Ангел
Платье потрясающее!
Пышная многоярусная юбка из натурального шелка украшена искусной вышивкой с камнями. Любое мое движение отражалось бликами-зайчиками на стене. В ушах серьги от лучшего ювелира нашего города. При поворотах головы стразы на тонких золотых нитях нежно касались шеи и щекотали кожу, вызывая мурашки. Корсет обхватывал талию так плотно, что было трудно дышать, но я готова это потерпеть. Ради красоты, конечно. Ведь она требует жертв.
Зато тугой лиф приподнимал и визуально увеличивал мою не особо пышную грудь. В доказательство симпатичный охранник отца уже полчаса не мог оторвать взгляда от моего декольте, часто облизывая пересохшие губы. Дурачок, папа же выбросит его после этого на улицу.
Но ощущать его жадный взгляд было приятно. Щекотало нервы, заставляло сердце биться быстрее, а губы держать порочно приоткрытыми, чтобы глотать терпкий воздух моего триумфа.
Неужели сегодня ночью я буду чувствовать такие тесные мужские объятия, что корсет покажется шифоновой накидкой? Неужели я стану женщиной? Сбудется всё то, о чём мечтала! Сколько часов и одиноких вечеров просиживала в пустом огромном доме и, вчитываясь в любовные романы, безумно желала попасть на страницы книг. Испытать такую же страсть, так же сгорать от желания, как сгорали героини. Найти такую же безумную любовь и истлеть в ней.
Мой стилист, облаченная в оранжевый строгий костюм, порхала вокруг меня, как пчелка Майя. Пока я любовалась собою в зеркале, женщина пыталась приручить вредную светлую прядь моих волос. Локон упорно выскальзывал из сложнейшей прически на щеку, сколько помощница не пыталась его запихнуть обратно. Такой же вредный и несломленный, как я.
На создание этого шедевра ушло три часа, я почти прилипла к стулу, хотя на мой взгляд распущенные волосы смотрелись бы эффектней и эротичней. Да и что таить? Я-то знала, что стилист банально выёживается, снова и снова потряхивая надо мной своими тощими пальцами, потому что с моим фасадом всё в порядке. Лишняя мишура и телодвижения – это чтобы отработать деньги, которые ей заплатил отец.
Я была похожа на модель из гламурного журнала, даже дизайнерские туфельки при каждом движении слепили глаза от обилия камушков Сваровски.
Поправив мягкую юбку, пытливо посмотрела на отца:
– Я красивая, папа?
Он оторвал взгляд от планшета и сухо кивнул:
– Выглядишь на миллион, дочка, не меньше.
Стилист просияла от этих слов и наконец-то перестала мельтешить перед глазами, а секретарь Эля, селедка в жакете от Воронина, согласно закивала и прочистила горло.
Со стороны коридора послышались голоса, сердце подскочило под горло. Я повернулась к выходу и задержала дыхание.
Раздался настойчивый стук в дверь, отец строго посмотрел на охранника. Тот, кашлянув, поспешно отвёл от меня взгляд и распахнул створки.
Впуская визитёров, мужчина отодвинулся и снова бросил на меня голодный взгляд.
Не твоя я птичка, не твоя.
Я осторожно изучила невысокого седого господина, в чертах которого было нечто хищное и пугающее. То ли цепкий взгляд, которым он осмотрел меня, то ли подрагивающие, будто у голодного тигра, губы, что обнажали зубы в фальшиво-приветливой улыбке. От одного вида будущего свёкра у меня спина похолодела. Но не все дети похожи на своих родителей, мой будущий муж совсем другой, уверена. К примеру, я с папой – полная противоположность Я пламя, а он лед.
Когда я посмотрела на молодого человека, что возвышался рядом со старым хищником, захотелось улыбнуться. Григорий Носов – мой жених! Такой красавчик, что дух из груди выбивает от одной мысли, что будет моим, ведь за ним полстраны сохнет.
Высокий, мускулистый, зрелый и видный. Чёрный костюм на нём сидел отменно, будто влитой! Белозубую улыбку подчеркивала хрустящая снежная рубашка, что выглядывала из-под борта пиджака, а прямой открытый взгляд голубых глаз покорял и добавлял мне уверенности, что все будет хорошо.
Жених слегка развернул плечи, будто бахвалясь и выставляя себя напоказ. Поджарый, спортивный, не удивлюсь, если в школе он был капитаном баскетбольной команды. Светлые волнистые волосы переливались золотом, а в мочке уха сверкала аккуратная серьга. Модный, молодой, горячий.
И с ним я сегодня стану женщиной. Разорву преграду, что сковывала мои мечты душной обязаловкой – хранить чистоту до свадьбы. Разве не прекрасный день начать счастливую семейную жизнь?
Григорий смотрел на меня прямо и откровенно, сверкая влажными глазами. Будто я долгожданный приз, к которому парень шёл годами мучительных тренировок. Это было так приятно, что резко потеплело в животе и защекотало между ног.
Интересно, хорошо ли Гриша целуется…
Я люблю целоваться! Жаль, у меня это случалось редко да и с теми, кто был по статусу мне не позволен. Пареньки из лицея папу не устраивали, а с моих семнадцати лет у него появился план объединения двух бизнес-кланов, чтобы владеть не только городом, но и миром.
– Вы приготовили то, что я просил? – скрипуче спросил Носов-старший и властно посмотрел мне в глаза.
Я ощутила, как к лицу прилило тепло. Не хватало ещё покраснеть! Но что делать, если Носовы потребовали подтверждения моей девственности перед браком?
Отец кивнул секретарю, и Уля, что стояла у его правого плеча, шагнула к гостям, протягивая подготовленную папку.
Ангел
Я старалась дышать ровно, не дрожать и не ерзать на месте, чтобы пережить этот неловкий момент. Зато потом Григорий заберет меня к себе, и ничего не будет мешать нашему счастью! Мне кажется, что я смогу его полюбить больше жизни. Ничего, что сейчас мы друг друга почти не знаем.
Завтра же отправимся в свадебное путешествие, знакомиться теснее, а отцы пусть разбираются со своим бизнесом. Больше я к этому иметь отношения не буду.
Впереди меня ждали священник, брачная клятва и страстный тропический остров – Ибица! Ю-ху!
И тут случилось нечто, что заставило меня не только покраснеть, но и поджать губы, стиснуть кулаки и топнуть каблуком.
– Это всего лишь бумажка, – отбросил папку господин Носов, даже не открыв ее, и наморщил дряблый лоб. – Нам нужны другие доказательства. Ее посмотрит мой человек.
Он слегка наклонил голову, желтый свет люстры скользнул по его выстриженным седым вискам. Делая его каким-то мрачным и безумным.
– Яна Валерьевна, зайдите, – бросил он громко через плечо.
Дверь приоткрылась, и в гостиную заглянула кудрявая темноволосая женщина.
– Что ты выдумал? – встал в защитную позу отец.
– Это маленькая проверка. Я не доверяю бумажкам, – Носов прищурился так, что я едва удержалась от судорожного вздоха и рывка назад, в свою комнату. Банально хотелось сбежать, но я перевела взгляд на жениха и успокоилась. Григорий мило и лукаво улыбался, безмолвно обещая подарить мне сладкую первую брачную ночь.
– Она уже в платье! – снова попытался отказаться отец, но партнер остановил его ладонью.
– И что? Ноги раздвинуть не сможет?
– У нее же прическа, – заскулила стилист.
Носов бросил на нее пренебрежительный взгляд, женщина, вмиг потупившись, попятилась к двери. Будущий свекр прошел по гостиной к глубокому креслу, вольготно уселся и, как хозяин положения, закинул ногу на ногу.
– Или так, или никак, – мужчина посмотрел на свои жилистые руки, а потом бросил в меня сальный взгляд, от которого я едва не вскрикнула. – Хочу знать чиста ли твоя красавица, как обещали, или ее кто подпортил. Ты со своими миллиардами и не такую бумажку купить можешь. Так ведь, Кирсан?
– Я… – я задохнулась от его нахальства и обвинений на пустом месте, а отец молча буравил Носова взглядом.
Обвинения не прозвучали вслух, но подразумевались. Хотелось пискнуть, что не спала ни с кем, сдержала обещание, данное отцу и жениху, но Носов криво усмехнулся и, пресекая реплику отца, жестко добавил:
– Потому что неделю назад видели твою ненаглядную с каким-то хлыщом в обнимку.
– Да это же просто поцелуй! – все-таки взвизгнула я.
– Цыц! – поднял ладонь отец. – Проверяйте, – и поспешил вон из гостиной.
– Ну папа! – опешила я, но слова рассыпались о его широкую сгорбленную спину.
– Молчи, Ангел, – скрипнул он, не обернувшись. – Делай, что говорят.
Нас с женщиной оставили наедине, но я знала, что мужчины за дверями ожидают вердикт, и от этого было плохо. Стыдно и обидно. Я ведь хранила себя, зачем меня так унижать? От этого колотило и бросало в холод, словно меня ледяной водой облили.
– Ложись, Ангелина. Я быстро, – женщина ловко надела перчатки и выставила руки вверх.
Я осмотрелась. Из вариантов, куда лечь, было только кресло и папин кожаный диван. Выбрала диван. Пришлось сжать зубы и осторожно присесть на край, подтянуть к себе слои платья и откинуться немного назад. От стыда у меня горели щеки. От странного тянущего предчувствия под ребрами сдавливало сердце.
Я не поддамся этим страхам, ничего такого не случиться от проверки.
– Ангелина, – покладисто улыбнулась врач. – Нужно снять белье.
Я подхватилась и быстро стянула ажурные трусики, сжала их в кулаке и снова легла.
– Ноги шире, подхвати колени.
Пришлось послушаться, хотя обида стояла под горлом и не давала нормально дышать.
Прохладные от геля пальцы скользнули внутрь. Я невольно сжалась, испытывая неприятное распирание. Женщина наклонила голову, аккуратно прощупала меня внутри, а потом встала.
– Все в порядке, одевайся.
Перетерпеть минуту позора просто, но знать, что тебе до конца не доверяют, оказалось ниже моего достоинства. Я едва не заплакала, сдержалась на остатках воли и веры в лучшее.
Это же Носов-старший не доверяет! Григорий не такой. Он хороший.
Ангел
Когда Яна Валерьевна покинула комнату, я выдохнула с облегчением. Стыд, сковавший грудь, отступал медленно. Я даже растягивала время одевания, чтобы успокоиться.
Прибежала стилист и заплясала вокруг меня, сетуя на то, что я сильно помяла прическу. Та пофиг на прическу, ну серьезно. Меня унизили, а ей какие-то букли важны. Но ничего, я этот позор переживу, больше этот седой старикан меня не обидит, Гриша будет защищать от всех невзгод.
Я пойду с гордо поднятой головой навстречу новым чувствам.
Убедившись, что выгляжу если не на миллион то на пару сотен тысяч баксов, женщина, наконец отпустила меня на церемонию. Я приблизилась к отцу и, ступая по ковровой дорожке, мы направились к ожидающему нас у крыльца белоснежному лимузину.
Носовы поехали в церковь впереди, как и задумано по плану свадьбы. Наша машина отправится следом.
Торопиться некуда: Григорий должен ждать меня у алтаря.
Папа тихо извинился, прошел немного вперед, чтобы поговорить без свидетелей по телефон. Я улыбнулась и легонько прикусила губу. Чтобы отвлечься от произошедшего, размечталась о первом поцелуе, но тут стилист преградила дорогу осуждающе посмотрела на меня.
– Анджелина, не кусать губы, помада расмашется, – на ломаном от волнения русском завопила стилист и вскинула руки. Где ее папа купил, догадаться не сложно. У отца в Америке большой бизнес. Часто мотается в Нью-Йорк, оттуда и эту пчелку Майю привез, подозреваю, что не только для того, чтобы меня одевать и украшать.
– Э-э… – я скривилась. – Подскажите, как вас зовут?
– Шейла, – отозвалась женщина и поникла. Обиделась, что я не запомнила ее имя?
А зачем мне запоминать имя человека, услуги которого требуются лишь раз в жизни? Да и я с трудом представляла, чем они занимаются с отцом, когда остаются в его кабинете одни. Это было противно. Она мне не нравилась, и маму мне не заменит.
– Шейла, – коротко усмехнулась я, – под вашим «шедевром» спрятано настоящее сокровище, которое трудно чем-то испортить.
Мне и так досталось, не хватало ещё, чтобы стилист на меня кричала в день, который должен стать самым счастливым.
Женщина коротко поджала губы, а я направилась к лимузину. Папа наверняка уже заждался, а он этого не любит.
Я почти дошла до края дорожки, как вдруг совсем близко раздался свист тормозов. Поднялись крики и такой грохот, что уши заныли. Вскрикнув от страха, я сжалась и попятилась назад, но тут же, сбитая с ног, упала навзничь и перекатилась на правый бок. Жёсткий ворс ковра больно впился в нежную кожу щеки, сверху на меня что-то рухнуло, да такое тяжёлое, что не получалось вдохнуть.
Я приподняла голову и с ужасом отпихнулась, увидев перед собой рваный оранжевый жакет и женщину с широко распахнутыми остекленевшими глазами.
– Шейла, – шепнула я.
Но стилист никогда уже не поправит мой макияж.
– Ангелина, не двигайтесь, – услышала я хриплый шёпот. Кто-то оттащил тело стилиста в сторону.
Пока я хватала воздух губами, чтобы осознать, что не сплю, охранник отца накрыл меня своим телом и, вытащив пистолет, тревожно осматривался. Люди истошно кричали, воняло гарью и копотью, над головой в черное небо взлетали яркие искры пламени. Это горит наш дом? Я украдкой из-под большого мужчины выглянула на лимузин. Там же отец! На нас напали?
Кто? Зачем? Жив ли папа?
Что-то мерзко шмякнуло над головой, и по щеке потекло нечто горячее, резко контрастирующее с холодным августовским вечером. Я машинально стёрла каплю и с удивлением посмотрела на испачканные алым кончики пальцев. Сердце пропустило удар, когда тяжесть тела охранника, прижимающая меня к земле, пропала.
Я хотела закричать, но не смогла. Грудь сдавило корсетом ужаса, а в горло набились гвозди страха.
Неожиданно меня подкинуло вверх, выбив напрочь дух. Я закричала, будто прорвало плотину, но тяжелая рука запечатала вопль и до боли сжала лицо.
– Молчи, иначе хуже будет, – рыкнул кто-то басом на ухо. Меня прошило сквозным ужасом. С трудом до меня доходило, что это покушение или убийство, а я умирать не хотела. Потому когда давление со рта ушло, снова закричала:
– Папа! Помогите! Папа, пожалуйста! – я заколотила спину похитителя, будто из камня сделанную, и задрыгала ногами. – Папа! Пустите! Пустите меня! Помоги… – взгляд скользнул по ковровой дорожке и замер на лице моего охранника. На его белоснежной рубашке расцвел багровый цветок, а глаза застыли в одном положении и больше не закрывались.
Этого просто не может быть! Мне снится кошмар!
Попыталась снова вырваться, но меня встряхнули и, подняв над землёй, перекинули через плечо.
Я словно в стальные тиски попала! Приподнялась, напрягая пресс, и увидела других охранников отца. Один из них целился в моего похитителя, но появившийся рядом отец двинул его рукоятью пистолета.
– Попадёшь в Ангелину, идиот!
– Пустите! – отчаянно вырывалась я. – Папа! Папа! Спаси! Папа…
Нас окружили незнакомые мужчины, а тот, что тащил меня, был просто огромен, ловко перебегал через трупы и обломки. Как гора, но живая, быстрая и беспощадная. От него тянуло порохом и кровью. Я не оставляла попытки вырваться: царапалась, билась, даже пыталась укусить его, но убийце мои старания были, как комариные уколы. Он даже не реагировал. Я просто в западне его лап.
Мужик молча скинул меня с плеча и одним движением запихнул в чёрный автомобиль с тонированными стёклами. Не церемонясь, что сломаю шею от его броска. Я вжалась в угол и подтянула к себе разованное и залитое чужой кровью свадебное платье.
Нападающий, как кобра, бросился за мной и завис в сантиметре от моего лица. За его спиной появился еще один мужчина в черном. Хлопнула дверь, отрезая меня от голосом и шума.
– Пришло время платить, Кирсанов, – зарычал первый мужик-гора.
От вида шрама через всё его лицо, что начинался в уголке крупных губ, тянулся до уха и расчерчивал полосами висок и край темечка, у меня похолодело в животе. Весь в чёрном, сам страшнее смерти. Короткие волосы цвета вороньего крыла, массивная челюсть, желваки звериные, ходящие ходуном, мощная шея и руки, способные убивать одним движением. Он переломает меня и даже не вспотеет.
Я застыла, пригвожденная его тяжелым взглядом.
Что будет дальше? Убьет быстро или помучает?
И когда он сцапал мой подбородок и потянул на себя, я поняла, что все-таки меня ждет последнее.
Поцелуй был горьким, яростным, как будто мне в горло заливали отраву и заставляли глотать-глотать-глотать.
Я пыталась выкручиваться, отталкиваться, ломала ногти, сбивала пальцы, но не хватало сил даже сдвинуть с места этого подонка. Когда яд добрался до груди и сжал грудную клетку, мужчина резко оторвался и проговорил в сторону:
– Снимаешь?
Машина сорвалась с места, а я успела рассмотреть другого мужчину, что сидел напротив и направлял на меня глазок камеры.
– Да, – коротко ответил он и растянул грязную улыбку.
И тут мужик со шрамом и страшными глазами рванул на мне корсет. Я не успела и пикнуть. Разодрал его на части одним движением, оцарапав кожу и обнажив меня по пояс.
Ангел
Большая ладонь смяла грудь, а живая гора накренилась и вжала меня в сидение. Я попыталась закричать, но мужчина напал на губы, протолкнул что-то круглое между зубов, заставив глотнуть, и терзал меня глубокими-бешеными поцелуями, пока я не почувствовала странные горячие волны внизу живота. Это было унизительно, но я не могла себя обманывать. Что-то попало в кровь, заставляя меня сжиматься от жажды и желания.
На языке катался сладко-горький вкус, а по телу метались непривычные искры и молнии.
– Ты будешь довольна, обещаю, – сухо засмеялся мужчина, поднял рывком юбки и вклинился между ног. – Ты же для этого себя хранила? Мечтала о первой ночи, ласкала себя до трясучки, – белье затрещало, а что-то твердое и шероховатое прогладило меня там, где десять минут назад побывали пальцы гинеколога. Я со всей силы сжала ноги, но снова была вдавлена в сидение. Сильные руки развели мои бедра так порочно, что я задергалась сильнее, но только причинила себе еще больше боли. Урод со шрамом нажал на них так, что засхрустели кости, а мышцы едва не полопались от напряжения.
– Продать тебя подороже теперь не получится, – съязвил похититель, нагло и торопливо потирая складочки, причиняя невыносимые новые для меня ощущения. Я хотела, чтобы было неприятно, но волны жара наплывали с такой скоростью, что, казалось, еще миг, и я взорвусь.
– Разрумянилась, м-м-м… Да ты горячая штучка. Возбудилась даже раньше, чем таблетка подействовала.
Это не может быть настоящим. Это мне снится. Это просто сон. Страшный, Грязный. Не хочу так!
– Нет, – с трудом пролепетала я, – не хочу… Пожалуйста, не надо!
Я понимала, что кричать бесполезно – даже если кто услышит, что толку? Меня похитили с собственной свадьбы и не только собирались изнасиловать, но ещё и заснять это. Уроды!
От шероховатых пальцев, что массировали меня внутри, плавно и мягко, я вдруг начала постанывать. Сцепила зубы и замотала головой, я не могу это чувствовать, не хочу!
От мысли, что сейчас со мной сделает это чудовище со шрамом, в груди всё замирало. Сердце прекращало биться. Вот бы так и случилось, чтобы не испытывать этот кошмар, не плавиться от незнакомых искусственных ощущений. Я не могла ничего противопоставить насильнику, которого толком так и не назовешь, потому что я горела под его руками, и у меня не было сил сопротивляться. Как ни пыталась оттолкнуть мужчину, он давил-мял-ласкал, заставлял чувствовать себя ничтожеством.
От отвращения и ужаса меня затошнило, и я пожалела, что ничего не ела с утра. Хотела же казаться стройнее. Вот бы меня вырвало на этого ублюдка!
А этот гад просовывал пальцы туда, где кроме гинеколога меня никто не трогал, и от омерзения сводило челюсть, а бёдра раскрывались и подавались к нему навстречу. Разогретые умелыми руками складки вопреки моему желанию покалывали от наслаждения и покрывались еще большей влагой.
Между ног хлюпнуло, и я услышала смешок. Хотела крикнуть, что это гель, с которым меня осматривал врач, но мужчина навалился на меня, вжимая в сидение так, что потемнело в глазах, и безумные ласки его пальцев вдруг прекратились. Я вздохнула с облегчением. Хотя показалось, что застонала, умоляя продолжить. Сумасшествие! Он меня накачал чем-то, вот же подонок!
Увы, облегчение было недолгим. Вместо пальцев в мои складочки ткнулось нечто большое и горячее, и стало страшно. Даже под пулями я не боялась так сильно.
– Папа! – из последних сил закричала я, пытаясь вывернуться из стальной хватки рук. – Папа, спаси меня! Папа! – осипший голос провалился в плаче и истерике.
– Потерпи, невинная… – шепнул урод на ухо, – и придавил меня собой.
Весь мир растворился в дикой боли между ног, в агонии, что накрыла меня с головой. Казалось, меня сейчас просто разорвёт, и я умру от болевого шока.
– Папа? – плавно входя в меня глубже, отдаляя боль, спросил Шрам. Его лицо исказилось от ярости или страсти, стало еще страшнее, чем было. Огонь, что разошелся по крови ядом, сосредоточился между ног, заставил меня впиться ногтями в мощные плечи, пробить его кожу до крови. Мужчина качал нас и гневно-отчаянно говорил: – Тот папа, который решил, что правит миром? Тот, который хотел продать тебя Носову, как последнюю шлюху? – Шрам сжал мои бедра, потянул на себя и захрипел в волосы, надавливая с напором: – Просрались папины денежки, ты теперь бракованная, – басисто и довольно сказал урод. От его толщины и тепла внутри меня пламя прокатилось по телу и замерло в горле бесстыдным криком. Я выгнулась, сотрясаясь под Шрамом, и разорвалась на тысячи мелких кусочков. От унижения, от того, что не могла сопротивляться действию гадости, что мужчина заставил меня глотнуть.
– О, да… Пусть этот сладкий миг останется в твоей памяти навечно, – зарычал с последними толчками Шрам и глухо застонал надо мной.
Задрожал конвульсивно, взрывая новые волны боли в паху, в груди, везде, а потом огонь стал глубже, сильнее, растворился в горячей влаге.
Шрам резко отодвинулся, вжикнула молния, меня потянули за плечи, заставляя встать. Темнота плясала перед глазами и мерцала черно-красными точками, между ног невыносимо горело, и от глухой боли, и от оргазма, будто я всю ночь, как шлюха, ублажала мужчин. Машина остановилась, и меня бесцеремонно выставили на улицу.
– Передай папочке привет от Лютого, – вякнул вслед урод, и мои ноги подогнулись. Я рухнула на колени и зарыдала.
Хлопнула дверь, взревел мотор, поднялась пыль, песок застелил глаза, а я не могла шевельнуться, сидела, уткнувшись лицом в ладони, глотая унижение.
Колени жгло, но это было неважно. В меня будто налили адского пламени – между ног словно сотни тысяч углей разом вспыхнули и стали плясать. Я уткнулась лицом в асфальт, тихонько завыв от безысходности.
– Ангелина! – словно сквозь вату донёсся крик. – Вон она!
Словам, будто музыка жуткой песне, вторили звуки полицейских сирен. Я сжималась от стыда, прикрывала руками разодранный лиф, пыталась спрятать потеки на внутренней части бедер и прикрывала лицо ладонью, чтобы зеваки не снимали меня.
Охранники отца оттеснили людей. Меня подняли на руки, над ухом прозвучало:
– Ангел, мой… Девочка! – Голос отца дрожал. – Ты жива…
– Папа, – слабо прошептала я и обвила руками его шею. – Па-па-а-а…
– Ничего, – шептал отец, неся меня к свету, – всё будет хорошо, детка. – И крикнул яростно: – Костя, машину! В больницу, немедленно! Проклятые зеваки… А ну, в сторону, или я прикажу стрелять! – И чуть погодя: – Огонь!
Раздались выстрелы в воздух, испуганные крики, визги… А я, прижимаясь к шее отца, беззвучно плакала, как птица, у которой обрезали крылья.