bannerbannerbanner
Вероника Спидвелл. Опасное предприятие

Деанна Рэйборн
Вероника Спидвелл. Опасное предприятие

Полная версия

Глава 6

Со смесью раздражения и облегчения я поняла, что приглашение в постель имело лишь буквальный смысл. Он накрепко запер нас в моей маленькой готической часовне и улегся спать рядом со мной, упершись головой в изножье кровати, а ноги положив мне на подушку. Мы уже не в первый раз спали таким чудны́м образом и, думается мне, не в последний. В моей голове роились сотни вопросов, но я все их прогнала, начала обратный отсчет от ста на тагальском языке и вскоре погрузилась в сон.

Наутро я смогла насладиться прекрасным зрелищем: Стокер, потягиваясь, надевал рубашку.

– Никакие злодеи больше не пытались что-нибудь нам написать? – сострила я.

Он сердито взглянул на меня.

– Кем бы ни был тот, кто оставил нам эту записку, он оказался достаточно дерзким, чтобы пробраться в частные владения графа, и довольно быстрым, чтобы уйти от преследования.

– Напрасно ты так высоко ценишь свой пол, – заметила я. – Наш злодей может быть и женщиной.

Он фыркнул.

– Неужели ты правда думаешь, что женщина может от меня ускользнуть?

Я осмотрела его с головы до ног: черные взъерошенные волосы, огрубевшие от работы руки, сильные мускулистые плечи и ноги.

– Не могу представить себе женщину, которая захотела бы это сделать, – ответила я, яростно хлопая ресницами.

– Прекрати флиртовать со мной, это не шутки, – велел он. – Ты согласилась оказать принцессе эту удивительную услугу, и буквально через несколько часов нам уже кто-то угрожает. Тебе не хочется после этого сразу все бросить?

– Нет, – медленно ответила я. – Наоборот, я теперь настроена решительнее. По одной простой причине.

– Чертово упрямство? – спросил он.

Я поморщилась.

– Мы еще палец о палец не ударили, чтобы начать это расследование, а у нас уже есть ключ. Кто бы это ни написал, он оставил нам доказательство того, что Майлз Рамсфорт действительно невиновен.

Улыбка расползлась по его лицу.

– А ты права. И, кто бы это ни был, он сейчас очень напуган. Но почему?

– Потому что знает, кто на самом деле убил Артемизию, – предположила я.

– И не хочет, чтобы правда открылась. Признаюсь, тут все очень логично. Но как они вообще о нас узнали? Мы пока еще не разворошили ни одного осиного гнезда.

Я немного подумала.

– Но принцесса Луиза уже разворошила. Она сказала мне, что собирается вечером за ужином поговорить об этом с Оттилией Рамсфорт и сэром Фредериком. Она хотела облегчить нам задачу: подготовить их к тому, что мы будем задавать вопросы по ее просьбе.

– И кому-то это совершенно не понравилось, – закончил он.

– Но ведь это его жена и его свояк! Они же непременно должны хотеть, чтобы его оправдали. И не забывай, Хэвлок-хаус – связующее звено в этой истории. Майлз Рамсфорт был покровителем этого места, а убитая женщина там жила. И, предположительно, все самые близкие ей люди тоже там живут. Оттилия Рамсфорт тоже переселилась туда, когда арестовали ее мужа. Так или иначе, но в этой своеобразной общине сэра Фредерика мы и должны искать ответы.

– И кто-то из них хочет, чтобы мы не будили спящих собак, – заметил Стокер.

Я улыбнулась.

– Невозможно придумать лучшего начала для расследования, чем угрозы причинить физический вред, – сказала я ему. – Аркадия Браун только об этом и мечтала бы.


Я хотела бы начать расследование с места преступления – спальни Рамсфорта в имении Литтлдаун, но прежде нужно было получить разрешение у Оттилии Рамсфорт, и, должна признаться, мне было очень любопытно узнать, что это за дама. Я провела день, распаковывая контейнеры из третьей экспедиции графа в Гималаи, а Стокер с воодушевлением занимался набивкой своего крокодила. Когда мое терпение окончательно иссякло, я оторвала Стокера от работы, заманив его обещанием свиного рулета и холодного мясного пирога, которые нам прислали из кухни в особняке, а потом отправила его приводить себя в порядок, чтобы он хоть приблизительно стал похож на человека, которого можно принять в Хэвлок-хаусе. Немногим позже восьми мы сели в наемный экипажи быстро покатили в сторону Холланд-парка.

Стокер вполне предсказуемо пребывал в мрачном настроении. Он наконец-то существенно продвинулся в работе с крокодилом, а я увезла его из мастерской туда, где могло не оказаться ничего стоящего. Я знала, что он не одобряет моей решимости докопаться до истины в этом деле, и то, что он был сейчас рядом, пусть и недовольный, было знаком его особого ко мне расположения.

– Там будет просто кучка скучающих аристократов и стремящейся к славе богемы, и не знаю даже, кто из них утомительнее, – предупредил он меня. – Они все готовы делать громкие заявления только для того, чтобы шокировать окружающих, но каждый в действительности испугается даже мыши.

Несмотря на плохое настроение, Стокер очевидно начал дрожать от нетерпения при приближении к Хэвлок-хаусу, как гончая перед тем, как ее выпустят на охоту. Он мог быть недоволен моей склонностью втягивать нас в непонятные расследования, при этом не меньше, чем я, любил погоню. Но даже он остановился на пороге, запрокинув голову и рассматривая Хэвлок-хаус.

– Ну и монстр, – выдохнул он. – Но какой величественный монстр!

И он был прав. В энциклопедии «Великие британцы», в статье о сэре Фредерике, был абзац, описывающий строительство этого здания: предприятие заняло чуть не целый десяток лет и стоило ему всего отцовского состояния. На первый взгляд казалось, что это простой и функциональный жилой дом с фасадом из красного кирпича и известняка, тут и там прорезанный окнами с частым переплетом в стиле Тюдор. Но при более внимательном рассмотрении открывались неожиданные элементы. Балкончики и бойницы, башня, вырисовывающаяся над остроконечной крышей, – своеобразная ведьмина шляпа, столь любимая эксцентричными французскими архитекторами. На небольшом прудике перед домом покачивалась миниатюрная гондола, а крытая галерея у входной двери вся была увешана китайскими фонариками.

Стокер восторженно осматривал здание.

– Забудь, что я говорил, – пробормотал он. – Здесь чувствуется рука гения. Теперь меня и силком не оттащишь от этого расследования.

Я улыбнулась, и мы вошли внутрь; вечер был уже в разгаре, чему мы совсем не удивились. У дверей не было привратника: видимо, сэр Фредерик не любил церемоний и был рад всем гостям. Но я совершенно не ожидала застать в доме такое настроение. Хоть там и были заметны некоторые траурные элементы, в целом все же царил карнавальный дух. Все внутренние двери были распахнуты, и люди переходили из комнаты в комнату, тихо беседуя и, что было совсем уж неожиданно, приглушенно смеясь. В центре здания располагался большой холл, украшенный восточными изразцами, посреди которого журчал фонтан, а над головами парил золоченый купол. Во все стороны от холла тянулись галереи к разным частям здания, каждая из которых была выполнена в своем цвете: здесь – красный, как в Помпеях, там – генуэзский зеленый. Зал для приемов отдавал дань Востоку – множеством сцен из «Тысячи и одной ночи» под арабским небом: купол был расписан лазурью и серебристыми созвездиями. В центре фонтана, может быть, слегка неуместно, была помещена статуя девушки, которая, приложив руки рупором ко рту и повернув голову, смотрела через плечо назад. На бронзовой табличке у ее ног было написано просто «Эхо»; я была поражена этой нимфой, тем, как переданы ее чувства, – настоящий шедевр.

Будучи не менее желанными гостями, чем все остальные, мы бродили по залу и заглядывали в разнообразные мастерские и студии, тянувшиеся в задней части Хэвлок-хауса; большие, от пола до потолка, окна были распахнуты в сад, откуда в дом лились аромат поздних роз и неожиданно дурманящий тяжелый запах туберозы. Огромные букеты лилий в вазахстояли у каждой двери, как ароматные стражники, а в главной столовой был накрыт стол с холодными мясными закусками и огромным выбором алкогольных напитков на любой вкус, и мы со Стокером налили себе по бокалу неожиданно изящного красного вина, продолжая рассматривать толпу.

Нокакая это была толпа! Я все не могла понять, что это за мероприятие: траурное или развлекательное. Жонглер соперничал за внимание с группой музыкантов, игравших невероятно трагичные похоронные мелодии, а акробатка складывалась совершенно причудливым образом совсем рядом с профессиональной плакальщицей, с головы до ног одетой в самый густой и непроницаемый траур, с вуалью на лице. Я замерла в восхищении, любуясь гибкостью акробатки, когда затылком ощутила, что ко мне кто-то приближается.

К нам подошла женщина, облаченная в дорогой траурный наряд. Ее лицо не было красивым, слишком уж неправильными были ее черты. Нос чуть длинноват, глаза сильно расставлены на молочно-бледном лице. Но руки красивые, с длинными и тонкими пальцами, как у скрипача. Темно-каштановые волосы, кое-где подернутые сединой, заплетены в косу и сложены на затылке в тяжелый узел, а единственными украшениями были тонкое золотое обручальное кольцо и пара блестящих гагатовых серег, которые дрожали, когда она поворачивала голову. Она приблизилась к нам, и ее тонкие губы изобразили слабую приветственную улыбку.

– Думаю (простите меня, если ошибаюсь), что вы, должно быть, мисс Спидвелл, не так ли?

Я поняла, что ее истинной красотой был именно голос: низкий и мягкий, привлекательно музыкальный.

– Да, это так.

После секундного колебания улыбка сделалась шире.

– Я Оттилия Рамсфорт. Ее высочество сказала, что мы должны ожидать вашего визита. И вашего друга, – добавила она, бросив на Стокера приветственный, но напряженный взгляд.

Он поклонился.

– Я Ревелсток Темплтон-Вейн, миссис Рамсфорт.

– Знаю. Мы долго обсуждали вас с принцессой.

Я подавила улыбку. Только заверения принцессы могли кого-либо убедить в том, что Стокер – не разбойник с большой дороги. Утверждая, что его глаз (в прошлом серьезно поврежденный) устал, он надел глазную повязку; он часто так поступал, но я подозревала, что это было своего рода озорством. В семействе Темплтон-Вейн Стокер считался паршивой овцой и старался держаться насколько возможно дальше от общества. Сейчас он по необходимости оказался в самом его сердце, и это должно было пробудить в нем самые худшие инстинкты и стремление к неповиновению. В данном случае это означало выставить напоказ свое удивительное сходство с преуспевающим пиратом, дополненное длинными локонами и свисающими из ушей золотыми кольцами. Без сомнения, его очень раздражало, что многочисленные татуировки, приобретенные в странствиях, были скрыты под одеждой, но некоторым утешением должна была служить прекрасная физическая форма, подчеркнутая костюмом. Кажется, все это очень нервировало миссис Рамсфорт, потому что во время нашего разговора она много раз бросала на него беспокойные взгляды.

 

– Я не ожидала, что это будет столь масштабное мероприятие, – заметила я. – Надеюсь, мы вам не помешали?

– Ну что вы! – искренне возразила она. – Сэр Фредерик любит устраивать подобные приемы несколько раз в месяц. Это хорошая возможность для художников и артистов продемонстрировать свои способности в неформальной обстановке, познакомиться с потенциальными покровителями или моделями. Здесь всем рады. Праздник продолжится до глубокой ночи и, боюсь, позже станет гораздо более буйным, – добавила она с некоторым осуждением в голосе.

– Вам неинтересны эти представления? – спросила я.

Она покачала головой, и маленькие черные шарики в ее ушах зазвенели, будто танцуя.

– Не совсем так, – возразила она. – Подобные мероприятия совершенно необходимы для такого дела, как то, чем занимается мой зять. Он оказывает большую услугу своим протеже, находит для них выгодные заказы. Просто время и тематика сегодняшнего вечера кажутся мне не очень уместными.

Посмотрев на задрапированные крепом зеркала и профессиональную плакальщицу, я готова была с ней согласиться. Очень сомнительная идея, учитывая, что Майлза Рамсфорта должны были через неделю повесить. Я заметила также, что плакальщица подвинулась к нам ближе, явно прислушиваясь к нашему разговору.

– Может быть, мы можем найти более укромное место для беседы? – спросила я.

На ее лице отразилось облегчение.

– Да, так будет лучше. Давайте поднимемся ко мне в комнаты.

Мы последовали за миссис Рамсфорт, пробиравшейся через толпу гостей. На середине лестницы она остановилась и указала на статую Эхо.

– Встав на любой ступеньке лестницы, можно услышать все, что говорится в холле, – сказала она нам. – Это странное свойство здания, фокус сэра Фредерика.

Я окинула взглядом толпу внизу, размышляя, может ли кто-то из них быть нашим ночным гостем.

– Скажите, миссис Рамсфорт, – спросила я обыденным тоном, – вчерашний ужин с принцессой Луизой был приватным?

Изящная рука замерла на перилах.

– Нет, что вы. Сэр Фредерик устроил ужин не менее многолюдный, чем сегодняшний прием.

Она повернулась и продолжила подниматься по лестнице, а мы со Стокером обменялись многозначительными взглядами у нее за спиной. Если кто-то подслушал беседу принцессы Луизы с сэром Фредериком, что казалось вполне возможным в суете Хэвлок-хауса, любой из гостей, присутствовавших вчера на ужине, мог спокойно ускользнуть и доставить нам записку с угрозой.

Миссис Рамсфорт повела нас в крыло дома, расписанное генуэзским зеленым; мы прошли в небольшие двери под стрельчатой аркой.

– Еще одно талантливое решение моего зятя, – сказала она, впустив нас внутрь и мягко закрыв за нами дверь. Мы оказались в небольшой гостиной, непримечательной по размеру, но совершенно не похожей ни на одну гостиную, в которых мне довелось побывать. Это вполне могло быть жилищем Титании: стены окрашены в градации зеленого, а потолок сине-голубой, задрапированный парящими облаками. Мебель причудливых форм из позолоченного дерева, с готическими арками в качестве рефрена, а все подушки сделаны из зеленого бархата, расшитого золотыми нитками.

– Как необычно, – выдохнула я.

Миссис Рамсфорт улыбнулась.

– Сэр Фредерик эксцентричен, но гениален. И он очень добр ко мне.

Не спросив, она налила каждому из нас понемногу прозрачной жидкости в изящные хрустальные стаканы.

– Пейте осторожно, – предупредила она.

Стокер сделал глоток, и по его лицу расползлась довольная улыбка.

– Ципуро![6] – сказал он.

Ее бледное лицо немного оживилось.

– Вы его знаете?

– Я несколько лет служил во флоте ее величества, – ответил он. – Мы возвращались домой через Грецию после операции в Египте.

Я осторожно сделала глоток. Этот напиток оказался похож на тот жидкий огонь, что я открыла для себя в Южной Америке, – агуардиенте, почти безвкусный и невероятно крепкий.

– А вы как узнали об этом напитке? – спросила я ее.

Себе она не взяла стакан и сидела, спокойно сложив руки на коленях, мраморно-белая кожа казалась еще бледнее на черном бомбазине платья.

– Мы с мужем часто путешествовали по тем краям из-за его интереса к древнегреческому искусству. Во время последней поездки купили там виллу, и я собираюсь уехать туда жить, когда… когда… – Она не смогла продолжить, чувства захлестнули ее.

Через минуту она собралась с силами.

– Простите меня. Мне сейчас очень тяжело.

– Невозможно и вообразить такое, – честно сказала я ей. – Но мы хотели бы вам помочь.

Она сжала руки.

– Да, так сказала принцесса. Простите меня, мисс Спидвелл, но мне кажется, это совершенно невозможно.

Ее голос звучал глухо, а весь ее облик говорил о волнении, о том, что она вот-вот сорвется. Я посмотрела на Стокера, и он еле заметно повел подбородком, показывая мне, что нужно применить другую тактику. Из нас двоих у Стокера было гораздо больше опыта в обращении с женщинами, поэтому я подчинилась.

– Действительно, очень великодушно со стороны сэра Фредерика пригласить вас пожить в этом доме, а какую доброту он проявляет, когда позволяет обитать здесь своим протеже!

От смены темы она заметно повеселела, и я заметила, что ее руки сразу расслабились.

– Он, несомненно, самый гостеприимный джентльмен из всех, кого только можно себе представить, – сказала она с твердостью, которую я прежде в ней не замечала.

– И именно здесь жила та несчастная молодая женщина, Артемизия, если не ошибаюсь?

– Да.

– Расскажите мне о ней, – попросила я.

Она немного помолчала, а потом медленно покачала головой.

– Даже не знаю, как ее описать. Я бы не сказала, что она была красивой. Но она была яркой. Очень высокая, статная, – добавила она. – Копна волос. Они были рыжими, говорят, это к несчастью, но она носила их распущенными, и ей очень шло. Жизнь всегда так и била из нее ключом, она ко многому проявляла живейший интерес.

Ее взгляд затуманился.

– Она была очень талантливым художником, мисс Спидвелл, очень талантливым. Особенно хорошо ей удавались фрески. Она как раз завершила одну для нас в Литтлдауне, когда ее… – ее голос сорвался, но вскоре она собралась с силами и заговорила решительнее: – У нее было множество талантов, и ее смерть шокировала всех.

– Наверное, сэр Фредерик особенно огорчился, – заметила я с подчеркнутой вежливостью.

Она поняла мой намек и строго на меня взглянула.

– Не думайте, что между ними было что-то дурное. Фредерик всегда питал слабость к молодым женщинам, но ограничивался простым флиртом с натурщицами. Он бы никогда не связался с художницей. Он считает, что сердечные дела могут помешать творчеству, прогнать музу, как он сам выражается.

– И ему никогда не хотелось немного отогнать музу Артемизии, эффектной молодой женщины, жившей с ним под одной крышей? – надавила я.

Она замотала головой так, что гагатовые шарики яростно зазвенели.

– Нет, не хотелось. К тому же здоровье не позволяет ему… как бы это сказать, – запнулась она и, покраснев, покосилась на Стокера: – Его натура теперь несколько ограничивает его желания. После смерти Артемизии он практически прикован к батскому креслу[7]. Иногда я думаю…

Ее голос дрогнул, и Стокер подался вперед, с сочувствием глядя на нее.

– Да? – спросил он гораздо более ласковым голосом, чем обычно обращался ко мне. – О чем вы думаете, миссис Рамсфорт?

– Артемизия была немного похожа на мою сестру Августу. Знаю, это звучит странно, но иногда я думаю, может быть, интерес к ней сэра Фредерика был связан с тем, что она напоминала ему любимую женщину.

– Когда умерла ваша сестра? – спросила я. Кажется, мой вопрос ее немного расстроил. Она потянулась к Стокеру, как цветок к солнцу, но от звука моего голоса снова вся будто сжалась.

– Десять лет назад. В родах, – ответила она, вновь заметно нервничая.

– А ребенок выжил?

– Нет. Никто из ее детей не выжил. И из моих – тоже, – коротко ответила она. – Нашей семье не была послана плодовитость, мисс Спидвелл.

Я взглянула на Стокера. Мои навязчивые вопросы ее раздражали. Я надеялась, что Стокер сможет ее немного смягчить.

Он героически принялся за дело.

– Расскажите мне о леди Хэвлок, – ласково попросил он. – Думаю, она была удивительной женщиной.

– Да, это правда, – сказала миссис Рамсфорт, и ее глаза вдруг загорелись преданностью. – Она была старше меня всего на одиннадцать месяцев, и нас растили почти как близнецов. Няня одевала нас одинаково. Гувернантки учили нас вместе. И не было такого развлечения, которое бы я не делила с Августой, – добавила она, улетая мыслями в воспоминания. – Она была моей лучшей подругой. Потерять ее – да даже думать об этом было страшно.

Она замолчала, почти конвульсивно сжав руки.

– Конечно, сэру Фредерику пришлось еще хуже. Она была его женой, и он нежно любил ее, несмотря на все ссоры.

– А они ссорились? – задал следующий вопрос Стокер.

Легкая улыбка коснулась ее губ.

– Постоянно. Они ругались из-за денег, из-за его любовниц. Но они были по-настоящему близки и невероятно преданы друг другу. Они подпитывались ссорами, понимаете. Оба были очень страстными людьми.

При последних словах она вновь покраснела, будто устыдившись мысли о том, в чем еще эта пара могла быть страстной.

– Не знаю, что бы я делала после ее смерти, если бы не мой муж, – продолжала она.

– Он стал вам утешением в скорби? – ласково предположил Стокер.

– Он не дал мне замкнуться, – объяснила она. – Не позволил сидеть и тосковать. Он отправился со мной путешествовать. Мы два года провели в Греции, карабкаясь по камням и развалинам, изучая язык и погружаясь в мифы. Все это очень мне помогло. Вот почему теперь, – она замолчала и глубоко вздохнула: – Вот почему теперь я собираюсь туда вернуться. Он очень этого хочет.

– Мистер Рамсфорт сам сказал вам об этом? – вмешалась я.

Она дернулась как испуганная лошадь.

– Я не виделась с мужем уже несколько недель, – призналась она. – Он больше не позволяет мне себя навещать. Он передал сообщение через своего солиситора о том, что я должна уехать из Англии, чтобы избежать скандала. Я сопротивлялась как только могла, но теперь, когда конец близок… – Она снова прервалась на полуслове и прижала руку ко рту. В ту же секунду Стокер опустился перед ней на колени и протянул ей один из своих огромных алых носовых платков. Она взяла его и прижала ко рту, а ее плечи тихо вздрагивали от сдерживаемых рыданий.

Через некоторое время она попыталась отдать платок, но Стокер вложил его обратно ей в руки и накрыл их сверху своими.

– Простите мне эту вольность, миссис Рамсфорт, – сказал он наконец, выпустив ее руки и садясь обратно на свое место. – Не могу спокойно смотреть на даму в расстроенных чувствах.

Я чуть не закатила глаза от такой выдумки. Но миссис Рамсфорт проглотила наживку и одарила Стокера обезоруживающе нежной улыбкой. Стокер сразу же воспользовался случаем.

– Миссис Рамсфорт, мы совсем не хотим вас расстраивать, но очень желаем добитьсяправды в этом деле.

– Правды? – переспросила она с такой неприкрытой болью, переводя взгляд с меня на Стокера, что мне стало трудно дышать. – А разве вы еще не знаете правды, мистер Темплтон-Вейн? Вы не можете расстроить меня еще сильнее, потому что я уже живу с самой страшной болью.

 

– С самой страшной болью? – эхом отозвался Стокер.

– Вы пришли сюда потому, что хотите доказать, что мой муж невиновен. Но это невозможно.

Я уставилась на нее.

– Миссис Рамсфорт, вы хотите сказать…

– Да, мисс Спидвелл, – прервала она меня гораздо более резко, чем можно было от нее ожидать. – Он убил Артемизию, и очень скоро его за это повесят.

6Греческая виноградная водка.
7Одноместный трех- или четырехколесный экипаж, которым часто пользовались инвалиды. В него могли впрягать лошадь или просто толкать сзади.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru