Даниил Сгораев
Ему семнадцать, ей тридцать пять
Они тонут в массаже, выпав из мира, полном глупости и рациональности. Они тонут в массаже, забыв о своём прошлом, раздев друг перед другом души, выставив напоказ каждый шрам. Они тонут в массаже и хотят захлебнуться, ведь страсть и любовь теперь обволакивают Их.
Он переходит к лопаткам, стараясь не касаться лямок бюстгальтера. Никогда Он и подумать не мог, что самой красивой картиной в своей жизни посчитает распущенные на кровати светлые волосы. Волосы конкретной женщины, девушки, маленькой девочки. Её красота неосязаема, она проступает не в лице, не в формах тела и даже не в глазах, хотя в них кроется другая красота – красота природы. Душа – вот что прекрасно в этой женщине. Он чувствовал Её, когда был рядом, чувствует Её и сейчас. Его притягивает Её тело, да, но вот то, что находится внутри этого тела… эта неосязаемая энергетика… околдовывала. И пусть подобное выходит за грани нормы, именно странность отношений подливала масла в огонь. В мощнейший, переходящий в пожар огонь.
Наконец Он осмеливается сделать ещё один шаг. В полутьме наклоняется (малина, сирень, сирень и малина) и прямо над Её головой шепчет: «Могу я расстегнуть бюстгальтер? Я хочу сделать тебе хороший массаж». Несколько секунд, минуту, две минуты тишину мира разбавляют лишь вдохи и выдохи двух влюблённых сумасшедших, что потерялись в собственных чувствах. Она не хочет отвечать, потому что любой ответ приведёт к определённым последствиям: нет – между Ними дрогнет то, что только зарождается, да – Они переступят грань дозволенного и сделают то, что никак нельзя делать.
И поэтому Она говорит: «Да». Очень тихо, но Он всё равно Её слышит, читает движения губ, движения души. Она говорит: «Да», - и тут же замолкает, испугавшись того, что сказала. Мосты полыхнули. Сначала во тьме вспыхнула искра, потом из-за карих глаз она превратилась в огонь, пламя, пожар. Он сжигает за собой всё, абсолютно всё: правила, которым необходимо следовать, какие-то устои, принципы, традиции. К чёрту всё! Пожар поглощает мосты, и запах этой гари безумно, безумно приятен. Он заставляет Её ещё раз сказать: «Да», – и Она соглашается, соглашается, соглашается – даже тогда, когда Его руки уже у застёжек.
Малиновый свет целует Её в спину в тот момент, когда лямки бюстгальтера опускаются на постельное бельё.
И теперь перед художником предстаёт чистый холст, полотно, на котором чувствами можно нарисовать историю, написать её, изобразить, ведь полотно это полностью доверяет своему творцу.
Мужские руки притягиваются к обнажённой женской спине, вновь дотрагиваются до тёплой кожи и продолжают разогревать мышцы. Медленно, плавно, растягивая удовольствие, оттягивая фонтан наслаждения как можно дальше. Вдвоём Они слушают друг друга, не произнося ни слова, и в наступившей тишине чувствуют Они себя…счастливыми. Такие разные, такие непохожие, такие странные… оба Они сейчас рядом друг с другом, и близость каждого из них непомерно греет сердце. Жизнь раскинула Их на тысячи километров, судьба поглумилась, позволив Им родиться в разные времена, Их истории вообще не должно было быть, но тем не менее Они встретились, встретились ещё и…влюбились. Влюбились так, как не влюблялся никто на свете. Они живут в двадцать первом веке, ещё до Их появления о любви рассказали всё что только можно рассказать, но нет, нет, нет, нет… нет… безумие ИХ любви не описывалось ни в одном произведении. О подобной любви не мечтал Шекспир, он даже представить не мог подобную бурю, русские классики создали бы больше шедевров, если б увидели ИХ любовь, прочувствовали её. Художники и режиссёры, когда-либо жившие на этой планете, учёные и скульпторы, творцы, великие, посредственные, забытые и запомнившиеся – все они и подумать не могли, что в мужчине и женщине может родиться ТАКАЯ любовь. Слишком громкая в тиши, слишком тихая в шуме. Бескрайность космоса смешивается с ограниченностью человека, и создаётся нечто новое, прекрасное, непоколебимо сильное. Крепкие отношения вырастают только из почвы, подвергшейся самым ужасным погодным условиям. И всё равно почва остаётся плодородной – именно забота о ней даже в бури помогает взрасти цветкам любви. А Он заботился. Она заботилась. Они оба взращивали в своём саду прекрасные цветы, и не забрасывали его, когда весь он почти покрывался сорняками.
А Её улыбка… Боже, Её улыбка не выходит из головы.
Он слышит хруст хрящей под своими пальцами и только сейчас понимает, что движения Его стали жёстче, менее нежными, более грубыми. И Ей это нравится. Её стоны так же растворяются в бледной темноте, но теперь в их окончаниях есть что-то ещё, какая-то недосказанность, просьба, жажда, требование. Не останавливаться. Продолжать. Ниже. Жёстче. Иногда нежнее. Ниже. И не произносить ни слова. Только дышать, дышать, дышать и делать массаж, приближая и отдаляя взрыв наслаждения.
Ниже.
Жёстче.
И нежнее.
Он переходит к пояснице, не забывая время от времени поглаживать талию.
В Петербурге давно, очень давно наступила ночь. Небо над городом засияло звёздами, которыми наверняка сейчас любуются влюблённые, вышедшие на крыши жилых домов. Но Им звёзды не нужны, нет, им достаточно сияния друг друга, ослепляющего света, в лучах которого хочется утонуть и раствориться. Каждый из Них излучает свет, что лечит другого, а не испепеляет его, как это часто бывает в современном мире. Она видела Его шрамы, Он видел Её. Дотрагивался до них. Видел историю. И влюбился в них – в эти следы на её душе, оставленные другими, порой ужасными людьми. Его влечёт Её тело, Его влечёт Её душа, и ни одна другая, что существовала или будет существовать на Земле, даже рядом не встанет с тем, что в Ней видит Он.
