Дарья Донцова
Укротитель Медузы горгоны
Глава 5
Примерно через полчаса, влив в Светлану литр крепкого кофе с сахаром, мы выяснили, что произошло.
Вчера, когда зазвенел звонок для артистов, Мускатова поспешила в свою гримуборную, чтобы надеть сценический костюм. Света играет кормилицу, та появляется не в первой картине, время у актрисы было. Она вошла в свою гримерку и увидела, что штанга, на которой должно висеть платье, пуста.
Костюмерша Оля по неизвестной мне причине невзлюбила Свету и всячески старалась ей нагадить. Незадолго до начала спектакля актриса заглянула в уборную Розалии Марковны, застала там меня, убиравшую раздавленные примой палетки, и пожаловалась на Таткину. Та на премьере «Ромео и Джульетты» принесла костюмы всем артистам, забыв про наряд кормилицы. А когда Мускатова высказала свое возмущение, закатила истерику и воскликнула:
– Сама иди за нарядом, если недовольна моей работой.
Пожаловавшись на Таткину, Света пошла переодеваться. Она надеялась, что Ольга образумилась и приготовила костюм кормилицы. Но, как уже говорилось, его в гримерке не обнаружилось – костюмерша объявила актрисе бойкот. Мускатова разозлилась и решила отчитать нахалку. Однако от стресса ощутила спазмы в желудке, захотела пить и тут увидела у зеркала чашку капучино. Сразу опустошила ее, а потом отправилась в туалет. Когда вернулась, на столике у зеркала стояла новая порция обожаемого ею напитка. Актриса, подумав, что о ней позаботилась Софья Борисовна, выпила и ее.
Та, увидев коллегу, спросила у нее:
– Почему ты такая бледная?
– Всю ночь под одеялом провертелась, бессонница напала, – вздохнула Светлана. – А сейчас глаза слипаются, самое подходящее состояние для спектакля.
– Я попрошу Витю сделать тебе кофейку, – засуетилась Иратова.
– Не надо, – поморщилась Мускатова, – в нашем буфете редкостная растворимая гадость.
Иратова улыбнулась:
– Нет, по моей просьбе он тебе настоящий кофе сварит, из зерен.
Понятное дело, увидев первую чашечку, Светлана вспомнила эту беседу и с удовольствием выпила капучино.
Услышав Светины слова, Иратова смущенно забормотала:
– Ох, не очень красиво я поступила… Ведь пообещала принести Свете хорошего кофе и забыла. Пошла в буфет, но по дороге встретила Обоймова, и тот потребовал, чтобы я немедленно зашла к нему поговорить об «Отелло». Вот и запамятовала про кофе!
Мускатова пожала плечами и продолжила рассказ.
Напившись капучино, она направилась в вотчину Таткиной. В коридоре ей неожиданно стало дурно – закружилась голова, задрожали ноги. Света испугалась, что упадет в обморок, и, чтобы попросить о помощи, толкнула первую попавшуюся дверь. Поняла, что очутилась в костюмерной, хотела позвать Олю, но не смогла произнести ни слова. Дальше ее воспоминания были весьма отрывочны. Вроде она прошла в глубь комнаты… увидела диван за штангой, где висели кринолины… упала на него, затем темнота…
– Так, кто где был, когда объявили о пожаре? – сурово спросил Егор Бочкин, обводя присутствующих тяжелым взглядом.
– Я был на сцене, – занервничал Ершов. – Ваня выбежал из-за кулис, опоздал на выход. Розка от злости посинела.
– А тебе понравится, если твой партнер вовремя не появится? – огрызнулась Глаголева.
– Иван повернулся к залу лицом, улыбнулся. Зрители увидели клыки и со стульев попадали, – вещал Григорий Семенович. – Мне Ванькина хохма не понравилась, глупо он пошутил. Сам, правда, понял, что сыдиотничал, и живо за кулисы смылся. А Розалия ржать принялась.
– Не сдержалась, – призналась наша Джульетта. – Очень уж у Клюева кретинский вид был!
– Глаголева следом за ним удрала, – перебил ее Ершов, – я остался один. Стал вызывать кормилицу. Ей полагалось чуть позже появиться, но спектакль надо было спасать. Я боялся, что Светка еще в гримерке, она всегда опаздывает, в последнюю секунду выскакивает. Безответственный человек!
– А ты лысый дурак! – обиделась Мускатова. – Думаешь, хорошо сейчас в берете смотришься? Какого черта его нацепил?
– Моя голова, что хочу, то и ношу, – надулся Ершов.
Полицейский повернулся ко мне:
– Где находились вы?
– За центральным задником, вместе с Софьей Борисовной, – ответила я.
– Я к ним со сцены подошла, – подхватила Розалия. – Но более ничего не помню, потому что никак не могла успокоиться, перед глазами Иван стоял со своими вампирскими клыками. Анекдот просто!
– А где в тот момент были другие исполнители? – напрягся Егор.
– Ведь мы уже объяснили вам, – с высокомерием вдовствующей королевы вымолвила Глаголева. – Я подошла к Соне и Степаниде. Я самая главная, другие вас не должны интересовать.
Я удивилась. Надо же, мадам, оказывается, помнит мое имя!
– Гриша был на сцене, – продолжала Розалия Марковна, – Ваня психанул и помчался к Леве в кабинет. Непрофессионально он поступил. Что бы ни случилось, артист обязан продолжать спектакль. Вот у меня в начале мая пропала любимая зажигалка, подаренная президентом. И что? Я не дрогнула, отработала пьесу. А погоревала потом. Ваня же полетел Обоймову жаловаться, наплевал на зрителей. Ему надо объявить выговор, так актеры себя не ведут. Наш девиз: умирай, а спектакль спасай.
– Для тех, кто не в курсе, уточню: огниво госпоже Глаголевой преподнес не президент России, а глава компании «Лучшие доски для забора», – захихикал Ершов.
– Какая разница? – всплеснула руками прима. – Это был мой любимый аксессуар из чистого золота с бриллиантами!
– Железка со стекляшками, – вновь не удержался от замечания Григорий Семенович.
– Твой берет натуральное уродство, – парировала Розалия. – Выбрось его.
– Спокойно! Пожалуйста, не отвлекайтесь! – попросил следователь. – Насчет вас я понял. А остальные? Я не очень разбираюсь в Шекспире, но вроде в «Ромео и Джульетте» полно народа: слуги, например, друзья Ромео, родители, король…
– Герцог, – поправила я.
– Лева сократил количество действующих лиц, – пояснила Софья Борисовна, – в его постановке остались Ромео, Джульетта, Лоренцо, кормилица и Меркуцио.
– Да? – удивился полицейский.
– Современная трактовка, – ухмыльнулась я.
– Хорошо, – кивнул Егор. – Я не понял, где стоял Меркуцио.
– Он мяукал в клетке! – воскликнула Розалия Марковна.
– Меркуцио – кошка, – я поспешила ввести Бочкина в курс дела. – Если хотите допросить животное, его можно принести. Извините, у меня вопрос. Вернее, несколько.
– Задавайте, – сквозь зубы процедил Егор Михайлович.
Я повернулась к Светлане:
– Все в театре знают, что вы постоянно пьете кофе.
Мускатова моментально ощетинилась.
– Ничего дурного в этой привычке нет. Кому плохо от моей любви к арабике?
Я спросила:
– Уйдя вчера от меня, вы направились в свою гримерку?
– А куда еще? Не в баню же! – вспылила Мускатова.
– В буфет за кофе не забегали? – продолжала я.
– Хотела, но времени слишком мало оставалось, – ответила Света.
– Откуда тогда в вашей гримуборной взялся капучино? – выпалила я. – Иратова сказала, что она вам ничего не приносила.
Сразу стало тихо. Потом Ершов демонстративно хлопнул в ладоши:
– Браво, девочка! Светка, тебя поймали на вранье.
– Я не лгу! – возмутилась Мускатова. – Никогда!
Розалия Марковна закатила глаза:
– Смешно это слышать! Ты вроде хвасталась, что на майские летала в Париж?
– Верно, смоталась на три дня, – вздернула подбородок Мускатова, – на шопинг.
Глаголева прищурилась:
– Да ну? А кого же я второго мая в дисконт-центре на МКАДе видела? Наша Светочка, которая якобы всегда говорит правду, покупала там вышедшее из моды барахло по бросовой цене. Твой Париж, милочка, неподалеку от кольцевой автодороги находится.
Лицо Светланы вытянулось, она растерянно заморгала.
– Поймали лису за хвост, – заржал Ершов. – Роза, скажи на милость, а что ты сама в аутлете делала?
Розалия Марковна порозовела.
– Я не приобретаю вещи на помойках, если ты на это намекаешь. Отправилась понаблюдать за людьми, как велел гениальный Станиславский. Ты, Григорий, алмаз из народа, на сцену прямо из таксопарка попал, не слышал о тонкостях актерской профессии. А я обучалась в лучшем театральном институте Москвы, нам читали лекции великие люди – Серафима Бирман, Алла Тарасова, Михаил Яншин. Они советовали студентам: «Идите в народ и там напитывайтесь эмоциями». То же велел и Альберт Вознесенский, в труппе которого я имела честь служить искусству, играла Катарину в «Укрощении строптивой».
– Я никогда не скрывал, что подрабатывал извозом, – фыркнул Григорий Семенович. – И я, кстати, имею диплом театрального училища. Но, Роза, дорогая, Бирман и Яншин скончались в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году, а Тарасова ушла из жизни на три года раньше. Как же ты, если тебе намедни исполнилось тридцать пять, могла сидеть у них на семинарах?
Теперь Софья Борисовна закатила глаза.
– Господа, хватит! Подумайте, какое впечатление вы производите на Егора Михайловича!
– Степанида обвинила меня во лжи! – закричала Света.
– Нет, я имела в виду совсем иное. Если вы не брали в буфете кофе, то кто его принес? Вам стало плохо вскоре после того, как вы его выпили. Вдруг в него подсыпали снотворное? Или какое-либо другое лекарство?
– Зачем? – растерялась Мускатова.
– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Например, кто-то хотел, чтобы вы заснули.
– Бред! – решительно отрезала Розалия. – Кому Мускатова нужна?
– Где пустая чашка? – наконец-то подал голос полицейский.
– Наверное, все еще там, в моей гримерке, – ответила Света. – Я ее не уносила, а наша новая уборщица фантастическая лентяйка.
– Нормальная женщина, – неожиданно встала на защиту труженицы метлы и тряпки Розалия Марковна, – кстати, моя фанатка.
– Пойду поищу чашку… – сказала Оля и вышла из кабинета.
– А где Иван Сергеевич? – запоздало удивилась Глаголева. – Почему его нет?
– Клюев поехал к дантисту, ему срочно надо рот в порядок привести, – зачастила Софья Борисовна.
– До сих пор ты за него грудью встаешь, – неодобрительно заметил Григорий Семенович. – Даже несмотря на то, что Ванька тебя бросил и на молоденькой женился.
– После развода можно и нужно оставаться друзьями, – возразила Иратова.
– Чашки нет, – сообщила костюмерша, появившись на пороге.
Розалия Марковна всплеснула руками.
– Куда же она делась? Хотя… Может, никакого кофе и не было вовсе?
– На что ты намекаешь? – нахмурилась Светлана.
– Ну… может, капучино тебе приснился, – сладко пропела Глаголева.
Глаза Мускатовой превратились в щелки, нос заострился, губы сжались. Я сообразила, что сейчас разразится скандал, и подняла руку.
– Есть еще один вопрос!
– Надеюсь, последний, – буркнул Егор.
– Да, – пообещала я. – Светлана жива…
– Девочка, не глупи, – перебил меня Ершов, – в твоем вопросе нет смысла.
– Так я еще не задала его, – смиренно продолжала я. – Если Мускатова с нами, то кто погиб в гримвагене?
Присутствующие уставились на меня, затем одновременно повернули головы в сторону Бочкина.
– Ой, я еще одного не понимаю! – воскликнула я. – Почему все решили, что сгорела именно Света?
Полицейский с шумом выдохнул и хмуро глянул на Софью Борисовну.
– Это же вы установили личность погибшей?
Иратова прижала руки к груди.
– Нам сначала велели сидеть в служебном буфете, там все и собрались. Гриша, Ваня, Розалия, Оля, Степанида и я. Где был Лев Яковлевич, не знаю. Публику вывели через центральное парадное. Полыхало в служебном дворе, поэтому зрители ничего страшного не видели. Иван Сергеевич… э… слегка устал.
– Он коньяком наливался, – уточнил Ершов.
– А ты ему компанию составил, – не упустила момента воткнуть коллеге спицу в бок Розалия Марковна.
Софья Борисовна умоляюще посмотрела на нее.
– Роза, прошу тебя, не заводись. Погиб человек, это трагедия, давайте говорить серьезно. Да, Ваня и Гриша немного выпили, но в данном случае это простительно, не каждый день такое бывает. Мужчины эмоциональны, они перенервничали, вот и сняли стресс. Когда к нам вошел пожарный и спросил, кто может взглянуть на останки, пришлось идти мне. Розалия отказалась, Гриша с Ваней в подпитии, Степанида недавно в театре работает, она не со всеми знакома. А Оля… Ну, она…
– Просто дура, – отчеканила Глаголева. – Соня, деликатная ты наша, один раз выскажись, как все, без причитаний, сюсюканья и демонстрации любви ко всему человечеству, включая мышей и тараканов. Таткина идиотка!
– Что я вам плохого сделала? – заплакала костюмерша. – Почему вы меня ненавидите? Ко Льву Яковлевичу ходили, велели меня уволить… Чем я вам не угодила? Да, я хочу получить роль, но вас не подсиживаю, смирно жду, когда Обоймов пьесу поставит, где найдется крохотный эпизод для меня. На титул примадонны не претендую! Мне вот обещали в «Отелло» эпизод… Я справлюсь, я постараюсь, я смогу!
Софья Борисовна обняла Таткину.
– Успокойся, душенька. Розалия Марковна тебя любит. Просто у всех нервы на пределе, вот и вспыхивает скандал.
Продолжая держать костюмершу в объятиях, Иратова обратилась к Егору:
– Олюшка во время появления брандмайора заснула в кресле, и мне не хотелось ее будить. В общем, я вызвалась на тело взглянуть, хоть и страшно было. Сразу поняла, что это Света погибла.
– Почему вы пришли к такому выводу? – оживился Егор.
Актриса опустила голову.
– Верхняя часть трупа была прикрыта брезентом, наружу торчали только ноги. Господи, не дай бог еще раз подобное узреть! Черные такие, туфли обуглились. Я чуть сознание не потеряла. И этот запах…
Софья Борисовна передернулась. Присутствующие смотрели на нее во все глаза, а я опять не удержалась от вопроса:
– Как же все-таки вы поняли, что перед вами останки Светланы? Огонь сильно изуродовал тело, одежда сгорела…
Иратова на секунду растерялась.
– Да, верно, от тряпок ничего не осталось. Но пожарный мне сказал: «Подумайте, кого нет за кулисами, кто отсутствует?» И я сообразила: кормилица не появилась на сцене вовремя. Светлана как в воду канула! Потом гляжу – корзинка. У Мускатовой по роли должна быть в руках такая, а в ней термос. А около трупа стояла корзиночка!
– Как, – вскинул брови Егор, – она не сгорела?
– Корзинка сплетена из металлических прутьев, – пояснила Софья Борисовна, – она лишь слегка покоробилась. Мне и стукнуло в голову сразу: боже, Светочка погибла. Мускатова у нас недавно работает, но я ее успела полюбить. Помнится, заплакала, глядя на останки. Ну, вот так и получилось.
– Тебе следовало на лицо посмотреть, – запоздало посоветовал Григорий Семенович.
– Да, конечно, – кивнула Иратова. – Но я не испытывала такого желания. Сказала пожарному: «Думаю, это наша актриса Мускатова, но надо бы, наверное, взглянуть на лицо». А он ответил: «Не стоит, зрелище не для слабонервных». Я чуть сознания не лишилась от ужаса, когда поняла, о чем он.
Пожилая актриса сновь передернулась и продолжила:
– Но ведь ответственность какая! Я предупредила брандмайора: «Не могу стопроцентно подтвердить, что это Светлана». А он меня успокоил: «Окончательно личность погибшей установит эксперт, ваши показания мне для формальности нужны. Вот тут подпишите».
– Так кто же сгорел? – напрягся Ершов. – Все артисты живы.
– Очевидно, кто-то из техперсонала, – буркнула Розалия.
– Нет, – неожиданно возразила предпочитавшая все это время молчать Ольга, – ведь погибла женщина. В театре рабочий сцены и осветитель – мужики. И они в полном порядке, сидят в своей комнате отдыха у телика, ждут, когда их полиция опросит. Егор Михайлович начал с актерского состава.
– Буфетчица? – предположил Бочкин.
– У нас буфетчик, Витя, – пояснил Григорий Семенович.
– Может, погибла вахтерша, которая у служебного входа сидит и посторонних не пускает? – предположил Егор.
– Там нет охраны, – вздохнула Софья Борисовна. – Понимаете, мы небольшой коллектив, зал крохотный, есть материальные трудности. Раньше у служебной двери сидела пенсионерка, последней была Наина Федоровна, очень милая пожилая дама, но Лев Яковлевич ее сократил. А на замену ей директор никого не взял.
– Гримерша? – перебил следователь.
Светлана бесцеремонно ткнула в меня пальцем.
– Она жива! Есть еще две девчонки, но они в «Ромео и Джульетте» не заняты. Лев Яковлевич собрался «Отелло» ставить, вот там штатные гримерши понадобятся, Степанида работает только на французском проекте.
– Верно, – согласилась я. – Вообще-то гримировать актеров в этот раз собирался сам Франсуа, но его подкосил грипп.
– Короче, в театре среди техперсонала есть женщины? Да или нет? – потребовал конкретного ответа Егор Михайлович.
– Нет, – уверенно заявила Розалия Марковна. – О, я знаю, кто сгорел! Это фанатка! У Вани и Гриши много поклонниц, они своих кумиров во дворе поджидают после спектакля, дарят им конфеты, сувениры, цветы. Эти бабы способны на что угодно! Вот одна из них и забралась в гримваген.
– Зачем ей туда? – хмыкнул полицейский.
Глаголева закатила глаза.
– Вам этого не понять! Может, захотелось дуре подержать в руках костюм Вани или поцеловать ботинки Гриши.
– Скажешь тоже… – смутился Ершов.
Розалия Марковна закинула ногу на ногу.
– Забыл, как Вероника твою машину голой мыла?
– Когда это было, лет десять назад, – отмахнулся Ершов. И пояснил для Бочкина: – Я снялся в телемыле и обзавелся почитательницей, у которой не все дома. Эта Вероника сначала скромно просила меня программку подписать, затем стала игрушки дарить, конфеты, коньяк. Я ее попросил не тратить деньги, объяснил, мол, неудобно мне от женщины дорогие презенты принимать, не по-джентльменски как-то…
– Ага, гусары денег не берут, – фыркнула Розалия.
– Фу! Пошлый анекдот про поручика Ржевского давно состарился, – съязвила костюмерша.
Похоже, тихоня Таткина здорово разозлилась на Глаголеву и решила не давать спуску своей обидчице.
Ершов повысил голос:
– Вероника расплакалась и спросила: «Неужели я никак не могу вам свою любовь выразить?» Мне не хотелось обижать ее, поэтому я сказал: «Любой хэндмейд прекрасная вещь. Сделайте нечто оригинальное собственными руками, буду очень благодарен». Я думал, она шарф свяжет, пирог испечет или, допустим, картину нарисует. Понятия не имел, какое у нее хобби. И вот как-то после спектакля выхожу во двор, а там уже все наши столпились, глазеют, как эта фанатка, совершенно голая, даже без нижнего белья, моет мою машину. Так ее, раздетой, в психушку и увезли. Но это единичный случай, остальные поклонницы тихие, в основном букеты приносят. А сейчас их по пальцам пересчитать можно. Я больше в сериалах не снимаюсь, не для меня сия каторга.
Мускатова неожиданно вскочила:
– Да ладно вам! Хоть один раз перестаньте фиглярничать, скажите честно: «Небеса» – отстойник, ниже падать некуда. Театр выживает за счет того, что Обоймов ухитрился с отделом соцзащиты договориться. Они билеты выкупают и пенсионерам, многодетным и инвалидам бесплатно раздают. В театре либо чадящие от старости звезды, вернее, бывшие звезды, если и правда они когда-то были таковыми, либо вечные неудачницы вроде меня. Нет никаких фанатов! Не знаю, что десять лет назад было, я здесь столько не работаю, но сейчас ни единой поклонницы с хилым цветочком у служебной двери не сыскать. Наш двор всегда пуст, актеры и служащие туда-сюда пробегут, и финиш.
– Ах ты гадина! – закричала Розалия. – Это я чадящая звезда? Я?
Бочкин хлопнул в ладоши:
– Все молчат! Потом отношения выясните! Кстати, а чем тут так резко пахнет?
– Духами «Ночь», – ответила я. – Кто-то ими щедро опрыскался. Тяжелый аромат, восточный, с изрядной нотой жасмина.
– Это мой парфюм, – пролепетала Таткина. – По-моему, прекрасный запах.
Глава 6
Егор Михайлович оглушительно чихнул и поинтересовался:
– Кто работал в гримвагене?
– В смысле? – удивилась Софья Борисовна.
– Там дорогие костюмы. Кто их выдавал? – уточнил полицейский.
– Оля, – пожала плечами Иратова. – Она числится у нас костюмером и перед спектаклем приносит наряды.
Егор покосился на Таткину.
– Да, – подтвердила та. – Вчера я вовремя разнесла костюмы по уборным.
– А вот у меня юбки с блузой кормилицы не было! – воскликнула Мускатова.
– Но я их принесла, – уперлась Ольга.
– Нет! – не сдавалась Светлана. – Ничегошеньки в гримерке не было! Ни туфель, ни корзинки, ни шали. Не ври!
– Дорогой у вас костюм? – оживился Егор.
Я поняла, в какую сторону потекли мысли парня. Светлана тоже сообразила, что к чему, и сразу разрушила надежды дознавателя.
– Самый простой. Я же по роли кормилица. Все серое, без украшений, корзинка из металлических прутьев, шаль копеечная, башмаки вроде ортопедических. Украсть все это никому в голову не придет. Вот у Ромео и Джульетты роскошные наряды, бархат со стразами и кружевами. За них можно большие деньги выручить, а за мой и копейки не дадут.
Полицейский взглянул на Таткину.
– Вы заперли гримваген, когда вынесли из него костюмы?
– Ну… да, – без особой уверенности ответила Ольга.
– Точно? – прищурился Егор. – Каким же образом тогда известная особа проникла туда?
Таткина вскочила:
– Хватит меня винить! У них у всех ключи от гримвагена есть, и если кто-то туда ходил, я ни при чем!
– Что нам там делать? – засуетилась Розалия Марковна. – Да, Лева по непонятной причине выдал артистам ключи, но я своим ни разу не воспользовалась, так и валяется на столике в уборной. Я что, девочка, сама за костюмом бегать? Думаю, вот что получилось: Ольга не закрыла дверь, и кто-то внутрь влез.
– Опять я плохая! – зарыдала Таткина.
Софья Борисовна принялась утешать ее, а следователь недовольно протянул:
– Ну и порядки у вас! У служебного входа нет охраны, гримерки не запираете, ключи разбрасываете…
– Молодой человек, здесь работают разные люди, – торжественно заявил Ершов. – Да, кое с кем трудно общаться из-за его комплекса полноценности, переросшего в манию величия, но воров в коллективе нет. У нас отродясь ничего не пропадало. Ни деньги, ни вещи.
– А моя роскошная зажигалка? – возмутилась Глаголева. – Золотая, с драгоценными камнями.
Григорий Семенович рассмеялся:
– Извини, дорогая, забыл.
– Хорошо еще, что вор не тронул серьги, – продолжала Розалия Марковна. – Они с бриллиантами, от Картье, невероятной стоимости. Вот, посмотрите на мои уши!
– Уборщица! – вдруг воскликнула Софья Борисовна. – Вспомнила, кто у нас из техперсонала женщина! Ей с виду лет двадцать пять или около того. Симпатичная, худенькая, молчаливая. Как же ее зовут…
– Соня, у нас моет полы старуха, – снисходительно перебила ее Глаголева. – Толстая бабень, от которой постоянно несет рыбой. Фу! Я запретила ей за четыре часа до начала спектакля в мою гримерку входить, а то амбре потом долго в воздухе висит.
– Неужели вы забыли? – спросила Светлана. – Баба Рая уволилась, на ее место пришла Фаина.
– Точно, – кивнула Софья Борисовна. – Красивое имя, но в наше время забытое.
– Не знаю никакой Фиры, – скривилась прима. – У меня, ведущей актрисы, более ответственные задачи, чем запоминание всех, кто шваброй по углам тычет, на старуху я обратила внимание из-за издаваемой ею вони.
– Фамилию Фаины кто-нибудь знает? – перебил Глаголеву Егор. – Ее адрес? Вчера уборщицу видели? А сегодня? Во что она была одета? Кто у вас занимается кадрами?
В кабинете воцарилось молчание. Когда оно стало тягостным, Ольга произнесла:
– Она у нас недавно, пришла в тот день, когда Лев Яковлевич первую репетицию «Ромео и Джульетты» проводил. А бабу Раю из-за Клюева уволили. Иван Сергеевич очень в приметы верит и однажды увидел, как старуха, убирая сцену, семечки щелкала. Он тут же ко Льву Яковлевичу бросился. Обоймов немедленно пенсионерку вон выставил, а где Фаину нашел, понятия не имею. Еще удивилась, когда ее увидела, думала, главреж меня заставит полы драить. Найти уборщицу намного труднее, чем актрису, а в наш театр вообще людей на техническую работу не заманишь – зарплата-то копеечная, а вкалывать надо. Я со страхом ждала приказа заняться уборкой, но нет, баба Рая ушла, а наутро Фаина появилась. Помнится, я еще подумала, что она совсем бедная и без образования, раз на работу в «Небесах» согласилась. Считаете, это она в гримвагене погибла?
– Глупости, – буркнула Розалия, – наверняка запила девка. Все уборщицы алкоголички. Выйдет из запоя и появится. В гримвагене сгорела фанатка.
– Пенсионерку уволили из-за семечек? – удивился полицейский. – Разве их запрещено лузгать?
Григорий Семенович перекрестился, Розалия Марковна укоризненно поцокала языком. А Софья Борисовна замахала руками и застрекотала:
– Егор Михайлович, слово «семечки» вообще нельзя в стенах театра произносить! Вы не из нашего мира, поэтому объясню: если грызть за кулисами семена подсолнечника или тыквы, то спектакль провалится, публика на него не пойдет, сборов не будет. А уж если с ними, не хочу лишний раз их называть, на сцену выйти… Тогда непременно беда приключится. У артистов много примет, но есть основные. Если уронишь текст роли, непременно надо на листы сесть и лишь потом их поднимать. И еще эти ужасные… э… э… зерна в шелухе. О них надо забыть навсегда! Даже дома лучше не держать, нельзя рисковать.
В моем кармане завибрировал мобильный, я достала его и тихо произнесла в трубку:
– Алло.
– Что случилось, Степа? – спросил Якименко.
Я обрадовалась:
– Игорь Сергеевич, мне нужно вас увидеть. Как можно скорей.
– Немедленно прекратите болтовню! – рявкнул Егор. – Козлова, я к вам обращаюсь!
– Кто там такой строгий? – удивился Якименко. – Ты где? На совещании?
– Нет, на допросе, который проводит Егор Михайлович Бочкин, – наябедничала я. – Вчера вечером во дворе театра «Небеса» сгорел гримваген. Сегодня приехал следователь.
– Если сейчас же не отключите трубку, – пригрозил полицейский, – я вас задержу до выяснения.
– Ой, какой сердитый, – хмыкнул Игорь Сергеевич. – Дай-ка ему свой сотовый.
Я протянула дознавателю телефон.
– Это вас.
– Меня? – поразился Егор. – Кто? Алло. Да, слушаю. Ага… Ясно… Ну, да… тогда, оно конечно. Будет исполнено.
Бочкин, отведя глаза в сторону, отдал мне трубку.
– Через полтора часа можем встретиться в торговом центре «Крок», в кафе. Успеешь? – спросил Якименко.
– Конечно, – заверила я. Положила мобильный в карман, посмотрела на Егора и спросила: – Можно мне уйти? Я рассказала все, что знаю.
– Ступайте, – милостиво разрешил Бочкин. Не удержался и пригрозил: – Но имейте в виду, вы мне еще понадобитесь.
– Деточка, будь добра, отнеси в мою гримерку гель, – попросила Софья Борисовна, протягивая мне тюбик. – Вчера я его в карман платья сунула, а сейчас сижу и в руках мну. Еще вытечет…
Я взяла тубус, вышла в коридор, сделала пару шагов и была остановлена резким криком:
– А ну стой!
Обернувшись, увидела Бочкина и уточнила:
– Вы меня звали?
– Что тебе дала Иратова? Покажи, – велел Егор.
– Вам мама никогда не говорила про волшебное слово «пожалуйста»? – спросила я. – И кричать девушке «А ну стой!» не очень-то вежливо.
– Вы подозреваемая, – отрубил Бочкин. – Что унесли из кабинета? Немедленно покажите!
Я протянула хаму тюбик.
– Это гель для закрепления зубных протезов, собственность Иратовой.
– Сейчас поглядим, – протянул Егор и отвинтил пробку.
– Не выдавливайте! – предостерегла я. – Если содержимое попадет на вашу руку, оно может склеить пальцы.
– Глупости… – фыркнул полицейский. – А раз ты боишься, что я интересуюсь этим гелем, то на него просто необходимо взглянуть.
Егор нажал на тюбик, из него вывалилась трехсантиметровая прозрачная колбаска и в мгновение ока растеклась по пальцам Бочкина.
– Пахнет ментолом, – с разочарованием констатировал он.
– А вы что ожидали увидеть? – удивилась я. – Наркотики, алкоголь, оружие? Пожалуйста, верните тюбик.
– Вот что, Козлова, – сказал Бочкин, перекладывая тубус в испачканную руку, – сегодня в девять вечера извольте явиться для допроса по адресу…
– В двадцать один ноль-ноль я должна быть за кулисами, – возразила я. – Если очень вам нужна, сами приезжайте в «Небеса».
С этими словами я попыталась взять тюбик, но потерпела неудачу.
– Вау! Больно! – поморщился Бочкин. – Ой, что случилось?
– А ведь я предупреждала вас… – еле сдерживая смех, ответила я. – Тюбик приклеился к пальцам!
– И что теперь делать? – опешил парень.
– Отдирать, – нежно посоветовала я. – Когда справитесь с задачей, не сочтите за труд, отнесите гель в гримуборную Иратовой, комната номер три. Извините, я спешу!
Егор открыл рот, но я уже неслась по коридору и даже не оглянулась на его вопль:
– Козлова, стой!
* * *
Выслушав мой подробный рассказ, Якименко заказал кофе и сказал:
– Не переживай, дело отдадут нам.
– Вы же занимаетесь только самыми запутанными случаями, а тут пожар в гримвагене… – удивилась я. – Очень жаль погибшую, но, наверное, там просто закоротило проводку, вот и произошло возгорание.
Игорь взял из корзиночки кусок хлеба и, намазывая его маслом, заметил:
– Кормят тут вкусно, но порции кошачьи. Хорошо хоть в этом «Кроке» на хлеб расщедрились.
Жуя бутерброд, Якименко продолжил:
– Нет, это не простое возгорание, произошедшее из-за нарушения правил техники безопасности, а поджог. Преступники используют огонь для того, чтобы что-то скрыть, например, уничтожить труп или следы ограбления. Правда, полностью сжечь тело трудно, но вот сделать его практически неопознаваемым можно. И пожары тушат при помощи воды, а она удаляет все улики. Понимаешь, да? Сначала место происшествия основательно обгорело, потом его залили пожарные. Разве отыщешь после этого частички ткани, волокна, следы ботинок, капли слюны? Еще спалить имущество любят не очень умные мошенники – застрахуют его на крупную сумму и пустят красного петуха. Я не рассматриваю несчастные случаи, когда пенсионер ставит на конфорку электрочайник, включает газ и идет смотреть телевизор.
– Неужели существуют люди, способные водрузить на плиту электроприбор? – усомнилась я.
– Не поверишь, сколько их, – хмыкнул Игорь. – Вкупе с любителями установить «жучок» вместо пробки. К тому же многие втыкают в одну розетку телик, фен, торшер, миксер или три удлинителя на восемнадцать приборов.
– А что, нельзя? – насторожилась я, вспомнив про свою кухню, где есть единственная сдвоенная электрическая розетка.
– Не советую этого делать, – строго предупредил Якименко, – спалишь квартиру. Обязательно поменяй старые провода, от них жди беды, и не используй замотанные изолентой. В общем, простые правила, но люди их не выполняют и становятся погорельцами. А еще не читают инструкции к бытовым электроприборам, развешивают на масляные обогреватели одежду для сушки, не задумываясь о том, что она может вспыхнуть.
Я хихикнула.
– Что смешного я сказал? – удивился Игорь Сергеевич.
Отпив кофе, я пояснила:
– Пару лет назад, когда в Москве ударили сорокаградусные морозы, я подарила бабуле упомянутый вами радиатор. Изабелла Константиновна вечером пожаловалась мне, что батарея почти не греет, надо сдать ее обратно в магазин. Я спросила у нее: «Ты, наверное, установила регулятор температуры на минимум?» «Нет, – ответила бабушка. И тут же поинтересовалась: – А что, у прибора такой есть?» Мне стало понятно: она не открывала руководство по эксплуатации. Я отругала ее и велела внимательно его прочитать. Утром за завтраком Белка задумчиво протянула: «Степа, представляешь, с помощью твоего подарка нельзя сушить вещи. Кстати, не прочитай я приложенную к радиатору брошюрку, никогда бы не додумалась, что на него можно повесить для сушки белье». И с той поры она, несмотря на мое негодование, использует обогреватель в качестве сушилки. На некоторых людей инструкции действуют странным образом.
