Ольга Коротаева
Невинная для Лютого
Глава 16
{Лютый}
Я скользнул взглядом по полу, чтобы скрыть свою панику. Или бешенство? Не знаю, но играть на жизнь сына совсем не было желания. А что оставалось делать? Рискнуть любимым ребенком, чтобы сохранить нерожденного? От врага? Издевательство!
– Сделаешь, как посчитаешь нужным, – ответил ровно и поднял уверенный взгляд на Чеха. Если и это не поможет, придется только рвать путы и душить старика – подписывать себе вышку.
Он ухмыльнулся так самодовольно, что стало ещё противнее. Подхватил со стола нож и приблизился к Ангелине. Присел на корточки и, поглаживая белую от ужаса девушку острием по щеке, нежно пропел:
– Заикнёшься обо мне, я из тебя ублюдка от Лютого вырежу и Крысе на тарелочку положу, ясно? Не думай, что не узнаю. У меня везде свои люди есть, помни об этом, красавица.
Ангелина молча смотрела на него, и в её глазах плескался дикий ужас и бессильная ярость, а я видел, что девчонка держится из последних сил. Вот-вот в обморок упадёт от потери крови, но упрямо прижимает ладони к окровавленному животу.
Чех погладил её губы острием, а затем резким движением отвёл кинжал и разрезал стягивающую волосы в хвост резинку. Подхватив тонкую прядь, отсёк её и поднялся.
– Я свяжусь с тобой, Лютый, как влезешь в доверие к Крысе.
Чех подошёл ко мне и, одним движением рассёк удерживающие меня путы, царапнув при этом кожу. Уверен, он это сделал намеренно. Больной ублюдок обожал всё резать.
– Учти, в твоих интересах сделать это быстро.
И, усевшись за дорогой дубовый стол, милостиво взмахнул ножом:
– Забирай шлюху.
Я размял затекшие кисти и покосился на девушку. А теперь, красотуля, начинается самое страшное. Только неизвестно для кого.
– Волчару вызови, пусть заберет нас, – довольно мягко сказал, повернувшись к Чеху. Я тяжело поднялся со стула, но меня немного повело от слабости, пришлось опереться ладонью о стол. – Можно я одолжу на пару сек? – Я показал на нож в его руке.
Он коротко усмехнулся и бросил кинжал на стол. Потянулся к карману пиджака и вынул смартфон, тоже положил передо мной:
– Пальцы не сломаны? Я тебе не секретарша, мальчиков вызывать!
Серый понял с двух слов, куда ехать и почему. Он будто ждал. Я вернул мобильный и, подхватив кинжал, пошел прямиком к Кирсановой. Присел около нее, заглядывая в мутные от слез глаза, а потом спросил:
– Один раз спрашиваю. Выйдешь за меня?
Она медленно подняла голову, и белея на глазах, медленно опустила мокрые ресницы, выражая согласие. Лишь шепнула едва слышно:
– Спаси… нас…
И медленно завалилась на бок, окровавленные руки безвольно упали на бордовый ковёр.
Я сжал зубы до скрипа. Жалость. Снова эта жалость пробралась в сердце. Раздвинула ребра и сделала меня мягким.
Я отрезал полоску футболки, перевязал наспех худые руки Кирсановой. Глубоко порезал ее Чех, и времени прошло много. Пока я заматывал ладони, заметил, как у самого руки дрожат. Я боялся за нее, ведь и так слаба, ребенка еще скинет. Кого потом винить? Только себя.
Набрав в грудь побольше воздуха, запустил под девушку руки и потянул на себя. Легкая, будто перышко, и холодная, как… сука… как Мила.
Я не прощался с Чехом, много чести. Толкнул ногой дверь и вышел прочь. На улице нас встретил Серый – сто пудов ждал у ворот моего звонка. Он всегда такой – думает наперед.
– Эля где? – сухо спросил Волчара.
– Забудь о ней.
Я не питал иллюзий. Чеху была нужна жертва.
Глава 17
{Ангел}
Я плавала в тёплом влажном тумане, то выныривая в жёсткую холодную реальность, то вновь погружаясь в мягкость забытья. В моменты просветления у меня ныли ладони, словно я снова шестилетняя девочка, что так неловко схватила горячий ковшик. Мама дула мне на ранки и смазывала их специальной мазью.
Я ощутила прохладной дыхание на коже руки и улыбнулась. По щеке скользнула слеза, когда я пробормотала, не открывая глаз:
– Я скучаю по тебе…
Схватила за её руки. Такие большие и любимые… И тут живот пронзила резкая боль. Я охнула и распахнула глаза. Столкнувшись взглядом с тёмными глазами Лютого, обмерла. На голове Лютого белела повязка, на лице выделялся бежевый пластырь.
В одно мгновение в памяти всплыли и его резкие движения на мне тогда, в машине, и его плотно сжатые губы, когда на мужчину упал станок с металлическими блинами.
Я отпихнула руки мужчины, в которые вцепилась во сне своими перебинтованными и судорожно отползла от него по скрипящей крахмалом простыне. В мгновение в душе поднялись тёмные волны ненависти и, захлестнув меня с головой, остались на языке металлическим привкусом. Я застыла изваянием, не сводя настороженного взгляда с урода, словно на бешеного волка, ожидая от него чего угодно.
– Не трясись, – он криво растянул губы, – невеста. Тебе придется ко мне привыкать, даже улыбаться, даже прикасаться без отвращения, ведь твой папочка быстро поймет фальшь, а мы должны казаться счастливой парой. Твое молчание за его, – он опустил темный взгляд на мой живот, – жизнь. Помнишь уговор?
Я сглотнула подкативший к горлу ком и прижала руки к животу. Ощутив повязку, похолодела и спросила деревянным голосом:
– Что с ним?
– Пока жив, – Лютый тяжело встал и отошел от кровати к окну. Его походка казалось тяжелой и неровной, будто его качало в океане на большом корабле. Он обернулся и, прищурившись, сказал: – И ты будешь жива и в безопасности, пока он цел. Советую не нервничать и доносить ребеночка здоровым.
Я бы рассмеялась, да только, кажется, за эти недели я забыла, как это делается. Он издевается? Ответила, стараясь, чтобы голос мой не дрожал и звучал по-деловому:
– Спасибо за совет. Я обязательно сделаю всё возможное, чтобы он остался цел.
Как мне хотелось добавить «и подальше от тебя», но я понимала, что этот страшный человек не отступит. Он вбил себе в голову, что мой отец совершил немыслимое преступление, и будет мстить. Страшно мстить.
Раздался вежливый стук, и в комнату вошла девушка. Она улыбнулась Лютому одновременно зазывающе и испуганно, будто сама боялась своих желаний. Игриво сообщила, что время укола. Лютый не сдвинулся с места, и девушка, приблизившись, принялась нежно протирать тампоном его оголённое плечо. Обрисовывала бицепсы, будто собиралась туда сотню уколов сделать, а не один.
Я поразилась беспечности медицинской сестры. Шрам как дикий зверь, набросится, если она вызовет в нём инстинкт охотника, сорвёт одежду и разложит прямо тут, при мне – я в этом не сомневалась. Если не задрал девушке юбку, значит, она его не заводит.
А вот на меня посматривает так, что холод по спине прокатывается. Я кожей ощущала, как взгляд Лютого царапает мне грудь и живот. О чём он в этот момент думает, нетрудно догадаться, и от этого начинало тошнить. Взгляд, полный животного желания и прожигающей ненависти давил, терзал, мешал дышать.
Если верить едва не проткнувшему меня ножом подонку в дорогом костюме, Лютый собирался не только изнасиловать меня, но и убить. Не знаю, почему он не сделал этого тогда, зато уверена, что теперь, когда вот он так смотрит на меня, позволяет жить лишь из-за ребёнка.
Я видела, как шрам вздрагивал, когда тот человек говорил о мальчике, с которого хотел живьём снять кожу. Меня и саму передёргивало. Это не люди – звери! И я волею злой судьбы оказалась в лапах беспощадных хищников.
Пока медсестра осторожно вводила иглу Лютому, я сверлила яростным взглядом его до ужаса широкую и мощную спину. Слышишь ты, урод? Моего ребёнка! К которому ни ты, ни кто-либо другой отношения не имеет.
И чтобы защитить его, мне предстоит стать хитрее и беспощадней. С волками жить…
Когда девушка входила, я заметила в коридоре три тёмных фигуры – люди Лютого. И думать не стоит, чтобы сбежать. Даже если мне, ослабевшей, удастся ускользнуть от изверга, из этой клиники – явно частной и купленной моим врагом – меня не выпустят.
Можно было попробовать подкупить медсестру и, переодевшись в её халат, обмануть охрану, но Лютый, судя по мятой одежде и скомканному покрывалу на кожаном диванчике, что стоял у противоположной стены, не покидал палату. Я не строила иллюзий – на меня ему было плевать, он беспокоился лишь о ребёнке. И мести.
Можно ли довериться странной привязанности подонка к зачатому насильно малышу? Рискну ли я ступить на этот тонкий лёд, понимая, что под ним простирается пропасть, на дне которой острые скалы?
Сейчас приходилось выбирать меньшее из зол – то, которое позволит мне выжить и защитить моего ребёнка. Я помнила каждое произнесённое в том богатом доме слово, каждый взгляд. И хоть сама едва дышала и почти теряла от боли и потери крови сознание, слушала и запоминала.
Нет, конечно, я не верила, что папа мог сделать что-то настолько ужасное, как говорили эти люди. Но месть изуродованного человека ужасна и реальна. Настолько, что Шрам даже желает жениться на мне, чтобы подобраться к моему отцу.
Я приняла решение и с усилием поднялась с постели. Живот тянуло, израненные ладони ныли, но я сделала шаг, второй и, не отрывая взгляда от ненавистного врага, отмела последние сомнения. Я помогу тебе войти в наш дом, Лютый. А оттуда тебя уже вывезут в гробу.
Любуясь, как бережно и нежно нажимает на поршень шприца медсестра, осторожно вводя лекарство, я нарушила звенящее молчание:
– Раз ты решил жениться на мне, мне стоит представить тебя моему отцу… – Выдавила, стараясь не выдать чувств: – …Жених. Можем ли мы не откладывать этот визит и поехать прямо сейчас?
Мужчина повернулся всем телом и, не обращая внимания ни на испуганно вскрикнувшую медсестру, ни на сломанный шприц, ни на иглу в своей руке, шагнул ко мне и, протянув руку, схватил меня за шею.
Глава 18
{Лютый}
– Пошла вон, – проговорил я так низко, что в груди загудело. Обращался к медсестре, а смотрел на Кирсанову. Быстрые шаги не заставили себя ждать, за ними хлопнула дверь. – Анге…лина, – передернулся от неприязни. Ее имя звучало инородно. – Ты что-то не услышала? – повернув девушку за плечи, усадил ее на кровать, вырвал из себя остаток капельницы и, не обращая внимания на струйку крови, снова схватил Кирсанову за шею. Помягче, чтобы не задушить случайно – она мне еще нужна. Приподнял подбородок, чтобы девка на меня смотрела и осознавала, во что вляпалась. – Это не брак по расчету, ми-и-илая, это не свадьба безумно влюбленных… Это – откуп. Ты дала слово и если нарушишь, наказывать не буду, я просто убью тебя. Тогда не убил, людей подставил, нарушил приказ, а теперь рука не дрогнет. Можешь сколько угодно притворяться ангелочком, я никогда в это не поверю, но пользоваться твоим прекрасным телом буду. Ты теперь моя, ясно? Пока я не наиграюсь. Или не сдохну. С папочкой мы встретимся тогда, когда ты будешь официально моей женой и будешь смотреть на меня, как на того, с кем готова прожить до смерти. Поверь, так и будет. Я помиловал тебя. Помиловал, сука. Цени это и делай то, что тебе говорят.
Она судорожно сглотнула, но не ответила. Задумала что-то, это видно по бегающим глазам и дрожащим ресницам. Стало неприятно от следующего шага, но придется, иначе никто в этот фарс не поверит.
– Приоткрой рот, – хрипло приказал я, наклонившись. Договорил шепотом, слегка касаясь ее прохладных сжатых губ: – Поцелуй меня, не как врага, а как будущего мужа. Сделай все, чтобы я поверил в то, что ты хочешь сохранить жизнь себе и ребенку.
Она судорожно задышала, лицо побелело, а зрачки расширились. Вцепилась мне в плечи, словно не понимая, что делает. Думал, сейчас обмякнет подо мной, растечётся в обмороке, но девка сжалась ещё сильнее, распахнула огромные синие глаза и, не отрывая от меня взгляда, на миг прижалась к моим губам.
Тут же отпрянула и, подрагивая всем телом, как облитая ледяной водой кошка, процедила звенящим от ненависти голосом:
– Доволен?
– Так целуют покойного дедушку, провожая в последний путь, – зло бросил я и, подавшись ближе, запустил руку в ее мягкие волосы, потянул на себя. Ненавижу суку до замирания сердца, но хочу до ускорения пульса. Понимаю головой, что испытывать вместе и неприязнь, и желание – нереально, но разрываюсь. Меня она заводит. Необъяснимо. Бредово. Не иначе. – А вот так целуют жениха… – коснулся языком дрожащих губ девушки, нажал рукой на затылок, заставляя ее прижаться ко мне, выдохнуть остатки воздуха мне в лицо, и пробрался в сладкий рот.
Она не отвечала. Упорно. Будто холодная мумия дрожала в моих руках. И я люто взбесился.
На миг оторвался, дернул футболку вверх, осторожно, но напористо сжал ладонью налитую грудь, и когда девушка ахнула, снова проник в порочный ротик. Терзал язык так, что у самого пар из штанов чуть не пошел. Изучал. Ласкал. Доводил до сумасшествия. И себя, и Кирсанову.
Она забилась, будто птица в силках, замычала, попыталась выкрутиться. Даже укусила, тварь! Поцелуй обрёл вкус крови и соли. По щекам дикарки бежали слёзы, но больше всего бесило, что Кирванова так и не закрыла глаза. Смотрела на меня, прожигала гневным взглядом. Но сосок под моими пальцами затвердел, налился бутоном.
Стало гадко. Ненавижу ее. Встряхнул за плечи, чтобы знала, как себя вести, чтобы была покорной, но, увидев, как сжалась, боясь, что ударю, отпихнул ее от себя и рассвирепел:
– Ничего, сука, ты еще научишься притворяться! Я тебя усмирю и научу подчиняться. Не думай, что мне приятно прикасаться к тебе. Ты – плод моего врага, всем нутром тебя ненавижу. Именно твой ублюдок отец пришел в мой дом и забрал все, что у меня было. И он будет долго мучиться, я буду тянуть из него жизнь по капле, мучить и пытать, пока эта тварь не отдаст моего сына!
Волна негодования захлестнула лицо, зубы заскрипели, а глаза налились кровью. Пусть Кирсанова знает, что я щадить ее не собираюсь. В волне жуткой агрессии, которую приходилось держать в узде, меня замутило. Я немного покачнулся на ровном месте и тише добавил:
– Никогда не предавай мое доверие, Ангел…
Дыхание спирало, и тошнота стояла под горлом. Я шагнул ближе к девушке, снова сжал двумя пальцами подбородок и потянул ее голову максимально вверх. Светлые волосы просыпались на дрожащие плечи. Ангелина зажмурилась, обмывая мои грубые руки ручьями слез. Будто боялась, что придушу на месте.
– Не больно ты стараешься спасти жизнь своему ребенку, Лина. За себя пеклась, когда за кинжал Чеха хваталась, признавайся?
Я поднял свободной рукой ее перемотанную ладонь. Не давил, нет, но она затихла и насторожилась. Знала бы, чего мне стоило сделать это движение, давно бы убила на месте. Да хоть этой иглой от капельницы – легко распорола бы мне шею. Если бы умела причинять боль другим.
– Отвечай, – скрипнул я зубами, едва удерживаясь на ногах. В глазах стало мутно, в носу мокро, в голове остро запульсировало, но я, как баран, ждал ответа. – Если жить не хочешь, зачем согласилась на эту игру? Просила меня спасти… – я скривился, – …«нас», а теперь в позу? Ты думаешь, что я с тобой с крестики-нолики играю?
Она что-то ответила, но я не услышал. Меня выбило в шипящий тишиной эфир. Горло сжало спазмом, а муть резко превратилась в темноту. Сильные некогда ноги подкосились, и я свалился мешком на пол.
Глава 19
{Ангел}
– Не надо, – шептала я, глотая, катившиеся от страха слёзы, но Лютый будто не слышал. – Не надо так…
Говорил, говорил, говорил – будто гвозди в меня вбивал – а потом вдруг завалился на меня, придавил всей массой. Я уже наученная задержала дыхание и горько усмехнулась про себя: мне стало привычно выдерживать его тяжесть?
Крикнула:
– Эй, там! За дверью. Ваш Лютый отключился.
Не сумела скрыть радости в голосе. Разумеется, я понимала, почему шрам свалился. Судя по повязке, упавшие на урода металлические блины всё же ему навредили. Жаль, что не убили.
В палату заглянули охранники, ввалились внутрь, с меня стянули тяжёлое тело, уложили на кровать, я же отошла к стене и, поглядывая на дверь, пыталась поймать нужный момент, чтобы улизнуть.
Но один из охранников не сводил с меня глаз и всегда находился между мной и дверью, будто ему приказали следить за мной. Но больше меня нервировала его рука, что поглаживала удерживаемую ремнём брюк кобуру.
Влетел доктор, крикнул:
– Каталку сюда! Быстро в реанимацию!
Я встрепенулась, ощутив призрачный шанс на спасение. Но охранники преградили путь взволнованной медсестре.
– Лютый запретил увозить его, даже если ему станет плохо. – Процедил один из мужчин и глянул на меня: – Так и сказал: «Где она, там и я».
Врач раздражённо взвился:
– Поймите, что у вашего босса сотрясение мозга! Мало того, что травма сильная, так он ещё и от постели женщины столько времени не отходил! Без сна, без отдыха.... От лечения отказался. Поэтому ему хуже стало. Необходимо немедленно провести томографию, иначе…
Он расписывал последствия беспечности их босса, но на охранников это не действовало. Глядя в каменные физиономии мужчин, даже я понимала, что доктор лишь тратит время. Он и сам догадался, лишь буркнул зло:
– Больше Лютый ничего не приказывал?
– Избавиться от женщины, если он умрёт, – тихо так, что услышала лишь я, ответил один из охранников.
Его тихий голос, казалось, прозвенел набатом. Захотелось закрыть уши и закричать от безысходности. Я беременна от насильника, который требует стать его женой, чтобы убить моего отца, а меня, если что пойдёт не так, безжалостно убьют! И никому… НИКОМУ! Никому нет дела до моего малыша.
Лютый лишь делает вид… Или у него срабатывает некая странная отцовская забота: мой нерождённый ребёнок взамен пропавшего. Жаль его, конечно, но ничего не оправдывает того, что Лютый сотворил со мной… И тем более нет никаких оправданий тому, что собирался сделать!
Прижимаясь спиной к прохладной стене, я смотрела, как люди в белых халатах возятся с Лютым, и молилась об одном: сдохни! Просто перестань дышать, и всё наладится. Я спокойно выношу твоего ребёнка, рожу его и попытаюсь забыть, как он был зачат.
Возможно, со временем, я даже научусь не ненавидеть отца своего ребёнка так отчаянно. А может, и нет. Но сейчас от тебя нужно одно – оставить нас. Не мучить. Уйти!
Перед глазами пронеслась картина счастливого будущего: я веду за руку моего сына, почему-то я была уверена, что родится мальчик, светит ласковое солнышко, над головой перламутрово переливается стыдливо прикрытое листьями парковых деревьев небо, а малыш спрашивает: «А где мой папа?».
Я вздрогнула и прижала руки к животу. И что я отвечу? Что стояла и смотрела, как он умирает? Что желала смерти тому, кто дал ему жизнь? Сжала челюсти и мотнула головой: Лютый бы стоял и с наслаждением следил, как я испускаю дух!
В груди будто ржавый гвоздь провернули. Я не хотела признавать, что это может и не быть правдой, отчаянно хваталась за ненависть. Нашу обоюдную лютую ненависть. Ненавидеть лучше, чем испытывать боль и отчаяние.
Нет, нельзя поддаваться эмоциям, нужно попытаться мыслить здраво. Ради ребёнка я не могу потерять голову и сделать опасный выбор. Так можно зайти очень далеко… откуда не возвращаются.
Я снова скользнула тревожным взглядом по охраннику, что стоял между мной и дверью. Эти люди не волнуются за Лютого, не отвлекутся, даже, если он умрёт. А потом… Я сжала челюсти до ноющей боли. Да даже если мне удастся сбежать, это не будет означать конец мучениям.
Нельзя забывать, что Лютый лишь исполнитель, что тот страшный человек с кинжалом может нанять другого урода. Что сделают с папой? Со мной?.. С ребёнком!
Я с усилием втянула воздух, осознав, что стояла не дыша так долго, что уже потемнело перед глазами. Лютый мой единственный шанс выжить и выяснить, что желает тот человек, спасти нашу семью.
Я отлепилась от стены и спокойно пошла к выходу.
Как и следовало ожидать, путь мне преградил мужчина с пистолетом. Я даже не удостоила его взглядом, обернулась и спросила другого:
– Лютый сказал, чтобы он был там, где я? – Не дожидаясь ответа, коротко кивнула: – Я иду в реанимацию. Можете взять каталку или тащить его сами – мне без разницы.
И, обойдя опешившего охранника, босиком направилась по коридору.
Конечно, охранники тут же организовали каталку, повезли Лютого, колеса загремели по кафелю. Медсестра показывала путь, а доктор потянул меня за руку:
– В реанимацию посторонним нельзя.
– Я не посторонняя, – вырвалась я и добавила глухо: – Я невеста Лютого. А у его людей всё ещё есть приказ держать его там же, где я. У вас остались вопросы?
Присела на кушетку, потому что было трудно стоять. Голова кружилась, живот ныл, а ладони ломило. Хотелось попросить обезболивающего, но я боялась навредить малышу, поэтому терпела.
Наблюдая за склонившимися над Лютым докторами, я пыталась смириться с принятым решением. Ведь это не был брак по расчёту, как сообщил мне урод. Он ясно дал понять, что претендует на моё тело. Я содрогнулась и прижала руки к животу. Нет, он не посмеет. А поцелуи… Как-нибудь переживу.
Меня тронули за локоть, и я обернулась на одного из охранников. Он взглядом указал на удобное кресло-каталку, и я со вздохом опустилась в него.
С Лютым возились долго. То перевозили его в заставленную медицинскими аппаратами комнату, то возвращали в палату, а мне приходилось всюду сопровождать его и даже согласиться на халат.
«Где она, там и я».
Это ненадолго. Отец разберётся с нависшей над нами опасностью и, когда тот человек не будет угрожать нам, Лютый исчезнет из моей жизни.
– Ангел… – Лютый, очнувшись, схватил доктора и, сжав его руку так, что тот застонал от боли, прорычал: – Где девушка?!
Я вздрогнула и, ощутив, как сердце сделало кульбит и застряло в горле, мельком глянула на дверь, но там, конечно же, стоял охранник. Преодолев подпрыгнувшую к горлу панику, я медленно поднялась и произнесла как можно спокойнее:
– Там, где ты.
Подошла и, опираясь о кровать, склонилась над Лютым. Опалив его ненавидящим взглядом, положила ладонь на каменные мышцы его руки и процедила:
– Отпусти врача, пожалуйста.
Ложь давалась с трудом, но я хотела показать, что прекрасно умею притворяться, если надо. А мне до смерти надо. До смерти Лютого от рук моего отца. И после того, как минует угроза.
Я растянула губы, молясь, чтобы это было похоже на улыбку:
– Рада, что ты очнулся.
И, задержав дыхание, будто ныряя под лёд, прижалась своими губами к его.
