* * *
Несовершеннолетнему снять номер в гостинице поистине невозможно… Это первое, что я усваиваю в своей новой жизни. В одиннадцать часов вечера я, почти плача, с двумя рюкзаками за спиной и чемоданом на колесиках в правой руке, уставшая и измотанная, стою, собираясь с мыслями, перед очередным, весьма непрезентабельным хостелом. Мне нужно зайти и сделать вид, будто мне восемнадцать. Может, тот, кто сидит за стойкой регистрации, не будет считать мои годы, как это делали все предыдущие его коллеги. Человеческий фактор иногда может сыграть тебе на руку, ведь так? Из хостела выходит парень, останавливается рядом со мной и закуривает сигарету. Он выглядит не очень опрятно: грязные каштановые волосы, старые рваные кроссовки.
– Добрый вечер, вам уже есть восемнадцать?
Он ничего не отвечает. Я дотрагиваюсь до его руки. Он оборачивается, вытаскивая наушник:
– Да?
Парень выглядит на удивление молодо. Его зеленые глаза в коричневую крапинку выжидающе смотрят на меня.
– Тебе есть восемнадцать? Мне негде жить, и никто не хочет сдавать мне комнату. У меня есть деньги. Все, что нужно сделать, – это снять мне номер и заплатить, – раздраженно произношу я и тут же думаю: «Меня сейчас пошлют». И зажмуриваюсь в ожидании его ответа.
– Без проблем, какую комнату хочешь снять?
Я замираю, с недоверием уставившись на него, и быстро отвечаю:
– Самую дешевую.
Он кивает:
– Комната общая, на восемь человек. Ванная комната тоже общая, в коридоре. Цена сего изыска – восемнадцать евро в сутки. Должен предупредить: в ней будут и мальчики, и девочки, и эльфы, и гномы, и все-все-все, – с улыбкой поясняет он.
Мне нужно экономить деньги. Как только мне исполнится восемнадцать, я смогу найти компаньона для совместной аренды квартиры. К тому же тогда я уже окончу школу и смогу устроиться на работу. Бросать школу сейчас нет смысла, я хочу учиться дальше. Кое-что моя мать все же смогла до меня донести: образование поможет тебе выбраться из дерьма, а работа официанткой длиною в целую жизнь никого не сделает счастливой.
– Пойдет все что угодно, – говорю и лезу в рюкзак за деньгами. Аккуратно вытащив ровно сто восемьдесят евро, отдаю их в руки незнакомому человеку. – Заплатишь за десять дней?
– Конечно. Я, кстати, Тюг, – представляется он.
– Тюг? – переспрашиваю.
– Да, полное имя – Тюгдюаль.
– А я Леа, приятно познакомиться.
Потушив сигарету, он берет деньги и заходит в хостел. Я тихонько иду следом, волоча свои вещи. Он заходит за стойку регистрации и начинает вбивать что-то в компьютер.
– Имя – Леа, а фамилия?
– Санклер, – произношу, искоса поглядывая на него.
– С-А-Н-К-Л-Е-Р? – по буквам повторяет он.
– Да, – коротко отвечаю я.
Он вручает мне ключ.
– Этаж второй, лестница слева, комната номер двадцать четыре.
Видно, как его забавляют моя замедленная реакция и шок, написанный у меня на лице.
– Приятного пребывания, – нараспев произносит он и смеется.
Я хватаю ключи, не до конца веря в собственную удачу. Неужели я не буду спать на улице?
– Огромное спасибо! – весело пою в ответ.
– Не за что, – пожав плечами, отвечает он, – и да, вот пароль от Wi-Fi. – Он дает мне бумажку.
Я вновь благодарю его и со счастливой улыбкой направляюсь к лестнице.
– И, Леа, – кричит он мне вслед, – вытащи деньги из рюкзака и спрячь куда-нибудь поинтимнее.
– Куда-нибудь поинтимнее? – усмехаюсь я. – Будет сделано.
Иногда, если идешь в нужном тебе направлении, судьба подкидывает тебе удачу. И неважно, сколько раз ты стучишься и получаешь отказ. Одна из дверей обязательно откроется.
* * *
Перейти в школу Hulst в последнем семестре выпускного года – вот миссия номер два в моей новой жизни. Я забрала из старой школы документы и рекомендательное письмо от директрисы. Мой внезапный уход оказывается для нее полной неожиданностью, так же как для меня – ее сногсшибательная рекомендация. Я от всей души благодарю ее и, положив все свои табели в синюю папку, направляюсь домой. На душе у меня очень спокойно, будто я избавилась от пудовых гирь, которые тянули меня вниз. Когда я захожу в хостел, Тюг по-прежнему сидит за стойкой.
– Разве ты не должен сейчас спать?
– Прикрываю своего приятеля, при этом получаю дополнительные деньжата. Как у тебя делишки?
– Все путем, хочу перейти в новую школу и не знаю, как провернуть эту процедуру без родительской опеки.
Его глаза слегка расширяются от удивления.
– А в каком ты классе?
– В терминале ЕС.
– Хочешь перейти в новую школу в конце года? Как у тебя с оценками?
Я лукаво улыбаюсь:
– Девушки, которым негде жить, иногда на удивление хорошо учатся. Я могу присесть? – Показываю пальцем на стоящий рядом с Тюгом стул.
Он кивает, и я с гордостью вытаскиваю из папки свои табели с оценками.
– Восемнадцать[5] за экзамен по французскому? Да ты красотка, я еле перевалил за десятку.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать два года, и мой кошмар под названием «учеба» закончился добрых четыре года назад. А в какую школу ты хочешь перейти?
– Hulst… Это где-то в Седьмом округе?
Он быстро набирает название в «Гугле» и кликает на официальный сайт школы. Находит информацию о стоимости обучения.
– Ты знаешь, что триместр стоит пять тысяч евро?
Я застываю в ужасе уставившись в экран:
– О нет… – и прикрываю ладонью лицо.
– Можем найти школу попроще, – предлагает Тюг, поерзав на стуле. Ему неловко из-за моей реакции.
Я качаю головой. Похоже, мой план пошел прахом. Как же с тобой подружиться, Рафаэль?
Я тру виски. Пяти тысяч у меня просто-напросто нет.
– Не понимаю, нужна именно эта школа для буржуазных деток?
Я горько усмехаюсь:
– Именно эта.
– Школу спонсирует государство, оплата для тех, кто живет в том районе, составляет тысячу двести евро. – Тюг продолжает вчитываться в информацию на экране.
– Эх, столько я бы осилила, но жить в Седьмом округе мне точно не по карману.
– Ты серьезно? Можно же поступить в школу по месту жительства и проходить ту же программу абсолютно бесплатно. Почему именно эта школа?
– Я только что забрала документы из школы по месту жительства в надежде больше никогда ее не видеть, разве что в ночных кошмарах.
Я уже успела представить жизнь без Филиппа, Клер и всей их шайки, которая свистит мне, как шлюхе, стоит пройти мимо. Я представила жизнь без жалостливых взглядов и пустых «Ты в порядке?». Я улетела мечтами в новую жизнь, где все старое останется далеко за бортом. Тюг смотрит на меня взглядом, расшифровать который я не могу.
– Леа Санклер, если посидишь полтора часа на этом стуле, вежливо встречая гостей, выдавая ключи и не забывая поднимать трубку вот этой рухляди, – он пальцем указывает на действительно древний телефон с проводом, – тогда твоя фея кое-что наколдует в соседней комнате. Я заберу папку?
– Наколдуешь? Что именно? – немного растерянно интересуюсь я.
– Твой билет в Хогвартс. Смотри, вот тут написано, какие комнаты свободны, тут табличка с ценами. Девушка, которая сдала экзамен на восемнадцать, должна справиться, – подмигивает он и, хватая папку со стола, закрывает за собой дверь в комнату отдыха.
За эти полтора часа приходят три человека, а телефон не звонит ни разу. Потом из комнаты появляется Тюг с ноутбуком в руках, садится рядом и начинает что-то распечатывать.
– Позвони в эту школу и забей рандеву, – велит он, складывая бумаги в мою папку.
Я послушно выполняю его указания.
– Значит так, ты переехала ко мне, мы живем на рю Варен, двадцать семь. Я твой старший кузен, твои родители должны были срочно покинуть Париж, скажем, получили предложение по работе, которое нельзя упускать. Ты отказалась уезжать из города в последнем триместре. Но ездить в школу в Сен-Дени каждое утро просто невозможно. Час езды – это слишком мучительно для тебя, поэтому мы подаем документы в ближайшую школу по месту жительства. Разумеется, я должен буду выписать чек, поэтому…
– Я должна тебе тысячу двести евро, – заканчиваю я за него, глядя прямо ему в глаза.
– Именно, Санклер, – кивает он, тыкая в меня пальцем.
– Так ты что, подделал документы?
– На одной зарплате со стойки размещения не пошикуешь, – подмигивает он. – Если когда-нибудь захочешь получить кредит или снять жилье – знаешь, к кому обратиться.
Мне хочется его обнять, но я сдерживаюсь. Второе правило, которому научила меня новая жизнь: твоя лучшая подруга, может, и была сукой, но на свете есть люди, которые способны помочь тебе просто потому, что могут. «И ты тоже будь такой, Санклер», – думаю я.
– Тюг, у меня просто нет слов, как я тебе благодарна, – шепчу я, и глаза наполняются слезами.
– Те, у кого дерьмовые родители, должны помогать тем, у кого тоже дерьмовые родители. Как-то так.
Я горько улыбаюсь:
– А я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Посидишь еще полтора часа на этом стуле? – зевая, спрашивает он.
Я весело смеюсь.
* * *
Рандеву проходит без сучка без задоринки. Тюг надел рубашку, расчесал волосы и заболтал директрису. Он выписал чек, мне выдали расписание. Видимо, в этом плюс частной школы – маленькие классы, все дела. Школа сама по себе оказывается меньше обычной. Я спрашиваю, сколько у них выпускных классов, и выясняется, что их всего три. Это колоссально упрощает мне задачу. Я думала, придется умолять на манер первоклассницы или просто нагло врать, будто я знаю Рафаэля Делиона, чтобы меня определили в его класс. Но раз выпускных всего три, это означает по одному на каждое направление: S, ЕС и L. По случайности мы оба выбрали ЕС, а значит, он станет моим одноклассником.
Я просыпаюсь второго апреля и мысленно поздравляю тебя с днем рождения, Мика. Сегодня тебе исполняется восемнадцать. Точнее, исполнилось бы…
До конца каникул остается шесть дней. Все эти дни я провожу с Тюгом за стойкой регистрации.
– Санклер, я уезжаю завтра, поэтому, если тебе требуется внести нелегальную оплату за свою койку, действуй, – он разводит руками в стороны.
– Как уезжаешь? – взвизгиваю я.
Урок номер три: часто люди слишком быстро уходят из вашей жизни.
– Просто: сажусь на поезд и еду до самой Ниццы.
– А когда вернешься?
– В Париж? Надеюсь, что никогда, – фыркает он.
– Почему?
– Видишь ли, в Ницце меня ждет девушка, я переезжаю к ней. Накопил достаточно средств – и в дорогу…
Я гляжу ему в лицо. Парочка прыщей, неопрятная щетина, спутанные волосы… Но все же меня кольнула зависть к этой девушке. Нет, я не влюбилась в Тюга, просто на него можно положиться. Он не из тех, кто оставит тебя в беде, и не из тех, кто будет этой бедой. Из этих красных от недосыпа глаз смотрела надежная, преданная душа.
– Надеюсь, она хотя бы наполовину представляет, как ей повезло с парнем, – произношу я, хлопая его по плечу.
– Весьма странно это слышать.
Я выгибаю бровь.
– Почему?
– Обычно такие девушки, как ты, со мной даже не разговаривают, – усмехается он.
– Такие – это какие?
– Красивые, Леа.
Глава 6
Понедельник. Мика, сегодня понедельник. Сегодня я увижу его. Загляну ему в глаза, услышу его голос, почувствую его запах. Господи, как же мне страшно! Я расхаживаю по коридору хостела, не в силах остановиться. Взад-вперед, туда-сюда, как в трансе. Заламывая руки, я жду. Первый раз в жизни сожалею о том, что мой первый урок начнется в десять тридцать, а не раньше, хотя это идеальное расписание… Вдох-выдох. В девять сорок пять спускаюсь в метро с пустым желудком, головой, полной мыслей, и сильно бьющимся сердцем. Какой же ты, Рафаэль?
* * *
Забастовка. Очередная глупая забастовка. Поезда в метро практически не ходят. Я опаздываю. Нервы, нервы… Я злюсь и боюсь, Мика…
Опоздав на четверть часа, стою перед дверью класса и слышу дикий крик учительницы, которая требует, чтобы все замолчали. Моя рука нерешительно зависает в воздухе. Мне нужно постучать и извиниться, зайти в класс, представиться новой ученицей, выбрать себе место и слиться со стенами. Наконец я тихонько стучу и слышу громкое: «Войдите». Поворачиваю ручку и переступаю порог. Класс маленький, от стены к стене тянутся длинные столы, рассчитанные на шесть человек. Учительница по английскому, мадам Феррар, вся красная, а над верхней губой у нее поблескивают капли пота. Она тяжело дышит, и ее шея немного раздулась. Все ученики стоят, слегка потупив глаза. Феррар выжидающе смотрит на меня своими близко посаженными глазами.
– Добрый день, в метро забастовка… Я новенькая, Леа Санклер.
Она кивает:
– Меня предупредили.
У нее охрипший голос. Тыльной стороной ладони она вытирает пот над губой и надевает очки. Она ужасно некрасивая, в бесформенном черном балахоне, каштановые волосы туго затянуты в пучок на затылке. Ноль косметики, впалые щеки и кривой нос.
– Делионы! – рявкает она.
От задней стены отклеиваются двое парней, и один из них не мигая смотрит прямо на меня со смесью удивления и любопытства. Это Квантан. «Не может быть», – думаю я, и, очевидно, эта мысль ясно читается на моем лице. Он усмехается и подмигивает мне, будто отвечая: «Еще как может». Второй парень чуть выше Квантана, он не смотрит на меня, все его внимание сосредоточено на англичанке. Не скрывая раздражения, он буравит учительницу взглядом, плотно сжав губы. Его светлые волосы коротко подстрижены, а голубые глаза мечут молнии. Еще один Делион?
Учительница указывает на длинный стол в первом ряду:
– Через один.
– Это как – через один? – лениво бросает блондин – естественно, чтобы позлить ее.
Клянусь, я слышу рычание учительницы. Она указательным пальцем проводит по столу.
– Квантан, пустой стул, Пьер, пустой стул, и… – Тут она замолкает, набирая в легкие побольше воздуха. – Месье Рафаэль, вам нужно выслать особое приглашение?! – в бешенстве орет она.
Слышится глупое девчачье хихиканье. При звуке этого имени мое сердце начинает биться быстрее, а внутренности скручивает идиотский страх. Головы всех учеников поворачиваются в конец класса. Я тоже ищу Рафаэля среди стоящих там парней и девушек. Класс небольшой, но его не видно.
Он медленно поднимается со стула. Все стоят. Абсолютно все. Кроме него. Лениво закинув рюкзак камуфляжной расцветки на спину, он подходит к переднему столу, глядя учительнице в глаза. В том, как он идет, как прямо держит спину, как смотрит на нее со скучающим видом, чувствуется нечто странное. Рафаэль мгновенно будто наполняет собой класс, захватывая всеобщее внимание. Он стоит так близко ко мне, что я могу при желании протянуть руку и дотронуться до него. Коснуться его красивого предплечья… На нем нет ни ссадин, ни синяков – ничего, что напоминало бы о той ужасной ночи. Черные волосы собраны в небрежный хвост, лицо открыто. Я жадно разглядываю его. Высокий лоб, полные красные губы, ровный нос, длинные прямые брови и грозные темные глаза. У тебя были такие же глаза, Мика? Тот же рот? Те же скулы? Мика, ты был такой же? Мне так хочется задать эти вопросы вслух и услышать ответы…
– Около стенки, – рычит учительница.
Он кидает на соседний стул рюкзак и садится. А я изумляюсь. За одним столом расположились три абсолютно разных на вид парня: жгучий брюнет, дерзкий блондин и миловидный шатен. Но есть нечто, что делает их очень похожими, несмотря на разницу во внешности. То, как они держатся. Они ведут себя так, будто все здесь принадлежит только им. Будто даже воздух вокруг – собственность Делионов.
– Мишель, – произносит Феррар, вырывая меня из размышлений. Ее голос звучит устало.
– Я Капюсин, мадам, Мишель – это фамилия, – говорит девушка, которая в полном одиночестве стоит в левом углу.
Мне знаком ее взгляд. Взгляд человека, вокруг которого слишком много идиотов и у которого нет больше сил реагировать на них.
– Капюсин, сядь между Пьером и Квантаном, будь добра.
Девушка аккуратно складывает свои вещи в красную лаковую сумку и идет в красных лаковых туфлях на маленьком каблучке к своему месту. Пока она идет, глядя строго вперед, несколько девиц с недовольным видом перешептываются между собой. Похоже, дело в том, что Капюсин заняла знатное место между двух красавчиков, да только, кажется, ей все равно. Квантан встает, пропуская девушку, и та равнодушно благодарит его. Ее волосы пепельного цвета аккуратно причесаны, на шее красуется красный шелковый платок. Она сильно отличается от остальных девушек в классе. Гляжу на нее, и мне на ум приходит сдобная булочка, такая же мягкая и пышная. Круглые плечи, милые щеки. Карие глаза смотрят на пустую доску. На девушке черная юбка и белая блузка. Когда она проходит мимо, в воздухе повисает сладкий цветочный запах. Я опускаю голову и смотрю на свои видавшие виды «конверсы», джинсы с дырками на коленях и серую бесформенную толстовку. Мне вдруг становится неловко…
Пьер поворачивает голову к Капюсин.
– Ты приятно пахнешь, – шепчет он.
Она улыбается в ответ. Бывает же такое: просто улыбка, а ощущение, словно человек изнутри светится.
– Спасибо, – шепчет она, не глядя на него.
А Квантан тем временем выразительно смотрит на Пьера и закатывает глаза; тот, в свою очередь, просто пожимает плечами и расплывается в хитрой улыбке. Один Рафаэль совершенно чужд происходящему, он нервно барабанит пальцами по столу. Пьер машинально ловит его руку: перестань, мол, – но Рафаэль резко поднимает на него черные глаза, и Пьер отпускает его, качая головой. Рафаэль вытаскивает из кармана пачку сигарет и начинает стучать ими по столу. Одну сигарету он сует за ухо. В это время Феррар рассаживает остальных учеников и записывает, кто с кем и где сидит. Я стою у доски, но на меня никто, кроме Квантана, не смотрит. Он замечает, как я разглядываю Рафаэля, и шепчет:
– Ты как?
– Хорошо, а ты?
Он не успевает ответить: мадам возвращается к доске и вспоминает о моем существовании.
– О, я совсем забыла о тебе, как, ты сказала, тебя зовут?
– Леа.
Она прищуривается, рассматривая класс.
– Леа, сядешь между Пьером и Рафаэлем, – будто оглашая приговор, отчетливо произносит она.
Я даже не успеваю занервничать или подумать о великом стечении обстоятельств. В классе устанавливается тяжелая тишина, которая серьезно меня настораживает. Квантан глядит на учительницу как на умалишенную, но встает, пропуская меня. Капюсин придвигает свой стул ближе к столу, чтобы я могла пройти. Пьер тоже приподнимается. Рафаэль не шевелится. Я жду, чтобы он убрал свой рюкзак с моего стула. Проходит секунд пять.
– Можешь убрать свой рюкзак? – интересуюсь я, стараясь говорить спокойно, хотя во мне растет раздражение.
Весь класс смотрит на меня, не сводя глаз. И все из-за Рафаэля.
– Нет, – коротко бросает он, и я понимаю, что впервые за все это время слышу его глубокий и низкий голос. Он говорит без всякого выражения, и до меня снова доносится идиотское девичье хихиканье.
– Месье Рафаэль, уберите рюкзак. И это не просьба! – железным тоном провозглашает англичанка.
– Нет, – повторяет он.
Лицо учительницы приобретает багровый оттенок.
– Знаете, некоторые люди считают, что по каким-то непонятным причинам им слишком много дозволено.
– Например, вы, – отрезает он. – Она здесь сидеть не будет.
Рафаэль говорит еще жестче, чем мадам Феррар. В этом низком красивом голосе звучит глубокая уверенность.
– Вытащите сигарету из-за уха, вы находитесь в моем классе! – кричит учительница, ударив рукой по столу. – Вы обязаны проявлять уважение, в противном случае я попрошу вас пройти в кабинет директора. Освободите девочке место, не вам решать, кто и что будет делать на моем уроке!
– Я ненавижу повторять. ОНА. ЗДЕСЬ. СИДЕТЬ. НЕ БУДЕТ, – твердым тоном чеканит Рафаэль.
Мадам Феррар меняется в лице. Я вижу, что она кипит от возмущения. А еще вижу холодное и твердое, как кусок льда, лицо Рафаэля. Опять раздается чье-то дурацкое фырканье.
И именно в этот момент что-то во мне лопается, Мика. Огромный раскаленный воздушный шар ярости взрывается во мне. И мне становится плевать, был ли у тебя такой же голос, как у него… Одинаковые ли у вас были глаза… Обладал ли ты такой же мужественной красотой… Кусал ли ты губу, как это делает он… Мне становится абсолютно плевать на это. Передо мной сидит очередной самоуверенный засранец, который считает, что ему можно указывать, где она, то есть я, сядет или не сядет, словно меня тут вовсе нет…
Одним движением руки я вытаскиваю сигарету у него из-за уха и ломаю ее. Вторым движением скидываю его рюкзак на пол. Он смотрит на меня, наконец-то увидев, его черные глаза засасывают, и я вижу, как в них вспыхивает огонь. Клянусь, на секунду мне показалось, что на черном фоне его глубоких глаз полыхают языки пламени, но этого оказалось недостаточно. Я превратилась в айсберг, Мика. За последний год во мне собралось слишком много льда, хотя, возможно, это и не бросается в глаза. Мое тело ощущает холод собственной души и не противится ему. Мы слились в одно целое с холодом, потому что так проще, Мика. Легче быть хладнокровным айсбергом, чем полыхающим огнем…
Я сажусь на стул и отворачиваюсь, закрываясь от черной дыры, в которую он пытается меня засосать.
– Может, начнем урок? – интересуюсь я обыденным тоном.
На секунду в классе наступает гробовая тишина, которую тут же нарушает веселое фырканье Пьера. За ним начинает смеяться и тут же заходится в кашле Капюсин. Все остальные молчат. Квантан смотрит на меня серьезным взглядом, слегка качая головой.
– Открываем страницу сто девяносто два, – как-то слишком весело и бодро говорит мадам Феррар, и в первый раз за утро я вижу ее улыбку. Мне становится ясно, что она ничем не лучше Пьера, которого терпеть не может…
Я сижу, вся сжавшись, потому что боюсь, как бы Рафаэль не начал ругаться, но он смотрит прямо перед собой и больше не поворачивает голову в мою сторону. Он практически не шевелится, лишь сжимает кулак, и костяшки его пальцев белеют. От этого мне становится не по себе…
– Отныне в мои часы вы обязаны сидеть каждый на своем месте, – вещает Феррар в конце двухчасового урока. – Не могу поверить, что мне пришлось рассадить терминал, как каких-то пятиклашек…
А я не могу поверить, что рядом со мной сидит твой брат, Микаэль…
