Даниэль Ровски
Восьмой грех
Я уже почти оказалась полностью окутана тьмой, когда где-то там, сзади, донесся тихий дрожащий голос:
– Она ведь будет в порядке?
И тут я вспомнила, что в том мире у меня есть одно неоконченное дело. Потрогав карман брюк, я нащупала приятную ткань и вытащила белый платочек. С грустью посмотрев на темноту, с большим сожалением выдохнула:
– Не в этот раз, прости.
Развернулась и пошла назад, ощущая на спине ее разочарование.
Глава 4
Что-то белое слепило мне глаза.
Усталость не давала мне просто от нее отвернуться. По всей видимости, лежала я на спине, и какое-то огромное светило било по мне всей своей яркостью прямо в нос, будто демонстрируя все свои возможности и хвастаясь передо мной тем, что сейчас изобретение человека над ним же и доминирует. Как бы сильно я ни жмурилась свет не исчезал. В голове уже перебрала все ругательства, которые только знаю, когда наконец подняла веки, чтобы встретиться с источником света с глазу на глаз.
Но, вопреки всем ожиданиям, над собой я не увидела никаких ламп. Просто какой-то белый полоток.
Я нахмурила брови, так как не узнала место, в котором нахожусь. Безуспешно попыталась подняться на локтях, чтобы осмотреться: резкое движение вызвало боль в животе, от которой я громко сказала: "Ох".
Я полежала еще несколько минут, разглядывая желтоватые кляксы в дальней части потолка. В помещение кто-то зашел, видимо, заметил, что мои глаза открыты, и тут же вышел. Снова кто-то зашел и уселся на кровати, которая жалобно скрипнула.
– Здравствуйте, Агата. Я ваш лечащий врач, доктор Ленский. Как вы себя чувствуете?
Врач? Ах, вот оно что. Я, должно быть, в больнице. Правда совсем не помню, как тут оказалась, поэтому стала в скором порядке перебирать в памяти события до этого момента. Ночь, боль в животе, темнота и… Какой-то человек. Который отвел меня сюда и ради которого я вернулась. Я себя не узнаю: как такое вообще могло случиться?
– Я… Нормально. – Не ощутив у себя каких-то проблем, я ответила именно так.
– Что ж, отлично. Вы знаете, почему вы здесь?
Я отрицательно покачала головой.
– Ваш молодой человек позвонил в скорую. У вас в тонком кишечнике было множество осложненных язв. Еще чуть-чуть и возникла бы перфорация. Вы знаете, откуда они могли появиться? – Вопрос он задал с ноткой пренебрежения.
– Он не мой молодой человек. – Кого бы он ни имел ввиду, я сразу заявила об этом. – Ну… Наверное из-за болезни Крона?
– Не совсем верно. – Он проигнорировал мою первую фразу. – Ваша болезнь тут участвует косвенно. Нет еще догадок?
Я собрала все силы и приподнялась-таки на локтях, чтобы посмотреть на доктора. Пожилой мужчина с седыми короткими волосами пристально смотрел на меня сквозь круглые очки. А моя палата совсем небольшая, двухместная, но сейчас в ней находились только я и врач.
– Наверное, из-за того, что я плохо соблюдаю диету… – Виновато выдохнула я. Доктор Ленский сжал губы и покачал головой.
– Вы не просто ее "плохо соблюдаете". Судя по тому, что мы с лаборантами лицезрели в вашем кишечнике, вы чихать на нее хотели. – Я откинулась обратно и плотно сжала губы. Он прав. Его недовольный тон и слова как нож ранили мое сердце, одно за одним. Будто я могу что-то поделать – о какой диете идет речь, если мне не приходится выбирать, чем питаться? Тон доктора смягчился, и он добавил:
– Хотя ваш молодой человек рассказал о вашей нелегкой ситуации. Полдня на учебе, полдня на работе, а в медицинской карте целый букет болезней, лекарства на которые стоят, как самолет. Желудок ваш мы почистили, но швы будут какое-то время заживать, поэтому придется задержаться в больнице. Мы подберем вам питание в соответствии с диагнозом.
Я резко подскочила обратно, чем снова вызвала боль. Какой задержаться?! У меня работа, учеба, за пребывание здесь нужно платить! Откуда я возьму деньги?! Доктор посмеялся при виде моего явно искаженного в изумлении лица и сказал:
– Ваш молодой человек покрыл расходы, не волнуйтесь. Лежите лучше и постарайтесь ограничить движения.
Он вышел прежде, чем я успела возразить. "Он не мой молодой человек" – с каплей грусти раздался внутренний голос.
Рука потянулась к тумбочке. Наощупь я нашла свой телефон. Старенький, но все еще рабочий. Мне хотелось позвонить "молодому человеку", чтобы хоть что-то прояснить в этой ситуации, но встал ряд соответствующих проблем: во-первых, его номера у меня не было, а, во-вторых, даже если бы и был, мне жутко не нравится совершать звонки. Я по несколько часов собираюсь отправить сообщение по почте, а на звонок и того несколько дней решаюсь. В-третьих, что я ему скажу?
Я открыла заметки и стала прикидывать ряд вопросов, которые могла ему задать.
"Сколько я должна за пребывание в больнице?
Это ты вышел тогда за мной в коридор?
Почему ты это делаешь?"
Мой палец остановился в сантиметре от дисплея.
Стоп. Работа! Меня уволят? Милана!
Я машинально набрала номер, забыв о страхе и стеснительности.
– Милана! – Громко выкрикнула я, положив руку на лоб.
– Агата! – Спародировала она меня с большим смешком. – Рада, что ты позвонила! Уже очнулась? Как чувствуешь себя?
– Откуда ты знаешь? – Осела я.
– Твой парень пришел вчера утром в кофейню и сказал, что ты в больнице. Бедненькая, тебя оперировали? Ничего, я поработаю за тебя неделю, поправляйся. Все равно мне денежка нужна, я тут такую сумку классную присмотрела! Но стоит как поезд, не меньше.
– Он не мой парень. – Как-то слишком грубо парировала я. И тут же мягче добавила. – Спасибо, со мной все в норме.
– Ладненько, продолжу работать. Поправляйся! – Повторила она и отключилась.
Я сжала телефон в руках.
Максвелл. Какого хрена ты делаешь?
Я не понимаю его поведения. Собиралась вычеркнуть из своей жизни, в итоге все закрутилось таким образом, что теперь я обязана ему своим спасением. И суммой денег за пребывание в больнице.
"Где ты сейчас?" – последний вопрос, написанный мной в заметках.
Отложив телефон, я как могла аккуратно перевернулась на правый бок, к стене, и уснула. И проснулась. И заснула снова. И так несколько раз, пока с закрытыми глазами вновь не почувствовала, как кто-то сел на кровать: в момент, когда человек вошел в комнату я, по-видимому, спала.
За окном уже вечерело, так что я без проблем открыла глаза и недовольно покосилась на вошедшего, ожидая увидеть медсестру или доктора Ленского. Но нет, во все зубы мне улыбался Максвелл, в своей белой рубашке и с приглаженными волосами.
– Ну привет. – Он заметил, что я проснулась. К такой встрече сегодня я явно была не готова. Просто молча ошеломленно пялилась на него, как на призрака, а того это забавило.
– Ты… Почему?
– Что "почему"? – Он скрестил руки, ехидно сощурив глаза.
– Почему я здесь?
– Потому что скорая тебя привезла.
– Нет!
– Как это – нет? Я лично видел, как фельдшеры на носилках тебя вынесли.
– Не об этом я. Меня не должно было здесь быть.
– Доктор Ленский мне показал снимки ФГДС твоего кишечника. Ты с ума сошла? Как ты вообще еще жива?
– Я… – Не нашла, чего ему ответить.
– Ну вот. И говоришь еще, что тебя не должно здесь быть. Если бы не я, тебя бы в скором времени не стало. – С упреком заметил он. "И слава богу, если не стало бы" – молча ответила ему я.
– Пребывание здесь сильно ударит по моему карману. – Полным грусти и отчаяния голосом сказала я.
– Вообще-то по моему́. Но это не суть, ты мне ничего не должна.
– Как – не должна?
– А вот так. В этой больнице работают знакомые моей семьи, так что мне это ни копейкой не обошлось.
Я молчала, и он тоже. Просто разглядывала изгиб его лица, каждый раз новый. Сегодня он был мягким и плавным, никаких изъянов, только маленькая, едва заметная при повороте головы горбинка на носу.
– Спасибо.
– Пожалуйста. – Непринужденно ответил он.
– Нет, правда… Я не понимаю, почему ты так добр ко мне.
– Не зазнавайся. Я бы так поступил со всяким, кому нужна помощь.
– Но я не просила тебя.
– Ну, я тоже не особо спрашивал.
– Так почему?
– Я добряк. – От его улыбки словно исходил свет, ослепляя мои глаза. – Не могу пройти мимо того, кому нужна помощь.
– Но мне она не нужна…
Я не просила его помочь.
Я не привыкла принимать помощь людей. Теперь чувствую себя обязанной ему, мне ужасно неловко.
– Хей. Я такой человек. Не принимай на свой счет, ладно?
– Я не могу принимать чужую помощь. Всегда, всю свою жизнь, я справлялась сама.
– Это неправильно. Мы должны помогать людям.
"Это неправда".
Люди отвратительны, тщеславны и ужасно жадны. Каждый только и ждет, чтобы наживиться на чужом горе. Испытывает удовольствие, смотря на неудачу других. И с чего бы вдруг кто-то кому-то будет помогать? В этом нет никакого смысла: отдавать что-то свое в угоду чужому человеку.
– Я не знаю тебя. – Ответила я, имея ввиду то, что я фактически понятия не имею, кто он такой, не понимая, почему он помогает незнакомке.
– И я тебя. – Сказал он. – Но это не мешает мне желать…
– Почему? Откуда это странное желание? – Перебила я. Раньше, в школьное время, я тоже стремилась помогать одноклассникам, но ничем хорошим это не кончилось; рано или поздно все равно загнанной в угол оказывалась я. Так почему этот человек сейчас стоит передо мной и заявляет о своих желаниях?
– Ну… Это сложный вопрос. Откуда это желание – я не знаю. Но мне нравится смотреть на улыбки людей, а ты совсем не улыбаешься.
Это прозвучало эгоистично, будто я должна плясать под его дудку и улыбаться по все щеки только потому, что это нравится ему. Но вообще-то он прав, так что я ничего не ответила, а только лишь тяжело вздохнула.
– Тебе нужно отдыхать. – Он приготовился встать.
– Не уходи.
– Ладно. – С ноткой удивления ответил Максвелл.
Не имею ни малейшего понятия, зачем я его остановила. Он пошарился в карманах, достал смятый комок бумажки, развернул, и маленьким огрызком карандаша что-то начеркал. Затем положил на тумбочку рядом со мной.
– Мой номер. Если что-то понадобится или персонал обнаглеет… Сама понимаешь.
Сел рядом со мной. Живот ныл. Я легонько отодвинула одеяло и откуда-то взявшуюся на мне белую футболку и увидела аккуратненькие швы около пупка, справа сбоку и снизу. Максвелл тоже их увидел, но быстро отвернулся. Я откинулась обратно и закрыла глаза.
– Почему ты здесь?
– Что? – Переспросил он. Видимо, ушел в свои мысли, а я его отвлекла.
– Зачем ты пришел навестить меня?
– Ну как же. Это я тебя сюда привез, значит за это ответственность на мне.
– Но это ведь неправда. Ты не обязан был приходить.
– Ну захотелось мне.
Я больше не стала спрашивать. Просто отвернулась и постаралась заснуть, ощущая ногами присутствие человека. Когда проснулась поздно вечером, его уже не было.
За окном стояла ночь. Кое-как я нашла силы сесть на кровати. Небольшая комната освещалась лунным светом из крупного окна напротив двери, моя койка находилась справа от окна. Вторая кровать была пуста. На тумбочке около нее стоял небольшой кустик какого-то растения. Стены голые, пустые, белые. Я потянулась к телефону, яркий дисплей на секунду меня ослепил. 00:41.
Я взяла бумажку с номером Максвелла и ввела контакт. Вспомнила, что, вообще-то, эта соцсеть присылает уведомление пользователю, если его контакт вводится в поиск. Отвратительная функция. Через несколько секунд уведомление пришло уже мне:
"Привет. Не спишь?"
Опешив, я ввела ответ:
"Нет."
"Чего так?"
"Почему спрашиваешь?"
Я долго смотрела на яркий экран, прежде чем получила ответ:
"А ты все время будешь спрашивать, почему я что-то делаю?"
Меня смутил этот вопрос.
"Непривычно, что кто-то обо мне так печется." – честно призналась я.
"Да? Разве это – печься? Ты почти при смерти была."
"Наверное, я бы справилась."
"Вряд ли. Так как чувствуешь себя? Только без вопросов, почему спрашиваю."
"Нормально."
Он начал что-то печатать, но сообщения я не получила, поэтому просто отвернулась и попыталась заснуть.
"Маленькая девочка держала что-то в руках. Что-то крохотное, коричневое и довольно пушистое, едва вздымающее и опускающее грудь. Она бежала по пыльному тротуару, спотыкаясь, но не позволяя себе упасть. Ее коричневое платьице все перепачкалось в грязи, ведь там, откуда достала пушистый комок, ее было много.
Она бежала со всех ног, чтобы комок не успел умереть.
"Мама! Мама!" – кричала она. Взрослая женщина сидела на лавочке детской площадки – старой, с потрескавшимся покрытием у горок. Хотя горки и качели не интересовали девочку, она стремительно двигалась в сторону женщины, чье лицо было размылено.
"Мама!" – вновь крикнула она, подойдя ближе. Женщина даже не повернулась в ее сторону. Девочка протянула ей комок.
"Мама, ему нужно помочь!" – котенок лежал на ее ладонях с закрытыми глазами и едва подавал признаки жизни.
"Ему не поможешь." – ответила та бесстрастным грубоватым голосом, взяла котенка и отшвырнула в сторону.
"Нет!!!" – прокричала девочка, по лицу которой хлынули слезы. Она подбежала к умирающему животному. Беспомощному, хрупкому, истекающему кровью. Только из них двоих более беспомощной была девочка: ведь она – всемогущий человек, стояла над ним, не в силах ничем помочь, лишь упиваясь слезами и болью. Полный ненависти взгляд обратился на жестокую женщину. Как могла она с таким равнодушием разрушить невинную жизнь, неспособную сопротивляться? Это бесчеловечно! Это жестоко! Отвратительно!
Она взяла бездыханное тело котенка в руки и прижала к себе. Хотя бы в минуты смерти он будет не один. Легла на бетонную, холодную землю свернулась позой эмбриона и заснула. "
– М!
Я проснулась, испытывая боль. Не в животе, на котором красовались черненькие швы, а где-то внутри и в голове. Мне опять приснился сон, а вернее кошмар, история из детства, которое я помню отрывками. Но каждый кусок, что мне вспоминался, был наполнен болью, вроде того, что мне приснился сейчас. Я до сих пор помню котенка, которого впопыхах назвала Джерри. Он прожил недолго, умирал на моих глазах, а когда стал совсем плох, я побежала к маме, умоляя помочь животному. Но случилось то, что случилось. До сих пор помню, где в родном городе находится его могила: там воткнуты в землю две сухих веточки, с каждый годом гниющих все сильнее.
В больнице мне предстояло провести неделю. Швы мне снимут позже, но пока мои внутренности заживают – буду находится здесь. Еще доктор Ленский снова приходил и ругал мой сильно низкий вес. Пока что я могла есть только каши и пюре, но он приказал мне исправно питаться в больничной столовой под его строгим присмотром. Я сделала видимость согласия, однако в душе понимала, что так просто вряд ли получится питаться правильно и каждый день. Тем более из больницы рано или поздно я выйду, и снова перестраиваться на прежний режим? Спасибо, этого не надо.
Но когда через два дня мне разрешили поесть легкого супа… У меня словно снесло голову. Медсестра принесла горячую тарелку в палату и поставила на тумбочку. Я со скепсисом оглядела желтоватую жидкость, в которой плавали мелкие кусочки картошки, зелени и чего-то еще, дождалась, пока молодая девушка выйдет, и только потом приблизилась к тарелке.
Запах.
Он был… Чудесным. Божественным.
Я не ожидала, что во рту сразу образуется слюна, поэтому в последний момент успела ее сглотнуть, прежде чем она выйдет наружу. С головой окунулась в клубы пара, исходящие от супа, полностью забыв, где нахожусь и что вообще делаю. Впитывая в себя каждый кусочек аромата, я предалась невообразимому чувству. Такому теплому, как эта жидкость. Не описать мой восторг, когда я заметила рядом ложку и осознала, что суп можно не только нюхать, но и есть.
В столовой университета была посредственная еда. Холодная, как правило, довольно пресная. Скажем так, я ее ела не из-за вкуса, а из-за находящихся в ней каких-никаких калорий. Но это… Просто несравнимые вещи. Даже вкус того кофе, что я выпила недавно, даже близко не стоял с ним – с супом, первую ложку которого я вкусила. На самом деле еще из детства я к супам отношусь прохладно. Мать из рук вон плохо их готовила, поэтому со словом "суп" у меня ассоциировался вкус чего-то холодного и кислого, и до этого момента я думала, что все супы такие, и это просто мне они не нравятся. Казалось бы, просто вода, специи, картошка, зелень. Все, что тут может быть сверхъестественного? Но от удовольствия у меня чуть не брызнули слезы, я их держала лишь по той причине, что они попадут в тарелку, от которой я не могу оторваться, и испоганят великолепный вкус. Такой теплый, в меру солоноватый. Мягкая мелкая картошка перемалывалась в пюре и проскальзывала в горло, скатываясь по бульону. Кажется уже через тридцать секунд тарелка была пуста. Я даже не заметила, как опустошила ее, с восторгом глядя на белое дно. Тут зашла медсестра, явно хотя что-то спросить, но остановилась, нахмурив брови. Видимо и правда прошло не больше минуты, как я все съела, чему та удивилась. Она подошла, недоверчиво косясь то на меня, то на тарелку, аккуратно взяла ее в руки и ушла. Но вернулась снова и спросила:
– Доктор Ленский спрашивает, как вы себя чувствуете. Мне ответить ему, что все в порядке? – явный намек на то, с какой скоростью я уплела обед. Нездоровый человек вряд ли бы справился с ним и за десять минут. Я просто кивнула и улеглась вздремнуть, а она вышла. Мне кажется, за все проведенное здесь время я скомпенсирую все бессонные ночи, проведенные в квартире, и уже не смогу вернуться к прежнему режиму.
А все из-за одной встречи. Даже не встречи, встреча-то ладно, все из-за человека, который своим поведением сводит меня с ума. Его действия мне непонятны, я не могу найти причин для такой доброты ко мне – совершенно чужому человеку, которого он видел всего пару раз.
Несколько дней ничего не происходило. Ну, кроме того, что даже после операции мой желудок почувствовал себя живым. Еда незамысловатая, но такая вкусная! От мысли о том, что рано или поздно мне придется покинуть это место, становилось дурно, так что я старалась об этом не думать.
В четвертый день моего пребывания здесь я как обычно спала днем. Время было то ли два часа дня, то ли три, надоедливое солнце просачивалось сквозь тоненькие шторки. Я отворачивалась от них и закрывалась одеялом и жутко испугалась, когда в комнату вошли. Я сделала вид, будто крепко сплю. На мою койку сели, я молча возмутилась. До уха доносилось спокойное дыхание.
– Спишь? – я чуть не подпрыгнула от удивления, узнав голос парня.
– М? – невнятно промычала я, задавая очевидный вопрос.
– Ну спи. Доктор Ленский говорит, ты на поправку идешь. – Я услышала, как он что-то почесал. Наверное, подбородок. – Скажи… Тебе правда так суп понравился?
– Спящие не разговаривают. – Тихо ответила я.
– Тогда мы разговариваем в твоем сне. Так что?
– Откуда вопрос такой странный? – я откинула одеяло от головы и выглянула наружу, тут же сощурив непривыкшие к свету глаза. Максвелл был все тот же. Та же рубашка, ехидный прищур и улыбка до ушей. Он, увидев меня, почему-то удивился.
– Ты изменилась.
– Как? – не поняла я.
– Ну… Как будто синяки стали меньше. Под глазами. И не такие впалые.
– Ну, я в больнице. Меня подлатали.
Он плотно сжал губы.
– Ты явно что-то недоговариваешь. Агата, я не тупой. – Он впервые назвал мое имя вот так, в лоб, что меня смутило. – Сначала в твоем кишечнике находят язвы, потом ты кидаешься на простую больничную пищу. Что с тобой?
"Это не твое дело. Мы не друзья, чтобы разговаривать об этом. Ты мне никто".
Я не могу так ответить человеку, из-за которого здесь нахожусь. Он прав, я бы едва выжила, если бы выжила в принципе. Да и жизнь бы это была? Так хоть мне будет легче дожить до конца университета, а я даже не платила за пребывание здесь.
– У меня нелегкая жизнь. – Уклончиво ответила я.
– Я видел твою медкарту.
– Откуда? – глупый вопрос, он же говорил, что в больнице у него работают знакомые.
– Доктор Ленский со мной это обсуждал. Сказал, что за тобой нужно следить. Кстати, когда тебе лекарство принимать? От щитовидки.
Я почувствовала, как в мое личное пространство бесстыдно влезли и теперь тычут мне в лицо. Но лучше уж Максвелл меня об этом спросит, чем мне самой придется заговаривать с медсестрой.
– В субботу.
– Сегодня четверг. Значит, послезавтра я еще загляну. Только… – Он отвернулся в сторону, чему-то смутившись. – Где мне их взять?
Я тихо ойкнула.
– А мой рюкзак… Я не вспоминала о нем до сих пор. В университете же…
– Он в деканате ждет тебя. Похоже, мне придется за ним наведаться.
– Прости.
– Не извиняйся. – Он улыбнулся мне. – Я же сам на это подписался, когда поймал тебя тогда.
Это все-таки был он. Хотя это и было очевидно, но сомнения все же присутствовали. Теперь они развеялись.
– Я искренне не понимаю, почему ты это делаешь.
– Существует добрые люди, Агата. И, наверное, я здесь, чтобы тебе это доказать.
Он еще какое-то время побыл со мной, но вскоре встал, попрощался и вышел.
Его спина такая большая, а плечи широкие. Наверняка он занимается спортом вроде плавания. Под рубашкой я видела, как играют мышцы на его руках.
Несмотря на мою ненависть к спинам, все же, смотря на его, я не чувствую ни капли неприязни. Даже, наверное, наоборот, смотрю, не в силах остановить себя.
