Дарья Савицкая
Стражи огня
Кейлес вскинул руку, сжимающую чудом уцелевший огонь – и услышал тихие щелчки, смешавшиеся с новым хриплым стоном.
На расстоянии двух локтей оказалось лицо одного из пассажиров. Из-под мокрых волос выглядывало иссушенное лицо, череп, облепленный растрескавшейся кожей. Чёрные губы выглядели обугленными и ничуть не скрывали синие дёсны и оскал жёлтых зубов.
Весло ударило совсем рядом. Не весло – шипастый плавник, посаженный на гибкую, упругую кость. «Пассажиры» захрипели, участились тихие щелчки.
– Прочь, прочь! – Кейлес плеснул на тварь незначительным жаром своего огня, как будто разбрасывал щедрой рукой зерно для птиц. – Не трожь меня!
Водная тварь тяжело завалилась на бок, обнажив внутренность «лодки». Сотни щёлкающих клювов, закрывающих ядовитые пасти, покрывали дно и стенки панциря.
Лишённые ног пассажиры зашлись тихим подобием крика – клювы рвали плоть, кислый яд разжижал человеческое мясо. Кейлес разом вспомнил все ужасы, что говорили о лесных лодках – сядешь в неё, лишённую пассажира или находящуюся в руках добродушного рыбака, и ноги твои врастут в панцирь твари. Медленная смерть, растянутая на месяцы – ты врастёшь в панцирь, и размазанный по его стенкам хозяин будет медленно перетирать тебя, кусок за куском, как припасённую на зиму головку сыра.
Попытка накрыть Кейлеса волной не увенчалась успехом – небесный огонь обжёг твари утробу. С тихим плеском осыпалось несколько пластинок-клювов, обнажая сочащиеся ядом, пористые бугорки. Кейлес попятился, совершенно потеряв берег. Снова качнулась тварь, закричали её прежние жертвы. Невысокая волна ударила Кейлеса в грудь, ноги потеряли опору.
Течение ударило в спину, опрокинуло навзничь. Кейлес ощутил себя щенком, которого куда-то потащила беспощадная хозяйская рука. Исчезло щёлканье тёмной твари, потерялись крики несчастных, и даже рокот реки исчез.
Всё, что Кейлес слышал, увлекаемый течением – шипение волшебного огня, не желающего гаснуть.
Глава 2
…Светлокосая гадалка улыбалась, раскладывая засаленные руны по красно-жёлтой скатерти. Под крышей палатки, которую язык не поворачивался вправду назвать шатром, вился дымок. Струйки переплетались, и казалось, что в воздухе висит волшебная карта – вот пахнущие ладаном реки, вот тающие дороги, вот вздыхает сотканный из дыма лес…
– Резвее, чертовка!
Оклик, приправленный грубым тычком, на пару минут выбил из памяти и палатку, и ароматный дым, и хитроглазую девушку, выуживающую из мешочка осколки чужого будущего. Авла закашлялась – сухо, болезненно и почти беззвучно. Странно, но накопившаяся жажда ещё не измучила тело, была по-своему терпимой. Вот только пересохшее горло отказывалось слушаться.
…Руны складывались нестройным орнаментом. Некоторые отражали зелёный огонь волшебных свечей, и напоминали глаза дракона. Гадалка улыбалась и пророчила Авле перемены, удивительные встречи, испытания души и – дорогу. Долгую дорогу на юго-восток, к столице. Не каждой девушке из приграничья случится увидеть величие её стен…
Кто-то из заключённых не выдержал – Авла услышала тихий шорох, с которым сбитые колени коснулись пыльной дороги. Ближний конвоир тут же выругался, неразборчиво закричал нечто угрожающее. Ответом ему стал придушенный плач измотанной женщины. Если не оборачиваться, можно было решить, что хрипит издыхающая свинья.
– Нечего пялиться! – Новый тычок едва не опрокинул Авлу на колени так же, как её сестру по несчастью. – Выискалась жалельщица… Или хочешь эту дрянь на горбу прокатить, раз она утомилась?
Авла то ли скривилась, то ли усмехнулась. На третий день она до того ослабла, что едва-едва несла вес собственного тела. Иногда Авле казалось, что положенный в карман булыжник пригвоздит её к дороге подобно якорю.
Упавшая женщина продолжала рыдать под безжалостные тычки и замечания конвоиров – ах, так выть у тебя силы нашлись, а идти ты якобы больше не можешь? Заминка всё-таки подарила короткий отдых остальным заключённым. Остановились телеги, замерли конные стражи и пешие пленники. Авла отошла на пару шагов, к обочине, и замерла. Сомнительный отдых – ноги гудели, сорванные мозоли под колодками горели почти как ожоги, и страшно хотелось есть. Настолько сильно, что Авла уже была готова набить желудок придорожной травой, лишь бы не чувствовать сосущей боли.
Пятиконечный лист огненного дерева оцарапал её щёку. Авла с тупым удивлением разглядывала крону над своей головой. Она и не заметила, как сменились пейзажи вокруг, как появились волшебные деревья… и далёкие шпили башен… и столбы-обереги на поворотах…
Когда-то это казалось мечтой – проделать неспешный путь до столицы, любуясь красотами и чудесами. И сердце билось так сладко, когда глупая светлокосая гадалка пообещала перемены и дальнюю дорогу. Награду за годы однообразных будней в стенах родного города.
Кто ж знал, что обещанная дорога станет дорогой на столичный суд – расплатой за преступление, которого Авла даже не совершила?..
***
Лунка от выбитого зуба продолжала кровить. Привкус железа смешивался отчего-то с привкусом миндаля, хотя миндаль Авла последний раз видела ещё дома.
В пути заключенных почти не кормили; дважды в сутки они получали право на кружку затхлой воды из не самого чистого бурдюка, но кормили и того хуже. Чаще всего Авле случалось полакомиться чёрными полосками сгоревший каши, которую конвоиры отдирали со дна котелка и высыпали прямо на землю. Реже случалось сжевать кислого щавеля, однажды получилось подобрать на дороге начавшую подгнивать грушу. Конвоиры посмеивались с попыток Авлы урвать хоть какой пищи – невысокая девушка не внушала им опасений. Вот мужчин из числа заключенных морили голодом – ослабевшие, они меньше сопротивлялись и охотно продавали былую гордость за сухарь или два глотка пива.
Очередной город на пути стал причиной чуть более долгой остановки, чем предполагала Авла. Обычно в городах конвоиры запасались горячими пирогами и свежим пивом. Они не нуждались в остановках за городскими стенами – но очень переживали за свои животы, измученные скромным походным питанием. Но в этот раз они решились остаться на ночь. Заключенных пристроили в застенки при здании суда.
И Авла совершила роковую ошибку. Завидев чёрно-синие плащи местной стражи, она кинулась к ним в последней надежде, что всё случившееся – дурацкая ошибка. Судья в её родном городе наверняка покрывал родича или взяточника, сунул на его место невиновную. Но здесь другой город, другая стража – должны же они её выслушать и понять, что обвинения абсурдны?
Назначенный на роль спасителя стражник встретил Авлу ударом в челюсть, ничуть не смущаясь тем, что поднял руку на тощую оборванку ростом ему по плечо. Одного удара хватило, чтоб выбить нижний резец. Ощупав кровящую лунку, Авла с болезненным любопытством принималась шатать языком соседей злосчастного резца. Казалось в течении пары дней должны бы выпасть и они…
Шагов она не услышала. Услышала только, как заскулила от ужаса женщина в соседней камере. Вскинув голову, Авла попыталась что-то разглядеть в коридоре за решёткой. Она по-прежнему не слышала шагов. Света лампы тоже не видно – а стража ходит с лампами.
– Нет, нет, нет… – запричитала соседка и её причитания вдруг обратились коротким, испуганным визгом. Темнота перед решёткой вздрогнула, словно её огладили невидимые руки, и снова замерла.
Сперва Авла различила бело-розовый нос и светлые пятна в местах, откуда росли тщательно подстриженные, аккуратные усы. Потом едва-едва светлеющую пряжку на ремне, руку, поросшую рыжеватым волосом.
Гость зевнул, и в темноте получилось различить его белоснежные зубы.
Авла чуть повернула голову, с недоверием глядя на всё яснее проступающий силуэт. Глаза привыкали к темноте. Послышался скрежет решётки, и в камеру бесшумно проскользнул гость. У Авлы не получалось назвать его иначе – хеумиты не были людьми, но могли убить за оскорбительное сравнение со зверем. Отец учил Авлу звать этих уродов по ремеслу или званию – мастерами, стражниками, офицерами, охотниками, и тем избегать неловкости.
Плащ на хеумите был походный, и вместо вышивки его украшала грязь. Как будто не было опознавательных знаков. Головной убор – тугая повязка, скрывшая уши и волосы. Белые глаза – жемчужины с точками зрачков. Вот это уже было необычно – обычно у хеумитов глаза желтоватые, как у многих кошачьих потомков.
– Пойдёшь со мной, – тихим голосом произнёс гость. Теперь сомнений не осталось. Только хеумиты говорят так, будто у них свербит в горле. – Идём.
– Я не тушила огня, – невпопад ответила Авла, качая головой. Она так часто повторяла эту фразу, что она прилипла к языку намертво. – Я не трогала Очаг, я не тушила огня.
– Пойдёшь со мной.
– Я не тушила огня, я не… – девушка замолкла, почувствовав резкую боль в запястьях. Кандалы, покрытые засохшей кровью и сукровицей, натёкшей с сорванных мозолей, упали на пол. По предплечью потекла капля крови из растревоженных ран.
– Пойдём, – повторил хеумит тихо, на секунду блеснув длинными клыками. – Пойдём искать пропавший огонь.
