Даниэль Клод
Хюгге от коал. Жизнь среди деревьев
4
От залива к морю
Риверслей[15], расположенный далеко на севере Австралии, всегда поражает меня. Это немного волшебное место. Отчасти потому, что название напоминает мне Ривенделл, таинственное эльфийское пристанище, о котором писал Дж. Р. Р. Толкиен. Как и Ривенделл, Риверслей находится далеко от цивилизации, его секреты хранятся в скалах, испещренных знаками на давно забытом языке, который еще предстоит расшифровать.
Ландшафт Национального парка Буджамулла (Лоун-Хилл), охватывающий территорию Риверслей, впечатляет. Суровые коричнево-желтые крутые склоны и глубокие ущелья прорезают серо-зеленое море сухих эвкалиптовых лесов, простирающихся по всей континентальной территории Галф-Кантри на границе Квинсленда с Северной Территорией. Но под этой поверхностью скрыт другой мир – роскошный затерянный мир, которому 15–25 миллионов лет; мир с тропическими лесами и озерами, со множеством видов странных существ, иногда похожих, а иногда, наоборот, сильно отличающихся от современных.
Риверслей входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО и славится богатым разнообразием окаменелостей млекопитающих, по которым можно многое узнать об эволюции характерной фауны Австралии. Гигантские нелетающие птицы дроморнисы (михирунги) и эмуарии жили бок о бок с древними гигантскими крокодилами, бару, плотоядными кенгуру, зубастыми утконосами и сумчатыми кротами, а также огромным количеством предков кенгуру, летучих мышей, поссумов, сумчатыми волками, сумчатыми львами, вомбатами и, конечно же, множеством коал.
– Это средоточие разнообразия коал в Австралии, – поясняет доктор Гилберт Прайс, специалист по палеоэкологии позвоночных и геохронологии из Университета Квинсленда. – В Квинсленде найдено множество ископаемых видов коал.
Предмет исследования Гилберта – экологические следствия изменения климата в последние 2,5 миллиона лет. Безусловно, очень важно понять причины, почему вымерли близкородственные виды, это поможет нам сохранить современные исчезающие виды. По словам Гилберта, распространение ископаемых останков вомбатов, а также признаки вымирания указывают на то, что для выживания им были необходимы атмосферные осадки или запасы воды. Это заставило ученого задуматься о причинах вымирания коал.
Сейчас коалы нечасто встречаются в Квинсленде, несмотря на то, что раньше они были распространены в этих местах. Когда я жила в Кэрнсе, я не припомню, чтобы видела тут этих животных. Это самая северная граница их ареала обитания. Иногда они встречаются на севере в районе Куктауна, однако чаще предпочитают сухие районы с внутренней стороны хребта, где дождевые леса сменяются сухими эвкалиптовыми[16]. Ареал обитания коал сокращается, а их численность значительно снизилась.
– Я вырос в местности с сохранившимися остатками кустарниковой растительности бушлэнде, к западу от Брисбена, – рассказывает мне Гилберт. – И за всю свою жизнь я видел коалу в дикой природе всего два раза. Эти животные действительно редки. И ископаемые останки тоже встречаются крайне редко. Я начал интересоваться коалами, только когда впервые нашел окаменевший ископаемый зуб коалы.
В Риверсленде обнаружили, по крайней мере, три или четыре рода коал. Виды рода Litokoala были размером примерно с лисьего кузу (Trichosurus vulpecula) или домашнюю кошку, с большими глазами, что заставляет нас предположить, что они являлись ночными животными. Кроме того, зубы у них были невероятно сложно устроены, они представляли собой «несметное множество острых зубчиков и вспомогательных острых лезвий, которыми они разрубали пищу». Такие зубы скорее похожи на зубы представителей семейства кускусовых – обитателей тропических джунглей, чем на зубы современных коал, особенно учитывая, что животные рода Litokoala употребляли в пищу в основном богатые питательными веществами растения дождевых лесов миоцена, причем не только листья, но и семена и плоды.
Самая древняя из этих коал, Litokoala kutjamarpensis, была, похоже, широко распространена, поскольку ее останки находят в нескольких разных районах Риверслея, а также в Южной Австралии. Кроме того, в Риверслее нашли два похожих по размеру вида Litokoala, живших по соседству со своими большими и меньшими собратьями. Priscakoala были размером с современную коалу, но у них относительно простые гладкие коренные зубы. По сравнению с меньшим по размеру видом Nimiokoala greystanesi, Litokoala и Priscakoala были не так распространены, при этом у Nimiokoala greystanesi более сложно организованные зубы, приспособленные для питания более жесткими листьями. Треть всех ископаемых останков коалы, найденных в Риверсленде, принадлежат именно этой небольшой коале размером с поссума.
Некоторые из этих видов, вероятно, жили рядом друг с другом в одних и тех же дождевых лесах. Чтобы эволюционировать и превратиться в разных животных, они должны быть разделены во времени и пространстве или вести разный образ жизни. Если все эти коалы обитали вместе, лазая по деревьям тропического леса, то как могли образовываться разные их виды? Как бы им удалось избежать скрещивания и конкурирования друг с другом?
Возможно, более крупные представители вида, Priscakoala, днем жевали самые мягкие листья деревьев тропического леса, а затем сворачивались калачиком и засыпали, чтобы сохранить силы и тепло ночью. Nimiokoala, учитывая, что она была небольшой и ловкой, добиралась до листвы вне досягаемости Priscakoala. Кроме того, за счет более сложно организованных режущих зубов они могли питаться и более жесткими листьями широкого набора видов деревьев, в том числе недоступных для питания Priscakoala. А вот Litokoala, похоже, днем держалась подальше от опасности и спала, а бодрствовала прохладными ночами, чтобы не пересекаться с иными крупными и многочисленными собратьями.
В Риверслее встречался еще один вид коал, о котором нам известно очень мало. Stelakoala riversleighensis известна только по одному зубу, который крупнее, чем у других ископаемых коал этого региона и имеет характерный рисунок корней и гребней, больше похожий на таковой у современных животных. Эти животные тоже значительно меньше современных коал и находятся в начале размерного ряда (они весили примерно 6 кг). Однако сходство их зубов с зубами современного вида заставило ученых предположить, что именно этот вид может быть недостающим звеном между Litokoala и современным видом. Но все же большой уверенности нет. Ископаемые фрагменты скелетов коал, как и людей, неоднородны и разрозненны. Нам нравится искать взаимосвязь между видами, разделяемыми миллионом лет. Приматы, как известно, не терпят головоломок, которые сложно разгадать.
Я спрашиваю Гилберта о том, что говорят нам зубы об изменении рациона коал.
– Почти у всех других ископаемых видов зубы устроены просто, нет других настолько же сложных, как у современной коалы, вариантов зубов. Вероятно, они питались более мягкими листьями деревьев дождевых лесов. У современных коал рацион совершенно иной и давно состоит из гораздо более жестких листьев.
Как и современные коалы, Stelakoala питалась более жесткой пищей, чем ее собратья, с большим содержанием клетчатки. Stelakoala жила в «климатическом оптимуме» среднего миоцена, то есть 12–16 миллионов лет назад, во времена процветания дождевых лесов Риверслея. В течение следующих 2 миллионов лет температура упала на целых 7 °C, видовое разнообразие дождевых лесов сократилось, и их площадь сократилась, сохранились лишь те, которые были расположены ближе к побережью. На большой площади территории бывших дождевых лесов стали доминировать эвкалипты. В Австралии начался плавный переход к все более похожему на нынешний климату: более засушливому с выраженными сезонами. Подобное изменение климата привело к резким переменам в мире природы и сокращению площадей лесов, покрывавших восточные и южные регионы континента. Коалам тоже пришлось адаптироваться, поскольку они хотели выжить в новом мире.
Последствия изменения климата заметны по сей день в тысяче километров на юго-восток от Риверслея, в противоположном углу Квинсленда, в ископаемых отложениях Шиншилла-Сэнд в регионе Дарлинг Даунз. В середине плиоцена, 3,6 миллиона лет назад, климат здесь был на 3° теплее, чем сейчас, лесов становилось все меньше, и обширные площади стали впервые занимать травяные растительные сообщества, на которых питались травой животные так же, как это делают современные кенгуру. Расширяющиеся пастбища не интересовали коал, живущих на деревьях, однако на них влияли любые изменения, происходившие с лесами. По-прежнему оставались коалы, питающиеся в дождевых лесах. Представители рода Invictokoala, чьи окаменелости были найдены в 500 километрах на север в национальном парке Маунт Этна Кейвз близ города Рокгемптон в Квинсленде, был размером примерно с современную коалу, но простое устройство зубов животного наводит на мысли, что оно питалось преимущественно мягкими листьями дождевых деревьев. Однако другие коалы проявляли признаки адаптации к более жесткой пище. Это были виды рода Phascolarctos – представители семейства коаловых, относящиеся к тому же роду, что и единственный современный вид коал, Phascolarctos cinereus.
* * *
С тех пор как куратор музея Квинсленда Чарльз де Вис впервые описал гигантскую клыкастую коалу в конце 1880-х годов, ископаемые фрагменты дипротодонта из юго-восточного Квинсленда оставались покрыты тайной. Например, де Вис изначально описал один из фрагментов, Koobor, как опоссума, однако его относили и к вымершим вомбатоподобным Ilariids, и к собственному семейству наряду с вомбатами и коалами, и к коалам как ближайшего родственника Priscakoala. Точное местоположение большинства оригинальных образцов даже не было определено.
– У де Виса имелась гора материала, который нужно было классифицировать, – объясняет Гилберт Прайс. Будучи одним из немногих научных экспертов в стране, населенной новыми и незнакомыми видами, де Вис не делал вообще никакой работы, необходимой для содержания образцов коллекции музея в порядке… – Он как будто бросал дротики в мишень с завязанными глазами, – продолжает Гилберт, – 50 % попадания.
Только в 1968 году кто-то внимательно присмотрелся к гигантской клыкастой «коале» де Виса. К тому времени на юго-востоке Квинсленда обнаружили еще много окаменелостей останков. Они распределились по территории, растянувшейся на 800 километров вдоль внутренней стороны Большого водораздельного хребта от границы Нового Южного Уэльса до Рокгемптона. Следуя по стопам де Виса и став сначала куратором, а затем директором музея, доктор Алан Бартоломаи заметил, что эти останки сильно минерализованы и окрашены оксидами железа, характерными для окаменелостей из района Шиншилла-Сэнд, относящихся к периоду от 3,6 до 2 миллионов лет назад.
Сохранившиеся на сегодняшний день участки естественной растительности в этом регионе представляют собой леса и разреженный лес из крупных эвкалиптов и акаций, перемежающиеся лугами. В прошлом структура растительности была сложнее: мозаика болотистых участков, лугов и тропических лесов способствовала поддержанию видового разнообразия, лишь незначительную часть которой составляли эвкалипты. Сезонно затопляемые участки были домом для черепах и крокодилов и, возможно, для любящих валяться в жиже зигоматуринов, а по берегам селилось множество птиц. На занимавших все большие площади лугах жили эму, паслись кенгуру и охотились соколы. Рептилии – сцинковые змеи, вараны, даже вараны комодские – грелись в солнечных лучах на прогалинах, а в лесах скрывались сумчатые куницы и сумчатые волки, бандикуты и вомбаты, более мелкие дипротодонтовые, такие как палорхесты, прокоптодоны и валлаби, а также разнообразные грызуны и летучие мыши. Высоко на деревьях жили кускусы и коалы.
Алан Бартоломаи предположил, что таинственная большая берцовая кость, описанная де Висом, действительно похожа на кость коалы, но, будучи в 12 раз больше соответствующей кости современной коалы (и с ключевыми отличиями в структуре), она, скорее всего, принадлежала палорхесту или другому представителю семейства дипротодонтовых. Однако фрагмент черепа был определенно похож на череп современной коалы, но примерно в полтора раза крупнее. Бартоломаи решил, что этот фрагмент челюсти кажется очень похожим на челюсть другой, более полный фрагмент челюсти, принадлежащей гигантской ископаемой коале с Семент-Миллз, близ Гора на юго-востоке Квинсленда, которую он назвал Phascolarctos stirtoni в честь профессора-первопроходца в этом вопросе – Стиртона. Подобные фрагменты также были найдены в Мамонтовой пещере в Западной Австралии, что говорит о довольно широком распространении животного.
Конечно, Phascolarctos stirtoni был здоровенным для коалы, но не все соглашались, что это были представители отдельного вида, а не крупные особи современного Phascolarctos cinereus. Похоже, многие виды животных меняют размеры с течением времени, но только ли размер – критерий вида? Можно ли считать кенгуру Macropus titan, представителя мегафауны[17], отдельным видом, или он предок и более крупная версия современного гигантского кенгуру, Macropus giganteus? Одно дело определять вид в какой-то конкретный момент времени, но совсем другое – решать, что представляет собой отдельный вид, основываясь на фрагментах, собранных в разное время, возможно, даже в процессе видообразования. В то время как Бартоломаи также отметил значительные различия между зубами ископаемых Phascolarctos stirtoni и современным Phascolarctos cinereus, эти различия не столь выражены, как между другими ископаемыми видами. Возможно ли, что коала – это то, что некоторые ученые называют «временны́ми карликами»?
Этот вопрос Гилберт Прайс тоже задавал себе и изучал более тщательно.
– Зубы примерно на 30 % больше, чем у современной коалы, и гребни по бокам от зубов совсем другие, – говорит он. – Сейчас у нас есть много таких окаменелых останков для сравнения, и похоже, что эти два вида сосуществовали в одном и том же месте и в одно и то же время, – нет никаких доказательств того, что более крупный возник первым, а более мелкий появился позже.
– Так как же вы определяете, насколько большим было животное, имея только его зуб? – спрашиваю я Гилберта.
– Существует формула для расчета массы тела, основанная на нескольких измеренных параметрах зубов сумчатых животных во всех группах, – отвечает Гилберт. – Это только общая оценка, но я подсчитал данные, и получается, что вес животного составлял около 23 килограммов.
В два или три раза крупнее современной коалы. Скорее бультерьер, чем фокстерьер. Не то чтобы великан, но все же довольно солидное животное.
* * *
Возможно, существует какой-то физиологический предел, насколько большими могут быть лазающие животные, как у птиц с точки зрения их способности летать. Могут ли деревья оказаться недостаточно прочными, чтобы выдержать гигантскую коалу?
Конечно, мелким животным проще лазать по деревьям, но я не могу с полной уверенностью сказать, что размер является главным ограничением. Более крупные обезьяны (например, шимпанзе и гориллы), как правило, проводят больше времени на земле, чем более мелкие, однако есть и крупные животные, которые легко забираются на деревья, например леопарды, гепарды и ягуары[18]. Большинство медведей – превосходные скалолазы, от самых маленьких и проворных малайских медведей весом 60–80 килограммов до черных медведей и гризли, которые весят до 200 килограммов.
В прошлом тоже существовали более крупные любители лазать по деревьям. Стокилограммовый плотоядный сумчатый лев Thylacoleo carnifex явно был способен лазать не только по деревьям, но и по стенам пещер, где растил детенышей, о чем свидетельствуют многочисленные царапины, в том числе на их крутых участках. У дипротодона Nimbadon lavarackorum весом 68 килограммов были гибкие, вращающиеся суставы и короткие мощные конечности с цепкими когтистыми лапами, характерными для животных, лазающих по деревьям. И существовал даже гигантский древесный кенгуру Congruus kitcheneri, весом до 60 килограммов и ростом в метр. Он обитал в лесах, покрывающих ныне знаменитую безлесную равнину Нулларбор. Среди множества видов австралийских эвкалиптов встречаются одни из самых высоких и твердых деревьев в мире, с одной из самых твердых древесин. Уверена, они могли выдержать вес более мощной коалы.
Безусловно, среди всех представителей мегафауны прошлого должна была быть и гигантская коала.
5
В начале были гиганты
Дорога через центр полуострова Йорк тянется на юг длинной, прямой линией и исчезает в точке на горизонте. К востоку и к западу от дороги похожий на кости белый известняк покрыт широкими полями золотистой пшеницы, то тут, то там перемежающимися серебряными солончаками, мерцающими в летнюю жару, как миражи. Море и небо по сторонам попеременно смыкаются в голубой горизонт. Единственные деревья в этом пейзаже встречаются только вдоль обочин дорог. Густые и низкорослые, они редко вырастают выше 6 метров. Я люблю это место, эти открытые виды – пейзаж моего детства. Однако меньше всего здесь ожидаешь встретить коалу.
Я удивилась, прочитав, что когда-то коалы здесь жили. Впервые увидев название Phascolarctos yorkensis, я предположила, что окаменелые останки коалы нашли в Квинсленде – в пышных тропических лесах полуострова Кейп-Йорк, на самой северной оконечности Австралии. Как выяснилось, их обнаружили гораздо ближе к дому, на полуострове Йорк[19], недалеко от популярного места отдыха, куда приезжают на рыбалку и где мои бабушка с дедушкой жили много лет, всего в нескольких часах езды от Аделаиды. Я понятия не имела, что в этом районе есть какие-то пещеры, поэтому спрашиваю Гэвина Придо, одного из палеонтологов Университета Флиндерс в Аделаиде, как их найти. Так получилось, что он очень хорошо знает это место: у семьи его жены когда-то была собственная ферма именно там, где расположены пещеры.
– Пещера Корра-Лин на частной территории, – говорит мне Гэвин. – Туда можно попасть только со спелеоклубом. В университете есть такой, и они регулярно устраивают экскурсии в пещеру. Конкретно туда, где нашли окаменелости, не попасть, но можно получить полное общее представление о месте.
Кажется, это неплохая идея. Я не планирую полноценное спелеопутешествие, просто мне хочется увидеть, как выглядит пещера, попытаться представить себе, какими были эти места, когда вместо бескрайних полей пшеницы здесь были леса. Может, я смогу упасть на хвост серьезным спелеологам и, пока те занимаются своими делами, заглянуть внутрь пещеры и побродить вокруг.
Я отправляю несколько электронных писем, чтобы узнать, планируется ли в ближайшие несколько месяцев экскурсия в пещеру и есть ли какой-то шанс к ней присоединиться, и быстро получаю приглашение поучаствовать в поездке уже в следующие выходные. Коллега за чашечкой кофе проводит для меня ускоренный курс по основам спелеологии, а также щедро выдает мне всякие каски, фонарики, наколенники и аптечки первой помощи. Я настороженно смотрю на все это. Похоже, я влипла сильнее, чем думала.
– Ты можешь повернуть обратно в любой момент, – уверяет она меня. – Если тебе будет некомфортно, просто скажи об этом, и тебя проводят наружу.
Другой мой друг-спелеолог со всей серьезностью советует:
– Всегда оглядывайся назад, чтобы знать, как выбраться. И всегда носи с собой два комплекта запасных батареек.
Я от таких советов чувствую себя не в своей тарелке.
Руководитель экспедиции – Грэм Пилкингтон, заслуженный спелеолог лет семидесяти. По дороге туда он весело рассказывает мне обо всех группах школьников, которых недавно водил по пещерам, и о том, что самой большой проблемой всегда является учитель. Я не уверена, что мной руководит, отвага или здравый смысл, но точно знаю, что выпутаться из этой истории, сохранив хоть какое-то подобие достоинства, маловероятно.
Вход в пещеру скрыт посреди плоского на первый взгляд фермерского участка. На одной стороне пологого холма видна расщелина, за которой открывается темная пропасть, ведущая к маленькой стальной двери, запертой на тяжелый засов.
Мы спускаемся по пыльным ступенькам в сужающийся коридор и вскоре начинаем стукаться головой о жесткую крышу. Если бы ожидала, что буду блуждать по огромной пещере, проходить через залы, за которыми начинаются лабиринты, я быстро бы разочаровалась. Пещера заканчивается неперспективным отростком с парой темных углов и теней, дающих слабую надежду на то, что туда можно войти.
Мы ждем, пока соберется наша небольшая группа, и я замечаю сбоку небольшой проход, по размеру подходящий в лучшем случае для хоббита, но все-таки не слишком крошечный. Но Грэм поворачивается в другую сторону и быстро исчезает в небольшой дырке в земле, на которую, я уверена, даже вомбат посмотрел бы скептически. Когда ноги Грэма исчезают под землей, я с некоторым ужасом понимаю, что я следующая в очереди.
– Нормально, если ты пойдешь следом за ним? – спрашивает Сара, опытный спелеолог, стоящая позади меня. Лучше не думать об этом слишком долго, решаю я, делаю глубокий вдох и ныряю за Грэмом.
Туннели становятся меньше и длиннее, чем я ожидала. Иногда места едва хватает, чтобы ползти нормально, но чаще приходится извиваться, вытянув руки вперед и изо всех сил отталкиваясь от стен ботинками. Время от времени мне приходится поворачивать голову, чтобы каска пролезла. Если у вас клаустрофобия – вам здесь не место. Я снова и снова говорю себе, что я – самый маленький человек в группе, что сотни людей прошли эти туннели без эксцессов и что если вы вошли куда-то, значит, сможете выйти. По сути не было ни одной логической причины застрять там. Это становится мантрой, которую я повторяю, чтобы заставить себя перестать думать о других причинах.
Кроме того, я напоминаю себе, что приматы, несмотря ни на что, прекрасно лазают. Как и коалы, мы приспособлены цепляться, карабкаться и лезть вверх: нам для этого даны отстоящий большой палец, рельефный рисунок на подушечках пальцев, создающий трение, длинные конечности, короткое туловище и вращающиеся плечевые суставы. Все, что нужно для лазания по деревьям, удивительным образом подойдет и для скалолазания и лазания по пещерам.
Между древесным кенгуру и скальным валлаби, лазающим по камням, не так много различий, как может показаться. Я сосредотачиваюсь на каждом шаге, прохожу туннель за туннелем. Мое тело привыкло сидеть за столом, оно не приучено к подобной физической нагрузке, однако в усилиях, которые мне приходится прикладывать, есть ритм, приносящий удовлетворение. Он отвлекает меня от бесконечной темноты.
Периодически мы попадаем в узкие расщелины в скале, где вверх и вниз уходит черная бездна. Я понимаю, что туннели поменьше были вырыты специально, чтобы соединить разные пещеры. Это объясняет, почему в них только-только помещается человек. Мы садимся перевести дух в просторном закутке, что большая редкость, и ждем остальных участников; лучи света от налобных фонариков скрещиваются в темноте.
Я не ожидала, что пещеры бывают так устроены.
– Это сухие пещеры, – объясняет Сара, геолог с составе нашей группы. Она показывает мне карту структуры пещеры: неправильной формы многослойный рисунок, похожий на собачьи зубы, где подписаны своеобразные названия, например «Морж» или «Сжатие бороды». – Пещеры образовались в результате поднятия уровня грунтовых вод и растворения более мягких пород, которые заполняли трещины между более старыми и твердыми породами.
Затем она добавляет:
– Вероятно, под землей есть и другие пещерные системы, о которых мы не знаем. Фермеры, как правило, засыпают ямы на поверхности, чтобы в них не проваливался скот.
Я помню, как мы в детстве играли в прятки в известняковых выбоинах на пастбищах. Это были точно такие же углубления, которые могли быть входом в лабиринт, подобный этому, где бесчисленные поколения животных разбились насмерть и их кости усеивали пещеру. Только в нескольких пещерах с выходами на поверхность встречаются подобные окаменелости.
– Далеко ли до Страны Грез? – спрашивает один из участников. Именно там и были найдены останки животных.
– Два часа туда и столько же обратно, – отвечает Грэм. – Местами довольно тесно.
– Теснее, чем Ход Вомбата? – спрашивает кто-то.
– Хуже, чем Бандикутский проход, – доносится мрачный голос из темноты.
Грэм издает звук, выражающий пренебрежение. Этот человек открыл большие участки данной пещерной системы, выкапывая концы туннелей, где, по его мнению, они соединялись с другими системами. Он выносил из них грязь в карманах и пластиковом контейнере для завтрака, потому что туннели были слишком узкими и в них нельзя было оставить отвал породы. Грэм втискивался в такие шкуродеры, где ему приходилось выдыхать, чтобы просочиться внутрь, а затем соскребать достаточно породы, чтобы освободилось место для следующего вдоха. Не так давно он обнаружил, что сломал тогда несколько ребер.
– Сначала нужно пройти Почтовый ящик, – говорит Грэм, – затем Альберту, она такая узкая и длинная, что к концу устаешь. – Он указывает на участок карты, освещенный налобным фонарем. Он обозначен как «##*!».
Грэм продолжает:
– А затем он открывается в Портал. Это самый медленный участок.
Портал представляет собой 7-метровый вертикальный подъем по шкуродеру с одного уровня пещеры на другой. Его нужно проходить медленно и только по одному. Это единственный способ добраться до залов с окаменелостями: Скамейки, Участка Коал и Кладбища. В последний можно попасть через туннель, настолько узкий, что одному из последних побывавших там спелеологов пришлось снять комбинезон и раздеться почти догола, чтобы протиснуться туда.
В 1980-х годах Грэм в компании других спелеологов исследовали эти пещеры; они нашли здесь в углублениях, засыпанных красным песком, кости лягушек, змей, птиц и сумчатых крыс, а также зубы и челюсти коалы – все совершенно нормальные и обычные. Но в 1985 году трое из них провели выходные в ранее не исследованной пещере. В затвердевших отложениях красного песка, обрушившегося внутри пещеры, они нашли более старую челюсть коалы – по крайней мере, вдвое большую по размеру, чем челюсти современных коал. Это существо превзошло бы самого большого самца коалы в мире на сегодняшний день. Сначала его назвали Cundokoala vorkensis – «громобойная» коала на языке народа нарунгга, сейчас оно известно как Phascolarctos yorkensis.
– Должно быть, невероятно интересно, – говорю я Грэму.
Он пожимает плечами.
– Здорово, когда находишь что-то новое, – говорит он, – но на самом деле окаменелости немного мешают. Мешают рыть новые туннели.
Когда мы вышли из пещеры, мир внезапно наполнился светом, звуком и движениями. На открытых участках дул сильный ветер, и его порывы слегка дезориентировали после темной, глухой тишины. Я совершенно по-новому зауважала тех, о ком часто читаю в статьях по палеонтологии, когда мимоходом упоминаются «спелеологи, нашедшие ископаемые окаменелости…».
– Ты нашла окаменелости? – с энтузиазмом спрашивает меня приятельница.
– Нет, это не входило в мои планы, – объясняю я, однако мой ответ ее, похоже, огорчил. – Я просто хотела лучше понять, откуда взялись окаменелости коалы и как сочетаются друг с другом все известные мне факты.
– Думаю, это можно было бы сделать, не ползая пять часов в норе, – отвечает она.
Может быть. Но у меня такое чувство, что на мои вопросы о коалах будет нелегко ответить. Не всегда есть легкие пути.
Известняк, лежащий в основе полуострова Йорк, местами виден сквозь тонкий слой почвы. Он выходит на поверхность сверкающими белыми пластами или, вспаханный плугом, лежит кучами бесформенных комьев по обочинам пшеничных полей, как выбеленные на солнце кости, больше похожие на щебень, чем на сухие каменные стены. Подобный труд прошлых поколений напоминает мне о том, насколько изменился этот ландшафт, насколько другим он, похоже, был до того, как европейцы вырубили деревья, выкопали камни и осушили болота.
Только на южной оконечности полуострова я понимаю, насколько велика эта разница. На самом конце полуострова ряд солоноватых заболоченных озер отделяет небольшой мыс, по форме напоминающий ступню. О том, какие усилия предпринимали местные жители по развитию этого региона, свидетельствуют остатки старых дренажных сооружений и видимые последствия работ по добыче гипса. Но суровые условия берега, бедная почва и обширные озера помешали их усилиям, и в 1970-х годах этот район был объявлен национальным парком.
Глядя на болотистые озера, я вспоминаю аспиранта, который посещал один из моих курсов по подготовке и написанию научных работ. Он описал уязвимость пресноводных водоносных слоев под этими полуостровами и проникновение в них соленой воды из океана. Грунтовые воды под этими озерами становятся все более солеными, и существует риск образования скважин, которые нарушают хрупкие слои почвы, удерживающие воду, подобно внешнему слою воды в капле, балансирующей на поверхности стола.
Раньше мне никогда не приходило в голову, насколько сильно эти подземные воды сформировали ландшафт и насколько это было важно. Однажды, когда уровень воды был выше, он растворил мягкие породы, заполнявшие трещины в древнем кембрийском известняке, и так появилась пещера Корра-Линн. Еще раньше вода затопила низинные участки полуострова. Образовавшиеся мелководные пресные озера поддерживали леса, некогда покрывавшие южные районы Австралии, и населявших их доисторических коал.
Подобные давно исчезнувшие заболоченные леса то и дело возникают в историях о коалах. Везде, где есть окаменелости коал, независимо от эпохи и местности, были и болота, и леса. На первый взгляд, причина кажется очень простой: болота представляют собой благоприятную среду для образования окаменелостей. Если бы коалы водились в более сухих лесах, то окаменелостей бы просто не осталось.
Однако нельзя не заметить, что любимые деревья коал сейчас – такие как эвкалипт прутовидный, группа видов «болотных» эвкалиптов (включая эвкалипты яйцевидный, царственный и грубый) и эвкалипт камадульский – это все «прибрежные» виды эвкалиптов. Они растут во влажных местах и по берегам рек. В результате коалы по сей день обитают вдоль водотоков, пойм и во влажных лесах, то есть там же, где мы находим ископаемые останки их предшественников. Интересное совпадение.
– Правда, что yorkensis был великаном? – спрашиваю я Гэвина по возвращении.
Всегда заманчиво пытаться найти самое большое животное, великана.
Мне нужно знать такие вещи, и именно это я сейчас и пытаюсь выяснить. Но Гэвин работает преимущественно с мегафауной, и он особенно скептически относится к неподтвержденным заявлениям о гигантах.