Девин Мэдсон
Мы обнимем смерть
Шея третьей левантийки была тоньше остальных, а у четвертой она была сломана. Ее лошадь валялась в грязи как мешок мяса. Может, для большинства людей так оно и было, но для нас кони – это жизнь. Свобода. Все. Славная душа этой лошади сбежала из сломанного тела, чтобы скакать по полям духа, и, работая над телом ее хозяйки, я пел песню, чтобы указать коню путь домой.
К тому времени, как я закончил с четвертой головой, из дома вышел Тор и стал рыться в седельных сумках левантийцев в поисках припасов. Мы не разговаривали, я складывал головы в центре двора, двигаясь так медленно, что Тор закончил свое дело намного раньше меня.
Собрав все, я пошел в дом дровосека, поискать мешок или ящик. Там, у открытой двери, я нашел тело. Дровосек с топором в руке лежал лицом вниз в грязи, на затылке зияла дыра. Рядом скорчилась его жена, дождь смешивался со слезами, текущими по ее щекам.
Едва успев подумать, я вынул нож и, упав коленями в грязь, перекатил покойника себе на колени. Женщина заговорила, ее слова значили для меня так же мало, как дождь, падавший на промокшую кожу. От первого разреза брызнула кровь. Я отрезал достаточно кисианских голов и знал, что их кровь не отличается от нашей. После жизни мы все одинаковые, одинаково хрупкие. Сейчас живые, через мгновение мертвые, и вес одной души в мире неуловим, как воробей.
Женщина опять что-то говорила, всхлипывая, пока я разрезал мышцы, кожу и сухожилия зазубренной кромкой клинка. Руки болели, рана горела, но я должен был закончить. Еще одна голова, и я смогу отдохнуть.
Кто-то отпихнул меня, но, придавленный мертвым телом, я не упал. Надо мной стояла императрица Мико Ц’ай, скалясь так же яростно, как ее драконья маска. Ее руки запятнала кровь, она что-то быстро говорила, показывая на мертвого дровосека и его жену. Не в силах понять ни слова, я продолжил свою работу.
Прижав грязную ногу к моему плечу, она толкнула меня, и я упал, клацнув зубами.
– Его душу нужно вернуть миру! – сказал я, вытирая с лица грязь.
Она что-то кричала, бешено жестикулируя.
– Тор! Тор! – позвал я, и через мгновение мальчишка появился. Его губы были сжаты в мрачную линию. Я указал на тело дровосека. – Скажи ей, что я должен это сделать, чтобы его душа не оказалась заперта. Даже кисианца нельзя оставлять здесь.
Когда Тор заговорил, императрица наконец перестала кричать, но от его слов ее лицо не смягчилось. Она что-то ответила, и лицо Тора залилось краской.
– Она говорит, это варварство. Говорит, что ты… бесчестишь этого человека, калеча его тело.
– Это честь, – сказал я, обращаясь прямо к ней, а не к Тору. – Ты сказала, что мы не понимаем чести, но ты ошибаешься. Для нас это честь. Мы отпускаем души мертвых, чтобы они могли родиться вновь. Я делаю это из уважения.
Тор переводил, и когда он закончил, она прищурилась.
– Он уже мертв, – сказала она голосом Тора. – Его душа уже ушла. Оставь его.
– Не могу. Я…
Она прервала меня парой коротких слов, и Тор сказал:
– Она говорит, ты расстраиваешь его жену.
Плачущая женщина раскачивалась туда-сюда, по лицу и молчаливо раскрытому рту стекал дождь. Ужас камнем упал мне в живот, когда я осознал – она горюет не только о потере мужа, но и о том, что я делаю.
Императрица снова заговорила.
– Она хочет провести похоронный обряд, – сказал за нее Тор. – Она хочет омыть тело мужа и положить, она хочет…
– Но… Но его душа будет бродить неприкаянной!
– Пусть так. Мертвые мертвы. Живым надо оплакивать их на свой лад, ведь это они остались здесь.
Мои окровавленные кулаки сжимались и разжимались, каждый сустав болел. Таков был наш обычай. Так мы освобождали души, чтобы они могли переродиться. Но как мне объяснить, что застрявшие здесь души цепляются к тем, кто остался?
Императрица подняла брови, ожидая, рискну ли я продолжить.
Я не пошевелился, и Тор огласил ее приговор.
– Вы приходите на нашу землю и убиваете наших людей. Вы уродуете их тела, просили они вас о том или нет. И после всех этих ужасов вы смеете называть это честью? Положи нож. Сейчас же.
Глава 6
Дишива
Скакать за шелковым ящиком госпожи Сичи было раздражающе скучно. Ее носильщики двигались чуть медленнее привычного шага Итагая, и ему приходилось постоянно останавливаться и ждать. Птафа, ехавший рядом со мной, похоже, не слишком страдал, а два Клинка впереди пытались задавать носильщикам темп побыстрее, но не преуспели. Рядом с шелковым ящиком ехала Нуру, единственная седельная девчонка Торинов, научившаяся кисианскому – не у чилтейских коммандеров, как прочие, а общаясь с рабынями в лагерях. Я не понимала, что она говорит, но она постоянно болтала с невидимой дамой, будто с подружкой.
Может, я бы легче переносила это медленное путешествие, если бы не Лео Виллиус, чье имя вечно присутствовало в разговорах. Как и госпожа Сичи, он ехал в Когахейру в окружении левантийцев, но я до конца не понимала, кого мы защищаем – его или себя.
Нужно было убить его, как только он шагнул в ворота, но священник самого высокого ранга предложил себя Гидеону в заложники, сказав, что такова воля его бога, и Гидеон согласился. Воткнув нож в плоть Лео один раз, он, похоже, не хотел повторять это снова. Какова бы ни была причина, но Лео Виллиуса добавили к моим обязанностям, и каждый раз, оглядываясь назад, я вспоминала, как некогда его охранял Рах и в итоге сбился с пути.
Я смотрела прямо вперед, игнорируя жжение в затылке.
– Птафа, ты помнишь кукольные представления, которые давали миссионеры в нашем детстве?
Он склонил голову набок.
– Смутно, капитан. А что?
– Они рассказывали истории из своей священной книги, за много лет до того, как все пошло наперекосяк. Была там одна история о том, как бог возвращал человека из мертвых. – Я подавила желание посмотреть на Лео. – И с каждым возвращением все больше людей верили, что тот человек особенный, избранный, и наконец вера стала так сильна, что он превратился в бога. Помнишь ее?
Птафа покачал головой, но я помнила кукол очень живо. Я забыла миссионеров, забыла детей, с которыми смотрела представление, но вот куклы… Возрожденный – Вен? Вент? Вельд? – носил безликую маску, которая вроде бы обозначала его принадлежность к священникам, но кусочки обсидиана вместо глаз выглядели такими реальными, так опасно блестели, высекая предупреждение на моей душе. Кукла, которая раз за разом убивала избранного, была грубая, грязная и покрытая мехом, будто застряла где-то между человеком и медведем, а бога представлял красиво расписанный бумажный фонарь. Такой же фонарь поменьше в конце прикрепили к голове возрожденного, после того как он вернулся достаточное количество раз, чтобы самому стать богом, исполненным силы избавить свою родину от всех, кто пришел завоевать ее.
– Там были жуткие куклы, – сказала я. – Страшнее, чем обычно, с… обсидиановыми глазами, в белых-пребелых одеяниях. Интересно, как они сохраняли белизну в степях.
Похоже, Птафа не имел мнения по этому вопросу и ничего не ответил. Я почесала затылок, ощущая присутствие Лео позади нас.
– Думаешь, он правда восстал из мертвых?
Неразговорчивый Клинок пожал плечами.
– Мы верим в перерождение.
– Души, не тела. И только если душу подобающим образом освободят для богов.
Лео Виллиус такой чести не удостоился.
– Наверное.
Я сдалась и отважилась оглянуться. Лео ехал в окружении восьми моих Клинков. Он встретился со мной взглядом, глаза мерцали сквозь прорези маски. Я подавила дрожь и отвернулась, пообещав себе никогда не оборачиваться снова.
Во второй половине дня сквозь дождь и туман на горизонте показалось темное пятно Когахейры. Моего воображения не хватало, чтобы предвидеть размер города, армии и даже интенсивность дождей, и мое представление о Когахейре оказалось до смешного неверным. Намного меньше обеих столиц, город все же был больше всего, что мы видели. Сердцевину из теснившихся друг к другу домов окружали огороженные стенами поместья. Каждое из них само по себе было небольшим городом, с громадным главным зданием и флотилией домов поменьше, зажатых в оберегающем круге стен.
В самом крупном городке из стен, подобно рогам, вырастали две каменные башни, будто заявляющие свое право собственности на все, что их окружало. Поместье принадлежало кисианскому вельможе, а теперь стало нашим домом, местом, где Гидеон сможет построить свою империю. Другие поместья приютят союзников Гидеона, и остатки военного лагеря тоже будут использованы. Я не до конца понимала свои чувства, слушая планы, но теперь, увидев все это вживую, ощутила, как внутри прорастает надежда. Если кто и мог справиться с такой задачей, то только Гидеон. За эту надежду стоило держаться, ведь иначе мы вынесли столько страданий впустую. Без нее у нас ничего не было. Мы были ничем.
* * *
Покои госпожи Сичи в главном доме были роскошными, или мне так показалось, хотя она сама оглядывала их критическим взглядом. С ней постоянно будет охрана и еще три кисианские помощницы в дополнение к Нуру, но три ее комнаты с легкостью могли вместить всех. Тем не менее госпожа Сичи указывала на разные предметы, и служанки бросались двигать экраны, сундуки и столики, пока в конце концов она не объявила ситуацию приемлемой.
– Если госпожа Сичи наконец устроилась удобно, я займусь другими своими обязанностями, – сказала я, обращаясь к Нуру. – Передай ей, что возле двери всегда будут находиться двое Клинков и по желанию гуртовщи… его величества они также будут сопровождать ее, куда бы она ни пошла.
Нуру произнесла несколько коротких фраз на кисианском, и я, как всегда, поразилась беглости ее речи. По крайней мере, для моих ушей. Может, кисианцам ее слова казались мяуканьем кошки, которой наступили на хвост.
– Она говорит, что для нее это приемлемо, – перевела Нуру, в то время как дама разглядывала меня неприятно-проницательным взглядом. – Но когда ты освободишься, госпожа Сичи хочет, чтобы ты пришла выпить с ней чаю.
Мало чего в этой жизни мне хотелось бы меньше, но под этим пристальным взглядом летучей мыши я смогла только кивнуть и попросить позволения уйти. Но прежде чем я успела сбежать, кто-то постучал в дверь.
– Капитан?
В дверях неуклюже переминался Птафа, казавшийся гигантом по сравнению с низким проемом.
– Да, что случилось, Птафа?
– Лео Виллиус, капитан. Куда… куда нам его поместить?
Мне хотелось ответить: «В какую-нибудь дыру», но Гидеон приказал обращаться с Лео уважительно, пока мы не поймем, как его можно использовать.
– В… комнату? Ему понадобится… четыре стражника постоянно и…
Госпожа Сичи перебила меня на кисианском, и все взгляды обратились к Нуру. Та неловко поежилась.
– Она спрашивает, почему у чилтейского священника будет больше охраны, чем у вашей… вашей будущей императрицы.
Как мне признаться в том, что я боюсь священника? Что от этого бледного человека с мягкими манерами кровь стыла в жилах безо всякой причины, кроме той, что он вообще не должен был существовать?
– Если она хочет больше стражи, пусть будет шесть, – сказала я резче, чем хотелось бы. – Двое снаружи под окнами, двое в коридоре и по одному в каждой комнате. Я прослежу за этим, а пока нужно найти кровать для ходячего мертвеца.
В горячке позабыв о протоколе, я сделала приветственный жест, будто она наш гуртовщик, и повернулась, чтобы уйти с Птафой, прежде чем госпожа Сичи успеет меня остановить.
Но едва не развернулась обратно – в коридоре стоял Лео Виллиус, окруженный левантийцами.
– Ах вот ты где, капитан Дишива, – сказал он в своей мягкой манере. Левантийские слова всегда странно звучали в его устах. – Боюсь, никто не знает, что со мной делать. Может, ты сумеешь прояснить, гость я или пленник. Так будет проще направить твоих Клинков в нужное место.
– Не тебе направлять моих Клинков, – отрезала я. – Если бы это зависело от меня, ты сидел бы в камере, но нам придется найти тебе умеренно уютную комнату.
Он тронул кулон на шее, благодаря своего бога.
– Ты мне нравишься, Дишива. Говоришь что думаешь, а это редкая черта.
– Только тем, кто мне не нравится.
– То, что ты честна с людьми, которые тебе безразличны, и притворяешься с теми, кто тебе дорог, – большая трагедия. – Слова кинжалом вонзились в сердце, но он обвел рукой коридор, будто болтал о пустяках. – Кажется, здесь много комнат. Твои Клинки, несомненно, смогут найти для меня самую неуютную.
– Да, смогут, но не думай, что разгадал меня, священник.
Лео выгнул брови.
– Я не гадаю, а знаю точно. Ты хочешь все контролировать, что неудивительно, учитывая обстоятельства. Однако нам подвластно очень мало, мы просто листья, которые уносит потоком жизни. Наша цель не сражаться с ним, а стать единым с тем, что назначил нам Бог. Ты можешь контролировать лишь свою способность любить и благодарить его за эту жизнь и цель.
Он хотел уйти, но я схватила его за руку.
– Как ты выжил?
– Моя задача не выполнена, и Бог вернул меня обратно.
– В совершенно новом теле, которое выглядит точно таким же, как предыдущее.
– Учитывая, что вы сделали с предыдущим, вряд ли оно может быть точно таким же.
Он говорил любезно, но во мне шевельнулся стыд. Птафа переступил с ноги на ногу.
– Как ты можешь знать, что мы сделали? – спросила я, вызывающе глядя ему в глаза.
– Душа покидает тело не сразу. – За его улыбкой промелькнула боль. – У человека бывает достаточно времени, чтобы узнать свою судьбу. Прожить ее. Но, в отличие от отрезанной головы, которую я с гордостью показывал твоему другу, я бы с радостью никогда больше не видел этого тела.
От его боли мой стыд стал еще глубже, но я нахмурилась, чтобы не выдать этого. Что бы мы ни сделали, он не заслуживал ни раскаяния, ни извинений. Этот человек сбил Раха с пути. Он собьет с пути всех нас.
– Я бы с радостью никогда больше тебя не видела.
Мы намеренно не стали отрезать ему голову, чтобы он не смог переродиться, но вот он здесь, улыбается мне в пыльном коридоре поместья неподалеку от Когахейры.
– Это печально, поскольку мне нравится твое общество, – ответил он. – И мне еще многое нужно сделать, чтобы завершить свою миссию.
Он хотел уйти, но я схватила его за грудки и дернула обратно.
– Не знаю, что ты задумал, – прошипела я ему в лицо, – не знаю, зачем ты воскрес, но, если причинишь вред кому-то из моих людей, если задуришь Гидеону голову так же, как Раху, я проверю, сколько у твоего проклятого бога припасено для тебя тел, понял меня?
Он не дрогнул, и от одного этого мне захотелось его ударить.
– Да. Я понимаю намного больше, чем ты, достаточно, чтобы предупредить тебя – будь осторожней с угрозами.
– Или что? – фыркнула я. – Убьешь меня?
– Конечно, нет. Бог призывает меня не к этому. Я набожный человек, капитан, и не желаю никому зла. Но не все мои единоверцы обладают таким же характером. Я готов умереть за свою веру, а другие готовы за нее убивать, и они повсюду. Даже там, – он обвел рукой пустой коридор, где тяжелые балки давили не меньше, чем темные облака снаружи, – где этого меньше всего ждешь.
Я сжала кулак покрепче.
– Это угроза?
Ткань ворота врезалась ему в шею, но Лео лишь недоверчиво распахнул глаза.
– Нет! Нет, вовсе нет. Это лишь предупреждение, чтобы ты случайно не разозлила людей, которые считают, что за меня можно убить.
Презрительно фыркнув, я выпустила его, и он едва не упал на Птафу.
– Я тебя не боюсь.
– Хорошо. Я бы хотел быть твоим другом, а не врагом, Дишива. Наверное, я здесь единственный человек, кто скучает по Раху так же, как ты.
Я почувствовала, как внимательно наблюдают за нами Клинки, снова фыркнула и махнула им идти вперед.
– Пошли, найдем какое-нибудь место, куда засунуть это тело.
* * *
Когда все наконец как-то устроилось, Гидеон созвал собрание в своем новом императорском зале. Меня поразило, что среди нас оказались и кисианцы. Разглядывая присутствовавших, я напомнила себе, что они теперь – часть нашего будущего.
Кроме меня и Гидеона в зале находилось еще десять левантийцев, и, кажется, кисианцев это тревожило. Многие поглядывали на наших капитанов, будто ожидая нападения. Здесь были капитаны от каждого изгнанного гурта: Атум э’Яровен, мой Первый Клинок, Йисс эн’Охт, прожившая здесь почти столько же, сколько Гидеон, и яростно ему преданная, спокойно-хмурые Менесор э’Кара и Тага эн’Окча, новички Бан э’Беджути и Лина эн’Инжит, Дхамара э’Шет, как и многие левантийцы названная в честь известной детской сказки, и Лашак э’Намалака, с которой мы постепенно подружились во время пути. Она слегка улыбнулась, выражая нашу общую неловкость.
Ни Сетта, ни Йитти, а значит, за Торинов будет говорить сам Гидеон. Нас дополняли два переводчика, у обоих были длинные волосы, но лишь один выглядел достаточно молодо для этого. Ошар э’Торин, видимо, был самым молодым из тех, кого изгнали с Гидеоном, на его подбородке лишь слегка пробивался мягкий пушок, в то время как Матсимелар э’Торин мог похвастаться густой щетиной. В отличие от большинства Клинков, он был щуплый. Годы, проведенные за изучением слов, не помогли ему нарастить мышцы.
Оба переводчика выглядели напряженно. Как и пятеро присоединившихся к нам кисианцев. У каждого из них имелась какая-нибудь разновидность лохматой бородки, длинных завязанных сзади волос, ярких дорогих шелков и горделивого вида. Я знала по имени только одного – человека в двухслойном синем одеянии, с безмятежным лицом державшего руки сцепленными за спиной. Это был дядя госпожи Сичи, светлейший Бахайн, наш самый сильный союзник.
Человек, которого не стоило злить.
Выйдя в центр, Гидеон раскинул руки и улыбнулся, заговорив сначала на кисианском, затем на левантийском.
– Добро пожаловать на первый объединенный совет Левантийской Кисии. Работая вместе как Ладонь, мы построим новую империю для всех нас. День был долгим, поэтому мы обсудим на совете наши ближайшие планы. – Он мягко выделил слово «наши» и оглядел присутствовавших. Для левантийцев непривычно держать совет стоя, и, глядя на переминавшихся кисианцев, я задалась вопросом, как обычно проводят встречи они и не пытается ли Гидеон найти нечто среднее. Когда он начал следующее предложение, на левантийском, я уже была в этом уверена. Он балансировал на очень тонкой грани.
– Во-первых, должен вам сообщить, что императрица Мико до сих пор не найдена.
После того как Гидеон повторил это на кисианском, в круг вышел светлейший Бахайн и заговорил, по-прежнему держа руки за спиной, будто опасаясь, что жестикуляция выдаст какие-то его тайны. Матсимелар начал переводить со своего места в углу комнаты.
– Полностью обыскав город, мы не нашли и следа ее, что стало… было неожиданно, – молодой человек откашлялся, – учитывая стражу на воротах. Однако в городе есть туннели, и она могла выбраться переодетой. Несмотря ни на что, мы ее найдем.
– Почему так важно ее найти? – спросил мой Первый Клинок в своей обычной спокойной манере.
Ошар перевел это на кисианский, но прежде чем закончил, на Яровена хмуро посмотрела Йисс эн’Охт.
– Потому что трон только один, и мы хотим, чтобы наш император продолжил сидеть на нем, по возможности не сражаясь.
Ошар указал на нее, чтобы обозначить говорившего, и начал переводить. Йисс ощетинилась, но такова ныне была цена общения.
– И что случится, когда ее найдут? – спросила Лашак, и вперед выступил кисианец, стоявший рядом со светлейшим Бахайном. Его одеяние, в остальном похожее на другие, доходило только до колен, открывая свободные штаны. Вместо обычного кушака он носил пояс с мечом из хорошей стали.
– Проще всего было бы убить ее, как любого свергнутого правителя, – произнес он устами Матсимелара. Похоже, Матсимелару полагалось переводить с кисианского на левантийский, а Ошару наоборот. – Но в случае с императрицей Мико есть смысл правильно выдать ее замуж.
– Она стала бы идеальной женой для императора, – сказал еще один кисианец с противоположной стороны круга. – Кисия издавна закрепляла новые союзы политическими браками.
Едва закончился перевод, как перед ним уже стоял светлейший Бахайн.
– Да, но ты забыл, что император Гидеон женится на моей племяннице, госпоже Сичи, именно по этой причине. Тем не менее для императрицы Мико можно найти применение. – Он повернулся и оглядел круг собравшихся. – И мы ее найдем. Я достаточно знаю о тех, у кого она могла бы укрыться, так что это лишь вопрос времени. Более серьезную опасность представляет мальчишка к югу от реки, называющий себя наследником императора Кина. Похоже, ему присягнула южная армия.
– Я слышал об этом, – произнес кисианец, которого я про себя стала называть Штаны, положив ладонь на рукоять меча. – Принц Дзай. События, происходившие в Мейляне перед падением города, не совсем ясны, но, насколько я могу судить, это правда. Мальчишка действительно внебрачный сын старого императора.
Перевод завершился под всеобщее бормотание, несколько левантийских капитанов обменялись недоверчивыми взглядами.
– Хотите сказать, что этот человек не император, а сын императора? – хмуро спросила Тага эн’Окча.
Светлейший Бахайн слегка поклонился ей.
– Это одно и то же, капитан. Права на императорский трон обычно передаются от отца к сыну, эта традиция нарушается лишь завоеванием.
– Какой глупый способ выбирать предводителя.
– Исходя из того, что нам известно, с какой вероятностью он нападет на нас? – вмешался Гидеон прежде, чем Ошар успел перевести колкость.
Продолжая наигранно улыбаться, светлейший Бахайн покачал головой.
– Мы мало знаем о нем, ваше величество. Похоже, он еще ребенок, и потому вряд ли распоряжается самостоятельно, но кто имеет на него наибольшее влияние, сказать сложно.
– В любом случае вряд ли нападение случится раньше, чем растает снег, – заметил Штаны, продолжая держать руку на рукояти меча. – В такую погоду сражаться трудно, а они сейчас в безопасности к югу от Цыцы.
– Мальчишка, – фыркнула Тага.
Ошар мудро решил не переводить ее слова, но кисианцы все равно нахмурились.
– Мальчишка на другой стороне реки не должен сейчас нас беспокоить, – сказал Гидеон. – В отличие от чилтейцев, которые находятся на этой стороне.
При упоминании чилтейцев все левантийские капитаны слегка напряглись, будто готовясь к бою, а Лашак даже схватилась за одну свою саблю.
– Они должны заплатить за то, что сделали с нами.
Светлейший Бахайн снова шагнул вперед, смыкая круг чуть плотнее.
– Мы разрушили все вспомогательные лагеря чилтейцев, – сказал он через Матсимелара. Глаза юноши заблестели. – Чилтейцев больше нет в Кисии к югу от Коя, который они продолжают удерживать, и атаковать город было бы… неразумно.
– Тогда мы нападем на их города.
Слова Лашак встретили одобрительным гулом, но ничто не могло поколебать чувство превосходства светлейшего Бахайна.
– Нападете на их города? Вы оставите в покое претендента на трон к югу от реки, но пересечете границу, чтобы напасть на другую страну?
– Мальчишка за рекой ничего нам не сделал, – выпрямилась Лашак. – В отличие от чилтейцев.
– Разве вам недостаточно целого города мертвых чилтейских солдат? – усмехнулся светлейший Бахайн, взглядом приглашая кисианцев присоединиться к веселью.
Но даже если бы они рассмеялись, Лашак уже скопировала его движение и вышла в круг.
– Мы знаем, как устроены города-государства. Не солдаты принимают решения и отдают приказы, а богачи, сидящие по домам в своих роскошных одеждах. – Она ткнула пальцем в Бахайна. – Вот кому я хочу отомстить – тем, кто наблюдал за нашим прибытием на здешние берега и увидел в нас лишь ресурс, которым можно воспользоваться.
Не дрогнув, светлейший Бахайн спокойно ответил:
– Вполне возможно, что так оно и есть, но в сезон снега много не повоюешь, и сейчас не лучшее время начинать войну с чилтейцами.
– А разве мы уже не воюем? – впервые вступил в разговор капитан Менесор э’Кара.
Светлейший Бахайн что-то ответил, но перевод утонул в вихре яростных одобрительных возгласов, Ошар не поспевал за капитанами. Кисианцы переводили взгляды с одного сердитого лица на другое и, не добившись ничего вразумительного от Ошара, уставились на императора. Слабая надежда, которую я лелеяла с самого прибытия, угасла. Мы нуждались в кисианцах даже больше, чем они в нас, но как нам тут строить свой дом, как править, если язык стал таким серьезным препятствием на пути к взаимопониманию? Во всей Когахейре лишь четверо левантийцев говорят по-кисиански. Если с ними что-то случится, трудности станут непреодолимыми.
Однако не было времени как следует обдумать эту пугающую перспективу – шум в комнате усиливался.
– Да, но долгую войну, левантийскую, а не короткую стычку, – переводил Матсимелар расстроенному Бахайну.
– Мы страдали от рук чилтейцев, пока вы отсиживались, – рявкнула Тага.
– Именно! Наши люди умирали из-за ваших амбиций, – бросила в лицо Бахайну Лашак.
– Как и наши! – огрызнулся он.
– Но у них был выбор.
Ошару и Матсимелару приходилось перекрикивать нарастающий шум.
– Если ждать, пока мы станем сильнее, они тоже станут сильнее.
– Дожди ничто по сравнению с приближающимся снегом!
– Вы правда хотите дождаться, пока они атакуют нас первыми?
Гидеон молча наблюдал, по очереди поворачиваясь к говорящим. Кому-то это могло показаться равнодушием или любовью к хаосу, но его внимательный взгляд из-под сдвинутых вместе густых бровей был взглядом охотника, выжидающего нужный момент для удара.
Йисс единственная из всех ничего не сказала, и я вдвойне порадовалась, что стою в стороне, когда к ней повернулась Лашак.
– Ты все время молчала, Йисс. Только не говори, что согласна оставить наших врагов в покое.
– Я намерена довериться решениям нашего императора. Он пробыл здесь дольше всех и привел нас сюда.
Лашак побагровела, сжав кулаки, а все взгляды обратились к Гидеону.
Он наконец вышел в центр круга и раскинул руки.
– Я благодарен вам за искренность, с которой вы высказали свое мнение, – сказал он, обращаясь скорее к нам, чем к кисианцам. – Мы дорого заплатили за то, чтобы оказаться здесь. Если хотим удержать эту землю, если хотим отомстить тем, кто использовал нас, нужно перестроиться. Нарастить силы. Я разделяю ваше стремление уничтожить тех, кто повинен в наших страданиях, но мы должны сделать это, когда будем готовы, когда погода будет для нас привычной, когда у нас будет время составить план, который приведет к их полному поражению. Несмотря на все страдания и боль, нам всегда была присуща осторожность, поскольку мы должны думать не только о себе, но и о своих гуртах. Теперь мы все – гуртовщики и старейшины – должны прежде всего выжить.
Когда он закончил говорить, даже кисианцы повернулись к нему, будто подсолнухи к солнцу. Сдержанная, трогательная манера речи пробудила во всех гордость. Я уже видела, как она действует на левантийцев, но не ожидала обнаружить то же выражение на лицах людей, чья жизнь, язык и культура так отличались от наших.
– Утром я выступлю перед всеми, – продолжил Гидеон после короткой паузы, Ошар лишь немного отставал от него. – Так каждый сможет услышать о наших планах из первых рук и понять причины моего решения.
Он легонько вздохнул.
– Если кто-то хочет продолжить обсуждение этого конкретного решения, полагаю, будет лучше сделать это наедине. И, надеюсь, в следующий раз мы сможем вести себя более организованно, хотя бы ради удобства наших переводчиков.
Это был знак, что встреча окончена, и я удивилась, насколько легко кисианцы, при всем их уважении к Гидеону, позволили отделаться от себя. Возможно, они просто получили то, что хотели, в то время как некоторые из левантийских капитанов выглядели неубежденными. Но Гидеон уже вышел из круга, и им ничего не осталось, как сделать прощальный жест и покинуть зал вместе с кланяющимися кисианцами.
Пользуясь положением начальника императорской стражи, я осталась, когда зал опустел. Гидеон не пошевелился.
– Ну что, Дишива, – сказал он, когда мы остались наедине, не оборачиваясь и глядя в пол. – Я нас всех опозорил?
– Нет, ваше величество.
Он повернулся, скривив губы в улыбке.
– Из твоих уст этот титул звучит так странно.
– Произносить его тоже странно, но ты хорошо справляешься. Похоже, даже кисианцам ты нравишься. Но я беспокоюсь.
Он выгнул брови.
– Беспокоишься? Пусть я теперь император, мнение моих людей до сих пор ценно для меня.
– Я беспокоюсь, что ты… ты слишком им доверяешь. Особенно… светлейшему Бахайну.
– Он нам нужен. Ты поморщилась, и мне неприятно это признавать не меньше, чем тебе слышать, но он нам нужен. Гурты плохо разбираются в деньгах и не особенно нуждаются в них. Обычно мы обмениваемся товарами и услугами, а не монетами, если только не имеем дело с купцами из городов-государств. Я могу сколько угодно носить алые тряпки и сидеть хоть на десятке тронов, но из этого ничего не выйдет без такого человека, как Бахайн, склонившегося у моих ног. Только когда мы обретем полноправное влияние и богатство, он станет нам не нужен.
– Он знает, что нужен нам.
– Конечно, знает, – натянуто улыбнулся Гидеон. – Именно поэтому я согласился жениться на госпоже Сичи и не вступал с ним в противостояние. Пусть считает меня марионеткой, меня это не волнует до тех пор, пока он дает то, что нужно.
Эти прагматичные слова были одновременно самым достойным и недостойным из того, что я когда-либо слышала. Они унижали его гордость, и тем не менее он поставил нужды гурта превыше себя и тем заслужил мое уважение до последней капли.
– Ты меня понимаешь, – сказал Гидеон, будто прочтя мои мысли. – Если бы только Рах обладал твоим пониманием…
Он не закончил фразу и вздохнул, и я задалась вопросом, была ли я единственной, с кем он говорит о Рахе, единственной, кто так же мучился из-за отступничества Раха, как он.
– Не думаю, что Раху не хватало… понимания, – сказала я, не в силах посмотреть на него. – Ты не думал, что… Лео Виллиус… – Гидеон нахмурился, но я зашла слишком далеко, чтобы останавливаться. – Что это он виноват в том, что Рах отвернулся от нас? Он был мертв, Гидеон. Он не может сейчас ходить и говорить в том же самом теле, будто ничего не произошло.
Гидеон нахмурился еще сильнее.
– Я не знаю, что он такое, но это единственный мой козырь, на который никак не может повлиять светлейший Бахайн. Одно это делает Лео Виллиуса настолько ценным, что остальное уже не имеет значения.
«Даже Рах?» – едва не спросила я, но осеклась, взглянув на свирепое лицо Гидеона.
– Тем не менее позаботься, чтобы завтра дежурило побольше Клинков, – наконец сказал он, немного расслабившись. – Нужно, чтобы все прошло гладко.
– Да, ваше величество.
Он собрался уйти, но остановился, поравнявшись со мной, и положил руку мне на плечо.
– Верь мне, Дишива. Нам нужно будущее. Нужно место, где мы сможем существовать. И если оно не здесь, то где? Если не сейчас, то когда?
