Дари Псов
Сны разума
Туманный собор
Туман. Он всегда обитает в мирах мертвых разумов. Он висит над городом, как грязная простыня, пропитанная дымом и пеплом. Сам город размыт и полустёрт, словно кто-то неумелый пытался почистить его, но только размазал по реальности. Улицы тонут в неевклидовой геометрии, растворяясь в серой бесконечности, где нет ни начала ни конца. Это тоже признак умирающего мозга, обезумевшего от собственной гибели.
А где-то в этой мгле, высоко над землёй, возвышается собор. Невозможный собор. Его шпили пронзают небо, уходя ввысь, словно иглы, сшивающие ткань реальности. Я стою внутри, посреди главного нефа, и тьма, как исподнее облако, растекается по его внутренностям. Каменные арки извивались спиралями, колонны проваливались в немыслимых углах, а витражи складываются и разворачиваются, как гигантские оригами призрачного света. Кафедральные своды хрустят и подрагивают, как древние кости старого мира. Здесь пространство изгибается, как бумага под огнём, а время течёт, как густой сироп.
Моё пальто, тяжёлое от влаги и сожалений, свисает с плеч, как крылья ворона. Я затягиваюсь сигаретой, и дым, выдыхаемый мной, смешивается с туманом, который просачивается сквозь трещины в стенах. Мои глаза скользят по фрескам, изображающим сцены из чьих-то кошмаров.
Я почувствовал их раньше, чем услышал – тонкое дребезжание пространства. Стены зашевелились, и из теней выступили фигуры. Они едва различимы, как смутные воспоминания, но я знаю, кто они – пси-охотники. Наёмники, прорвавшиеся сюда из коллективного бессознательного, чтобы остановить меня. Преступники приносят свои решения из реального мира в этот мир. Они думают, что монтировка по голове здесь работает так же, как за его пределами. И это делает их правыми. Лица наёмников пусты, а тела облачены в викторианские костюмы и цилиндры. Наше бессознательное всегда архаично.
– Паранойя! Как будто без вас было плохо, – мой голос, низкий и хриплый, разносится под сводами.
Первый охотник шагает вперёд, его форма начинает меняться, как будто он сделан из жидкого металла. Руки превращаются в лезвия, лицо вытягивается в острый шип. Я не дрогнул. Я знаю, что в этом месте всё – иллюзия. Даже я сам.
– Дамы приглашают кавалера на танец? – я выплёвываю сигарету изо рта. – Давайте потанцуем.
Охотники бросаются вперёд, их формы текут и переливаются, как картина на мокром холсте. Я выхватываю свои револьверы. Холодные стволы оживают в руках. Выстрел. Ещё один. Ещё, ещё, ещё, ещёещёещёщёщё… Я стреляю, а мои руки движутся размашисто, оставляя после себя послеобразы – призрачные копии, каждая из которых тоже стреляет. Я успеваю перезаряжаться во время работы моих иллюзорных рук. Пули рвут воздух, спирали дыма тянутся за ними. Сторукий Будда щедро дарит нирвану.
Охотники рассыпаются осколками, которые собираются на полу чернилами сумасшедшего писателя, пишущего ртутью. Пространство от пуль тоже разрывается, приглашая мёртвый туман посмотреть на этот тир чёртовых ублюдков. Я иду, крутясь вокруг своей оси, через собор, отправляя врагов на другой свет. Место располагает.
– Детские игры, – ворчу я, но мой голос заглушён рёвом, который поднимается из глубин собора.
Девятифутовый охотник появился внезапно, как будто его отбросило пинком из трещины в коллективное бессознательное. Настоящий отброс общества. Его фигура массивная, но не грубая – скорее, она напоминала что-то выточенное из мрамора, но ожившее и движущееся с неестественной грацией. С таким эго у него должно было быть лицо, но оно скрыто чёрным мешком, напоминающим одновременно капюшон палача и колпак казнённого. Он не был похож на остальных. Он был… больше. Не только физически. Его присутствие давило, как будто он был центром тяжести в этой искажённой реальности.
– Агнозия! Вот это эго, – пробормотал я, чувствуя, как мои револьверы становятся тяжелее в руках. – Гиперкомпенсация в чистом виде.
Громила шагнул вперёд, и пол под его ногами прогнулся, как будто пространство не могло выдержать его самомнения. Его руки, которые до этого казались просто огромными, начали превращаться в лезвия. Но этого ему было мало – из его плеч начали расти маленькие шипы, длинные и острые, как кинжалы, выкованные из обид.
– Не слышал о разных весовых категориях? – сказал я, но на этот раз в моём голосе было меньше бравады.
Он не ответил. Он просто двинулся вперёд, и его скорость была невероятной для существа такого размера. Я выстрелил, но пули, которые до этого разрывали пси-охотников на куски, просто отскочили от его поверхности, оставив лишь лёгкие вмятины.
Я отступил, пытаясь найти укрытие, но собор, который до этого был моим полем боя, теперь казался ловушкой. Стены сжимались, а пол под ногами начал проваливаться, как будто само пространство пыталось помочь ему.
Он ударил. Рука-шип пронзила воздух с такой скоростью, что я едва успел увидеть её движение. Я попытался уклониться, но он был слишком быстр. Острая боль пронзила мою сторону, и я почувствовал, как моё тело трескается подобно зеркалу. Будет пси-шрам. И это он просто скользнул по моему боку.
– Кататония! – выдохнул я, падая на колени.
Он поднял руку, и лезвие снова начало выдвигаться, готовое нанести последний удар. Я выворачиваю руки и выпускаю два полных барабана пуль и их копии в его голову.
Громила падает, обрушивая всё пространство вокруг нас. Стены собора затрещали, как будто их разрывали изнутри невидимые руки. Но звук был странным – не таким, как должен быть у камня. Он напоминал скорее скрип старой кровати или тихий стон, который доносится из-за закрытой двери. Каменные плиты под ногами начали проваливаться, превращаясь в воронку, затягивающую вниз. Мои пальцы скользнули по мокрым камням, оставляя за собой следы, похожие на кровавые росчерки.
Я падал, но это было не просто падение. Это было погружение в слои чего-то древнего, забытого, вроде сна полулысой обезьяны, отчаянно сжимающей криво обструганную палку, следя за мохнатым титаном. Или даже сознание этого титана, бегущего от этих полулысых обезьян с болью и огнём в собственную могилу. Вокруг меня мелькали незнакомые лица, которые казались знакомыми, и новые пейзажи, которые казались ностальгическими. И где-то в этой каше из света и тьмы я услышал голос. Он замедлен и тягуч, и глухой, как будто звучит из колодца проклятых душ из ада, но не особо против своей компании.
– Реципиент стабилизирован. Донор всё ещё в критической стадии. Сеанс завершён. Восстановление прогресса: 84%.
Мои руки слегка дрожали. Револьвер, казавшийся продолжением меня самого, вдруг потяжелел, как будто был наполнен не металлом, а воспоминаниями, чуждыми, но знакомыми. Я опустил взгляд на ствол, а там, в гладкой поверхности, отразилась комната. Белая, стерильная. Я перевёл взгляд на мир и увидел, что стою на краю чего-то огромного, бесконечного. Это был не просто обрыв – это была граница между мирами. Я обернулся и увидел, что за мной стоит фигура. Она была высокой, согнувшейся, её очертания размывались, как будто она была сделана из тумана. Человек в белом. Его лицо было скрыто тенью, но я чувствовал, что он смотрит на меня. Нет, в меня. В его руке был предмет – что-то вроде ключа.
– Это твой шанс, – сказала фигура, протягивая ключ.
Мой офис
Пробуждение – это всегда компромисс с дьяволом. Ты возвращаешься из небытия, но не полностью, оставляя в тёмных глубинах сознания что-то важное. В этот раз это был сон о последнем нерешенном деле, который бы остался на моей совести, но пока я топил её в бурбоне. Неделя назад, но мне казалось, что я приходил в себя столетие. Теперь тот разум был мёртв, моё расследование вместе с ним. Пси-охотники добились своего.
Я открыл глаза в своём кабинете, и мир вновь обрёл свои края: серый свет резал щели жалюзи, тишина, лишь изредка нарушаемая скрипом старого вентилятора, и запах старого табака, въевшийся в стены так глубоко, что, казалось, он стал частью структуры здания – его можно было курить вместо сигарет. На стене висели часы, которые давно остановились, но продолжали тикать.
На краю стола покоилась пустая бутылка бурбона, перевёрнутая, как время. Этикетка – "Old Foggy London" – напоминала о чём-то, что я предпочёл бы забыть. Стакан с мутной лужицей смотрел на меня с укором. Тот ещё завтрак чемпиона. Голова отозвалась тупой, навязчивой болью, будто насмехаясь: "милый, я дома". Груды бумаг плодились вокруг, как плесень. Плесень тоже присутствовала.
Дверь скрипнула, и в кабинет вошла она.
– Спишь на работе, как всегда, – её голос обволакивал мою небритую комнату.
Джоселин. Фамилию я никогда не запоминал, да и не пытался. Моя ядовитая секретарша и, по совместительству, самое близкое, что у меня есть к якорю в этом хаосе, который другие называют жизнью. Чёрное платье обтягивало её, как ночь, тонкие бретели почти невидимо сливались с кожей, губы, окрашенные в цвет спелой вишни, и взгляд, который мог бы разрезать стекло. Её каблуки стучали по полу, как метроном, отсчитывающий время до очередной катастрофы.
– Я не спал, – буркнул я, протирая глаза. Нужно поддерживать репутацию паршивого босса. – Я медитировал.
– На виски? – она швырнула на мой стол тонкую папку с бумагами. Бумаги выглядели официально, с острыми углами и тугими шрифтами. Такие документы никогда не приносят ничего хорошего. – Тебе новое дело.
– Нет, – отозвался я и потянулся к сигарете. Дым, ленивый и тягучий, взвился вверх, будто хотел покинуть это место быстрее, чем я.
– Ты ещё не знаешь, о чём дело.
– Но знаю, что оно плохое.
– Все твои дела плохие. Иначе бы они не пришли к тебе, – она скрестила руки на груди, и её тень на стене стала похожа на хищную птицу, готовую к атаке.
– Что за дело? – спросил я, наконец сдаваясь. На часах время смирения.
– Убийство. В Новой Англии. Закрытая комната, следов нет. Твой любимый сорт гадости, после этих сигарет.
Слова повисли в воздухе, как предзнаменование. Новая Англия. Жалкое пристанище для беженцев из Старой Англии, когда её накрыл Туман. Никто толком не знает, что это было: климатическая аномалия, эксперимент, который вышел из-под контроля, или что-то ещё, глубже, темнее. Люди рассказывали о том, как туман поглощал города, стирал воспоминания и растворял саму реальность. Те, кто успел бежать в Америку, построили Новый Лондон, Новый Оксфордшир, Новый Новый Йорк… Всё, чтобы напомнить себе о том, что они утратили.
Я подумал о своём банковском счёте. Там было пусто, как в бутылке на моём столе. Плохое дело или нет, но сытый человек не пересчитывает свои крохи перед сном.
– Хорошо, – сказал я, открывая папку и ощущая, как Туман невидимо приближается к моему маленькому кабинету, что другие называют головой. – Но если это окажется очередной семейной драмой, я увольняюсь.
– Ты разоришь себя на выходном пособии, босс, – сказала она, поворачиваясь к двери. – И, кстати, приведи себя в порядок. В Новой Англии любят, чтобы люди выглядели… Презентабельно.
Она уже исчезла, оставив за собой лишь лёгкий шлейф духов и ощущение, что я только что подписал себе приговор.
– Чисто новоанглийское убийство, – пробормотал я, поднимая стакан. – Какая чёртова шутка.
Новая Англия ждала. И, как всегда, она не собиралась быть доброй.
Новый Лондон, штат Массачусетс
Я прибыл в Новый Лондон на "Blackwell Phantom" – гибрид газового и новомодного жидкостного двигателя. Работа на горючей жидкости, как мне это знакомо. Машина выглядела, будто её спроектировали инженеры на лошадином транквилизаторе. Корпус был сделан из полированной бронзы и тёмного дерева, с медными трубами, которые извивались вдоль боков, как вены, парящие фонари с едва уловимым свечением голубого газа, массивные колёса, больше подходящие паровозу, и выхлопные трубы, из которых не шёл дым, а поднимался лёгкий серебристый пар. Он не пах гарью – скорее, морской солью и чем-то металлическим.
Внутри – кожаные сиденья, панель управления, усеянная циферблатами и рычагами. Всё, что нужно, чтобы молиться новым технократическим богам.
Машина урчала глухо, словно зверь, не до конца прирученный. Водородные двигатели "Фантома" обещали тишину, но в Новой Англии ничего не бывает по-настоящему тихим – даже машины здесь нашёптывают тебе, что ты не дома.
Город появился на горизонте, как тень в глубине сна. Высокие узкие здания, покрытые тысячами маленьких фонарей, прорезали небо, будто когтистые руки, тянущиеся к ускользающему свету. Деревья скрюченные, как будто их корни пытались сбежать от чего-то, что скрывалось под землёй. Шпили вздымались среди массивных портовых кранов, которые выглядели как гигантские металлические пауки, готовые схватить всё, что движется.
Новый Лондон не был похож на остальные американские города. Здесь никто не строил небоскрёбы из стекла, бетона и амбиций. Весь город выглядел так, будто его вывезли из Старой Англии целыми улицами, а потом заново собрали на чужой земле. Крыши с крутыми скатами, стены из чёрного кирпича, ажурные мостики, перекинутые между домами, вывески старинных пабов, которые всё ещё гордо обещали "лучший эль в колониях". Империя, над которой никогда не садится Солнце, потому что оно никогда не восходит, как и над остальной грешной землёй.
На каждом фонаре висели отпугиватели тумана – странные механизмы, похожие на каркасные шары с хрупкими стеклянными вставками. Они мерцали то бледно-синим, то белым, а иногда раздавался лёгкий разряд, как будто действительно что-то делали, и люди верили, что это помогает. Ещё они верили в лепреконов, единорогов и честь.
Жители Новой Англии ходили быстро и напряжённо, как будто каждую секунду готовились сорваться в бегство. Они носили длинные плащи, высокие воротники, а некоторые прятали лица под полумасками с тонкими фильтрами. Осторожные, суеверные, чужие.
– Добро пожаловать в Новый Лондон, – сказал мой водитель, не глядя на меня.
Конечно, он вежливый. Ну как могло быть иначе? До этого он молчал, как могила, и выглядел примерно так же. Узкое лицо с острыми скулами, длинные пальцы, которые держались за руль, будто за последнюю надежду. Я уже надеялся, что он немой, но потом я вспомнил, что моей удачи не существует.
Дорога к поместью напоминала сон, в котором ты движешься, но никогда не приближаешься. Узкая, обрамлённая деревьями, которые поднимались к небу, словно трещины в реальности. Англичанин остановил машину у массивных чёрных ворот. Лонгфорд-Мэнор возник перед нами – величественный, холодный, совершенно отчуждённый. Стены из серого камня, тяжёлые деревянные двери, крыша, украшенная резными фигурами горгулий, которые не спасали от дождя, но создавали ощущение, что дом постоянно наблюдает.
– Ждите, я открою вам дверь, – водитель вышел.
Я затянулся сигаретой и поправил воротник плаща. Пытка началась.
Выйдя из машины, я поправил шляпу и подошёл к воротам. Отдалённый собачий лай и ветер сопровождали моё прибытие. Ворота были массивными, коваными, с узорами, которые напоминали сплетённые ветви деревьев. Водитель открыл их, и я направился по дорожке, ведущей к дому. Она была выложена брусчаткой, которая, казалось, помнила шаги каждого, кто когда-либо ступал по ней. По бокам стояли статуи – ангелы с пустыми лицами и каменными крыльями, способными только осыпаться. В некоторых местах на стенах особняка висели древние молитвы, вырезанные в камне.
