Денис Викторович Прохор
Тайна императрицы
– Не прошли, Петр Иванович. Остались. Потому я здесь.
– Да, да, да… А как поживает ваш муж, как дети. Насколько мне известно, у вас крепкая счастливая семья.
Шлёцер.
– Цибульский убит, вице-канцлер. Впрочем, как другой ваш агент. Француз.
– Гвендолин? – вице-канцлер был расстроен. – Шлёцер, вы погубили одного из моих лучших агентов. Неужели нельзя было договориться.
– Он хотел убить Марию.
– Не по собственному желанию или прихоти. – вице-канцлер говорил горячо. – Того требовали нужды государства и наша неустанная забота о всеобщей гармонии.
– Вице-канцлер. Отстань! – Волынской грубо отбросил руку слуги, который выписывал ему щелбаны. – Может, вы перестанете куролесить своим учёным языком и объясните, что здесь происходит?
– Не хотелось бы.. – откровенно признался вице-канцлер – Да, что уж теперь…. Кабинет-министр представляю вам Анну Иоановну герцогиню курляндскую, императрицу всея. Дальше вы знаете.
– Что!! – Волынской поднялся – Уйди, чтоб тебя. – оттолкнул он навязчивого слугу. – Что вы такое говорите, вице-канцлер. Кто же по-вашему здесь во дворце?
– Мне бы тоже хотелось это узнать. – сказал Шлёцер.
– Вам действительно это необходимо? – спросил вице-канцлер. – Что же. Тогда прошу за мной.
Спальня императрицы (продолжение).
Вице-канцлер, Шлёцер, Мария, Бабицкий, кабинет-министр вместе со слугой, который следовал за ним неотступно, не смотря на то, что Волынской бил его смертным боем, вся эта компания зашла в спальню государыни. Императрица находилась у зеркала. Она не шелохнулась.
– В чём дело, Бирон? – недовольно спросил вице-канцлер.
Усталый, заморенный тяжкой работой, Бирон сидел на краю кровати.
– Шестерёнка слабину дала…
– Надолго?
– День-два как чугун подходящий разыщем.
– Ничего… Объявим указом, что у самодержицы всероссийской лёгкий приступ инфлюэнцы. Не впервой. Что же сударыня. – обратился Остерман к Марии… Раз всё так вышло…Выбор за вами. Подумайте обстоятельно. Это моя единственная просьба. Всех остальных, господа, призываю вернуться в мой кабинет. Вы ждёте объяснений. Я вам их предоставлю…
Спальня императрицы ( продолжение).
Оставшись одна, Мария подошла к зеркалу. Она увидела себя живую рядом с серой и уродливой чугунной бабой. Мария заметила маленькую домашнюю корону в изголовье кровати. Она одела ее на свои черные волосы и вернулась к зеркалу. Она была великолепна. Она была царственно прекрасна.
Кабинет вице-канцлера (продолжение).
– Вице-канцлер, вы, что хотите сказать, что уже восемь лет, Россией матушкой правит чугунная болванка (чугунное идолище). Да уйди ты, лепило. Что же ты привязался ко мне. – наорал Волынской на слугу.
– Так ещё же два осталось. – сказал слуга, намекая на щелбаны.
– Пошёл вон! – вызверился кабинет-министр и пнул его ногой. – Вице-канцлер, я этого так не оставлю.
– Сядьте, кабинет-министр и вы садитесь, господа. – в ответ на немой вопрос Шлёцера вице-канцлер сказал.
– А, что, по-вашему, я должен был делать, Шлёцер. Мальчик император Пётр 2 скончался так скоропостижно. Верховный Совет вручил корону Анне Иоановне, герцогине Курляндской. Никто ее лет десять в глаза не видывал… Я поехал в Митаву, уговаривать. Представляете, уговаривать взойти на престол. И кого же я нашел по приезду. Красавицу, мечтающую только об амурах. Вопреки моим доводам и здравому смыслу, наконец, она сбежала из Митавы с неким Дорохом. Он был из вашего племени, Шлёцер. Я не мог вернуться ни с чем. Тогда престол заняла бы Елизавета, а у нее своих Остерманов пруд пруди. А я к тому времени уже детками оброс, домик рядом с Зимним поставил, состояние какое-никакое во французских облигациях. Понимаете, никак мне нельзя было без императрицы возвращаться. Засмеют или того хуже заклюют. Я уж было совсем решил подыскать какую-нибудь дородную чухонку с рыхлой грудью и подыскал. Русские любят размах… Но люди так не совершенны и тут подвернулся Бирон. Он был механиком и коновалом при курляндском дворе. На пару с ним мы состряпали самодержицу всероссийскую. Натуру списали с той чухонки, а Бирон научил её махать руками, ходить, грозить кулаком, когда надо вставать, когда надо садиться. Поверьте, господа, это лучший подарок, который мы могли сделать России за все ее благодеяния. Судите сами. У нее нет капризов и фаворитов. Она не принимает скорых женских решений и во всем полагается на мудрых советников. И каков итог? Посмотрите вокруг. Наши нивы тучнеют, казна богатеет, а народ в меру доволен. Уверен, он гордится своей императрицей, приписывая ей всё хорошее, а всё плохое оставляя мне… Но я об этом не думаю. – коротко хохотнул вице-канцлер. – Меня больше заботит австрийский кесарь. Что мы ему скажем?
– Бросьте ему Дороха. – посоветовал Шлёцер.
– Дороха? Да мне писал граф. – вице-канцлер посмотрел на Бабицкого. – Молодость, молодость. Не этого от вас ожидала отчизна, граф. Да, ладно, чего уж теперь.
– Полагаю, вице-канцлер, после всех этих откровений дверь вашего кабинета для меня снова открывается прямо в Петропавловскую крепость?
– Откуда такие мысли, Шлёцер? Я, как и вы человек чести. Жаль, что она имеет другой колер. Я не могу посадить вас в крепость, вы всё равно из нее сбежите. Убивать вас тоже нет никакой нужды. Я убеждён, что наш разговор навсегда останется в этих стенах. Граф слишком хороший сын своей родины, чтобы выносить в свет такой позор, Бирон сам замешан в этом деле, а кабинет-министра я попробую убедить.
– Вам придётся сильно постараться. Вы не представляете себе, как вам придётся потрудиться. – гневно бросил Волынской.
– А я? – спросил Шлёцер. – Вы не боитесь, что когда-нибудь в каких-нибудь европейских курантах появится кое-какая информация.
– Нисколько… Что-то подсказывает мне, что вы не захотите причинить вред этой женщине, но если…
– Если, вице-канцлер?
– Если она сделает неверный выбор, мне и вовсе нечего бояться… Дальше Сибири не сошлют. Хотите настойки?
Спальня императрицы (продолжение)
Во всём своем блеске сияла корона, обсыпанная мириадами бриллиантов, увенчанная прозрачным фиолетовым сапфиром, вправленным в золотой православный крест. Но постепенно корона пропадала из поля зрения. Исчез сапфир с крестом, исчезла сама корона, и оказалось, что возлежал этот символ государственной власти на жестких волосах чугунной мощной бабы, неподвижно застывшей возле зеркала. На волосах императрицы всероссийской Анны Иоановны.
Лестница.
На мраморной лестнице стояли Мария, Шлёцер, Остерман, Волынской и слуга, выписывающий щелбаны. Он разминал толстые пальцы. Похоже , кабинет-министр смирился с тем, что долг платежом красен. Говорил Остерман.
– Рад был повидаться с вами, сударыня. Надеюсь это наша последняя встреча. Так будет лучше и для меня и для вас. Осмелюсь спросить, куда вы теперь?
– Я возвращаюсь к детям, вице-канцлер. Я не императрица и не жена, но я мать. Надеюсь, этого у меня никто не отнимет.
– Похвально. Но вы еще и женщина. Прекрасная женщина. А вы Шлёцер?
– С вашими деньгами, вице-канцлер, мне будет уютно в любом уголке мира. Но сейчас с позволения Марии, я буду сопровождать ее в Москву.
– Я рад за вас. Поверьте, жить интересно с огоньком можно и в тиши кабинета. В кругу семьи. Что же. Не смею задерживать.
Мария и Шлёцер, который забросил мешок с деньгами на плечо, начали спускаться по лестнице.
К Остерману тут же подступил Волынской.
– Не надейтесь вице-канцлер, что так легко отделаетесь. Я выведу вас на чистую…
Остерман его не слушал. Он крикнул.
– Шлёцер.
Шлёцер обернулся.
– Я вам завидую, Шлёцер.
– Не стоит. Просто это другой колер, вице-канцлер.
– Да, да… – пробормотал Остерман. Как бы очнувшись, он спросил кабинет-министра.
– Что вы сказали?
Остерман, Волынской и слуга пошли вверх. Волынской что-то горячо говорил, Остерман отвечал коротко. Он размышлял над последними словами Шлёцера.
Последний текст ( слова на тёмном фоне и голос за кадром)
Остерману так и не удалось убедить Волынского в своей правоте, и кабинет-министр был казнён. А затем скончалась Анна Иоановна. Шестеренка не выдержала. Герцог Бирон и вице-канцлер были отправлены в ссылку, а на престол взошла Елизавета, дочь Петра. Начиналось новое время. Время блистательной роскоши, великих побед и жадных фаворитов, от которых трещала государственная казна. Время, когда открылся Московский университет, когда творил Ломоносов, а русские войска впервые взяли Берлин. Европа содрогнулась, увидев русский трезвый штык. Это было яркое и живое время, мало чем напоминающее предыдущее царствование. Время Анны Иоановны.
КОНЕЦ.
