Деанна Рэйборн
Вероника Спидвелл. Опасное предприятие
– Стокер, ты помнишь мистера Баринга-Понсонби. Он все еще жив, как видишь. Сесил, – позвала она, возвысив голос, и он снова приложил к уху слуховой рожок. – Это Ревелсток Темплтон-Вейн. Вы с ним раньше встречались, но ты не вспомнишь, поэтому просто кивни, чтобы не казаться невежливым. Он, кстати, достопочтенный[3]. Сын виконта, который никогда мне не нравился.
Джентльмены сердечно приветствовали друг друга, а затем Стокер повернулся к хозяйке.
– Леди Велли, что привело вас в Бишопс-Фолли на этот раз?
– Предполагается, что мы все должны развлекать беднягу Розморрана. Хотя, между нами, очень уж это глупо выглядит: споткнуться о собственную черепаху. Чудно́е создание. Такое массивное и с таким забавным лицом; черепаха, не Розморран. Кстати, Сесил, мне только что пришло в голову, что ты очень похож на Патрицию.
– Что такое? – спросил он, приставив руку к уху.
– Я сказала, что ты похож на Патрицию! На черепаху его светлости! – прокричала она. Теперь, когда она это сказала, я не могла отделаться от мысли, что она права: сходство было заметно. Я была почти уверена, что мистер Баринг-Понсонби оскорбится, но он только пожал плечами и вернулся к лососю под майонезом.
Леди Веллингтония повернулась ко мне.
– Мне непременно нужно зайти в Бельведер, пока я здесь. Я не была там уже лет сорок. Наверно, он все так же забит всяким мусором?
– В коллекции содержатся также редчайшие объекты искусства и естественной истории, – упрямо ответила я. Может быть, в этомсобрании и правда куча мусора соседствовала с редкими сокровищами, но я не могла позволить никому, кроме нас, думать о нем слегка пренебрежительно.
– Ничего себе! Ты слышал, Сесил? Меня отругали! Все в порядке, дорогая. Вы не должны обращать внимания на мои капризы. Я счастлива, что вы смогли сегодня со мной поужинать. Мне так хотелось увидеть вас и сопоставить наконец лицо с именем.
Она окинула меня долгим оценивающим взглядом.
– И правда мисс Вероника Спидвелл.
– Вы очень любезны, – ответила я.
Она разразилась громким грудным смехом, которого совершенно не ожидаешь обычно от дамы столь преклонных лет.
– Я совершенно не любезна. Спросите кого угодно.
– Да, я тоже так думаю, – сказала я ей. – Просто пыталась проявить вежливость.
К моему изумлению, она довольно отвратительно улыбнулась: стало видно несколько гнилых зубов. Она подняла бокал.
– Я решила, что мы станем прекрасными друзьями, мисс Спидвелл.
Я подняла свой бокал в ответном жесте и быстро осушила его, не вполне уверенная в том, польщена ли я такой перспективой или обеспокоена. В какие бы странные игры она нипыталась играть вначале, сейчас она их отбросила, и мы с удовольствием разговорились. Мистер Баринг-Понсонби время от времени вставлял очень разумные замечания, да и Стокер казался прекрасным рассказчиком, но более всего в этот вечер мне было интересно слушать леди Велли. Она была удивительной женщиной, и чем больше событий из ее прошлого мне приоткрывалось (места, где она побывала, люди, с которыми была знакома), тем сильнее мне хотелось узнать ее лучше.
– Вы прожили очень интересную жизнь, – заметила я после одной особенно занимательной истории с участием эрцгерцога Австрийского.
– Я вас шокировала? Не забывайте: я родилась совсем в другие времена, мисс Спидвелл. Девственность – это завет королевы Виктории. Мы были не настолько зашорены, – сказала она мне. – Послушайте моего совета и избавляйтесь от своей как можно скорее.
Меня позабавила мысль о том, что было бы, если бы я рассказала ей, что уже благополучно ее лишилась лет семь назад в очень приятных обстоятельствах, на живописном горном склоне в Швейцарии.
– И если вы достаточно благоразумны, то должны поручить это дело ему, – добавила она, бросив многозначительный взгляд через стол на Стокера, который что-то кричал в слуховой рожок мистера Баринга-Понсонби.
Как раз в этот момент Стокер повернулся и с любопытством посмотрел на нас.
– О чем это вы там говорите? Вы обе раскраснелись.
– Мы обсуждали лошадей, – сказала леди Веллингтония, – и как трудно порой найти хорошего жеребца для верховой езды.
Его ответ был трогательно наивным.
– Если вам нужна рекомендация, у меня есть пара знакомых по этой части.
Я подавила смешок, а леди Веллингтония наградила его очень мрачной улыбкой.
– Не сомневаюсь, мой дорогой мальчик, не сомневаюсь.
Затем она вновь повернулась ко мне, а он вернулся к разговору со старичком священником.
Мы беззаботно болтали до тех пор, пока не принесли пудинг. Леди Веллингтония передернула плечами в предвкушении:
– Яблочный снежок! – воскликнула она. – Мой любимый!
Она посмотрела на мистера Баринга-Понсонби, который задремал, еще когда подавали сыр. Стокер с аппетитом набросился на свою порцию, и суровые черты лица леди Велли смягчило выражение искренней привязанности.
– Я обожаю Стокера. Если бы я могла иметь сына, то хотела бы именно такого. Но все это деторождение – очень дурное занятие, – мрачно добавила она. – Избегайте его по возможности.
– Да, я так и собираюсь, – ответила я.
– Умница девочка.
Она кивнула и подмигнула мне, а я принялась за яблочный снежок. Я небольшой любитель сладостей, но кухарка превзошла саму себя, дополнив десерт кремом англез. О любви Стокера к сладостям можно слагать легенды: он уже дочиста выскреб свою миску и, как я с любопытством заметила, тайком поменял ее на нетронутую порцию дремавшего мистера Баринга-Понсонби.
Я повернулась к леди Велли.
– Вам нужно писать мемуары, – сказала я ей.
Она лишь отмахнулась.
– Если прожить с мое, обязательно будет что припомнить за столько лет. Дитя мое, я старше Нила. Кстати, о Ниле… – Она замолчала и отдала быстрое распоряжение дворецкому Люмли. На мгновение он изменился в лице.
– Не будь таким занудой, Люмли, – сказала она ему. – Я уже готова пить чай, и мне совершенно не интересно тащиться самой и тащить мисс Спидвелл обратно в гостиную и ждать его там. Мы выпьем чай здесь, пока джентльмены будут пить портвейн. Подозреваю, ради этого мистер Баринг-Понсонби даже проснется.
Люмли побледнел, но низко поклонился.
– Конечно, миледи.
Люмли, как обычно и бывает со старшей прислугой, крепче держался за традиции, чем семья, в которой он служил. То, что леди Веллингтония не захотела удаляться после ужина в гостиную, как положено дамам, шокировало его не меньше, чем если бы мы все начали срывать с себя одежду и танцевать на столе.
Но он не мог ослушаться приказа, а потому вскоре появился с графином портвейна для мужчин и чайным сервизом, подобных которому я еще не видела. От восторга я даже задержала дыхание, и леди Веллингтония посмотрела на меня одобрительно.
– Так и думала, что вам понравится. Это Веджвуд[4], – сообщила она. Но такой Веджвуд не попадался мне никогда в жизни. Набор был выполнен в глубоком матовом бордовом цвете, стилизован под древнюю глиняную посуду, и по каждому предмету шел рельефный черный узор. И что это были за узоры! Сфинксы и различные животные перемежались с широко раскрытыми крыльями и шли по кругу на каждой чашке, а на чайнике ручка была сделана в виде крокодила.
– Его изготовилив честь победы Нельсона в Египетской кампании Наполеона. Забавный, правда?
– Потрясающий! – ответила я.
Пока мы пили чай, она вновь начала вспоминать людей, с которыми была знакома, совершенно не хвастаясь, а просто припоминая их странности и разные интересные истории. Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то подумала, что она может быть нам полезна в нынешнем расследовании.
Мистер Баринг-Понсонби проснулся, когда внесли портвейн, и они со Стокером принялись за него, по достоинству оценив лучший тони[5] лорда Розморрана.
– Интересно, леди Веллингтония, вы когда-нибудь встречались с сэром Фредериком Хэвлоком?
– Фредди? Сто лет его не видела! – сказала она, и ее глаза подернулись дымкой воспоминаний. – Знаете, он дважды писал меня. В первый раз это был милый портрет для Королевской академии, еще до того, как он взбесился и его вышвырнули оттуда за то, что он ударил президента на открытии. Тот позволил себе колкое замечание об одной из его работ, а Фредерик никогда не выносил критику. В чем-то похож на этого, – добавила она, кивнув в сторону Стокера. – Все сражается с ветряными мельницами. Его за это же выгнали в прошлом году из Королевского музея естественной истории.
Я уставилась на Стокера.
– Ты кого-то ударил?
Он пожал плечами, потягивая вино.
– Того, кто этого заслуживал.
Леди Велли издала свой хриплый смешок.
– Я в числе покровителей этого заведения, проще говоря, я даю им деньги, а они приглашают меня на все мероприятия. Стокер давно уже был в немилости, но я брала его в качестве своего кавалера на все торжества, и никто не смел даже пикнуть. Так бы и продолжалось, если бы Стокер не начал возражать против одной из экспозиций.
– А что в ней было такого спорного? – спросила я.
Стокер сжал губы, начиная злиться просто от воспоминания о прошлом.
– Директор выставил чучела высших приматов, чтобы продемонстрировать эволюцию человека согласно теории Дарвина.
– Звучит вполне разумно, – заметила я.
– В конце этого ряда он поместил живого африканца в львиной шкуре, в цепях, – сказал он в гневе, будто выплевывая слова.
– И все его старания привели лишь к тому, что ему выбили зуб, – напомнила леди Велли. Потом она повернулась ко мне.
– Четверо мужчин еле оттащили от него Стокера. А я тем временем выяснила, что этот молодой парень – квалифицированный кондитер в поисках работы, забрала его с собой и пристроилав мой любимый отель. Если будете обедать в Садбери, дорогая, не забудьте заказать на десерт крокембуш а-ля Боклерк. Это его фирменное блюдо, – посоветовала она мне.
Я представила себе, как Стокер нападает на директора академии, и с трудом сдержала улыбку.
– Вы сказали, что сэр Фредерик писал вас дважды, – напомнила я леди Велли. – Приятно было ему позировать?
– Приятно? Ни капельки. Он, кажется, взял себе за образец Караваджо. Ничего, кроме перегара и шаловливых рук. Я больше отбивалась от него, чем позировала. Но второй портрет был просто прекрасен, – задумчиво добавила она. – Я была совершенно обнаженной. Он, конечно, написал меня в маске, чтобы никто не узнал. Но портрет был потрясающим. Он висит на стене в баре клуба «Геликон».
Стокер вдруг сильно закашлялся и никак не мог прийти в себя.
– Я его видел, – выдавил он наконец.
– Неплохо, правда? – спросила она, подмигнув.
– Потрясающе, – с чувством ответил он, подняв за нее бокал.
Она вздохнула.
– Мне было чуть за сорок, когда Фредерик меня написал. Последний цвет красоты.
Она вновь посмотрела на меня.
– Дитя мое, непременно нужно, чтобы он и вас написал. Сейчас у вас лицо греческой богини, но однажды вся красота начнет сползать, и кончится все тем, что ваша грудь будет болтаться у талии.
Мистер Баринг-Понсонби поднес к уху рожок.
– А? Что такое?
Леди Велли повысила голос.
– Мы говорили про женскую грудь, Сесил.
– Грудь – это прекрасно, – пробормотал он и сразу же начал снова клевать носом, а через минуту послышался и приглушенный храп. Она посмотрела на него с обожанием.
– Он как комнатная собачонка, мой старичок. Приятная компания в моем старческом маразме. Но болтается как ослиные причиндалы.
Стокер снова зашелся кашлем над стаканом с портвейном, а я никак не могла придумать подходящего ответа. Леди Велли беззаботно продолжала.
– Дети, я старее Темзы и даже с этим смирилась. Но у меня в запасе есть еще несколько лет до того, как смерть пригласит меня на танец, и я собираюсь насладиться ими не меньше, чем всеми предыдущими. А теперь скажите-ка мне, зачем вам понадобился Фредди Хэвлок.
Не успела я придумать подходящего ответа, как заговорил Стокер.
– Работы Чарльза Уилсона Пила подали мне интересную идею: я хочу совершенно по-новому организовать экспозицию различных биологических видов в Бельведере у его светлости. Собираюсь поместить их в среду, приближенную к реальным условиям обитания. И если позади каждой экспозиции расположить соответствующую картину, детальную и написанную специально для этих целей, мы создадим таким образом эффект, которого еще никому до нас не удавалось достичь.
Я уставилась на него.
– Стокер, это же гениально!
Но тут я поняла, что мы должны быть заодно, а значит, я должна была знать об этом плане и не выдавать своего удивления.
И леди Велли было не провести.
– Вам был неизвестен этот замысел, правда, мисс Спидвелл?
– Впервые о нем слышу, – честно ответила я.
– А почему же тогда вы так хотели познакомиться с сэром Фредериком? – спросила она, испытующе глядя на меня. Уголки ее губ тронула улыбка, она будто чувствовала мое замешательство, и оно ее забавляло.
– Я хотел, чтобы это стало сюрпризом для мисс Спидвелл, – солгал Стокер не моргнув глазом, – но предложил ей познакомиться с сэром Фредериком, чтобы изучить его работы.
Она медленно кивнула, будто нехотя принимая такое объяснение.
– Да, Фредди уникален и когда-то по достоинству оценил бы этот проект, но не сейчас.
– Почему не сейчас? – спросила я.
Леди Велли развела руками.
– Фредди – практически калека, – решительно сказала она. – Несколько лет назад у него начались приступы дрожи в конечностях. У него хватало сил, чтобы заниматься повседневными делами: писать письма, бриться – но он не мог уже держать кисть больше нескольких часов подряд. Он сделал себе имя как раз на размере своих полотен: масштабные, огромные картины, больше самой жизни, вот они какие. Вам нужно посмотреть на мой портрет в клубе «Геликон», мой бюст там размером с младенца, – сказала она, хрипло рассмеявшись. – Но в нынешнем состоянии, когда он не может работать долго, полотно такого размера заняло бы у него годы. Он пробовал себя в миниатюрах, но для них нужна тонкость, на которую он больше неспособен. И он занялся дизайном мебели и перестройкой дома. Устрашающая громадина – внутри выглядит как Королевский павильон в Брайтоне.
– Хэвлок-хаус?
– Да, он, – кивнула она. – Ему от отца досталось приличное наследство. Вы слышали о Септимусе Хэвлоке?
Она поочередно посмотрела на меня и Стокера, и мы закивали.
– Да, Септимус был очень известным художником своего поколения. Портрет королевы Виктории в день коронации обеспечил ему попадание в Королевскую академию в беспрецедентно раннем возрасте, в семнадцать лет. Он написал всех коронованных особ в Европе, а закончил свои дни при дворе русских царей в качестве их личного художника. В общем, Фредди на жизнь вполне хватит его наследства.
Она замолчала и потянулась к миске с орехами и щипцам и увлеченно начала колоть орехи, а мы ждали, когда она закончит свой рассказ.
– Пока Фредди был молод, он не интересовался этим наследством. Хотел сам заработать много денег. Молодец, что тут скажешь. Нельзя полагаться только на семейные связи, – добавила она, многозначительно посмотрев на Стокера. – Если у человека есть таланты, нужно использовать их на благо королевы и страны.
Стокер рассматривал свои ногти и ничего не ответил.
– И сэр Фредерик сумел добиться успеха, – напомнила я.
– Да, это правда, – согласилась она. – Он был очень талантливым художником на своем уровне, но ему было не сравняться по гениальности с отцом, и это было для него болезненно, – сказала она мне, подтвердив свои слова уверенным кивком. – Когда тело Фредерика стало ему отказывать, он построил это удивительное монструозное здание на краю Холланд-парка, нечто среднее между жилым домом, студией и картинной галереей. Он хотел организовать клуб для поклонников искусства, чтобы они могли собираться там и устраивать дискуссии, а также пристанище для подающих надежды молодых художников.
– Очень великодушно с его стороны, – заметила я.
Леди Велли хмыкнула.
– Великодушно, да. Фредди может быть очень великодушным, но только когда ему самому это выгодно.
– А чем ему выгодно это предприятие?
– С ними он пытается играть бога. Он советует им, какую плату брать за свои работы, в какой художественной манере писать, с кем спать. Когда вокруг него толпятся все его юные протеже, он чувствует себя все еще важной персоной, этаким pater familias для этой перспективной молодежи. Он знакомит их с богатыми покровителями – у этих людей денег больше, чем вкуса, и они могут позволить себе платить много за то, чтобы их научили, что нужно любить.
Мое сердце взволнованно забилось. Я все гадала, как лучше подвести леди Велли к разговору о Майлзе Рамсфорте, но она и сама подошла вплотную к этой теме.
Я широко раскрыла глаза и придала лицу самое невинное выражение.
– А не связан ли сэр Фредерик с бедным мистером Рамсфортом?
Темные глаза леди Велли блеснули.
– Майлзом Рамсфортом? Да, связан. Но странно называть его «бедным», девочка моя, если он убийца, приговоренный к смертной казни, – мягко добавила она.
– А вдруг он невиновен? – заметила я. – Он не предоставил никакого алиби.
– Что как раз и указывает на его виновность, – возразила леди Велли. – Но я вижу, вы оптимистка, мисс Спидвелл. Я часто наблюдала эту черту в лепидоптерологах.
– Я тоже ей об этом говорил, – вмешался Стокер.
Леди Велли задумчиво посмотрела на меня.
– Да, охотники на бабочек любят сложную погоню за красотой, которая может ускользнуть прямо из-под носа. Но странное это занятие – охотиться на бабочек, а не на тигров, – тихо добавила она. – Вы собственноручно умерщвляете живые существа, правда, мисс Спидвелл? Интересно, сможете ли вы остановиться на бабочках?
Я потянулась к чашке и осторожно обхватила пальцами теплый фарфор.
– Смерть – это необходимый противовес жизни, леди Веллингтония.
Она вновь хрипло рассмеялась.
– Не стоило мне говорить об этом, мисс Спидвелл. Ведь я гораздо ближе к ней, чем вы.
В этот момент мистер Баринг-Понсонби громко всхрапнул и сам от этого проснулся.
– А? Что такое? Да, вот теперь я готов съесть пудинг, – сказал он, потирая руки. Он посмотрел в свою пустую миску с остатками крема англез на донышке. – О, кажется, я его уже съел. Какая жалость!
Стокер придал своему лицу выражение ангельской невинности, а леди Велли поднялась.
– Ничего страшного, Сесил. Ты и так толстый.
Стокер предложил ей руку, а мистер Баринг-Понсонби пошел со мной. Час был поздний, напольные часы в прихожей отбили четверть первого ночи, когда мы вышли из маленькой комнаты для ужинов.
– Я должна поблагодарить вас обоих за очень интересный вечер, – сказала леди Веллингтония. Стокеру она подставила щеку для поцелуя, а мне просто протянула руку. На ней были старомодные кружевные митенки, дорогие лоскутки, которые не могли скрыть дряблость ее рук и уж точно не грели ее, но она носила их лишь для того, чтобы показать: у нее достаточно денег на безделушки.
Я слегка коснулась шишковатой руки, осторожно, чтобы не дотронуться до пальцев с раздутыми суставами. Они были унизаны тяжелыми кольцами со старыми мутными бриллиантами.
Она медленно кивнула.
– Дайте мне знать, что у вас выйдет с Фредди, – сказала она, и мне показалось, что она при этом подмигнула. – Он не сможет написать вам ваши пейзажи, но, думаю, у него есть кто-то, кто на это согласится.
На этом она пожелала нам спокойной ночи, и из теплого и светлого главного дома мы вышли в темный сад с тяжелым от сгущающегося тумана воздухом. Для нас оставили фонарь, и Стокер нес его, освещая нам тропинку к Бельведеру, а собаки преданно бежали за нами. Не сговариваясь мы решили устроиться в нашем укромном уголке в Бельведере и пропустить по последнему стаканчику, вместо того чтобы расходиться на ночь по отдельным домикам, где обычно только спали.
Лорд Розморран великодушно обеспечил нас крышей над головой, разрешив нам выбрать себе для проживания по домику, из тех, что были рассеяны по всему имению; каждый был украшен в каком-нибудь причудливом стиле, но все снабжены современными удобствами. Большинство молодых англичан, отправляясь в Гранд-тур, тратили деньги на коллекционирование предметов искусства и социальных недугов, но мужчины из рода Боклерков приобрели целую коллекцию небольших домиков, потратив на их транспортировку в Лондон огромные усилия и целое состояние. Время от времени их использовали как домики для игр, купальни, летние дома, гостевые дома, а в одном примечательном случае даже как хижину отшельника.
Но когда там поселились мы со Стокером, от отшельников не осталось и следа. Он выбрал себе китайскую пагоду, а я – готическую часовню с маленькими милыми горгульями и сводчатым потолком, расписанным звездами. К большому счастью, там было проложено некое подобие водопровода и проведен газ, так что уровень жизни в наших небольших жилищах оказался весьма удовлетворительным.
«Эх, если бы и остальные уголки этого имения были бы так же хорошо обжиты», – думала я по пути к Бельведеру. По лондонским меркам это была очень большая усадьба, хоть и могла показаться довольно скромной человеку, владеющему тридцатью тысячами акров в Корнуолле. Но просторы, очень удобные для лордов со страстью к коллекционированию всего на свете, требовали также и постоянного ухода, и за этим было крайне сложно следить. Между нашими маленькими домиками и Бельведером располагался стеклянный дом – здание с чугунными литыми перекрытиями наподобие Хрустального дворца. Точнее говоря, это была его модель, построенная самим Джозефом Пакстоном, когда тот трудился над вариантами павильонов для Всемирной выставки. Когда-то он был потрясающей оранжереей для растений и птиц, которые коллекционировал отец нынешнего лорда, но сейчас стал просто бельмом на глазу: разбитых окон больше, чем целых, бурно разросшаяся вокруг здания сорная трава усеяна осколками стекла. Он был скрыт от главного дома зарослями граба, и наш покровитель, вероятно, из года в год просто не вспоминал о нем. Это было очень обидно. Строение являлось чудом современной инженерной мысли: в нем металл и стекло превратились в изящную кружевную конструкцию, неподвластную силе тяжести, парящую, будто хрустальный собор, ловящую и преумножающую любой солнечный луч. По крайней мере, такой она была, с грустью подумала я, до тех пор пока плохая погода и небрежение не сделали с ней своего черного дела. А теперь дом стоял сгорбленный и молчаливый, будто измазанный грязью, в тумане, как бы стыдясь своего изуродованного величия, как куртизанка в оспинах, случайно застигнутая при свете дня.
– Лорд Розморран должен что-то с ним сделать, – проворчала я. – Лучше уж вовсе снести его, а пространство использовать для чего-то более полезного.
– Типа теннисного корта? – с иронией спросил Стокер. Нас объединяло презрение к организованным видам спорта.
– Типа стрельбища, – возразила я. – Мне бы не помешало место, где можно спокойно практиковаться.
– Когда рак на горе свистнет, – ответил Стокер. Вдруг он остановился, а потом так резко дернулся назад, что я врезалась ему в спину – груду мышц, непроходимую, как стена. Собаки, почуяв его настроение, начали крутиться вокруг нас, обнюхивать землю и подвывать.
– Стокер, что случилось, черт возьми?!
Он остановился прямо перед входом в Бельведер, ничего не сказал, но высоко поднял фонарь и кивнул головой в сторону двери. Она была закрыта, так же, как после нашего ухода, но теперь к ней канцелярской кнопкой был прикреплен клочок бумаги.
Стокер оторвал записку и поднял фонарь так, чтобы нам обоим было видно. Это был простой листок писчей бумаги, и на нем жирными и грязными (явно писали плохо чиненным пером) заглавными буквами, почти насквозь продиравшими клочок бумаги, было написано:
ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ ЭТОГО —
ИЛИ ТЕБЯ ЖДЕТ ТА ЖЕ УЧАСТЬ
Собаки, до того кружившие около нас и подвывавшие, вдруг сорвались с места и бросились вглубь сада, лая, как свора охотничьих псов, выследивших лису, а от задней стены стеклянного дома отделилась какая-то тень и пустилась бежать, полы черного плаща развевались у нее за спиной, как крылья падшего ангела.
Стокер сразу же помчался вслед за собаками, выхватив нож из голенища сапога. Подобрав юбки и высоко подняв их обеими руками, я побежала за ними, продираясь через живую изгородь и прислушиваясь к лаю собак. Никто из нас не подумал захватить фонарь, и в темноте я обо что-то споткнулась (опять эта несчастная Патриция, заметила я с некоторым негодованием) и упала, а к тому моменту, когда поднялась на ноги, преследование уже закончилось. Стокер вместе с собаками возвращался назад, мокрый от густого тумана и дрожащий от ярости.
– Поймали?
– Ушел, – с горечью ответил он, стягивая с себя промокшие сюртук и жилет. – Пролез в дыру в ограде в восточном углу, где осыпались кирпичи. Все, что мне оставалось делать, – не пускать собак следом.
– Бесполезные создания, – сказала я, запустив их внутрь и выдав каждой по мозговой косточке за труды. – Они могли как минимум добыть нам какую-нибудь зацепку.
Стокер снял рубашку, вытер ею мокрое лицо и сырые волосы и надел обратно.
– Но они добыли, – сказал он, победно улыбнувшись. Он протянул мне лоскуток, дюйм на два, не больше.
– Что это?
Я покрутила тряпочку в руках: простая шерстяная ткань, аккуратные стежки.
– Кто бы это ни был, он был в плаще. Гексли удалось ухватить его зубами за подол и оторвать кусочек, пока этот тип пробирался сквозь щель в стене.
– Хотя бы ты заслужил свою косточку, – сказала я Гексли, бросив осуждающий взгляд на Бет. Она радостно сопела, обгладывая свою совершенно не заслуженную награду.
– Можешь что-нибудь понять по ткани? – спросила я Стокера, возвращая ему лоскуток.
Он пожал плечами.
– Ничего особенного. Но все-таки это своеобразная подсказка. Интересно, что за злодей удирал от нас в тумане?
– А мы не сомневаемся в том, что причиной этому – дело, которое мне поручила принцесса Луиза? – спросила я.
Стокер закатил глаза.
– Ты часто получаешь записки с угрозами от незнакомцев?
– Ну не то чтобы часто… – с сомнением в голосе ответила я.
Он прищурился.
– Вероника…
– Понимаешь, среди коллекционеров встречаются очень упорные и злопамятные люди. Ведь бывают такие виды бабочек, которые стоят больше, чем все это имение.
– И ты владеешь такими экземплярами?
– Сейчас – нет, – просто ответила я.
Он на секунду задумался.
– Кажется, я выбрал себе неправильный раздел науки.
– Несомненно. Я взяла пять фунтов с лорда Боуэна за милый маленький экземпляр Euploea mulciber, который смогла найти для него на прошлой неделе.
Стокер приподнял брови.
– Это полосатая синяя ворона, – объяснила я. – Маленькая нимфалида, обитает в Индии. Я связала его с посредником в Мадрасе, у которого как раз оказалась особь мужского пола с удивительной мутацией…
– Вероника… – Его голос звучал тихо и сдержанно, это означало, что он изо всех сил держит себя в руках и буквально через несколько секунд лишится самообладания. Я поборола в себе искушение вывести его из себя: ничто так не возбуждало меня, как Стокер в ярости, но я давно поклялась себе никогда не спать с англичанами и, хоть Стокер довольно часто колебал мою решительность, пока держалась.
– Нет, Стокер. Я не знаю никого, у кого была бы причина нам угрожать.
– Нам? – удивился он.
– Она же не адресована мне лично, – заметила я. – И оставили ее там, где работаем мы оба. Не меньше вероятность, что она предназначается тебе.
Он отшатнулся с возмущением.
– Да кто может хотеть убить меня?!
– А ты подумай хорошенько. Мне кажется, у нас получится немаленький список, – мягко ответила я.
Стокер вздохнул.
– Я почти весь день провел, сражаясь с непокорным крокодилом, – сообщил он мне. – И мне совершенно не хочется бороться всю оставшуюся ночь с тобой. Пойдем.
Он свистнул собак, поднял фонарь и направился к выходу, потянув меня за собой другой рукой.
– И куда же мы идем? – спросила я.
– В постель.
