Ден Истен
Не самый плохой человек
Глава вторая
Звонкий голос дочери в трубке объявил.
– Мам, я после школы с девчонками в кино иду! Меня не теряйте!
– Ты хоть обедала?
– Там буфет есть! Ну все, мне пора!
– Лариса, а что за фильм?!
– «Самая обаятельная и привлекательная»! Про любовь, наверное! Все, я побежала!
Короткие гудки. Едва Капа вернула трубку на аппарат, как в дверь постучали.
– Войдите!
В кабинет заглянул токарь Николай Волобуев. Выражение его чумазого лица было решительным.
– Коля, ты по какому вопросу?
Он зашел, встал перед столом и с ожесточением поскреб многодневную щетину на щеках. Капа сняла очки и выжидательно посмотрела на визитера.
– Капа, поговори с начальником цеха.
– О чем?
– О справедливости. О моем назначении в мастера участка. Долго мне еще в простых работягах ходить?
Капа откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди.
– Насколько знаю, твою кандидатуру даже не рассматривали.
Николай сел.
– В том-то и дело! – возмущенно воскликнул он. – Мартынюк, Бабков и Лущихина – вот ваши кандидаты! Ну ладно, Мартынюк и Бабков – еще более-менее, но Лущихину за что?! За то, что у нее грудь пятого размера?!
– Коля, грудь Лущихиной нас волнует меньше всего. Она – хороший рационализатор.
Волосатый кулак опустился на стол.
– Да хоть член политбюро! Справедливость где?! Я, между прочим, тут дольше всех работаю! И даже дольше тебя! Однако, ты уже целый инженер, не сегодня-завтра главным станешь, а я до сих пор детальки точу! Справедливо?! Нет!
– Во-первых, кулачками стучать будешь дома на кухне, орать – там же, во-вторых, мне должность не позволяет выдвигать и задвигать кандидатуры.
– Зато начальник цеха к тебе прислушивается, а он – член парткома, – аргументировал Волобуев и вытащил из нагрудного кармана сложенный вдвое лист. Аккуратно разгладил на колене и протянул ей.
Капа снова надела очки и взяла лист.
– Что это?
– Ходатайство. И обрати внимание на подписи внизу. Народ требует моего назначения.
– Три подписи? Коля, в твоем цехе – 158 человек.
– Дело не в количестве, а в качестве. Подписались самые-самые: Хамрин, Тыщук и Настасьин. Тебе эти фамилии о чем-то говорят?
Капа покачала головой.
– Эти фамилии, дорогой Коля, о многом говорят. Хочешь, расскажу сказку?
Волобуев насупился.
– Не надоело трудовой народ сказками кормить?
– Ты в ней главный персонаж.
– Ну-ну.
– Сидели, значит, Волобуев, Хамрин, Тыщук и Настасьин за бутылочкой водки. Впрочем, нет, какая водка – сейчас же антиалкогольная кампания. Сидели они за бутылочкой политуры, вели разговоры душевные, с сожалением смотрели в прошлое, с тревогой – в будущее, сельдью закусывали.
Волобуев невесело ухмыльнулся.
– По-твоему, это смешно? Народ денатуратом травится, тормозную жидкость пьет, а вам смешно? Кому от этого закона легче? А насчет политуры – мы ее не пьем, мы себя уважаем. У Хамрина полный набор: тесть в деревне и самогонный аппарат при нем.
– Хорошо, пусть самогон, но сути это не меняет. Так вот, Настасьин, единственный среди них с богатой фантазией, предложил: «А не стать ли тебе, Колясик, нашим мастером?». Все, понятное дело, поддержали, а Волобуев смущенно согласился, ибо давно в начальники метил. Так?
Волобуев с беспокойством почесал шею и промолчал.
– Выпили, селедкой закусили, а потом взяли и написали это ходатайство. Писал, скорее всего, Тыщук – его почерк, а диктовал Хамрин – уж больно витиевато изложено. Потом все дружно выпили и подписались.
Волобуев нахохлился.
– И что, они не коллектив? Не народ?
– Коллектив. И народ, – согласилась Капа и придвинула ему бумагу. – Но не весь. Забери, а то у меня кабинет селедкой провоняет.
Волобуев взял лист, весь в жирных янтарных потеках, и сунул в карман. Капа раскрыла папку с документами, давая понять, что сказочке конец.
– Бюрократы вы все! Сказочные!
– И тебе всего хорошего, Коля.
Волобуев пробурчал что-то под нос и вышел. Капа поморщилась от оставшегося после него запаха перегара и селедки, встала и открыла форточку – колючий ветер со свистом ворвался в небольшой кабинет и прогулялся по столу, взметнув бумаги.
Капа уперлась ладонями в подоконник и взглянула на вытоптанный снежный ковер, сохранивший первоначальную белизну лишь по периметру промзоны. Снег в этом году выпал рано, аккурат в праздник 7 Ноября, и, похоже, уже не растает – согласно прогнозам Гидрометцентра ожидается сильное похолодание.
***
Холод проникал сквозь тонкую материю арестантских брюк, задубевшие ботинки совсем не гнулись, а тулуп жал в плечах и пах псиной. Юра Четвертазин погрел ладонями уши, затем приподнял высокий воротник. Наверное, он выглядел подозрительно – женщина, тянущая за собой санки с закутанным малышом, скользнула по нему быстрым взглядом и ускорилась.
Плохо. Ему сейчас светиться никак нельзя.
Юра отошел в сторону и занял выжидательную позицию у дерева. Со стороны хоккейной коробки показались двое мальчишек. Они остановились, обменялись ударами портфелей и, довольные, побежали дальше. Размахивая тубусом, просеменила девушка в клетчатом пальто и пушистой шапке. Гремя тележкой с ломом и лопатами, прошел пожилой дворник.
Опять защипало уши. Можно было, конечно, подождать в теплом подъезде, но останавливали бдительные соседи, которые могли позвонить в милицию. А убегать из подъезда, где одна лестница и один выход – дело трудное, почти невозможное. Да и устал он бегать.
Юра оказался на свободе совершенно неожиданно. После того, как его вывели из зала суда, он попросился в туалет. Конвойный снял наручники и, посоветовав долго не засиживаться, толкнул дверь. Юра сделал свои дела и, уже помыв руки, обратил внимание на небрежно закрашенное синей краской окно, за которым, как ему показалось, не было решетки.
Он осторожно повернул ручку, высунулся и обнаружил, что от решетки остались лишь торчащие из кирпичной кладки ржавые штыри. Не тратя время на раздумья и сомнения, он забрался на подоконник, ухватился за штыри и встал на выпирающую решетку в окне первого этажа. Сильно оттолкнувшись, приземлился на грязно-снежный газон и тут же закатился под елку. Минуту он наблюдал за территорией горсуда, затем помчался к металлической ограде, на которой, в отличие от бетонного забора следственного изолятора, отсутствовал барьер из колючей проволоки.
Пробежав дворами километра полтора, он свернул к баракам, спрятался в дровяном складе и просидел там до вечера, кутаясь в холодный арестантский ватник. Как только на город опустились сумерки, он вылез и, еле шевеля окоченевшими ногами, добрался до строящегося неподалеку микрорайона. Сбив кирпичом навесной замок, он забрался в холодную теплушку, где перекусил недоеденными рыбными консервами и куском батона. Решив подождать до утра, он лег на топчан и мгновенно уснул. И снилась ему всякая дребедень: он убегал от желтого УАЗа, за рулем которого сидел индийский актер Митхун Чакраборти в форме советского милиционера. Проблесковый маяк сверкал словно зеркальный диско-шар, а из рупора громкоговорителя слышалась песня. По минорным завываниям Митхуна было понятно, что песня – о любви.
Когда небо на востоке окрасилось рассветным багрянцем, Юра выбрался из теплушки и заглянул в соседнюю, где обнаружил спящего сторожа и висевший на гвоздике добротный тулуп. Тулуп мгновенно перекочевал с гвоздя на плечи, а вот шапкой, к сожалению, разжиться не удалось – сторож использовал ее в качестве подушки и уже успел напустить туда слюней. Зато в кармане тулупа обнаружились целых три рубля.
Добравшись первым трамваем до автовокзала, Юра купил булочку с маком и билет до Кауринска. В автобусе он снова вздремнул, на этот раз без снов. В Кауринске он сразу же отправился к мелкому спекулянту Феликсу.
Феликс был осторожным барыгой и вопросу конспирации придавал очень большое значение. Для оповещения и предупреждения клиентов он использовал личное изобретение под названием «светофор Феликса». Светофор Феликса представлял собой три бельевые веревки на балконе и набор полотенец трех цветов: красного, желтого и зеленого. Зеленое полотенце означало, что вход свободен. Желтое – у Феликса сейчас клиент, надо дождаться зеленого полотенца. Красное – вход запрещен! Дальтоники и забывчивые получали несколько предупреждений, а нетерпеливые и наглые, прущие на красный цвет полотенца – моментально вычеркивались из списков благонадежных клиентов: нет дисциплины – нет ничего!
Белье Феликс сушил в ванной, номер домашнего телефона давал только проверенным клиентам, а все скупленное хранил в подвале гаража.
Подобные меры конспирации помогали избегать столпотворения клиентов на лестничной площадке и, как следствие, ограждали от подозрений со стороны бдительных соседей и внимания сотрудников ОБХСС. Поэтому Феликс был не судим, никогда не привлекался и на работе характеризовался положительно.
Юра судимостей тоже не имел, но, в отличие от Феликса, милиционеры держали его на карандаше плотно. Вот не нравилось им, что Юра часто меняет место работы, ведет полумаргинальный образ жизни и не принимает участия в общественной жизни города: какой-то совершенно ненадежный элемент, пока еще не записной урка, но уголовные наклонности явно имеющий. А так как в обязанности правоохранителей входило не только раскрывать преступления, но и предотвращать их, то Юру Четвертазина часто навещали милиционеры с профилактическими беседами. Его от такой «заботы» тошнило.
Юра снова посмотрел на пустые бельевые веревки на балконе, означавшие, что Феликса нет дома.
Он вздохнул. Эх, не в те «Жигули» он тогда сел, не в те! Надо было просто где-нибудь спрятаться и переждать, а не набиваться в попутчики к незнакомым людям. Да и с гвоздем перегнул. Но это не значит, что он сделал бы что-то ужасное той комсомолке. Он просто хотел попугать, чтобы были сговорчивее, а они его отправили с сотрясением мозга в тюремный лазарет. Негуманная семейка. Хорошо, что свидетельствовать против него не стали, пожалели, а так бы – еще одна статья до кучи.
К дому подъехала грузовая машина с тентом. Из кабины вылезла молодая женщина в белой шапке с помпоном, обогнула машину и постучала по борту.
– Уснули там, что ли?! Приехали!
Брезентовый полог откинулся. Высунулось лицо забулдыги.
– Что, приехали, хозяйка?
– Приехали! Вылезаем!
Из кузова выбрались четверо, все маргинального вида. Они выстроились перед ней, словно солдаты на построении перед офицером.
– В общем так, ребятки. Выносим бережно, аккуратно. Если поцарапаете, лак повредите или еще какую-нибудь гадость сделаете – про водяру можете забыть.
– Уж больно ты строга, хозяюшка! – подмигнул один.
– А с вами по-другому нельзя! За мной!
Грузчики, гуськом проследовав за ней, скрылись в подъезде. Юра, чувствуя, что коченеет, стал притоптывать и размахивать руками. После десяти минут энергичных взмахов, он почувствовал, что немного согрелся. Оглядевшись по сторонам, подошел к грузовику.
– Друг, сколько времени? – спросил он водителя.
Тот, пыхнув сигаретой, посмотрел на приборную панель.
– Двенадцать. Без четверти.
– Спасибо.
Юра вернулся к дереву. Через пять минут из подъезда вышла та самая женщина в шапке с помпоном.
– Ребята, только не поцарапайте! – взмолилась она, придерживая дверь.
В глубине подъезда послышалось громкое:
– Осторожно, ступень!
Женщина издала душераздирающий вопль и отскочила в сторону. Из подъезда, обдирая лакированные бока, вылетел платяной шкаф. Он остановился на ребре ступени и закачался, грозя соскользнуть на тротуар. Выскочившие грузчики еле успели его придержать.
– Да как так-то?! Ты куда смотрел?!
– У меня глаз на затылке нет!
– Я же предупреждал, что там ступень!
– Поздно предупредил!
Женщина провела рукой по царапинам и протяжно завыла. Один из грузчиков сделал попытку успокоить:
– Хозяйка, да все путем! Лакирнуть немного, а заднюю стеночку молоточком прибить можно.
Женщина гневно сверкнула глазами:
– Тебе бы только лакирнуть, алкашня! Это тебя надо молоточком!
Грузчик обиделся.
– Женщина, держите себя в руках. А то ведь мы сейчас развернемся и пойдем.
Спитые лица его товарищей выражали полную солидарность.
– Грузите. Только осторожнее. Минус один черпак, – обреченно сказала женщина.
– В смысле?! – в один голос возмутились все.
– А как вы хотели?! Или вообще ничего не получите! – снова рассердилась она.
Грузчики, ругаясь, погрузили шкаф в высокий кузов, на этот раз без приключений. Женщина села в кабину, и грузовик отъехал от подъезда.
– Гражданин, дайте пройти, – раздалось за спиной.
Юра, узнав голос, опустил воротник и обернулся.
Феликс являл собой образец благополучия: хорошая дубленка, ондатровая шапка, утепленные джинсы и высокие ботинки на толстой подошве.
– Здорово, Феликс!
– Четвертачок, ты?! – удивился барыга и сосредоточил взгляд на его арестантской обуви.
– Я. Поговорить надо. Давай к тебе зайдем.
Феликс беспокойно мотнул головой.
– Нельзя ко мне.
Но Юра не для того мерз столько времени, чтобы просто уйти.
– Между прочим, Феликс, ты сейчас на свободе только благодаря мне!
– В смысле?
– Разговор долгий. Не пустишь – вернусь с милицией, мне терять нечего.
Феликс недовольно цокнул золотой фиксой.
– Ладно.
Оба зашли в подъезд и поднялись на последний этаж. Феликс отпер четыре замка и впустил его в прихожую с большим зеркалом и пестрым бамбуковым панно.
– Я слушаю.
– Дай хоть согреться!
Юра сбросил тулуп прямо на пол.
– Чую, разговор долгий будет, – вздохнул барыга.
– Правильно чуешь!
Юра скинул ботинки. Феликс снял дубленку и разулся, затем вышел на балкон и повесил на веревку желтое полотенце. Вернувшись в комнату, он увидел, что гость уже сидел в глубоком велюровом кресле, с наслаждением вытянув к батарее замершие ноги в дырявых носках.
– Так что ты хотел сказать, Четвертачок?
– Видак, который ты мне продал, помнишь? Оказывается, он из квартиры первого секретаря райкома комсомола. А ты мне что сказал? Что он из квартиры барыги, который в милицию никогда не сунется. И как так получилось?
Феликс опустился на диван. Запустив пятерню в густые темные волосы, он молчал. Судя по всему, он сам был шокирован новостью.
– Как так получилось? – повторил Юра. – Я год копил со своей нищенской зарплаты, хотел бизнес маленький сделать – по рублю с молодняка стричь, а теперь, оказывается, я грабанул комсомольского вожака?
– Понятия не имею. Меня самого подставили. И что ты сказал следователю?
– Сказал, что купил у какого-то грузина на центральном рынке. Грузина не помню.
– Молодец! А как ты здесь оказался?
– Сказал, что утюг дома забыл выключить, меня и отпустили.
– А если серьезно?
– А если серьезно, сбежал с предварительного заседания суда.
– Силен! И что ты хочешь?
– Я хочу пожрать, помыться и поспать. Ты мне должен.
– Без проблем! – с готовностью ответил Феликс и встал.
– И пожить у тебя какое-то время, – добавил Юра.
Феликс снова сел и развел руками.
– Слушай, Четвертачок, у меня тут тоже неспокойно – участковый зачастил, вопросы всякие задает. Давай так: двести рублей, одежда и пристрою тебя куда-нибудь?
– Куда?
Феликс пожал плечами.
– Надо подумать.
– Думай.
Юра поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза. Феликс вышел на балкон и сменил желтое полотенце на красное.
***
– Искала она, искала, а оказалось, что человек, который ей нужен, был всегда рядом. Им оказался Гена, ее партнер по пинг-понгу. Она с ним в перерывах играла постоянно. Мне понравился.
– Гена понравился? – уточнил Саша.
– Фильм. И Гена тоже – он такой нелепый и беззащитный.
Лариса отправила в рот ложку супа и подмигнула отцу. Саша озадаченно почесал бровь.
– Тебе нравятся нелепые и беззащитные?
– Пап, ты что, с Урала?! Это ж кино! А в кино совсем не как в жизни!
– А почему с Урала?
– Да это из фильма! – отмахнулась дочь.
– Из какого фильма? – не понял отец.
– Из этого самого, про который я тебе только что рассказывала! «Самая обаятельная и привлекательная»! Ну ты чего, пап?!
Капа поставила перед ней тарелку с картофельным пюре и котлетой. Дочь схватилась за вилку.
– Да не торопись ты так!
– Мам, мне еще с Галей надо увидеться, мы с ней брейк-дансу учимся!
– Так я не понял, а почему с Урала? – продолжал недоумевать Саша. – Там что, не люди живут? Я в Свердловске был в командировке – так могу сказать, что замечательные люди там.
Лариса закатила глаза.
– Пап, повторяю: эта фраза из фильма.
– Но можно хотя бы узнать, в каком контексте прозвучала эта фраза?!
Саша начал заводиться. Капа поставила перед ним кружку с чаем и положила руку на плечо.
– Сходим в кино и сами узнаем.
– Во-во! – поддакнула дочь с полным ртом. – Сходите сами и не приставайте!
Саша громко размешал сахар.
– Капа, в воскресенье идем в кино на этот фильм! И не обсуждается!
Лариса хихикнула, а Капа с улыбкой развела руками.
– Как любит говорить Ашот: мужчина говорит – горы молчат. Идем в кино.
Лариса быстро доела, поблагодарила и убежала одеваться.
– И когда только все успевает: и учиться на отлично, и портвейн в Ленинграде попить, и в кино сходить? Теперь вот брейк-данс какой-то, – задумчиво спросил Саша.
– Еще английский учит самостоятельно, – добавила Капа. – Разносторонняя. Ты не рад?
– Рад, конечно. Интересно, куда поступать собирается? Не говорила еще?
– Вроде, в педагогический. Вместе с Галей Соколовой.
В прихожей зазвонил телефон. Лариса зашла в кухню, шурша по линолеуму длинным телефонным проводом.
– Из милиции звонят. Взрослых просят. Кто из вас взрослый?
И, вручив телефон отцу, присела на табуретку рядом с матерью.
Саша слушал и хмурился. Под конец разговора сказал:
– Понял. Будем бдительны и будем звонить. До свидания.
Вернув трубку на аппарат, он задумчиво потер подбородок.
– Что?! – в один голос спросили жена и дочь.
– В общем, Лара, сидишь дома сегодня.
Лицо дочери вытянулось от удивления.
– Почему это?
– Звонил Холмогоров, тот самый лейтенант. Уже старший лейтенант, точнее. Сказал, что из здания суда сбежал Четвертазин. Помните такого?
Разумеется, они помнили.
– И как ему удалось? – спросила Капа. – У них там день открытых дверей?
– Не знаю. Попросили быть бдительными и звонить в случае чего.
– Что значит «в случае чего»? – не поняла дочь. – Они думают, он будет мстить?
– Не факт, но решили предупредить. Мы все-таки способствовали его аресту самым непосредственным образом.
– А не надо в чужие машины садиться и гвоздями угрожать! – возмущенно воскликнула Лариса. – Почему я должна из-за него менять свои планы?!
Капа поставила телефонный аппарат перед ней и вручила трубку.
– Звони своей подружке и скажи, что не придешь. В подробности не вдавайся, просто скажи, что не можешь. Уроки делаешь, например.
– Я уже сделала!
– Значит, будешь делать впрок! На год вперед! – рявкнула Капа. – Звони, я сказала!
– Папа, скажи маме!
– Что я должен сказать маме?! Что она права?! Звони!
Лариса под требовательным родительским взглядом опустила голову. Спустя полминуты гнетущей тишины палец дочери нехотя закружил телефонный диск.
***
Юра надавил на кнопку звонка.
– Кто? – спросил женский голос.
– Здравствуйте! Я по объявлению! Вы продаете арифмометр «Феликс»?!
Дверь открылась. Увидев хозяйку, Юра сразу понял, что подразумевал Феликс под словом «женщина-вамп». Было, определенно было в образе этой тридцатилетней женщины что-то роковое: эти стриженные под каре иссиня-черные волосы, сильно подведенные глаза, ярко красные губы и короткий шелковый халат, едва прикрывающий красивой формы бедра. Красотка сжимала тонкими пальцами мундштук с дымящейся ментоловой сигаретой и внимательно смотрела на гостя.
– Арифмометр «Феликс», – повторил Юрий. – Мне для коллекции. Здрасьте.
Хозяйка распахнула дверь и сделала пригласительный жест. Юрий шагнул через порог и оказался в совершенно другом мире с серым обоями с черными магнолиями, линолеумом с затейливым рисунком и замысловатым абажуром. В большом, во весь рост, зеркале отражалась часть убранства гостиной: софа с изогнутыми ножками, старинный секретер со множеством ящичков и желтый торшер.
– Я от Феликса, – сказал Юра.
– Я так и поняла. Раздевайтесь.
Юра снял добротное пальто и остался в приличных джинсах и свитере (похоже, Феликс с перепуга расстался со своими лучшими вещами).
– Вот тапочки.
Юра расшнуровал высокие зимние ботинки и влез в мягкие тапочки.
Взмах руки в сторону комнаты.
– Прошу.
– Я – Юрий.
– Кира.
– Знаю, Феликс сказал.
Комната казалась непривычно большой – очевидно, из-за светлых фактурных обоев, визуально расширяющих «хрущевские» 16 квадратов, и из-за отсутствия традиционной мебельной стенки с книгами и хрустальными сервизами. Нетрадиционную обстановку дополняли импортные телевизор и видеомагнитофон.
– Садитесь.
Юра опустился в кресло.
– Выпьете? Джин, тоник, коньяк? Может, водки?
– Нет, спасибо.
Кира села на софу и стряхнула пепел в бронзовую пепельницу, стоявшую на журнальном столике.
– Итак?
– Меня ищет милиция.
Похоже, факт, что к ней обратился беглый преступник, хозяйку нисколько не смутил. Она даже бровью не повела.
– И?
– Феликс сказал, что вы можете помочь с жильем. Мне надо где-то переждать бурю.
– Надо подумать.
Кира поднесла мундштук к губам и задумчиво затянулась. Юра осмотрелся.
– Ваша бабушка? – спросил он, показывая на черно-белую фотографию над ее головой.
Кира засмеялась. Юра и сам понял, что сказал ерунду. Да и сходства между хозяйкой квартиры и этой женщиной в старомодной шляпке-колоколе не было никакого. Разве что сигарета в тонких пальцах.
– Это Коко Шанель. Будь она моей бабушкой, я бы не жила в этой стране вечнозеленых помидоров.
– Ну, сейчас уже все меняется, – неуверенно сказал Юра.
Кира удрученно покачала головой, вытащила сигарету из мундштука и смяла ее в пепельнице.
– Ничего не меняется. Ладно, оставим эту больную тему. Думаю, Юрий, я смогу вам помочь с жильем. Правда, далековато от Кауринска.
– Тем лучше. Я отблагодарю при первой же возможности.
– Не стоит. У нас с Феликсом своя система взаиморасчетов.
Кира встала, выдвинула ящичек секретера и достала блокнот и ручку. Даже ручка у нее была особенной – с золотым пером. Что-то размашисто написав, она вырвала лист и протянула ему.
– Скажете, что от меня.
– Понял вас, Кира, – сказал Юра, пряча бумажку с адресом в карман. – Вы даже не спросите, почему меня ищет милиция?
– У нас не принято спрашивать. Если наши просят помочь – мы помогаем без вопросов.
«У нас», «наши», «мы» – было в этом какое-то благородное единение и общность интересов, словно в тайном клубе, доступ в который имел только избранный.
Впрочем, Юра, будучи не настолько наивным, прекрасно понимал, что благородством тут и не пахнет. Тут свои законы. Волчьи.
***
Лариса натянула вязаную шапку до самых бровей. Подумала немного и накинула сверху капюшон куртки.
– Лариса, тут до школы двадцать метров.
– Это конспирация, мама. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел, что меня родители в школу привозят.
– А что в этом такого? – удивился Саша. – Мы не можем своего ребенка в школу отвезти? Помнишь, как мы тебя сюда в первый класс привели? Ты тогда с такими большими бантами была, в руках гладиолусы, ранец за плечами новый.
– Ладно, вы тут ностальгируйте, а я пошла. Пока!
Лариса перекинула через плечо ремешок сумки и выскочила из машины.
– Стесняется нас, – сокрушенно сказал Саша.
– Взрослеет, – грустно ответила Капа.
У ворот дочь откинула капюшон и сняла шапку. К ней сразу же подошли одноклассники: две девочки и мальчишка с дипломатом под мышкой. Компания, переговариваясь, не спеша направилась к крыльцу, к которому со всех сторон сбегались школьники.
Саша завел машину.
– Ну что, поехали?
– Поехали.
Саша молча крутил руль, Капа тоже молчала и смотрела на город, замерший в ожидании лютой зимы. Снег, неровными сугробами лежавший вдоль обочин, оброс выхлопной грязью, деревья поникли голыми ветвями, на остановках в попытках согреться выплясывали люди, а сверху, с крыш и оконных карнизов, хмуро посматривали уличные завсегдатаи – воробьи и голуби. Правда, городскую серость немного разбавляли лозунги на стенах домов, предприятий и растянутых над дорогами кумачовых лентах:
«Трудящиеся Советского Союза! Самоотверженным трудом крепите экономическое могущество нашей Родины! Успешно выполним план 1985 года, достойно завершим пятилетку!»
Или:
«Товарищи! Будьте рачительными хозяевами, боритесь за экономию материальных ресурсов! Проработаем в 1985 году не менее двух дней на сэкономленных материалах, сырье и топливе!»
Или:
«Да здравствуют советские профсоюзы – школа управления, школа хозяйствования, школа коммунизма!»
Или этот, на стене станкостроительного завода:
«Трудящиеся Советского Союза! Шире развертывайте социалистическое соревнование за достойную встречу XXVII съезда КПСС! Новыми достижениями в труде ознаменуем съезд родной ленинской партии!»
Машина ткнулась передними колесами в сугроб.
– Капа, приехали.
– Я вижу. Слушай, Саша, думаешь, этот Четвертазин решится на что-нибудь такое? – задумчиво спросила Капа, глядя на рабочих, тянущихся через проходную.
Саша постучал пальцами по рулю.
– Не знаю. Но лучше перестраховаться.
– Да, наверное, – согласилась она. – Не забудь Ларису из школы забрать.
– Ох и криков будет! – с улыбкой покачал головой Саша.
– Строже с ней будь, хорошо? Все, пока!
Поцеловав мужа, она вышла из машины. Куривший у проходной Коля Волобуев приподнял кроликовую шапку и, слегка поклонившись, ехидно поинтересовался:
– Начальство прибыть изволило?
– Изволило, Коля, изволило, – миролюбиво ответила Капа, шаря в сумке в поисках пропуска. – Как дела? Смирился с мыслью, что не быть тебе мастером в этой жизни?
Волобуев усмехнулся.
– А у меня выбора нет. Вам, высоколобому начальству, виднее, кто достоин. А я кто? Простой скромный рабочий. В общественной жизни не участвую, политикой не интересуюсь, деревья со школьниками не сажаю. Я просто вот этими мозолистыми руками вытачиваю детали. Хренову тучу лет!
Он потряс широкими ладонями. Капа нашла пропуск.
– Коля, из девятого ПТУ хотят к нам учащихся на практику отправить.
– И что?
– Возьмешь двух практикантов? Поможешь подрастающему поколению безболезненно перейти от теории к практике?
– Я похож на воспитательницу в детском саду?
– Ты похож на опытного работника, которому есть что показать молодой смене. Мудрый наставник, старший товарищ и крепкий профессионал.
Капа толкнула турникет проходной. Вахтер поприветствовал ее кивком, даже не взглянув на пропуск – начальство он знал в лицо. Волобуев, выйдя из задумчивости, выскочил следом за ней. Большой и высокий, он семенил рядом с маленькой Капой.
– А передовики отказались, что ли? Не царское дело – молодняк учить, да?
– Мы им не предлагали.
– Почему? Они же лучшие из лучших по вашим меркам. Поэтому вы их выдвигаете, а остальных – задвигаете. Меня вон – задвинули и даже не чихнули.
Капа, взявшись за дверную ручку, посмотрела на него снизу-вверх:
– Коля, тебе детей доверяют. Будущее нашей страны. А ты мне тут про «выдвинули-задвинули». Впрочем, как хочешь.
Она дернула за ручку и зашла. Волобуев подумал немного и, засунув голову в дверь, крикнул.
– Ладно, уговорила! Давай практикантов!
– Учти, я лично буду проверять, чему ты их научил!
– Вот, блин!