Даниил Корнаков
Нисхождение
Пролог
Холод пробирал до костей.
Окружающий меня лес казался мне живым – он дышал, двигался, говорил собственным непонятным языком.
Я был убежден, что деревья внимательно наблюдают за каждым моим движением, и скрип их ветвей в ушах звучал как тихий шепот, решающий мою судьбу. Еще сутки назад, даже немного помыслив о подобном, я с уверенностью заявил бы, что по мне плачет дурдом. Но все изменилось, как только я ступил за порог того кошмарного дома…
Боже, после всего произошедшего, любой сумасшедший мог бы показаться мне светочем разума!
С каждым шагом ветер пронзал мое тело, как тысячи ледяных игл, а снег, капризно кружа в воздухе, отбирал последние остатки тепла.
Сколько я блуждаю здесь? Час? Два? По мне, так целую вечность.
Левая нога ударилась обо что-то твердое, и я споткнулся и упал. Шершавый снег впился в лицо, а запястье заныло от боли. С невероятным усилием я заставил себя встать и взглянуть на то, обо что умудрился споткнуться. Это была мужская рука с кольцом на безымянном пальце. Синяя и обмерзшая, она неподвижно торчала из-под снега, растопырив тонкие пальцы.
Я запаниковал и начал отступать, не отрывая взгляда от конечности, пока не почувствовал, как спиной уперся во что-то твердое. Невольно вскрикнув, я вскочил на ноги и на этот раз увидел окоченевшее тело женщины.
Только ее лицо, застывшее в снегу, вызвало во мне ужас. Глаза, напоминающие два стёклышка , с неким отчаянием и одновременно смирением смотрели ввысь, словно прежде, чем совершить свой последний вздох и навсегда быть погребенной в этом сугробе, она понадеялась оказаться как можно выше и дальше от этого пронзающего холода. Приглядевшись, я увидел замерзшую слезу на её щеке.
Небольшой ветер коснулся темных волос покойницы и оживил их, заставив танцевать в воздухе. А затем я заметил, как из ее рта появилось едва заметное облачко пара.
Не выдержав этого зрелища, я побежал и стал замечать под слоем снега очередные тела: мужчин, женщин и даже детей. Это был снежный ковер из заледеневших трупов.
Я продолжал бежать, преследуемый темными мыслями и смертью, которая, как мне казалось, поджидала меня на каждом шагу.
Не помню, сколько я так бежал, пока окончательно не выбился из сил. Передохнув, я поднял голову и разглядел за горизонтом девятиэтажку. Дом, от которого я бежал последние несколько часов, вновь открылось моему взору, и меня охватило безнадежное отчаяние.
Отсюда нет выхода.
Двумя месяцами ранее
Отчётливо помню, как в тот злосчастный день я почувствовал жжение в груди, от которого голова пошла кругом. Ноги словно лишились костей, и я начал падать, но вовремя ухватился за краешек стола. Так бы того и гляди, наверняка упал бы и расшиб голову.
Через пять минут это странное ощущение в сердце отступило, как будто его и не было. Стал я размышлять, не шалит ли сердце в мои-то тридцать лет? Да быть не может! Сколько себя помню, всегда занимался спортом: бегал, прыгал, на брусьях подтягивался. Да чего душой кривить, я был отличником по физподготовке как в армии, так и в вузе. Даже на спортивные сборы ездил по лёгкой атлетике, где ниже третьего места никогда не опускался. И вот на тебе! Не верилось.
К обеду я уже и вовсе забыл об этом, списав на переутомление. Оно и немудрено, ведь последние несколько дней у нас на участке выдались, ну прямо туши свет! В столице приходили митинги, в очередной раз собирались свергать власть, и всех этих революционеров вели прямиком ко мне на оформление. И так продолжалось вот уже третьи сутки.
Вот и тут только я сел за стол, как помимо тонны бумажной волокиты мне привели очередного парнишку, закованного в наручники, лет двадцати с небольшим. Под глазом красовался фингал цветом один в один с моим кителем.
– Артём, вот привёл тебе еще одного… дебошира. Оформишь?
– Ну а чего делать, оформим, оформим. Не первый и не последний.
Посадили парня напротив. С виду вроде опрятный, одежка хорошая, волосы по-модному подстрижены, из переднего кармана выглядывает смартфон.
– Пишешь, что ли? – ткнул я ручкой в камеру.
– Не имеете права отбирать. Это моё право, как гражданина Российской Федерации, согласно статье…
– Да все-всё, гражданин. Пиши своё кино. Сдался ты мне…
Мы сидели и ждали, пока мой допотопный компьютер оживёт и откроет мне «Ворд» с шаблоном протокола. И тут неожиданно я снова почувствовал это неприятное жжение в груди, но на этот раз чуть меньше. Тут-то и стали меня посещать мрачные мысли. Не к добру эта боль. Отпроситься у начальства, что ли? А то мало ли…
Компьютер так долго грузился, что я хотел было плюнуть, да по старинке ручкой на бумаге знатока наших законов оформить, но прервал меня звонок с мобильного. Звонила Лерка, моя жена.
Я было хотел сбросить, на работе как никак, но что-то заставило меня всё же принять вызов.
– Да, Лер.
– Артём Егорович?
Сердце ушло в пятки. Голос был мужской, и имя отчество мое незнакомец произнёс с каким-то подозрительным придыханием.
Я сразу же почувствовал что-то неладное.
– Да, это я. А вы кто? Почему вы звоните с телефона моей жены?
Мы с дебоширом встретились взглядами. Парень посматривал на меня с любопытством и все похмыкивал, мол, так тебе и надо. Я встал с кресла и подошёл к окну, откуда открывался вид на задний двор с хоккейной коробкой. Прямо сейчас там бегали молодые ребята и гоняли шайбу, крича друг с другом.
– Мы с вами коллеги, Артем Егорович, – продолжал голос. – Старший сержант патрульной службы Зенцов Игорь Павлович. Я… – голос его, несмотря на попытку сдерживаться, местами все же давал слабину и вздрагивал. – В общем, произошло ДТП с участием вашей жены. Вам лучше приехать сюда как можно скорее.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава 1. Встреча
Со своей будущей женой я познакомился в Воронеже шесть лет тому назад в период моей командировки в этот чудный город. Все дела удалось закончить раньше положенного, и выдалось мне три дня выходных, которые я решил потратить на изучение города.
Сам я родом из маленького села в Тамбовской области, и так уж случилось, что, несмотря на небольшое расстояние, в Воронеже мне так побывать и не удалось. Посему решил я этот жизненный пробел восполнить, как следует за отведённые мне три дня.
Начал я с парочки музеев, сфотографировал на память несколько статуей (особенно меня очаровал памятник Белому Биму Черному уху – собаке из моего любимого фильма детства) и, конечно же, прошелся вдоль набережной реки Воронеж, разделяющий город на западную и восточную стороны.
Вечером, когда я совсем измотанный и усталый возвращался в гостиницу, в парке под названием «Орлёнок» я услышал звуки гитары и прекрасный женский голос. Он так меня очаровал, что я как заворожённый начал искать, кто это так поет, пока не увидел девушку, стоявшую на бордюре.
Меня сразу пленили её распущенные рыжие волосы, свисающие до маленькой груди. Тонкие пальцы умело перебирали струны, извлекая из них ноту за нотой. Белая майка с черной надписью неизвестной мне рок-группы подсказывала о музыкальных предпочтениях девушки. Правда, по тому, как она пела, нельзя было даже предположить, что она стремится оказаться в рядах подобных музыкальных деятелей. Голос у неё был добрым, ласковым и словно шептал на ушко.
Под ногами у неё лежал открытый чехол от гитары с небольшой мелочью. Проходящие мимо люди непременно останавливались на минутку другую, не то любуясь ее красотой, не то великолепным вокалом.
Ну а я стоял в сторонке и всё посматривал на неё издалека, не решаясь подойти. Меня как ледяной водой окатили, и я боялся пошевелиться, дабы ещё холоднее не стало. Сейчас вспоминаю – ну дурак дураком! Влюбился я в незнакомку тотчас же, хотя и словом с ней ещё не успел обмолвиться.
Так и продолжалось это около часа, пока вдруг не стало темнеть. Рыжеволосая незнакомка уже не пела. Спрятав гитару в чехол, она пересчитывала вырученное за день, пока вдруг к ней не подвалила парочка верзил на две головы выше. Они нагло стали к ней приставать и, несмотря на её просьбу отвалить, тянули к ней свои грязные руки.
Здесь-то я сидеть в сторонке уже не имел права. Подошёл к наглецам и вежливо попросил их убраться восвояси.
– Гуляй, Вася, – бросил один из них, даже не повернувшись в мою сторону.
– Это ты гуляй. Сказано тебе, отстань от девушки.
– А то чё? Ментов позовёшь? – ответил он, наконец повернув ко мне свою рожу.
– Так зачем же звать?
Я вынул из кармана удостоверение и показал им его, на мгновение усмирив их наглость.
– И чё? – продолжал тот, лишь мельком взглянув на корочку. – Арестуешь, что ли, теперь меня?
– Надо будет – арестую, если ты со своим дружком не свалишь отсюда щас же.
Оба они подняли меня на смех.
– Слушай, начальник… – по-хозяйски обратился он ко мне и положил ладонь на плечо. – Ты это, разворачивайся по-хорошему…
Я его руку сразу же схватил и раз! Вывернул ему за спину. Не сильно, а так, для профилактики. Второй его дружок, прежде молчаливый, вдруг как разразился:
– Ах ты сука!
И бросился на меня. Но я его побратима на него толкнул и сшиб с ног. Оба они грохнулись в фонтан, прямо в холодную воду и стали там барахтаться как черепахи, опрокинутые на панцирь.
Позади я услышал, как от этого жалкого зрелища хихикнула рыжеволосая. Мне аж тепло на душе стало от её смеха.
Хмыри эти по итогу из фонтана вылезли и все промокшие до нитки сжали кулаки.
– Так, не уберетесь отсюда щас же, – говорю я строго, – завтра на вас ориентировки будут висеть по всем местным участкам. За попытку нападения на сотрудника полиции знаете, сколько дают?
Оба они чуть ли не одновременно покачали головами. Лица по-прежнему были злыми как у собак.
– Вот лучше вам не знать. Поэтому чешите отсюда подобру-поздорову, пока я не передумал.
Хмыри переглянулись друг с другом, отряхнулись от воды и, бросив на меня очередной уничижительный взгляд, хмыкнули и развернулись.
– Да пошёл ты, мент поганый, – пробурчал один из них.
– За оскорбление тоже прилетит, ты это учти! – крикнул я им вслед.
И как только увидел, что парочка удаляется восвояси, так сразу себя почувствовал рыцарем; ну один в один как в книжках!
– Спасибо вам большое, – поблагодарила меня рыжеволосая. – Вы прямо как знали…
– Что знал?
– Да что эти вот сунутся… Я вас давно заметила, вон на той лавке. Сидите там уже часа два.
– Оу… – я себя почувствовал крайне неловко. – Вы не подумайте ничего такого. Я просто… в командировке я! Местными достопримечательностями вот любуюсь. Отдохнуть сел, да и вы тут так прелестно пели, что я заслушался.
Я как в рот воды набрал, слова лились беспорядочно, и самые идиотские. Чувствовал себя полнейшим дураком.
– Вот как! Наконец-то у меня появился первый поклонник.
– Да бросьте, первый! Вон сколько мимо вас проходило, уши грели. Вам уже концерты устраивать можно.
Она натянуто улыбнулась, словно не была со мной согласна, и продолжила собирать вещи. Я чуть ли не с минуту молча наблюдал за ней, ощущая некую скованность, пока вдруг не ощутил, что возможность узнать поближе эту девушку ускользает прямо сквозь пальцы. Это неприятное чувство придало мне храбрости, и я спросил у неё:
– Послушайте, а как вас зовут?
– Лера.
– Лера… А… Можно, я провожу вас? Темно уже так.
И правда, за время потасовки с теми двумя на улице успели сгуститься сумерки.
– Ну… – она подняла своё личико и в задумчивости стала осматриваться, по всей видимости, прикидывая нужен ли ей сопровождающий. Только сейчас я заметил, что цвет её глаз был серым, моим любимым.
– А вам самому домой не надо? – спросила она.
– Нет. Я, признаться, вовсе не местный, приехал из Москвы в командировку, живу в гостинице. Поэтому времени у меня полным-полно.
– Аж из Москвы? – она театрально закрыла рот ладонью и улыбнулась.
– Аж из Москвы, – улыбнулся я в ответ.
– Ну ладно, раз уж так хотите меня проводить… Звать то вас как?
– Ой, точно. Артём.
Я протянул ей руку.
– Рада познакомиться, Артём. Ну, пойдемте, раз уж вызвались! Расскажите мне про Москву.
В тот вечер я узнал о ней совсем немного. Так она не была бездомной или малоимущей, как я изначально предположил (мне кажется, на моём месте так подумали бы большинство, видя человека, играющего на улице на музыкальном инструменте). А жила в очень приличной однушке и даже училась в вузе на переводчика, параллельно работая с графиком два на два, чтобы покрывать расходы на учёбу.
Оказывается, Лера просто любила петь и надеялась быть когда-нибудь услышанной влиятельным продюсером, который поведёт её по суровым ступеням шоу-бизнеса.
– Хочешь верь, хочешь нет – но многие известные музыканты так и начинали восхождение к славе, играя в переулках и в метро. Земфира вот, например. Или если из иностранных Аврил Лавин. Глядишь заметят! Да и хорошо помогает бороться со страхом публики.
Мы встречались с ней до самого моего отъезда из Воронежа. Те три дня, вне всякого сомнения, были лучшими в моей жизни. Наверное, даже последующую свадьбу с Лерой я так много не вспоминал, как-то время на воронежских улицах, в кафе и кинотеатре, где мы всё больше узнавали друг о друге.
После вынужденного расставания, когда мне пришлось вернуться на службу в Москву, мы поддерживали связь по интернету, общаясь каждый день. Когда же мне удавалось наскрести деньги и выкроить пару выходных, я брал первые же билеты на поезд Москва-Воронеж и мчался к теперь уже своей возлюбленной. Да, к тому времени мы были по уши влюблены друг в друга.
Мне удалось много узнать о ней за время нашей переписки. Родители Леры уже были пенсионерами и жили за городом. Та самая однушка, в которой жила Лера, принадлежала её отцу, и чтобы его дочь могла спокойно учиться и не испытывать проблем с жильем, отдал ей, впоследствии даже переписав на неё.
Отец у Леры всю жизнь проработал на молочном комбинате кладовщиком, а мать продавцом-кассиром то тут, то там. Финансы у них не то чтобы пели романсы, а скорее серенады, и поэтому Лере приходилось подрабатывать барменом в одной из сети кофеен, чтобы расплатиться за учёбу. Работу эту она на дух не переносила, но деваться было некуда – обещала родителям, что получит она эту заветную «корочку», чтобы им легче стало, а потом пойдёт завоевывать нашу эстраду.
Минул год, Лера окончила вуз, и я, как раз получив повышение до лейтенанта, предложил ей перебраться в Москву. Она согласилась.
Первое время нам пришлось жить на съемной квартире чуть ли не на окраине столицы и обоим оплачивать аренду. До сих пор помню те ужасные дни, когда приходилось вставать в пять утра и ковылять до участка почти два часа. Лере повезло больше, ей удалось найти удаленную работу по специальности переводчика с английского и получать неплохую зарплату. Был в этом еще один несоизмеримый плюс – дома меня всегда ждал вкусный ужин.
Как-то Лере стала плохо. Целый день градусник показывал 38.5. Лоб горячим как вскипевший чайник. Я отпросился с работы и не отходил от её постели ни на шаг, все боясь, что могу ее потерять. Знаю, глупо так думать, все же такая температура еще не причина паниковать, но видит Бог, как страшно я переживал. Всему виной была моя мама, умершая от гриппа, когда я был ещё маленьким.
До сих пор у меня перед глазами она, лежит бледная, мокрая, под толстым одеялом. Чёрные волосы как водоросли обволокли подушку. Бледно-розовый рот приоткрывается в попытке произнести что-то, но получается только хрипло выдохнуть.
Ещё врач там был, ходил вокруг отца и всё головой качал и поджимал губы. Ещё тогда я особо не понимал, что означают эти жесты. Как-никак, мне всего-то было девять лет.
– Тёма, ты к матери не подходи, одной ей нужно быть, – говорил мне тогда отец. – Поди лучше во дворе поиграй.
– А мама выздоровеет? – спрашивал я, смотря на него сверху вниз.
– Конечно. Ты, главное, не беспокой её лишний раз.
Но мама так и не поправилась. В последний раз я видел её укутанную в одеяло, когда её санитары выносили из спальни. Отец стоял бледный как простыня, в которую укутали маму и тихо шмыгал. Глаза у него выглядели мёртвыми, потускневшими.
Мне ещё тогда почему-то показалось, что маму так в больницу уносят, зачем-то закутав в простыню. Наверное, у врачей носилки кончились? Я еще пару месяцев ходил с этим твёрдым убеждением, пока отец спьяну не сообщил мне, что мамы больше нет.
Я ему, конечно же, не поверил. Я же себя убедил в своей правоте и со слезами ему все говорил, мол, чего ты врёшь, пап! Увезли маму в больницу! Врёшь ты всё, врёшь!
И с кулаками на него… щегол девятилетний.
Помнится, когда я уже принял тот факт, что мама умерла, меня обуяла жуткая обида на отца за то, что не дал он мне с мамой поговорить еще тогда, когда она пускай и плохо себя чувствовала, но хотя бы жива была. Обида эта живет со мной и до сих пор. А отца я терпеть не могу.
После смерти матери он страшно стал спиваться, а когда мне стукнуло десять лет и вовсе исчез куда-то на пару лет, оставив меня на попечение тётки в Подмосковье. Ещё и деньги все скопленные за последние десять лет забрал, хорошо, что хоть дом не продал.
Когда он вернулся постаревший лет эдак на десять, то меня обратно хотел забрать, всё клялся, что завязал. Но я ни в какую. Да и тётя Маша, сестра по материнской линии, спасибо ей, не позволила забрать. Так и уехал обратно в наш поселок под Тамбовом мой нерадивый папаша, где прозябает и поныне.
С тех самых пор мы с ним совершенно не разговариваем, хоть он и пытался несколько раз выйти со мной на связь. Так он пришёл на вручение моего школьного аттестата, попытался со мной заговорить, но я даже смотреть на него не мог. От одной только его красной морды и обманчиво виноватых глаз становилось тошно.
Наверное, оттуда весь этот страх за Леру. У мамы моей тоже «просто температура» была, а вот как вышло.
Руки у меня то и дело тянулись к телефону вызвать неотложку, но она напрочь отговаривала меня от этого, уверяя, что скоро ей станет лучше, и мне со скрежетом в зубах приходилось довериться ей.
Не знаю, что сподвигло меня тем же вечером зайти в ювелирный и купить там простенькое кольцо. Чутье мне тогда подсказывало, что я обязан прямо сейчас подойти к моей любимой и сделать ей предложение.
И вот, лежит моя Лерка в мокрой от её же пота кровати, вся растрепанная и синяками под глазами. На прикроватной тумбочке упаковки из-под таблеток и пустые стаканы. Окно заперто наглухо, на улице зима и я даже щели бесхозной одеждой закрываю, опасаясь, что на нее хоть малюсенький сквозняк подует. В этой вне всякого сомнения романтической обстановке я впервые за несколько дней не достаю из пакета очередную порцию таблеток или фруктов; теперь я потянулся к внутреннему карману куртки и дрожащей от волнения рукой и открыл маленькую коробочку.
– Лера, будь моей женой.
Она переводила свой сверкающий взгляд с кольца на меня и всё силилась что-то произнести. Как же невыносимо ожидание, когда не можешь понять, это она сейчас заплачет от счастья или от горя?
Лера засмеялась, вытирая слёзы. Я невольно заразился ее смехом и все ждал, когда же она ответит, хоть и догадался, какой последует ответ. Сердце стучало как кулак разгневанного соседа, которому осточертела музыка за стеной.
– Господи, Соколов, какой же ты тормоз! Я уж сама думала тебе предложение делать!
Это оскорбление стало самым приятным в моей жизни.
На следующий день произошло чудо, и градусник показал 36.5. Говорят, ничто не лечит так эффективно, как секс и хорошие новости. В моём случае я воспользовался и тем, и другим, и, как показала практика, теперь уже моей невесте это помогло.
Мы расписались через полгода. Скромно, лишь в присутствии самых близких людей. Лерины родители приехали, но вот с моей стороны было лишь парочка сослуживцев.
Не знаю как, но отец как-то пронюхал про мою свадьбу и прислал открытку с изображением белых роз с ангелочками, правда, спустя две недели после расписки. Уже по его неровному почерку я понял, что пожелания нам он писал, будучи поддатым, и лишь просьба Леры остановила меня от броска этой картонки в мусорку.
– Пускай будет, Тём, – попросила она меня.
Я спрятал открытку в самый дальний ящик и более не вспоминал.
Жизнь после свадьбы постепенно налаживалась. Лера продолжала работать удалённо, иногда пела, но на этот раз в основном из дому, ну а мне выдали сертификат на приобретение собственного жилья. Этот день я запомнил особенно, поскольку помимо замечательной новости о том, что нам теперь не нужно жить на съёмных квартирах, я узнал и ещё одну.
Лера была беременна.
