Дарья Донцова
Пиявка голубых кровей
Глава 7
К дому, где жила семья Габузовых, мы пришли втроем: Кирилл, Сеня и я. Николай с командой уехал, Кузя остался у компьютера, а Дегтярев дежурил на телефоне.
Кирилл открыл дверь.
– Вера скорей всего у дочери в спальне, проходите в столовую, я присоединюсь к вам через минуту. Приведу жену.
Мы пошли за Габузовым. Узкий коридор выглядел безлико: ни картин, ни полок с безделушками, ни ковра на полу. И комната, в которой в конце концов мы оказались, была не лучше.
– Чай? Кофе? – спросил хозяин.
– Спасибо, нет, – ответила я.
– Что-то не хочется, – пробормотал Сеня.
Кирилл исчез.
– Странное помещение, – шепнул Собачкин, – пластиковые стулья, такой же стол, шкафы. Ни паласа, ни скатерти, ни занавесок. Даже у нас с Кузей мелкого барахла много в гостиной, типа глобуса-бара и сувениров, а здесь, как в мебельном магазине. Неуютно.
– У Вени аллергия, поэтому тут мебель, с которой можно быстро удалить пыль, – предположила я, – пластик легко протереть. А ковер, как его ни чисти, всегда рассадник всяких микробов.
– Верно, – произнес Кирилл, внезапно появляясь в столовой, – в доме создана максимально комфортная обстановка для мальчика. Леся, входи, не стесняйся.
Послышалось шарканье, я увидела худую девочку, которая хромала на обе ноги.
– Детонька, где твои костыли? – ласково спросил отец.
– В коридоре стоят, – еле слышно ответила дочь.
– Леся, – закричал пронзительный голос, такой резкий, что я вздрогнула, – тебе нельзя ходить без них.
– Вера, не нервничай, – попросил муж, – костыли в коридоре.
– Вижу их, – завопила жена, – я не заставляю постоянно выполнять требования врача, разрешаю иногда отступить от диеты, но без костылей передвигаться опасно.
Я молча смотрела на девочку. Диета? Она ничего не ест? Сколько весит бедняга? Тридцать кило?
– Что вы на меня уставились? – зло буркнула Леся. – Инвалидов не видели? Хромых, убогих? Неполноценных?
Девочка явно вызывала меня на агрессию, и мне стало ее до слез жаль. Тяжелая судьба у ребенка, но надо как-то наладить контакт.
– Кофточка у тебя очень красивая, – вздохнула я, – с вышивкой. Собачки повсюду. Давно о такой мечтаю. Но не розового цвета, мне больше нравится серо-голубой. Где ты такую купила?
Леся, которая ожидала другой реакции на свои слова, приоткрыла рот, потом решила продолжать в прежнем духе и огрызнулась:
– Не помню. Вы старая, чтобы такую носить!
– Дорогая, таких слов говорить не следует, – пожурил отец дочь.
– Ты, конечно, права, – грустно согласилась я, – дама моего возраста смешно выглядит в вещах с детским принтом. Но во времена моего детства такой красоты в магазинах днем с огнем было не сыскать. Не знаю, что бы я лет в тринадцать отдала за такую вещь? Да что угодно, даже игрушечный домик с ежиками.
Леся рассмеялась.
– Вы в таком возрасте фигней развлекались?
– Компьютеров тогда не было, мультики по телевизору не каждый день показывали, да и демонстрировали их минут десять. Как развлечения оставались книги да игрушки, – объяснила я, – мы росли инфантильными, не такими, как современные подростки.
– В подвал к мальчикам не ходили, – фыркнула Леся, – не пили, не курили, сексом не занимались. С ежиками забавлялись. Красиво врете. У матери спросите, где она эту кретинскую кофту откопала. Мне не разрешают самой шмотки покупать. Я инвалид, а таких в магазинах не любят. Понятно? Убогим уродам надо дома сидеть.
– Дорогая, тебе пора принимать лекарство, – засуетилась мать.
– Принеси в комнату, – распорядилась дочь.
– Можно в интернете любые платья заказать, – непонятно зачем продолжила я глупый разговор.
Леся, которая успела медленно сделать пару шагов в сторону коридора, резко обернулась.
– Вы не поняли? Перед вами инвалид! У меня нет айпада, айфона, компьютера.
– Да почему? – растерялась я.
– Я инвалид, – как мантру повторила Леся, – ин-ва-лид! Мне ничего нельзя! От гаджетов идет вредное излучение. Ин-ва-лид я. Я ин-ва-лид!
– Великий ученый, англичанин Стивен Хокинг, был почти полностью парализован, он ездил в коляске, но пользовался всеми чудесами техники, сделал много открытий. Похоже, ему излучение не мешало, – возразила я.
– Меня зовут Олеся, – с вызовом пропела девочка, – я не Стивен Хокинг. Он умер. И это очень хорошо. А я жива. И это очень хорошо. Но скоро сдохну. И это очень хорошо. Родители от уродки освободятся. И это очень хорошо. Очень хорошо.
Повторяя на все лады одну фразу, Леся, шаркая ногами и сильно хромая, удалилась.
– Может, девочку психологу показать? – робко спросила я.
Вера махнула рукой.
– Вы не переживайте. Леся вполне счастлива, просто сегодня день такой, раздражительный.
– У нее и правда нет компьютера? Телефона? – поинтересовался Сеня.
– Есть планшетник, но без доступа в интернет, – уточнил Кирилл, – мы не хотим, чтобы ребенок попал в лапы педофила.
– Или забрел на сомнительные сайты, – добавила Вера, – у дочери закачаны полезные игры, развивающие. Викторины по истории, литературе и так далее. Вы хотите посмотреть комнату Вениамина?
– Если можно, – ответила я.
– Мы на все готовы ради возвращения сына, – всхлипнула Вера. – Я в панике.
– Дорогая, ты прекрасно держишься, – похвалил супругу Кирилл.
– Это внешне, – прошептала она и прижала к груди руку, – внутри все горит.
Я невольно обратила внимание на свежий маникюр хозяйки дома.
Мне понравился цвет лака, смесь бежевого и розового.
– Кирилл, можешь сделать чай? – попросила хозяйка. – Я отведу детективов к Венечке, потом сядем в столовой.
– Конечно, солнышко, – безропотно согласился муж.
– Пойдемте, господа, спальни детей на втором этаже. По лестнице поднимитесь? Или на лифте? – заботливо осведомилась хозяйка.
– Здесь есть подъемник? – удивился Семен. – Зачем? Это не многоэтажное здание!
– Особняк не наша собственность, мы сняли его недавно, – объяснила Вера, – у нас из-за детей много требований. Никаких ковров, вместо занавесок рулонки, категорическое «нет» любой мягкой мебели, деревянным шкафам и спинкам постелей с завитушками, плюс лифт. Тащить Лесю на руках наверх тяжело.
– Мы воспользуемся лестницей, – решил Собачкин.
– Если устроить детские на первом этаже, то лифт не понадобится, – протянула я.
Вера ахнула:
– Да вы что! А вдруг сквозняки? Чем ближе к земле, тем холодней. А вдруг злодей в окно к ним залезет? А вдруг чей-то кот запрыгнет? Или хулиганы камень бросят, стекло разобьется, ребята поранятся. Или я не замечу в саду лилию, она зацветет, запах к Вене в спальню вползет? А вдруг у мальчика начнется очередной отек Квинке?
Под аккомпанемент бесконечно повторяемых «а вдруг» мы переместились на второй этаж и вошли в детскую.
– Мда, – крякнул Сеня.
Я молча оглядела спальню. В ней, наверное, было метров пятьдесят. У одной стены стоит железная кровать. Она прикрыта бежевой льняной накидкой. Рядом тумбочка. Наверное, вы догадались, что мебель пластмассовая. Слева висит несколько полок из того же материала. На них кубик Рубика и деревянные коробки. Между двух окон стоят стол и стул. Угадайте, из чего они сделаны? Это все! Жить в таком помещении – все равно что обитать в пустом бальном зале. Места много, но неуютно. Так выглядят солдатские казармы. Хотя нет, в них много спальных мест, нет ощущения, что ты один в пустыне.
– Где одежда мальчика? – спросил Семен.
– В шкафу, – ответила хозяйка.
Она прошла через весь «плац» и открыла дверь в стене. Я не заметила ручку и не догадалась, что здесь оборудован гардероб.
– Веня не модник, – вздохнула Вера, – все мальчики такие. У него из-за болезни сложности с подбором костюма.
Мы с Сеней приблизились к шифоньеру. У Веры зазвонил телефон.
– Простите, – произнесла она и выскользнула в коридор.
Глава 8
– Как-то раз, – пробормотал Собачкин, – мне довелось обыскивать палату в сумасшедшем доме. Местный интерьерчик прямо один в один, как у психов. Обрати внимание на шкаф. Ничего не удивляет?
Я поежилась.
– Нечеловеческий порядок. Белье простое, хлопчатобумажное, идеально чистое. Все сложено на один манер. Трусы слева, майки справа. Носки на отдельной полке. Рубашки висят, у каждой застегнуты пуговицы.
– Через одну! – подчеркнул приятель. – Брюки из натуральных тканей идеально отглажены. И вешалки!
– А что с ними? – не поняла я.
– Рогульки в одну сторону смотрят.
– Рогульки? – удивилась я.
– Ну, цеплялки, крючки, – перечислил Сеня. – Как назвать то, чем «плечики» за палку держатся? Обрати внимание, они все повернуты дырками захвата в одну сторону.
– Дырки захвата, – засмеялась я. – Сеня, ты поэт.
– У крючка есть круглая спинка и носик, – вещал Семен, – все носики смотрят на нас. Представь, как парню неудобно их вешать! А Веня старательно выполняет никому не нужную работу. Он псих. Шизофреник. Или еще кто-то. Я плохо в душевных болезнях разбираюсь. Не знаю, как с аллергией, может, она и впрямь у него есть. Но не золотуха причина тревоги родителей. Парнишка безумен.
– Ты пришел к столь смелому выводу на основании положения «дырок захвата»? – осведомилась я.
– В психиатрических клиниках пациентов учат содержать свою палату и вещи в идеальном порядке, – ответил Собачкин, – это помогает человеку держать эмоции под контролем. Вот у тебя в шкафу всегда аккуратно?
Я протяжно вздохнула.
– Раз в полгода я устраиваю генеральную уборку. Трусики – стопочкой, лифчики башенкой. Колготки в мешочках, прозрачные – в бежевых, черные – в темных. Прямо восторг, а не полки. И стараюсь не нарушать сию красоту. Одну неделю, вторую методично кладу трусики – стопочкой, лифчики рядом башенкой. А потом утром опаздываю, ищу нужное белье… трусики расшвыряю, лифчики раскидаю, колготки перемешаю. И хаос царит до следующей генеральной уборки. Моей аккуратности хватает максимум на пару недель.
Семен ухмыльнулся.
– Ты бы в шкаф к Дегтяреву заглянул, – обиделась я, – у него носки в карманы пиджаков засунуты.
– Зачем? – изумился Собачкин.
Я попыталась сохранить серьезный вид.
– Александр Михайлович говорит, что он никогда носки по утрам не ищет, время зря на пустяки не тратит. Накинул сюртук, а носки в карманчике. Не надо на полках рыться.
– В этом что-то есть, – задумчиво протянул Сеня, – мне часто под руку, когда я опаздываю, носки из разных пар попадаются. Один синий, другой зеленый. Это бесит. Может, перенять систему полковника?
– Попробуй, – сдавленным голосом предложила я, – но учти, она не всегда работает. У пиджака два кармана. Полковник в один запихнет носки, потом забудет и во второй положит. Александр Михайлович использует одну пару, а вторая лежит себе в другом кармане. Олег мне рассказал, как один раз полковник на совещании вытащил носок из кармана, высморкался в него и на место спрятал. Подчиненные тогда чуть психиатрическую перевозку не вызвали.
Тут я не выдержала и расхохоталась.
– Забавная история, – согласился Сеня и вернулся к прежней теме: – Вениамин – сумасшедший.
– А почему его отец ни словом не обмолвился об этом? – удивилась я.
Собачкин оглушительно чихнул, я подпрыгнула от неожиданности. Семен шмыгнул носом.
– Не хочет сообщать посторонним правду.
– Но мы детективы, ищем его пропавшего сына, – возмутилась я, – скрывать от нас информацию в корне неверно! Если парень не в себе, то искать его надо, учитывая его болезнь.
И тут в комнату вернулась Вера.
– Прошу меня простить. Из-за переживаний я совсем забыла сегодня отвезти в школу тетради детей. Учительница звонила, сделала мне выговор.
– Леся тоже на домашнем обучении? – поинтересовалась я и отошла к окну.
– Конечно, – ответила хозяйка, – в гимназии очень злые ученики. Каждый готов инвалида толкнуть, ударить, обидеть. И педагоги странные. Вот, например, Лидия Сергеевна, которая сейчас звонила. Десять минут меня ругала. Пытаюсь ей объяснить, что у нас беда! Она не слышит. Долдонит свое: «У нас проверка. А тетрадей нет. Меня из-за вас премии лишат». Я ей втолковываю: «У нас горе…»
Хозяйка осеклась.
Чем дольше Вера говорила, тем сильнее гневалась. Лицо ее сначала покраснело, затем побагровело. Она закашлялась, села на пол и зарыдала.
– Быстро зови сюда Кирилла, – велел Семен и наклонился над Верой. – Все будет хорошо!
Я кинулась вниз по лестнице, влетела в столовую и чуть не сбила с ног Лесю, которая стояла на пороге.
– Эй, потише! – недовольно заголосила девочка. – Тут не все крепко на ногах стоят.
– Где твой папа? – спросила я.
– Который? – уточнила Леся.
Она, похоже, решила глупо пошутить, но мне было не до ее выкрутасов.
– Где Кирилл?
– В лес пошел, – серьезно сказала девочка.
– Зачем? – спросила я.
– Взял веревку, мыло, мешок, – перечислила Леся, – повесится, упакуется, на помойку покатится.
– Сделай одолжение, ответь нормально, – велела я, – твоей маме плохо.
Леся надулась.
– Круто припереться в гости и сказать дочери хозяев: «Ты… ненормальная».
Слава богу, что в этот момент в столовой появился отец нахалки. Я бросилась к нему.
– Ваша жена в истерике.
– У нее нервы на пределе, – вздохнул Кирилл, открывая ящик пластикового комода.
Он вынул оттуда дозатор и поспешил к лестнице, чуть не столкнувшись с Собачкиным, который спускался вниз.
– Вера очень плохо себя чувствует, – сказал Сеня, – ей нужен отдых.
– Не пора ли вам домой? – с очаровательной улыбкой осведомилась Леся. – У нас сегодня переполох. Самая жирная курица смылась. Осталась убогая, колченогая.
– Вы правы, – согласилась я, – передайте родителям, что детективы ушли.
Леся начала тереть глаза кулаками.
– Тетенька, останьтесь. Я так одинока, а вы умеете с наглыми подростками беседовать. Про кофточки спрашиваете! Я прямо растаяла!
Я повернулась и двинулась к двери.
– Тетя! – взвыла Леся. – Вы куда? Не бросайте меня, я инвалид. Неужели у вас каменное сердце? Тетя! Помогите! Спасите! Я погибаю! Сжальтесь!
Я вылетела в прихожую, набросила на плечи куртку и побежала к калитке.
Глава 9
В холл своего дома я ворвалась, бормоча себе под нос:
– Дашенька, ты молодец! Ничего не сказала девочке. Дашенька, ты умница. Не поддалась на провокацию агрессивного подростка.
Сев на диван, я перевела дыхание и ощутила запах, знакомый, вполне приятный, но почему-то он вызвал у меня приступ тошноты. Я расстегнула куртку. Ну вот, после общения с семьей Габузовых у меня, кажется, начинается мигрень.
Из коридора в прихожую выглянула Маша.
– Мусик, – прошептала она, – все хорошо. Главное, ты не нервничай.
Я чуть не рухнула на пол.
– Что случилось?
Маруся открыла было рот, и тут из глубины дома раздался знакомый голос:
– Спасибо, любезная. Но я никогда не порчу хороший кофе молоком. Вот в плохой готова даже лимон бросить.
Мне в висок вонзилась раскаленная железная палка. Я закрыла правый глаз. Понятно, почему от аромата дорогого парфюма у меня возникла головная боль. К нам прибыла Зоя Игнатьевна, бабушка Феликса, основательница, владелица, ректор и профессор Института проблем воспитания человека. Кажется, учебное заведение именуется так. Уж извините, если я перепутала. У меня избирательная память. Я прекрасно помню приятные события, а вот все то, что вызывает отрицательные эмоции, живо забываю. Порой, глядя на человека, я понимаю: прекрасно его знаю, мы общаемся, но… Но как его зовут? Правда, имя бабушки Феликса крепко застряло в подвалах моего сознания, но зато оно вымело вон наименование ее института. Зоя Игнатьевна – удивительная женщина. Начнем с того, что ей, по моим скромным подсчетам, лет этак триста. Ну, это шутка. Истинный возраст дамы никому не известен. Мой супруг, Феликс Маневин, ее внук, а его мать, Глория, дочь Зои. Моя свекровь антипод своей матери. Глория тихая, молчаливая, никогда не отстаивает с пеной у рта свое мнение по любому вопросу, готова всем помочь. Она работает в институте у своей мамаши, которая твердо уверена, что Глория – это тыбы. Кто такая тыбы? Ты бы сходила в магазин, купила все по моему списку. Ты бы перестала читать, а занялась бы делом. Ты бы не сидела сложа руки, а помыла посуду. Ты бы перестала думать только о себе, у тебя мать есть. Ты бы… ты бы… Тыбы! Свою дочь Зоя не уважает, не любит, считает никудышной, глупой женщиной. А внук для бабушки чужой человек, он отказался подчиняться Зое, не пошел после школы учиться в ее институт, нагло заявил:
– Я решил получить настоящее образование, хочу заниматься делом, которое сам себе выбрал.
И стал студентом МГУ. Когда Феликс сдал на одни пятерки первую сессию, ласковая бабуля торжественно объявила:
– Молодой, здоровый мужчина не желает прислушиваться к моим умным советам, игнорирует их. Его позиция такова: сам решаю свои проблемы, я взрослый. Но тогда возникает вопрос: если ты такой самодостаточный, то почему ты живешь в доме у той, кого считаешь дурой? Ешь, пьешь за ее счет? Или обострение «самодостаточности» утихает, когда хочется вкусно поужинать, поспать на мягком и чистом и не думать о коммунальных платежах? Или ты самостоятельный, тогда живи отдельно. Или ты ешь из моей руки, тогда изволь меня слушаться.
– Справедливые слова, – согласился Феликс и ушел из дома, взяв только портфель, набитый книгами.
Несколько лет Маневин не общался с бабушкой, а та не испытывала желания встречаться со строптивым внуком, но не забывала каждый божий день напоминать дочери, что та родила от мужлана чудовище и усугубила плохую генетику ребенка неправильным воспитанием.
Со временем отношения у Феликса с Зоей кое-как наладились, Маневин повзрослел, понял, что от его войны с бабкой страдает Глория, и ради матери старается хранить мир. Но он знает, что дружить с Зоей Игнатьевной невозможно, потому что хорошие отношения в ее понимании – это исполнение всех ее требований в любой момент, независимо от времени суток и собственных планов.
Меня Зоя терпеть не может. Я никак от нее не завишу, ни материально, ни морально. Один раз я выгнала бабулю мужа из своего дома, но потом, ради Глории, все вернулось на круги своя. Мы с Феликсом счастливы, а Зою бесит, когда кто-либо живет с улыбкой на лице и улыбка эта не светский «смайл», а искреннее выражение радости бытия.
Можно ли существовать, никогда никого не любя? Мне такие индивидуумы пока не встречались, даже самые неприятные представители человеческого рода испытывают светлые чувства, если не к себе подобным, то к кошке, собаке, крыске… У Зои Игнатьевны есть младший сын Игорь. Любимый. Обожаемый. Несравненный. Лучший на свете. Солнце, на котором нет ни одного крохотного пятнышка. Чем занимается Гарик? Постоянно затевает бизнес. То он собирается выпускать туалетную бумагу со съедобной втулкой. А что? Прекрасная идея. Размотал в туалете рулон, а круглый держатель съел. Или вот еноты-полоскуны, они могут стать прекрасными прачками, вытеснят с рынка автоматические стиральные машины. Гениальной показалась Гарику и идея отыскивать с помощью собаки Мафи в подмосковных лесах грибы трюфели и продавать их за сотни тысяч евро на мировых аукционах. Можно я не стану продолжать список его идей? Поверьте, он очень длинный. Затевая очередной проект, Гарик абсолютно уверен, что разбогатеет. Никакие разумные слова вроде: «Под Москвой трюфели никогда не росли», на парня не действуют. Он с головой бросается в омут бизнеса и тонет в нем, не успев издать всхлипа. А когда добрые люди вытаскивают Игоря за шкирку на берег, он мигом обвиняет в своих неудачах тупой российский народ, который не способен креативно мыслить, не хочет жевать втулку, приобретать енотов, и Игорь тотчас теряет интерес к неудачному делу. Полоскунов и собаку Мафи он просто решил выгнать на улицу. Мы пристроили енотов к одному знакомому, который содержит зоопарк, и все они там отлично себя чувствуют. А собаку Мафи забрали к себе, она теперь каждый день радует нас очередным хулиганством.
После того как Игорь чуть не довел до инфаркта всех членов нашей семьи, я сурово заявила парню:
– Вам отказано от дома.
И очень надеялась, что более не увижу креативного дурака.
Плавное течение моих мыслей прервало появление Мафи. Собака выбежала в холл. Ее уши были опущены, хвост поджат. Обычно Мафуня при виде меня начинает прыгать, намереваясь запечатлеть на лице хозяйки самый сладкий поцелуй, но сейчас она шмыгнула под диван и затаилась. Мне стало не по себе, я посмотрела на Манюню.
– Он здесь?
Маруся кивнула.
– И она тоже. Мусик, не радуй жабу своим раздражением. Улыбнись ей так, словно видишь торт с кремовыми розами.
– Меня от крема всегда тошнит, – пробормотала я.
– Знаю, – хихикнула дочь, – но «гора теста» понятия не имеет о твоем отношении к ней, считает твою улыбку искренней. Больше всего на свете Зоя злится из-за того, что у кого-то радостно на душе. Держись!
Я кивнула и поплелась в столовую. Денек сегодня удался на славу. С другой стороны, он намного лучше того четверга, когда Дегтярева выгнали на пенсию, и понедельника, когда в наш дом приехала тетенька с дрессированной свиньей. Как-нибудь расскажу вам эту историю.
– Мафи всегда прячется, когда видит Игоря, – сказала Маруся.
– Наверное, она помнит, как он плохо с ней обращался и хотел усыпить, – вздохнула я, – боится, что прежний хозяин заявит на нее свои права.
Мы обе остановились у двери.
– Мусик! Скажи чи-и-из, – попросила Манюня, – улыбайся.
Я старательно растянула губы и вошла в столовую.
