Давид Патрикаракос
Иранская ядерная программа. Кто стремится в ядерный клуб?
По крайней мере, было бы больше диалога. Тем не менее, к лету 2012 года ситуация стала удручающе ясной. Иран продолжал обогащение; МАГАТЭ было настроено все более скептически, а европейцы и американцы были все более обеспокоены, но их сдерживали Китай и Россия в Совете Безопасности. Израиль был настроен еще более воинственно. Арабские государства были в ужасе, и на фоне всего этого Иран вел себя вызывающе. Бушер, наконец, более или менее заработал (и вскоре снова заработает), но сомнения в технических возможностях России сохранялись, и также сообщалось, что программа испытывает внутренние технические проблемы.
Никто не мог быть уверен. Иран оставался внутренне разделенным и политически непредсказуемым. ЕС ввел санкции против иранской нефти. Иран заявил, что такие меры ничего не дадут. Пятьдесят семь лет спустя после зарождения ядерной энергетики в Иране и приближения к десятой годовщине кризиса ощущение дежавю было головокружительным.
Ядерная программа Ирана продолжает развиваться без признаков замедления. Точно так же, как Культурная революция в Китае никак не повлияла на его ядерную программу, политический кризис в Иране пока не повлиял на его ядерные цели, которые по-прежнему направлены на развитие и расширение его мощностей по обогащению урана и многое другое.
Запад сейчас сталкивается со стратегической программой, более или менее на автопилоте. Stuxnet, возможно, нарушил работу центрифуг и обогащение урана, а израильские убийства ученых-ядерщиков могут еще больше усложнить ситуацию, но дипломатического давления пока было недостаточно, чтобы изменить поведение Ирана.
Сторонники жесткой линии, которые доминировали в Тегеране с 2005 года, на раннем этапе пришли к выводу, что их стратегия работает, и просто продолжили ее.
Этому противостоит более широкое политическое давление, которое после президентских выборов 2009 года ознаменовалось расцветом тенденции, начавшейся несколькими годами ранее, когда ядерная программа превратилась из национального тотема во пешку во внутриполитической борьбе. Если бы Ахмадинежад смог принять женевское соглашение 2010 года, к которому он так явно стремился, кризис вполне мог бы быть преодолен. Иранская политика была настолько поляризована, и его оппоненты были настолько полны решимости заблокировать любую сделку, за которую он мог бы получить признание, что пострадали национальные интересы.
В ядерной гордыне Ахмадинежада, возможно, кроется его заклятый враг; его описание программы как «поезда без тормозов» кажется точным. Это все еще может пустить под откос его самого и режим. Политика Обамы имела успех, даже если она не привела к разрядке, к которой он стремился. Его разжатый кулак ударил мулл по лицу, устранив их главный инструмент пропаганды: враждебность к Америке. После выборов иранский народ больше не будет отвлекаться от некомпетентности и жестокости режима призраком внешней угрозы, и вызов, брошенный Зеленым движением режиму, отчасти поощрялся попытками Вашингтона вмешаться. Обама облегчил маргинализацию Ахмадинежада, в значительной степени вызванную им самим. Уже будучи во многих отношениях нелепой фигурой (с его прилизанными черными волосами, пышной бородой и комической недоброжелательностью, он во многих отношениях является материальным воплощением повествования о «Злом Иране»), теперь он представляет собой уменьшенную фигуру, подвергающуюся нападкам как на национальном, так и на международном уровнях.
Переговоры также многое сделали для повышения авторитета группы «5 + 1» за счет иранского правительства. Если бы администрация Буша «раскрыла» Фордо, это, вероятно, было бы встречено со значительно большим скептицизмом.
Однако на этот раз международное сообщество было гораздо более восприимчивым именно из-за усилий Обамы наладить контакт с иранским правительством. То же самое было и с МАГАТЭ, глава которого в то время – Мохаммад Эль-Барадеи – начал говорить об Иране более решительным языком, чем когда-либо прежде. Он утверждал, что отказ Ирана следовать требованию о гарантиях сообщать о новых ядерных объектах в момент принятия решения об их строительстве означал, что Иран действовал «не по ту сторону закона». Но сейчас решающим фактором является время; если Израиль продолжит угрожать ядерным объектам Ирана, то должен наступить момент, когда израильские лидеры будут соответствовать своей собственной риторике.
Неминуемая смена президента США также может сигнализировать об ужесточении позиции США. Это указывает на более широкую истину: все основные события в истории программы – от ее основания до закрытия и последующего перезапуска как символа национального неповиновения, а затем, наконец, ее превращения во внутриполитическую ручную гранату, которой она является сегодня, – были политическими. Так или иначе, разрешение этого кризиса будет зависеть от политики, а не от физики.
Тайны операции MERLIN
Администрация президента Обамы, похоже, всерьез взялась за искоренение утечек секретной информации в американских спецслужбах.
Около трех недель назад к суду был привлечен бывший высокопоставленный сотрудник АНБ США Томас Дрейк (Thomas Drake). В 2006–2007 годах он служил главным источником сведений и документов для большой серии статей в газете Baltimore Sun, в которых рассказывалось о крахе нескольких весьма дорогостоящих технических программ АНБ и огромных перерасходах средств, обошедшихся налогоплательщикам в миллиарды долларов.
По 10 пунктам предъявленных ныне Дрейку обвинений ему в совокупности грозит свыше 50 лет тюрьмы, т. е. фактически пожизненное заключение.
Теперь же, в последних числах апреля (2010), репортер газеты New York Times Джеймс Райзен получил повестку, требующую от него предоставить документы и дать показания в суде относительно источников одной из глав его разоблачительной книги-расследования «Состояние войны. Тайная история ЦРУ и администрации Буша» («State of War. The Secret History of the C.I.A. and the Bush Administration» by James Risen, FREE PRESS, 2006).
Особо интересующая прокуратуру 9-я глава в основном сфокусирована на одной из недавних тайных операций ЦРУ, которая носила название MERLIN, была нацелена на подрыв исследований Ирана в области ядерных вооружений, а попутно еще и подставляла Россию.
Если обратиться к конкретным деталям этой истории, то в данной главе книги Райзена довольно подробно рассказывается вот о чем. ЦРУ в феврале 2000 года отправило в Вену некоего не названного по имени русского физика-ядерщика – ранее перебравшегося из России в США и завербованного там для работы на американскую разведку – чтобы он встретился в австрийской столице с представителями Ирана и лично передал им чертежи устройства взрывателя, критичного важного в конструкции ядерной бомбы…
Данное устройство, именуемое в документах как высоковольтный автоматический блок TBA 480 (в другом месте текста TEA 480) или «блок зажигания», служит для синхронного срабатывания детонаторов и является одним из ключевых элементов в современных системах ядерного оружия, запуская ядерную цепную реакцию в сердцевине боеприпаса.
Данное устройство в свое время было разработано советскими инженерами и физиками, а прибывший в Вену по заданию ЦРУ русский ученый вплоть до последнего момента не мог свыкнуться с мыслью, что чертежи блока ему дали для того, чтобы он их продал – или даже просто отдал – представителям Ирана в МАГАТЭ, Международном агентстве по атомной энергии.
Опаснейшая ирония задуманной шпионами операции, конечно же, не могла ускользнуть от русского физика – базирующаяся в Вене МАГАТЭ была организацией, совместно созданной международным сообществом для ограничения распространения опасных ядерных технологий. (Более того, хотя физик мог этого и не знать, операцией по передаче секретов ядерного оружия Ирану в ЦРУ занималось подразделение Counterproliferation Division, официальная цель которого – борьба с распространением ядерного оружия.)
Как бы там ни было, факты оказались таковы, что в начале 2000 года американское ЦРУ прислало в Вену своего человека, чтобы он помог одному из наиболее враждебных к США режимов получить в свое распоряжение ядерное оружие. Посланный американцами русский физик должен был выставить себя безработным и жадным до денег ученым, желающим продать что угодно, хоть собственную душу, хоть секреты атомной бомбы тем, кто заплатит за это больше всех. Хитростью или обманом, как угодно, сказали ученому в ЦРУ, но он должен всучить эти чертежи иранцам.
В ЦРУ видели и понимали, что их русский агент сильно нервничает по поводу своей задачи, поэтому всячески пытались приуменьшить важность задуманного дела. По их словам, ЦРУ просто хотело бы узнать, в какой стадии находится ядерная программа иранцев. Это просто обычный сбор разведывательной информации, заверяли его, а не нелегальная попытка передать Ирану секреты ядерной бомбы.
Скорее всего, сказали ученому, Иран уже имеет ту технологию, которую он должен им передать. Так что все это просто обычные шпионские игры – ничего особо серьезного… Поколебавшись, русский агент все-таки согласился, однако и дальше продолжал испытывать сильные подозрения относительно подлинных мотивов в действиях ЦРУ.
Боялся же ученый по той причине, что вполне осознавал ценность информации, которую ему полагалось передать иранцам. Причем он определенно понимал это куда лучше, чем его наставники в ЦРУ. До того, как переехать в США, он работал инженером-разработчиком в Арзамасе-16, первоначальном центре советской программы ядерных вооружений и российском эквиваленте Лос-Аламоса, колыбели Манхэттенского проекта.
А те чертежи, что теперь ЦРУ пыталось через него передать Ирану, в свое время окольными путями попали к американцам именно из арзамасского комплекса – их предоставил американской разведке другой работавший там ученый-перебежчик.
Иначе говоря, для сокрытия следов ЦРУ лучшего сценария и придумать было нельзя – русский ученый-ветеран из Арзамаса-16 лично передает Ирану секреты российского ядерного оружия…
Вся операция по передаче документов иранцам была строжайше засекречена и знали о ней всего несколько человек, так что русский физик прилетел в Вену один без сопровождения, а венская резидентура ЦРУ и понятия не имела ни о его существовании, ни о его задаче.
Кроме того, был во всей этой истории еще один очень существенный нюанс. По заданию ЦРУ американские физики, занимающиеся разработкой ядерного оружия, встроили в советские чертежи определенный дефект – «троянского коня», который делал все устройство по сути неработоспособным. Предполагалось, что при внешнем изучении чертежей этот дефект заметить невозможно.
Однако, когда при передаче документов от ЦРУ в руки русскому физику он получил возможность взглянуть на бумаги, то практически сразу заметил странности и сказал об этом американцам: «Что-то здесь не так».
В ЦРУ совершенно не ожидали столь мгновенной реакции, но не стали посвящать своего чересчур умного агента в тонкости операции или, тем более, отменять намеченный план. Заверив физика, что «все под контролем», ему перед отъездом вручили документы в запечатанном пакете, который категорически запретили вскрывать, и велели именно в таком виде передать посылку иранцам.
Полностью предоставленный самому себе в совершенно незнакомом городе, и по понятным причинам сильно нервничающий физик с большим трудом и не с первого раза нашел нигде не обозначенный офис иранского представительства в МАГАТЭ. Офис, правда, был в этот день закрыт, но ученый случайно подглядел, как почтальон прошел за ограду и оставил корреспонденцию.
Немного выждав и сам сделав то же самое, он оставил в почтовом ящике и свое послание, избавив себя от личных контактов с иранцами. Однако, оставленный им пакет был уже не совсем в том виде, который отправляли из ЦРУ.
Сильно обеспокоенный теми рисками, что грозили ему лично за передачу Ирану очевидно подпорченных чертежей, физик в удобный момент вскрыл-таки пакет и приложил туда еще одно послание – лично от себя.
В своем письме он в самых туманных и обтекаемых выражениях сообщал о других «интересных документах», имеющихся в его распоряжении, но попутно извещал получателей, что готов оказать им всю посильную помощь в разбирательстве с чертежами – за дополнительную плату, естественно. Иначе говоря, как мог, предупредил, что в чертежах возможны подвохи…
По возвращении в США физик обо всем сделанном честно рассказал людям ЦРУ, приложив копию своего письма иранцам. Тем временем через другие каналы разведки стало известно, что на следующий день после подхода физика к почтовому ящику в Вене находившийся там же с визитом в МАГАТЭ высокопоставленный иранский чиновник резко прервал свою поездку и неожиданно вернулся в Иран. На основании чего был сделан вывод, что пакет дошел до адресата…
Здесь, конечно же, самое время задать закономерный вопрос – а зачем, собственно, ЦРУ все это сделало?
Автор книги Джеймс Райзен рассказывает, каким образом операция MERLIN была обоснована в официальных бумагах ЦРУ. Мастера шпионажа предполагали, что таким образом им удастся задержать развитие ядерной программы Тегерана – отправив иранских разработчиков по неверному техническому пути.
В ЦРУ полагали, что как только иранцы получат чертежи и изучат их, они поверят в работоспособность этой конструкции и начнут строить атомную бомбу на основе изначально дефектной схемы. Когда же они попытаются свою бомбу взорвать, то получат большой сюрприз – вместо гигантского взрыва они добьются лишь разочаровывающего шипения.
Предполагалось, что такой сценарий задержит всю программу по меньшей мере на несколько лет. Ну а ЦРУ тем временем, наблюдая за реакцией иранцев, собрало бы массу информации о текущем состоянии их ядерной программы, давно окруженной плотной пеленой секретности…
Известно, что данный план первоначально был одобрен Биллом Клинтоном, а затем – после визита русского физика в Вену – получил одобрение и от администрации Буша, возможно, как схема аналогичных действий против других противников Америки вроде Северной Кореи.
Однако в реальности все вышло далеко не так, как рисовалось в планах на бумаге. Во-первых, ясное дело, русский ученый моментально заметил в чертежах дефект. Во-вторых, сотрудникам ЦРУ не удалось сохранить никакого контроля не только за прохождением ядерных чертежей, но даже за поведением своего русского агента.
Предполагалось, что физик будет уверен, будто передает иранцам абсолютно подлинные чертежи. Кроме того, приложенное от него письмо могло предупредить иранцев о том, что с чертежами следует обращаться осторожно. Наконец, документы были переданы иранцам так, что у ЦРУ в дальнейшем не появилось никаких возможностей следить за дальнейшими действиями ученых Ирана.
Вся эта опаснейшая затея, заключает Райзен, была проведена совершенно вслепую. И по сути дела свелась к тому, что люди ЦРУ попросили русского ученого перебросить чертежи через ограду, а затем просто стали надеяться на лучшее…
Автор книги описывает всю эту операцию как опрометчивую и безрассудную, указывая, что иранские ученые вполне могли «выделить всю ценную информацию из чертежей, проигнорировав умышленно внесенные в них дефекты».
Также Райзен пишет, что даже у того сотрудника разведки, который непосредственно вел данную операцию, осталось ощущение, что ЦРУ, по сути, оказало помощь Ирану в присоединении к клубу ядерных держав. О чем этот сотрудник счел нужным рассказать в комитете Конгресса США по делам разведки. Однако никаких разбирательств по этому поводу далее не предпринималось.
Фактически единственным следствием огласки данной истории стало то, что администрация Буша захотела вытрясти из Райзена имена источников, сливших информацию для «иранской» главы его книги. Первую повестку для дачи показаний по этому делу журналист получил еще в январе 2008 года.
Однако Райзен через своего адвоката оспорил повестку, дело затянулось, и в результате ему так и не пришлось ни разу давать показания, пока срок разбирательства не истек летом 2009 года.
У вступившего в должность нового генпрокурора и министра юстиции США Эрика Холдера (Eric H. Holder) была возможность спустить это дело на тормозах – ибо сам новый президент публично призывал сограждан «смотреть вперед» и не копаться в прегрешениях прошлой администрации. Но в принципе оставалась и другая возможность – опять дать делу ход и отправить строптивому журналисту еще одну повестку.
Именно по такому пути сейчас и пошло американское правосудие: все очевидно противозаконные действия прошлой администрации – вроде похищений людей, жестоких пыток и тотального прослушивания коммуникаций – прощены и преданы забвению, зато по делам прошлых утечек информации из ФБР, АНБ и ЦРУ возбуждено уже по меньшей мере три судебных преследования.
И теперь, в принципе, если судья не согласится на просьбу Райзена отменить повестку и прекратить разбирательство, а сам журналист по-прежнему будет отказываться давать показания, то он рискует быть привлеченным к ответственности за неуважение к правосудию.
А-бомба. Создание ядерного оружия в нацистской Германии
Иойрыш А.И., Морохов И.Д., Иванов С.К
Германия, годы 1938–1944. Урановый проект
В мировой истории создания атомного оружия есть и немецкая страница. Именно в Германии в декабре 1938 г. был проведен решающий эксперимент, открывший путь к использованию атомной энергии. И именно здесь, в Германии, возникла политическая система фашизма, основанная на человеконенавистнических расовых идеях подавления одним народом других, поставившая задачу завоевания Германией мирового господства. Нетрудно представить себе, какая тревога овладела человечеством, когда в 1939–1940 гг. стали поступать сообщения о развертывании в этой стране работ по ядерным исследованиям. Особенно остро чувствовали опасность ученые, эмигрировавшие из Германии и других европейских стран.
Атомное оружие – Германия – фашизм… Одно сочетание этих слов заставляло содрогаться. «Весь 1943 и 1944 год, – писал Сцилард, – нас преследовал страх, что немцам удастся сделать атомную бомбу раньше, чем мы высадимся в Европе…» В 1945 г. перед сенатской комиссией Сцилард заявил, что при определенных условиях нацисты могли бы к весне 1944 г. создать атомное оружие. Английский ученый Дж. Кокрофт, рассматривая в 1951 г. острейшую проблему моральной ответственности за применение атомного оружия, подтвердил свою прежнюю позицию: «В то время (весна 1940 г.) идея использования ядерной энергии в качестве оружия была впервые предложена в нашей стране и мы знали о работах немцев над тем, что считали атомной бомбой… В мрачные дни 1940 г. у нас не возникало сомнений относительно нашего долга».
Опасения эти не были напрасными. Гитлеровская Германия в 1939–1941 гг. располагала соответствующими условиями для создания атомного оружия: она имела необходимые производственные мощности в химической, электротехнической, машиностроительной промышленности и цветной металлургии, а также финансовые средства и материалы общего назначения; располагала она и достаточными знаниями в области физики атомного ядра, имела таких ученых с мировым именем, как О. Ган и В. Гейзенберг.
Руководители американского Манхэттенского проекта считали наиболее вероятным направлением немецких ядерных разработок получение плутония, поскольку этот вариант требует меньших затрат дефицитного оборудования и материалов.
– Мысль о том, что немцы могут создать атомную бомбу раньше, чем это сделают Соединенные Штаты, преследует нас давно, – говорил Гоудсмиту в Вашингтоне генерал Гровс. – Немцам вовсе не надо доводить дело до создания атомной бомбы. Они, например, могли бы использовать действующий реактор для производства радиоактивного вещества, чтобы начать его боевое применение наподобие ядовитого газа.
В тот период время решало все и не было никакого сомнения, что фашистское руководство не стало бы особенно заботиться о радиационной безопасности: лишь бы добиться создания ядерного оружия.
В 1942 г. Гитлер поставил своего друга – архитектора Шпеера во главе военной промышленности третьего рейха. Шпеер сформулировал свои принципы и задачи на страницах геббельсовского официоза «Дас райх»: «Энергичное применение самых суровых наказаний; за проступки, карать каторжными работами или смертной казнью. Война должна быть выиграна».
Шпеер действовал в полном соответствии с этими «принципами». Под его руководством военная промышленность Германии поставляла на фронт непрерывным потоком самолеты, танки, снаряды…
Широко известно об обращении в фашистской Германии с евреями, русскими, поляками и представителями других народов, отнесенных нацистами к «низшим», «неполноценным расам». Их-то немцы и поставили бы на обслуживание радиоактивных установок.
Во время Нюрнбергского процесса Шпеер рассказал о своих усилиях форсировать подготовку атомного оружия. Он уже мысленно видел испепеленные атомным огнем города.
Шпеера спросили, как далеко зашли в Германии работы по созданию атомного оружия.
– Нам потребовалось бы еще год-два, чтобы расщепить атом, – был ответ.
Надо ли говорить, какое чувство охватило всех присутствовавших в зале суда, когда они услышали эти слова. Нетрудно представить себе, что произошло бы, если бы фашисты получили в свои руки атомное оружие!
Знали ли правительства США и Англии о действительном положении дел? Известно ли было, какие работы по созданию атомной бомбы проводятся в Германии? Ведь там остались талантливые ученые.
Выяснить эти вопросы было поручено военным разведкам США и Англии. Поручение оказалось довольно сложным. Все заключения приходилось делать на основании побочных сведений. Военная разведка США создала специальную миссию «Алсос», которая высадилась в Европе вместе с наступающей армией. Миссией руководили полковник Борис Пуш, сын митрополита русской православной церкви в Сан-Франциско, и физик Гоудсмит.
Вылетая из Вашингтона в Лондон, Гоудсмит хорошо знал о тревожных мыслях, все еще возникавших у руководителей американского «атомного проекта», когда они пытались преставить себе рубежи, достигнутые или, быть может, уже пройденные немцами в работе над атомным оружием.
«…Вам предстоит разгадать тайну немецкого исследования урана, тайну, спрятанную где-то в Германии и под черепами ученых третьего рейха», – говорил Гоудсмит на инструктаже разведгруппы «Алсос» накануне высадки англо-американского десанта в Нормандии. При этом Гоудсмит выразительно постучал по своей лысой голове. «Но, – он предостерегающе поднял указательный палец, – нам нужны будут не скальпы с голов нацистских атомщиков, а их головы, мыслящие, целеустремленные, пригодные для использования в атомном проекте у нас в Соединенных Штатах».
Немецкий ядерный реактор в Хайгерлохе
В подчинении у офицеров миссии «Алсос» не было солдат. Они не участвовали в боевых операциях, однако всегда держались поближе к передовым частям, особенно к ведущим бои за промышленные центры или в местах, где располагались немецкие научные учреждения.
Офицеры миссии «Алсос» появлялись в захваченных районах вслед за передовыми американскими частями, и первое, что они делали, – набирали воду из всех естественных водоемов в бутылки, тщательно их запечатывали, приклеивали этикетки с точным указанием места взятия пробы и срочно их куда-то отправляли. Воду из водоемов брали для проверки на радиоактивность. Когда на занятой территории оказывалось какое-либо научное учреждение, офицеры миссии прежде всего стремились добыть списки его сотрудников. Задачей группы был сбор информации, поиски и захват документов, оборудования, материалов и персонала, имевшего отношение к германскому урановому проекту. Миссия была обеспечена подробными и точными сведениями о лабораториях и заводах Германии, которые могли быть привлечены к участию в атомном проекте. В ее распоряжении находились досье на всех крупных европейских ученых.
Когда американские войска заняли Страсбург, разведчики «Алсоса» бросились в здание Физического института, руководимого Вайцзеккером. Они обнаружили много документов, которые свидетельствовали о том, что Германия вела работы в области атомной энергии. Вместе с документами американцы захватили четырех физиков и отправили их в местную тюрьму. В последующие дни были арестованы еще несколько ученых, в том числе восемь физиков, работавших в Физическом и Химическом институтах Общества кайзера Вильгельма. «Охотились» не только за выдающимися учеными-физиками. В США были переправлены немецкие инженеры и техники – специалисты по вооружению.
После захвата в Страсбургском университете группы немецких ученых (61 человек) миссия «Алсос» установила, что секретные германские лаборатории, связанные с осуществлением Уранового проекта, сосредоточены к югу от Штутгарта, возле городка Хейсинген. В Вашингтоне схватились за голову. Знать бы об этом, когда дипломаты определяли границы оккупационных зон: Хейсинген оказался почти в центре территории, которую должны были занять французы!
«Я вынужден был пойти на довольно рискованную операцию, которая получила потом название «Обман», – пишет генерал Гровс. – По плану американская ударная группа должна была двинуться наперерез передовым французским подразделениям, раньше их выйти в район Хейсингена и удерживать его до тех пор, пока нужные люди будут захвачены и допрошены, письменные материалы разысканы, а оборудование уничтожено».
Ворвавшись в Хейсинген и Тайльфинген раньше французов, американцы интернировали виднейших немецких физиков – О. Гана, М. Лауэ и К. Вайцзеккера, конфисковали документы, демонтировали экспериментальный урановый реактор в Хайгерлохе и даже взорвали пещеру в скале, где он находился.
В Бремме американцы оконфузились. Они схватили на улице человека, носившего имя Паскуала Йордана. Несмотря на сопротивление, его посадили в самолет и увезли в США. Лишь через несколько месяцев обнаружилась ошибка: это был не прославленный немецкий физик, а лишь его однофамилец, простой портной.
Гровс уточняет задачи миссии: «На этом этапе мы, конечно, беспокоились в основном о том, чтобы информация и ученые не попали к русским». Генерал раскрывает секрет «одной из стратегических бомбардировок Германии». Завод концерна «Ауэргезельшафт» в Ораниенбурге, который к концу войны наладил производство металлического урана, располагался в «пределах зоны, которую должны были оккупировать русские». Поэтому по инициативе Л. Гровса и согласия Дж. Маршалла и генерала К. Спаатса 13 марта 1945 г. (за несколько дней до занятия Ораниенбурга Советской Армией) завод подвергся налету 612 «летающих крепостей», сбросивших на него 1506 т фугасных и 178 т зажигательных бомб.
Как стало ясно после войны, немецкие ядерные разработки в ближайшие годы не могли привести к созданию транспортируемой атомной бомбы. Хотя в случае затягивания войны нацисты могли создать стационарное взрывное устройство и заготовить большое количество радиоактивных веществ для заражения местности и поражения наступающих армий.
Что же произошло в 1939–1945 гг. в германском Урановом проекте? Что спасло народы Европы от атомной катастрофы? Было ли это делом случая, или немецкие ученые сознательно тормозили и саботировали ядерные разработки, чтобы не дать в руки Гитлера атомное оружие? А может быть, само фашистское руководство не хотело иметь это оружие? После войны высказывались и такие соображения…
В декабре 1938 г. в Берлине Ган и Штрассман произвели эксперимент, в результате которого нейтрон попал в ядро атома урана и вызвал в нем взрыв: ядро развалилось на две части. Этот первый микровзрыв не причинил никаких видимых глазом разрушений, ни одна пылинка не слетела с лабораторных столов ученых, но эхо взрыва, волна за волной, прокатилось над миром, внося изменения в научные теории, расстановку военных и политических сил, личные планы и судьбы людей.
Во всех странах первыми «услышали» и оценили этот взрыв ученые. Подобно тому, как по одной капле воды можно догадаться о существовании океана, физики, сопоставив массу ядра с количеством выделенной при взрыве энергии, мысленно увидели гигантский ядерный взрыв сразу после опыта Гана, о котором Вайцзеккер узнал еще до появления статьи в печати. Встреча состоялась в Лейпциге, где работал в то время Гейзенберг. Приезд Вайцзеккера совпал с очередным «вторничным семинаром», но приготовленные ранее вопросы были отставлены. Беседа Гейзенберга и Вайцзеккера затянулась далеко за полночь, и обоим было удивительно, что они раньше не подумали сами о возможности расщепления ядер очень тяжелых элементов при условии получения толчка извне.
Гейзенберг и Вайцзеккер… С этими именами будут связаны немецкие ядерные исследования военных лет. Они станут основной научной движущей силой немецкого Уранового проекта. Конечно, и многие другие немецкие ученые внесут свой вклад, но Гейзенберг и Вайцзеккер будут еще определять и политику немецких работ по созданию ядерного оружия. Пройдет много времени, начнется и закончится Вторая мировая война, ядерная физика решительно займет свое место в жизни человечества, принося ему радости и печали. Но Гейзенберг и Вайцзеккер будут хорошо помнить свои первые впечатления от того «лейпцигского вторничного семинара». И через 30 лет, в 1969 г., Гейзенберг напишет:
«Мы видели, что необходимо будет провести много экспериментов, прежде чем такая фантазия станет действительной физикой. Но богатство возможностей уже тогда казалось нам очаровывающим и зловещим».
Урановая фабрика в Катанге, Бельгийское Конго
С апреля 1939 г. разговоры и мнения о возможностях ядерной физики в Германии начинают принимать ярко выраженное военное направление.
24 апреля 1939 г. в высшие военные инстанции Германии поступило письмо за подписью профессора Гамбургского университета П. Хартека и его сотрудника доктора В. Грота, в котором указывалось на принципиальную возможность создания нового вида высокоэффективного взрывчатого вещества. В конце письма говорилось, что «та страна, которая первой сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретет абсолютное превосходство над другими».
Это был не единственный сигнал. В том же апреле состоялось первое организованное научное обсуждение проблем ядерной физики. Его провело имперское министерство науки, воспитания и народного образования по поручению руководителя специального отдела физики имперского исследовательского совета – государственного советника, профессора, доктора Абрахама Эзау. На обсуждение вопроса «о самостоятельно распространяющейся ядерной реакции» 29 апреля были приглашены П. Дебай, Г. Гейгер, В. Боте, Г. Гофман, Г. Йос, Р. Дёпель, В. Ханле и В. Гентнер. Это были крупные ученые и специалисты. Но первым в списке приглашенных значился профессор, доктор Э. Шуман, руководитель исследовательского отдела Управления армейского вооружения!