Даниэль Шпек
Йога Таун
Глава 5
На парковке в Загребе Марк по дешевке продал «мерседес». Два подозрительных типа скрутили номера и сунули Марку ворох купюр. Лоу стоял рядом, испытывая смешанные чувства. Ему было не по себе, когда он думал об отце, которому они даже открытки не отправили, но бесповоротность этого момента опьяняла его. Теперь все мосты, связывавшие их с домом, были сожжены.
Эту английскую парочку они встретили совершенно случайно. Те возвращались из Катманду и возились на дороге со своим микроавтобусом. У них были длинные волосы, застиранная хлопковая одежда и изношенные сандалии. Лоу и Марк помогли им, и когда двигатель запустился, Марк спросил, зачем им, собственно, нужна эта колымага. Англичане были так вымотаны и так хотели домой, что отдали им «фольксваген» почти даром. Он был наполовину белый, наполовину оранжевый, с протекающим складным верхом и явно обладал магической силой, ибо только чудом мог преодолеть путь до Катманду и обратно. Корпус машины был весь во вмятинах и царапинах, запаска отсутствовала, а двигатель пищал, словно там свили гнездо мыши. Зато на зеркале в салоне покачивался ловец снов, а вместо задних сидений было устроено спальное место. Руль был справа, то есть отлично подходил для левостороннего движения в Индии, а ветровое стекло открывалось. Имелись даже часы – сломанные, правда. А еще постельное белье в цветочек, занавески и ящик с инструментами. Тридцать четыре лошадиные силы и максимальная скорость в 100 км/ч – в зависимости от загруженности и направления ветра. Настоящий дом на колесах, пропахший травкой, кулинарным жиром и пачули.
– Ее зовут «Пенелопа», – сказали англичане. – Не меняйте имя.
– Почему?
– Уж поверьте. Это волшебный автобус.
– Почему тогда вы его продаете?
– Секрет.
Лоу рассчитывал, что денег, которые они сэкономят на хостелах, должно хватить до Индии. Даже с учетом того, что они пока не решили, куда ехать: Гоа, Катманду, а может, даже Бангкок. Англичане продали им в придачу снаряжение для кемпинга – газовую горелку, пластиковые тарелки, перочинный нож, два спальных мешка и стопку потрепанных карт. А еще остатки спагетти, консервированные помидоры и три коврика. Все, что дома им самим не понадобится. И афганскую коноплю.
Ее они выкурили вместе.
– Как там в Катманду?
– Холодновато.
Англичане, избавившись от барахла, отправились ловить попутку, и Лоу показалось, что они рады, что скоро будут спать в своих английских кроватях. Было ощущение, что путешествие вышло из-под контроля. Но вслух об этом не говорили. Мария посчитала, что у автобуса скверная карма, и окурила его ладаном.
После этого в салоне пахло как в соборе Святого Петра в Рождество.
* * *
С «Пенелопы», волшебного автобуса, началась история с любительницами автостопа. Места было предостаточно, а на каждой автостоянке тусовались фрики с рюкзаками. На югославской автостраде можно было встретить кого угодно: искателей смысла жизни, мечтателей и бездомных с Запада. Денег у них не было, зато имелись идеалы. Они узнавали друг друга по одежде, прическам, встречались, как старые друзья, и прощались, как безымянные кочевники.
Еще увидимся.
Автобусы с хиппи считались идеальными попутками, потому что машины гастарбайтеров были загружены чемоданами и детьми, а командировочные презирали бродячих бездельников. Марк, и раньше притягивавший женщин, теперь еще оказался крутым обладателем оранжевого «фольксвагена». Он охотно подбирал автостопщиков, и это всегда были не попутчики, а попутчицы. Которые потом спали с Марком на матрасе. Вот только у «Пенелопы» был один недостаток: два человека помещались отлично, на спальном месте сзади, три еще кое-как, но тогда уже речь о чем-то большем не заходила. Но четверо вообще никак. Кому-то приходилось спать в палатке. Это было вовсе не так романтично, как казалось. Особенно когда ветер, дождь или слякоть. Пару раз Марк с кисками, как он называл их, согласился на палатку, но на третий заявил: «Теперь ваша очередь! У Джесси насморк». Лоу и Мария отправились в палаточную ссылку.
Марии, отвечавшей за быт, постоянно приходилось готовить на одну-две порции больше, а Лоу мыл посуду, пока Марк с киской сидели у костра. Лоу жалел неудачников. Выброшенные, искалеченные души, которые, словно птицы со сломанными крыльями, приземлялись на порог, чтобы согреться… и остаться. Ночами Лоу и Мария лежали без сна и слушали, как Марк и киска – то одна, то другая – жизнерадостно спариваются. А когда на следующий день киска ехала, прижавшись к плечу Марка, Марии приходилось перебираться назад, где ее укачивало. Страдала она молча – как рыба, вытащенная из воды. Лоу чувствовал, что она жалеет, что поехала, а он жалел, что взял ее с собой. Как-то в Греции, когда они стояли в свете неоновых огней у автомойки, он отвел Марка в сторону:
– Мария переживает. Из-за твоих девиц.
Марк рассмеялся и свернул сигарету.
– Ревнуешь?
– Нет! Но так больше продолжаться не может.
– Знаешь что? Вы с Марией – парочка пожилых супругов.
– Почему это?
– Вы как новая аранжировка хорошей песни. Когда-то у вас была химия, а теперь…
Марк закурил и нагло посмотрел Лоу в глаза. Он провоцировал и понимал, что Лоу знает, что он прав. Мария, которая, казалось, чувствовала недосказанное, проронила тем же вечером:
– Я для вас обуза.
Марк обнял ее, опередив Лоу:
– Брось, Мария. Мы вместе свалили и вместе поедем дальше. Ты ведь мне как сестра, слышишь?
Лоу не понравилось сравнение, ведь тогда Мария становилась и его сестрой.
Но на Марию объятие Марка, казалось, подействовало благотворно. Она высказала ему все свои претензии, и они сошлись на правиле: попутчиц можно брать, но каждая остается только на ночь. Утром пусть убираются. К удивлению Лоу, Марк согласился. Может, из любви к разнообразию, а может, потому что некоторые девицы грузили его своими проблемами больше, чем ему хотелось.
* * *
Расставания давались ему легко, легче, чем женщинам, которые оставались на обочине ждать следующей попутки.
Еще увидимся!
Так установился новый негласный закон: не прощаться – никаких привязанностей, никаких сантиментов, никто никому ничего не должен. Свобода превыше всего.
* * *
Следующие дни прошли спокойно. Они словно скользили на доске для серфинга по бесконечной волне к краю Европы. 31 декабря они стояли у Галатского моста в Стамбуле, откуда отправлялись паромы через Босфор. В воздухе плыла музыка, толпы людей прогуливались по набережной – погода весенняя. Они были не одни – у паромного причала сгрудились автобусы из Парижа, Рима и Амстердама. Стамбул был игольным ушком, где нужно было решить, переправляются ли они в Азию или возвращаются домой.
* * *
Пока Лоу занимался «Пенелопой», а Марк пытался раздобыть травку, Мария из кафе позвонила матери. Хотела ее успокоить, но мать набросилась с упреками. Когда все трое снова встретились возле автобуса, Мария рыдала. Лоу сказал, что это она зря. Не надо оглядываться. Но Мария тосковала по дому. Не по матери, а по ощущению дома. Над Босфором дул резкий ветер, и она прятала лицо в меховом воротнике дубленки Марка.
– Ну же, Мария, – сказал Марк и показал ей большой целлофановый пакет с травой, спрятанный под курткой.
Она лишь затрясла головой. Лоу оглянулся – нет ли поблизости полицейских.
– Слушай, спрячь это!
Марк рассмеялся.
– Ты хочешь домой? – спросил он у Марии.
– Я не знаю.
– Come on[22], Мария! Все только начинается!
– Оставь ее, – попросил Лоу.
– Тоже домой захотелось?
– Давай сначала поедим.
– Лоу, ты лузер!
Марк забарабанил ладонями по автобусу, ухмыльнулся Лоу и запел:
О лузер Лоу,
О лузер Лоу,
Baby I love you,
О лузер Лоу.
Лоу узнал песню. Creedence Clearwater Revival[23]. Он насмешливо улыбнулся Марку. Мария вытерла слезы с зареванного лица. Лоу попытался взглядом дать Марку понять, чтобы он перестал. Но Марк только разошелся. Он изучал металл ладонями: где получаются низкие и высокие тона, как звучат пустоты, шайбы, хром. Потом повернулся к Марии, опустился на колени и забарабанил по колесным колпакам:
I like the way you walk
I like the way you talk
Marie Q[24].
Марк не сводил с Марии сияющих глаз, и та наконец заулыбалась. Он открутил колпак с одного из колес, уселся на землю и забарабанил по нему на шаманский лад. Прохожие останавливались, удивлялись, смеялись и кивали в такт. Лоу заметил, что Мария успокаивается. Руки Марка летали. Откуда у него это чувство такта, подумал Лоу, эта сумасшедшая скорость, это невероятное владение телом?
Say that you’ll be true
And never leave me blue
Marie Q[25].
Дай ему гитару – и он ее прославит. Дай ему пианино – и он разобьет его. Дай ему колесный колпак – и весь Стамбул будет слушать затаив дыхание. Но Марк играл лишь для Марии. Если кто-то и мог рассмешить ее, то только он. Он вскочил, открутил второй колпак и теперь играл на двух сразу. Лоу любил его за это, даже понимая, что сам никогда не смог бы так. К автобусу подтягивались все новые и новые люди и дивились на сумасшедшего.
Say that you’ll be mine
Babe all the time
Marie Q[26].
Марк подбросил колпаки в воздух, поймал и стал жонглировать ими. Люди хлопали. И просили еще.
– Принеси гитару, – крикнул Марк.
Лоу заколебался, но Мария так восторженно кивнула, что он полез в автобус и достал гитару.
– Ладно, что сыграем?
– Что хочешь.
Лоу посмотрел на Марию, и ему пришла мысль. Они слушали эту песню в последнюю ночь в Гарбурге, и он сомневался, что запомнил все аккорды. Но Марк распалил его честолюбие. Он начал с перебора струн, который почти потонул в дорожном шуме.
Звучало неплохо. Еще бы голос, как у Кэта Стивенса[27].
На фоне взрывных ритмов Марка собственные аккорды показались Лоу жалкими. Но потом он посмотрел на Марию. Она узнала песню и улыбнулась.
«Первая рана самая глубокая»[28].
Подключился Марк. И вместе у них получилось здорово. Настрой Марка помог Лоу побороть неуверенность. Мария подхватила припев, и продавец бубликов принялся отбивать ритм щипцами по своей деревянной тележке. После финального аккорда стало тихо, звенел трамвай, муэдзин сзывал на вечернюю молитву… а потом публика зааплодировала. Лоточник прокричал что-то на турецком, зрители требовали продолжения. Лоу вдруг ощутил себя всесильным. Насколько может быть всесильным новичок, игравший без усилителя, перед незнакомцами, в чужом городе, но с людьми, которых он любил и для которых повторил бы все заново.
* * *
Они играли до ночи. «Сан-Франциско», «Цепь дураков»[29] и все песни из альбома «Сержант Пеппер». Присоединились другие хиппи, некоторые включались в игру, подошли два турецких студента, игравшие на сазе и дарбуке. Две очаровательные француженки подпевали и ходили со шляпами, собирая деньги. Стамбульцы танцевали. В небо взлетали новогодние салюты, освещая минарет, корабли, Золотой Рог.
Все было возможно в эту ночь.
Когда они сделали перерыв на чай и сладости, которые им протягивали со всех сторон, подошел американец и сказал, что слышал немало групп и способен отличить настоящий талант от посредственности.
– У вас есть данные, чтобы пробиться на самый верх, – заверил он.
– Сначала нам нужно пробиться в Индию, – рассмеялся Марк.
Француженки, собиравшие деньги, высыпали перед братьями содержимое шляп. Такой груды монет они еще никогда не видели.
Но главное: Мария была счастлива.
– Едем дальше? – спросил Лоу.
– Наверное. – Мария улыбнулась. – Но давайте не думать, что будет завтра, ладно?
– Ладно, – согласился Лоу, и она прижалась к нему.
На улице подростки взрывали хлопушки, мимо с гудками проносились мотороллеры, паромы подавали сигналы.
– Мне немного страшно, когда я думаю об Индии, – сказала Мария.
– Почему?
– Не знаю. Какой-то внутренний голос. Но без тебя я домой не поеду.
– Я буду с тобой, – сказал Лоу. – Обещаю.
В тот момент он сам в это верил. Но ему тоже было страшно. Только не от мыслей об Индии, а о том, что придется выбирать между Марком и Марией.
Толпа рассеялась по окрестным кафе и барам. Марк скрылся в автобусе с одной из француженок, вторая ушла со студентами, а Лоу и Мария бродили по городу, который продолжал праздновать, пока на другом берегу Босфора не поднялось солнце.
Глава 6
Коринна появилась в первый день нового года. Появилась словно из ниоткуда, без спутников, в соломенной шляпе с широкими полями, голубых джинсах, замшевых сапогах, на шее жемчужное ожерелье. Она шагнула в стеклянную дверь «Паддинг Шопа» в районе Султанахмет – появилась, чтобы остаться. Кафешка с диванами в цветочек, стопками книг и пластинками была последней европейской точкой на тропе хиппи. Здесь встречались, чтобы обменяться информацией, послушать музыку, найти попутчиков. Здесь можно было купить мокко, рисовый пудинг с корицей и сигареты без фильтра. На стенах висели яркие листочки с любовными признаниями, извинениями, духовными мудростями и расписанием автобусов. В окошке красовалась сверкающая пластиковая елка, потому что Идрис, хозяин кафе, считал, что она дарит гостям-паломникам чувство родины. Все находили дерево отвратительным, но не хотели обижать Идриса правдой. Лоу, Марк и Мария сидели за столиком с несколькими голландцами и пили кофе по-турецки. В окна светило предвечернее солнце. Они легли спать утром, проснулись около полудня и, уставшие, отправились сюда, чтобы позавтракать и обсудить, что делать дальше. Для путешествия по Азии нужно было заручиться советами тех, кто хорошо знал эти места, и желательно было ехать в связке с другими автобусами. Мария ночью простудилась и теперь куталась в теплый шарф. Лоу обнимал ее и беседовал с голландцами об Аллене Гинзберге[30]. Марк слушал, пуская в воздух колечки дыма.
* * *
Когда Лоу впервые увидел Коринну, у него возникло чувство, будто туман вдруг прорезал ослепительный свет. Коринна вошла в прокуренную кафешку, словно гостья из прекрасного будущего, заблудившаяся в настоящем. Решительная походка, длинные ноги, зеленые кошачьи глаза. Она имела привычку глянуть в упор и тут же равнодушно отвести взгляд. С показной задумчивостью проводила рукой по длинным волосам. Никто не знал, откуда она и что с ней произошло, почему эта юная королева разгуливает по Стамбулу в одиночестве. На плече старая кожаная сумка, в руках гитара в чехле. Внимание на нее обратили все, но заговорить никто не решался. В чем-то она олицетворяла неписаный закон между Лоу, Марком и Марией. Коринна не принадлежала никому, и никто не принадлежал ей.
Беседуя с голландцами, Лоу наблюдал за ней краем глаза через головы других посетителей. В ней чувствовались какая-то завораживающая серьезность, какое-то напряжение, дававшее понять, что лучше не подходить слишком близко. Она направилась к стене с листочками и принялась читать их так, словно располагала бесконечным запасом времени. Официант радушно поздоровался. Она протянула ему потрепанную книгу. Возможно, она возвращала ее или, наоборот, хотела взять – в любом случае девушку здесь знали. За стойкой кто-то сменил пластинку. Это был новый, совершенно потрясающий альбом группы Cream. Марка мало интересовали разговоры о революции, и он пальцами отбивал такт на стойке, пока хлесткий звук электрогитары Эрика Клэптона смешивался с доносившимся из кухни стуком тарелок и разговорами за столиками. «Странное варево»[31]. Одна из голландок тихонько подпевала. За окнами садилось солнце, и улица медленно погружалась в янтарный свет.
* * *
Лоу наблюдал за официантом, который принес Коринне чай. Когда она улыбнулась официанту, ее лицо будто осветилось. Не садясь, она поставила стакан на книжную полку и достала какую-то книгу. Немного полистала, а потом неторопливо, почти с ленцой выковыряла из кармана джинсов несколько монеток. Отложила книгу и перебросила монетки из одной руки в другую. Потом еще раз. И еще. Лоу попытался разобрать название книги. Коринна обернулась, словно почувствовав спиной его взгляд, но посмотрела на Марка – чтобы понять, кто стучит. Похоже, ей понравилось, но она отвернулась. Марк заметил ее, но не сбился с ритма, как Лоу, который не мог отвести от нее взгляд. Хотя рядом сидела Мария. Коринна листала книгу, а ее тело двигалось в такт музыке, словно она чувствовала руки Марка и что-то нашептывала им.
* * *
Мария высвободилась из объятий Лоу и сказала:
– Она выглядит одинокой.
В ее голосе не было ревности, только сочувствие. Теперь и Лоу ощутил в этой красивой девушке какое-то беспокойство, отделявшее ее от остальных посетителей кафе. Марк продолжал тихонько стучать, закрыв глаза. Песня закончилась, напряжение ушло из комнаты. Кто-то поставил другую пластинку, и когда Лоу снова посмотрел в сторону Коринны, ее уже не было. Он огляделся, но не увидел ее.
Только чехол с гитарой стоял, прислоненный к стене.
* * *
Позже, когда на улице запел муэдзин, в свете неоновых огней перед «Паддинг Шопом» остановился старый автобус «мерседес». Не нашедшие попутчиков похватали рюкзаки и потянулись в автобус. Марк вдруг поднялся и тоже выскочил на улицу. Лоу расплатился и, когда они с Марией вышли наружу, увидел Марка и Коринну, стоявших около автобуса. Они курили и разговаривали, поглядывая на книгу, которую держала Коринна.
– Ты забыла гитару, – сказал Лоу.
– Если она кому-то нужна, пусть забирает.
– Но…
– Я не умею играть. А ты?
– Короче, если вы с Марией хотите домой, – сказал Марк, повернувшись к брату, – то я поеду этим автобусом в Тегеран.
– Нет, – возразил Лоу, – мы вместе. Правда, Мария?
Та, застигнутая врасплох, посмотрела на Марка.
– Ладно, решайте. – Марк лениво затянулся сигаретой.
– Разве кто-то собирался возвращаться? – спросил Лоу.
– Мария, – ответил Марк.
Мария, казалось, рассердилась на Марка, но промолчала.
– А спроси «Книгу перемен», – предложила Коринна и протянула Лоу книгу с улыбкой, которую он нашел восхитительной.
Он все еще ждал, что Марк представит ему девушку. Но она уже закинула через плечо сумку.
– Только верните ее на место, ладно? Воровство портит карму. – Она улыбнулась Марку и поцеловала его в щеку: – Пока, Мистер Тамбурин[32].
И она направилась к водителю автобуса. Лоу беспомощно стоял с «Книгой перемен» в руках.
– Кто бросает? – спросил Марк и выудил из кармана три монетки.
Лоу смотрел вслед Коринне. Она разговаривала с водителем.
– Погоди, – сказал Лоу. Он не мог себе представить, что придется выбирать между Марком и Марией. – Мы действительно сделаем так, как скажет книга? Даже если нам не понравится?
Мария забрала у Лоу книгу, открыла наугад страницу и прочитала:
– «Авантюры приносят несчастье. Уход за коровами приносит счастье».
Марк расхохотался.
– И что это значит? – спросил Лоу.
Мария молчала, словно ждала, что он примет решение. За или против нее. Водитель созывал людей в автобус. Все сели, только Коринна все еще стояла у дверей.
– Что такое? – крикнул ей Марк.
– Места не хватило. – Она пожала плечами и рассмеялась. – Не судьба.
– Поехали с нами, – предложил Марк. – Скажем, до Кабула.
Он вопросительно взглянул на Лоу. Тот кивнул.
Вопрос был решен.
Лоу неуверенно посмотрел на Марию, но она отвела взгляд.
* * *
Лоу вернулся в «Паддинг Шоп» и открыл чехол с гитарой. И присвистнул. Это была «Гибсон J-45».
– Чья она?
– Возьми себе, если хочешь, – сказала Коринна. – Поехали?
Она вышла на улицу, где Марк разговаривал с Марией. Лоу немного поколебался, но затем подхватил гитару.
* * *
– У нее нет денег на ночлег, – объяснил Марк позже, когда они стояли на ржавом пароме. – Не поладила с парнем.
Судно подпрыгивало на волнах. Из транзистора неслась турецкая музыка. На поверхности воды танцевали отраженные огни азиатского берега.
– Но мы договорились, что будем соблюдать правило, – сказала Мария.
– Я же с ней не сплю. А правило касалось только девушек, с которыми что-то выгорает. И потом. Правила нужны, чтобы их нарушать.
Лоу молчал. Он взглянул на Коринну, одиноко стоявшую у перил. Ее волосы развевались на ночном ветру. Когда он снова повернулся к Марии и хотел обнять ее, она отстранилась.
Глава 7
Проснись, не спи больше!
Йогананда
Три часа ночи. Слишком поздно засыпать, слишком рано просыпаться. Я люблю Берлин в это время. Когда люди возвращаются из клубов, стоят у ночных магазинов и ждут, вдруг произойдет еще что-нибудь. В таком состоянии неопределенности город, полный чужаков, наконец приходит в себя, никто не хочет домой. Лоу открыл окно со своей стороны и впустил в салон ночной воздух. Как по мне, мы могли бы просто ехать дальше. Он, я, старый «ягуар» и рассказ Лоу. Словно Коринна, Марк и Мария сидели на заднем сиденье.
– Ты почти ничего не рассказывал о Марии.
– Как же, рассказывал.
– Лоу. Ты все время говорил только про «Битлз».
– Неправда.
– Почему Мария осталась в Индии?
– Это ее дело.
– В смысле?
– Вся эта история с гуру. Она совсем разум потеряла.
– Вы больше не общаетесь?
– Нет.
В его голосе послышалась нотка сожаления.
– Из-за Коринны?
– Нет.
– Мария ревновала?
– Да нет, она была выше этого.
– Или ты просто не замечал?
– Я любил их.
– Обеих?
– Да. И что?
Он посмотрел на меня так, словно я его обвиняла.
– Я вовсе не осуждаю, – пояснила я.
– А похоже. Раз переспрашиваешь. Почему отношения обязательно должны быть собственническими?
– И у вас были отношения втроем? В духе «любви и мира»?
– Слушай, все гораздо шире. Любовь, мир и свобода – это было состояние души. Мечта поколения. Мы хотели изменить общество.
Опять ему удалось соскочить с темы. Вместо того чтобы объяснить исчезновение Коринны, устроил лекцию по истории.
– Если тебя интересует мое мнение, – парировала я, – вы были первым поколением гедонистов.
– Пусть так, были и гедонисты, и политические активисты. Но все мы были по одну сторону баррикад. Против истеблишмента. Сейчас все стремятся к самосовершенствованию, оскорбляются, стоит их покритиковать чуть-чуть, и носятся со своей индивидуальностью. А тогда мы все были равны, в этом и состояла идея, и если ты хотел присоединиться к каравану – welcome!
Конечно, в чем-то он был прав. Возможно, мы, родившиеся в 1968-м, превратились в обывателей с непереносимостью лактозы, которые на джипах возят детей в вальдорфские школы. И все равно в этих его причитаниях о старых добрых временах было что-то фальшивое. В золотой век Лоу шла холодная война, гомосексуалов подвергали уголовному преследованию, а женщины, если хотели работать, должны были получить письменное согласие мужа или отца.
– И будущее тогда было лучше, – сказал Лоу. – У нас была надежда.
– Если тогда будущее было лучше, то сейчас настоящее должно быть просто роскошным.
– Музыка сейчас полный отстой.
Он саркастически скривился и остановил «ягуар» у моего дома.
– Знаешь, в чем разница, Лоу? Вы меньше боялись.
Поэтому я и завидую родителям. Возможно, Коринна отправилась в Индию, чтобы снова ощутить этот дух. Сквозь запотевшее окно я украдкой взглянула наверх. Свет в моей квартире не горел. Последнее место, где бы я сейчас хотела оказаться.
– А если нам туда поехать? – спросила я.
– Good luck. Сколько в Индии жителей? Четыре миллиарда и четыреста миллионов? Или пятьсот? – Он потянулся за кисетом. – Может, выпьем кофе у тебя?
Он тоже не хотел оставаться один.
– Не самый подходящий момент.
– Почему?
– В другой раз. Спокойной ночи, Лоу.
Я хотела выйти, но старый «ягуар» не выпустил меня. Дверь заклинило.
– Вы повздорили?
Чутье у него отменное, этого не отнять.
– Я не живу дома.
– Что?
– Ночую в студии.
– Но… Почему… может, тогда…
Я только посмотрела на него, и он сразу понял, в чем дело.
– Ты хотела выйти здесь, подождать, пока я заеду за угол, и пойти в студию?
– Как-то так.
– Слушай, Люси, если у вас нелады, расскажи мне.
– Можно подумать, ты большой спец в отношениях.
Мы молча посидели.
– Хочешь переночевать у меня?
– Отвези меня в студию, ладно?
– Ладно, – ответил он и тронулся с места.
Лоу не сказал ничего вроде: «Что за хрень», или «Вам надо помириться», или «Я думал, ты наконец-то нашла мужа». Все эти отцовские фразочки, которые никому не нужны. И за это я его любила. Он просто повез меня в другое место. Он всегда повез бы меня в другое место, неважно, сколько мостов я сжигала.
– Черный кофе без молока? – спросил он.
– Да.
Я осталась в машине и смотрела, как он стоит у ночного магазина среди хипстеров, выуживая монеты из кармана. Я вспомнила, как стояла на этом самом месте семь лет назад, вспотевшая и опьяненная танцами, с бутылкой пива в руке, и тут из-за угла появился Аднан. Высокий, в огромных башмаках, слегка наклоняющийся вперед при ходьбе, – в первый миг кажется, что это медведь, но потом по глазам и голосу понимаешь, что он самый кроткий человек в мире. Мы немного поболтали, он рассказал о своих детях, и хотя мы жили разной жизнью, у нас было чувство, словно мы знаем друг друга вечность. Потом он признался, что в этот момент почувствовал, будто наконец дома. У меня было то же самое. В тот момент, когда я в это уже не верила. Я даже разработала целую философию, что дома не существует. Никаких привязанностей. Жизнь – движение. Любить больше всего себя. Все эти красивые фразы, которые маскируют твое лузерство, выдавая его за искусство жить. Весь Берлин мастер по этой части.
* * *
Не то чтобы я не пыталась. Но всякий раз, когда я была готова распаковать чемоданы и сказать себе, что я дома, что-то шло не так. Какое-то проклятье. Словно во мне жил Чужой. Аднан был первым, кого это не выводило из равновесия. Потому что он медведь. Потому что он умеет любить. Потому что он был первым мужчиной, с которым вопрос о детях не превратился в долгие споры, а решился сразу: Аднан шел уже в комплекте с Ясмин и Джонасом. Брать надо было всех троих или никого. Я послала к черту своего внутреннего Чужого и в подарок получила семью. Роль матери. Дом. Это продолжалось семь лет. Было не просто хорошо. Очень хорошо.
А потом, когда я почти уже забыла о Чужом, он вернулся. Ухмыльнулся, в одну ночь упаковал мои чемоданы и дернул меня за руку. Мы окунулись в хорошо знакомые напасти. Как старые сообщники. Стало ли это неожиданностью для меня? Не совсем. Чужой понимал, что неуверенность – это правило, а уверенность – иллюзия.
Но так прекрасно было забыть об этом.
* * *
– Чьи это коробки?
– Понятия не имею.
У стены в студии громоздилась моя упакованная до поры до времени жизнь, кое-как прикрытая шторой. Мы сидели на полу и ели пиццу. Это в духе Лоу – пойти за кофе и вернуться с семейной порцией пиццы. И красным вином. Он так и не понял, что последнее, в чем нуждалась Коринна, это забота. Она ушла не потому, что он мало ее любил. Наоборот. Люди не уходят, потому что получают слишком мало. Люди уходят, потому что получают слишком много. И не могут это возместить. Спросите моего Чужого.
– Ты и правда ушла из дома?
– Нет. То есть да. Наполовину.
– У тебя появился другой?
– Нет.
– Тогда что случилось?
Я никому не могла объяснить, что случилось. Так, чтобы меня не сочли сумасшедшей. А может, я и есть сумасшедшая, кто знает.
– А дети, как с ними?
– Они справятся.
Я убрала коробку из-под пиццы, чтобы закончить разговор.
– Я посплю немного. В восемь придут люди.
Лоу не собирался уходить. Подошел к стереосистеме и принялся изучать пластинки, отпуская комментарии. Когда я вышла из ванной, звучала «Долгая дорога» Эдди Веддера[33], а Лоу спал на коврике для йоги. Я укрыла его одеялом, подсунула подушку под голову. Посмотрела на такое знакомое лицо, морщины на лбу, седую щетину. Хорошо, что он сейчас не один.
Я выключила свет, развернула свой коврик и тоже попыталась уснуть. Пирамида из коробок маячила в полумраке, словно неразрешенный вопрос.
Я сторонница теории вытеснения[34]. Правда. Без вытеснения мир перестал бы вращаться. Большинство проблем нельзя решить, можно только задвинуть их подальше. Так что вытеснение – проверенное средство, три раза в день, о побочных эффектах спросите лечащего врача или психиатра.
Вот только эти коробки, смотревшие на меня из темноты, были реальной проблемой, требовавшей реального решения. Я не могла вечно ночевать в студии. Студия мне не принадлежала, основной съемщицей была Рики. Как и большинство преподавателей йоги, я была кочевницей. Сегодня здесь, завтра там. С Рики мы вместе учились, но у нее имелись деньги, чтобы выкупить студию нашего учителя. Меня это устраивало, я предпочитала оставаться независимой. Сейчас она повышала квалификацию на четырехнедельном фестивале йоги, а я с готовностью вызвалась замещать ее на занятиях, только чтобы не ехать с ней в Индию. Рики была настоящей подругой. Когда я позвонила ей и рассказала о своем кризисе, она сразу же разрешила мне ночевать в студии. Пока она не вернется.
О коробках она не в курсе.
* * *
Утром, когда Лоу еще спал, зазвонил мой мобильный.
– Это доктор Остервальд, психотерапевт.
– О… Здравствуйте.
– Госпожа Фербер?
– Да. Спасибо, что перезвонили. Я волнуюсь за маму.
Тишина в трубке.
– Вы знали, что она уехала в Индию? – спросила я.
Тишина в трубке.
– Может, моя мать говорила что-то… Куда собирается или к кому?
– Вы же понимаете, что все, что говорила мне ваша мать, является врачебной тайной?
– Понимаю. Но она пропала. Бесследно.
Снова тишина.
– Можете приехать? К девяти. Один клиент только что отменил визит.
* * *
Я разбудила Лоу, написала записку и в спешке криво наклеила на дверь. Меня уже мучила совесть.
Утренние занятия отменяются. Занятия для уровня 3 в 18:00 по расписанию.
Вот черт. Остается надеяться, что никто не позвонит Рики.
Мы помчались в Шарлоттенбург. Был один из тех дней, когда пахнет весной, хотя самой весны еще не видно. Приемная доктора находилась в бельэтаже старинного здания, прятавшегося за высокими деревьями. Лоу закурил и тут же выбросил сигарету, когда я нажала кнопку звонка. Дверь в стиле модерн, красная ковровая дорожка на лестнице и золотые таблички с именами. Доктор Остервальд сама открыла дверь. Она оказалась моложе, чем я думала, примерно моего возраста, пусть даже я выгляжу старше. Причина наверняка в ухоженности. Доктор походила на идеально убранную и обставленную квартиру. Прекрасный вкус, антиквариат и современное искусство. Рядом с ней я почувствовала себя бродячей кошкой. Она долго смотрела мне в глаза.
– Приятно познакомиться, Люси, – сказала она так, словно давно уже все обо мне знала. Потом протянула руку Лоу: – А вы…
– Лоу.
– Мой отец.
Она ограничилась улыбкой и предложила нам чаю, от которого мы отказались. Потом попросила Лоу посидеть в приемной, а мне сказала:
– Пойдемте со мной.
Лоу бросил на меня растерянный взгляд.
– Речь о вашей матери, – сказала Остервальд и открыла дверь в комнату напротив. Подразумевалось «А он ей всего лишь бывший муж».
Мне стало жалко Лоу. Он не заслужил сидеть под запертой дверью.
– Мне нечего скрывать от отца.
