Диана Уинн Джонс
Ведьмина неделя
Глава вторая
На следующий день мисс Ходж решительно взялась за разоблачение автора записки.
За всю школьную жизнь Нэн Пилигрим и Чарлза Моргана более кошмарного дня еще не выпадало. Утро Чарлза началось как обычно, а Нэн опоздала к завтраку – у нее порвался шнурок. За опоздание она получила выволочку дважды – от мистера Тауэрса, а потом от дежурного! Свободное место оказалось только за столом, где сидели одни мальчишки. Нэн пробралась к столу, багровая от смущения. Все гренки уже съели – остался всего один ломтик. Когда Нэн села, Саймон схватил последний гренок.
– Не везет тебе, толстуха!
С дальнего конца стола на Нэн глядел Чарлз Морган. Он хотел посмотреть на нее с сочувствием, но получился, как всегда, холодный двуствольный прицел… Нэн притворилась, будто ничего не заметила, и принялась, не поднимая глаз, жевать мокрый бледный омлет…
На уроках Нэн обнаружила, что Тереза и ее компания увлечены новой модой. Ничего хорошего это не сулило. Заводя новую моду, Терезины подружки выпендривались больше обычного – даже сегодня, когда все затевалось, конечно, только для того, чтобы не думать про птиц и колдунов. Новой модой было вязанье из беленького пушистенького мохера. Чтобы не запачкать, вязанье надо было заворачивать в полотенце. В классе стоял ровный гул: «Накид, две лицевые, две изнаночные…»
Ближе к полудню дела приняли совсем скверный оборот. Был урок физкультуры.
В Ларвуд-Хаус физкультура, как и дневники, полагалась каждый день. Второй «игрек» объединили со вторыми «икс» и «зет» – и мальчики пошли бегать на стадион, а девочки отправились в гимнастический зал. Там висели канаты.
Тереза, Эстель и прочие, радостно заверещав, с омерзительной легкостью полезли на канаты. Нэн попыталась затаиться у шведской стенки. Сердце у нее ухнуло в кроссовки. Это даже хуже прыжков через коня. Нэн попросту не могла лазить по канату. У нее, наверное, от рождения не было нужных мускулов.
А поскольку такой уж был день, мисс Филлипс тут же заметила Нэн:
– Давай-ка, Нэн, ты еще не пробовала. Тереза, Делия, Эстель! Слезайте поживее, дайте Нэн тоже забраться по канату!
Тереза и прочие с готовностью слезли – они прекрасно знали, что сейчас будет.
Нэн увидела, какие у них лица, и скрипнула зубами. Нет уж, на этот раз она все сделает как надо. Она залезет под самый потолок, и нечего Терезе так скалиться! И тут ей показалось, что до канатов идти едва ли не километр. Нэн почувствовала, что ноги у нее в широченных физкультурных штанах стали толстыми-претолстыми и лиловыми-прелиловыми, а руки обмяк ли, как вареные сосиски. Когда она наконец добралась до каната, оказалось, что узел на конце болтается у нее где-то над головой. А ведь надо было как-то умудриться встать на узел!
Нэн толстыми вялыми руками ухватилась за канат и подпрыгнула. В результате узел больно ударил ее в грудь, а ноги сорвались – и снова оказались на полу. Терезина компания обрадованно захихикала. Только этого не хватало! Им смешно! Все даже хуже прежнего!
Нэн почувствовала, что не может даже ноги от пола оторвать! Она снова ухватилась за канат и опять подпрыгнула. И опять. И опять… Она прыгала и прыгала, подскакивая и шлепаясь, словно пухлый кенгуру, узел бил ее в грудь, а ноги больно стукались о пол. Хихиканье стало явственней – и в конце концов все громко расхохотались. И вот наконец, когда Нэн была уже совсем готова сдаться, она нащупала узел, перехватила веревку и повисла на канате – раскачиваясь, как ленивец, задыхаясь и обливаясь потом. Руки у нее быстро онемели. Это был просто ужас! А надо еще лезть по канату! Может, лучше отпустить канат, рухнуть на пол и сломать себе шею?
Мисс Филлипс стояла рядом:
– Ну давай, Нэн. Вставай на узел! Нечеловеческим усилием Нэн удалось выпрямиться. Она плавно описывала в воздухе круги, а мисс Филлипс, лицо которой находилось вровень с дрожащими коленями Нэн, в сотый раз ласково и терпеливо объясняла, как залезать по канату.
Нэн стиснула зубы. Надо залезть. У всех получается – значит в принципе это возможно. Нэн закрыла глаза, чтобы не видеть усмешек одноклассниц, и стала делать все так, как говорила мисс Филлипс. Она крепко и надежно ухватилась за канат над головой. Осторожно пропустила канат между ступнями. Глаз не открывала, подтянулась на руках. Решительно подо брала ноги. Снова ухватилась за канат. Снова подтянулась – это стоило ей неимоверного напряжения. Получается! Получается!!! Наверное, дело в том, что надо хорошенько зажмуриться? Нэн хваталась и подтягивалась, чувствуя, как ее тело легко взбирается к потолку, – все как у других девочек.
Но хихиканье вокруг почему-то перешло в гогот, а гогот – в стоны, вопли и вообще всяческие выражения бурной радости. Нэн удивленно открыла глаза. У ее колен кипело море красных хохочущих лиц. Из глаз у них текли слезы, кто-то согнулся пополам в безудержном веселье. Даже мисс Филлипс тихонько похрюкивала, прикусив губу. Ничего удивительного – Нэн взглянула вниз и обнаружила, что кроссовки у нее покоятся на нижнем конце каната – после всех усилий она по-прежнему стояла на узле.
Нэн попробовала рассмеяться тоже – конечно, это все страшно забавно… Но почему-то ей было совсем не весело. Единственное утешение – другие девочки, ослабев от смеха, тоже не смогут залезть по канату.
Между тем мальчики бегали кругами по стадиону. На них были коротенькие голубые шорты для бега, а из-под шиповок разлетались брызги росы. По школьным правилам бегать можно было только в шиповках. Мелькающие усталые ноги делились на группки. Впереди бежали быстрые мускулистые ноги, принадлежавшие Саймону Силверсону и его приятелям, а также Брайану Уэнтворту. Несмотря на короткие ножки, Брайан был очень хорошим бегуном. Брайан предусмотрительно старался держаться позади Саймона, но то и дело острая радость движения одолевала его, и он забегал вперед. Тогда приспешники Саймона отпихивали его назад – право быть первым принадлежало исключительно Саймону.
Ноги, бежавшие вслед за этой группой, были не столь впечатляющи – и двигались без всякого энтузиазма. Это были ноги Дэна Смита и его компании. Все они вполне могли обогнать Саймона Силверсона, но берегли силы для более важных дел. Они не спеша рысили вперед, болтая на бегу. Сегодня они то и дело разражались хохотом.
За ними бежали самые разные ноги: ноги сизые, толстые, гипсово-белые, начисто лишенные мускулов – и массивные смуглые ноги Нирупама Сингха, казалось слишком тяжелые для его тощего тела. Этой группе было не до разговоров. Лица выражали разную степень отчаяния.
Самая последняя пара ног, безнадежно отставшая от остальных, принадлежала Чарлзу Моргану. Ноги Чарлза были ничем не хуже прочих, только на нем были обычные школьные туфли, совершенно мокрые. Чарлз всегда бежал последним. Он так решил. Он давно обнаружил, что если думать о чем-то важном, то можно бежать очень медленно, зато сколь угодно долго – и думать в свое удовольствие. Прерывали его только тогда, когда все прочие догоняли его сзади и несколько секунд вокруг него раздавались топот и пыхтение или когда рядом оказывался мистер Тауэрс, доверху застегнутый в теплую спортивную куртку, и начинал зачем-то подбадривать и поощрять Чарлза…
Чарлз трусил себе и думал. Он целиком отдался ненависти к Ларвуд-Хаус: ненавидел дорожку под ногами, дрожащую осеннюю листву, с которой на него капало, белые стойки футбольных ворот и аккуратные сосенки вдоль увенчанной шипами стены. Повернув и увидев школьные здания, Чарлз перенес свою ненависть на них. (Здания были из мрачного багрового кирпича – он всегда считал, что, если человек удавится, у него лицо становится такого цвета.) Чарлз подумал о длинных коридорах, выкрашенных мерзкой зеленой краской, о вечно холодных батареях, о бурых классах, заиндевелых спальнях и запахе школьной еды – и достиг едва ли не апогея ненависти. А потом взглянул на мелькающие впереди ноги и понял, что людей ненавидит больше всего…
И тут он обнаружил, что опять вспоминает того сожженного колдуна. Воспоминание, как всегда, прокралось в его мысли непрошеным гостем. Только сегодня было даже хуже, чем обычно. Чарлзу вспомнились детали, которых он раньше не замечал: языки пламени, сначала маленькие, потом огромные, и как этот толстяк – колдун – пытался от них отшатнуться. Он будто наяву видел лицо обреченного – нос картошкой с бородавкой на кончике, капли пота на лбу и отблески огня в глазах и в каплях.
И особенно выражение этого лица – изумленное. Толстяк не верил, что и вправду умрет, – до той секунды, когда Чарлз его увидел. Наверное, бедняга думал, что колдовство его спасет… И вдруг понял, что этого не будет. И страшно испугался. Чарлз тоже страшно испугался. Он бежал, впав от ужаса в транс. Внезапно рядом с ним замаячила шикарная красная куртка мистера Тауэрса:
– Чарлз, почему ты бежишь в школьных туфлях?!
Толстяк-колдун исчез. Тут бы Чарлзу и обрадоваться, но радоваться он не стал. Ему помешали думать и нарушили его уединение.
– Я спрашиваю, почему ты не в шиповках? – допытывался мистер Тауэрс.
Чарлз притормозил, раздумывая, что бы ответить. Мистер Тауэрс бодро трусил рядом и ждал. Чарлз больше не думал о своем и поэтому сразу почувствовал, что ноги у него ноют и в груди болит. Его это раздосадовало. История с шиповками раздосадовала его и того больше. Он прекрасно знал, что шиповки спрятал Дэн Смит, – над этим-то и хихикала его компания. Чарлз видел, как они выворачивают шеи на бегу – ждут, что он скажет мистеру Тауэрсу. Досада его росла. Обычно подобные неприятности были уделом Брайана Уэнтворта, а не Чарлза. Двуствольный взгляд хранил его до сей поры, хотя и отпугивал возможных друзей. Но теперь он понял, что в грядущем надо позаботиться о более надежном оружии, чем взгляд. Ему было ужасно горько и тяжело…
– Я не нашел шиповки, сэр.
– А ты искал, позволь спросить?
– Еще как, – резко ответил Чарлз. – Везде смотрел.
«И почему я не сказал, что это они спрятали шиповки?» – подумал он, заранее зная результат: скажешь – и жизнь до конца семестра превратится в сущий ад.
– Опыт подсказывает, – объявил мистер Тауэрс, – что, когда лентяй вроде тебя говорит «везде», это значит «нигде». – Говорил он легко и свободно, будто сидел в кресле, а не бежал по стадиону. – После уроков зайдешь в раздевалку и разыщешь шиповки. Не уйдешь, пока не разыщешь. Понятно?
– Да, – буркнул Чарлз. На душе было муторно.
Мистер Тауэрс набрал обороты и нагнал следующую группу, где привязался к Нирупаму Сингху.
На большой перемене Чарлз снова принялся искать шиповки: безнадежно. Дэн запрятал их очень ловко. А после перемены оказалось, что у Дэна Смита появился новый повод повеселиться, кроме Чарлза. Это почувствовала на своей шкуре Нэн Пилигрим. Когда она вернулась в класс, ее встретил Нирупам.
– Привет! – сказал он. – А слабо́ показать мне тот фокус с веревочкой?
Нэн взглянула на него со смешанными чувствами, главным из которых было изумление, и молча метнулась мимо. «Откуда он знает про канат? – подумала она. – Девочки никогда не разговаривают об этом с мальчишками! Откуда он знает?!»
Но в следующий миг на Нэн налетел Саймон Силверсон, он едва сдерживал смех.
– Дорогая Дульсинея! – воскликнул он. – Какое прелестное имя! Наверное, тебя назвали в честь архиведьмы? – Он согнулся пополам от хохота – и все его приспешники тоже.
– Представляешь? Ее на самом деле зовут Дульсинея! – сообщил Нирупам Чарлзу.
Это была чистая правда. Нэн почувствовала, что ее лицо словно бы превратилось в огненный шар, очень большой и страшно горячий. Дульсинея Уилкс была самой прославленной ведьмой всех времен. Никто не должен знать, что полное имя Нэн – Дульсинея! Нэн совершенно не понимала, как это могло всплыть. Она попыталась с достоинством пройти к своей парте, но к ней сбежались одноклассники, хохоча и выкрикивая: «Дульсинея! Дульсинея!» Сесть ей удалось, только когда в класс уже вошел мистер Уэнтворт.
На уроках мистера Уэнтворта второй «игрек» обычно вел себя смирно: мистер Уэнтворт был известен абсолютной безжалостностью. А кроме того, он умел рассказывать интересно, поэтому его уроки тянулись не так долго, как уроки прочих учителей. Но сегодня всем было не до мистера Уэнтворта… Нэн изо всех сил старалась не расплакаться.
Когда год назад тетушки Нэн привезли ее (еще более пухлую и застенчивую, чем сейчас) в Ларвуд-Хаус, мисс Кэдвалладер пообещала, что ее полное имя останется тайной. Мисс Кэдвалладер пообещала! Тогда откуда же все узнали?
Во втором «игрек» то и дело раздавались взрывы хохота и восторженный шепот:
– А может, Нэн Пилигрим – ведьма? Ничего себе имечко – Дульсинея! Это все равно что назвать человека Гай Фокс![1]
Посреди урока мысли об имени Нэн так одолели Терезу Муллетт, что она была вынуждена закрыть лицо вязаньем, чтобы похихикать всласть.
Мистер Уэнтворт немедленно отобрал вязанье. Он положил белоснежный сверток на учительский стол и с недоумением оглядел его.
– Ну и что же здесь смешного? – Он развернул полотенце, отчего Тереза тихонько вскрикнула, и поднял что-то маленькое и пушистое, все в дырочку… – Что это?!
Все засмеялись.
– Пинетка! – возмущенно ответила Тереза. – Для кого? – спросил мистер Уэнтворт. Все снова засмеялись. Смешок вышел виноватый и быстро оборвался, потому что всем было известно, что Тереза не из тех, над кем можно смеяться.
Между тем мистер Уэнтворт, казалось, не понимал, что сотворил чудо и заставил всех вопреки обыкновению смеяться над Терезой. Впрочем, долго смеяться все равно не вышло бы, потому что мистер Уэнтворт вызвал к доске Дэна Смита и попросил его показать на чертеже подобные треугольники. Урок продолжался. Тереза бормотала: «И ничего смешного! Ничего смешного!» Ее подружки сочувственно кивали, а все прочие косились на Нэн и сдавленно хихикали.
В конце урока мистер Уэнтворт сделал несколько недобрых предсказаний насчет массовых репрессий в случае, если подобное безобразие повторится. Уже в дверях он обернулся и добавил:
– Кстати, если Чарлз Морган, Нирупам Сингх и Нэн Пилигрим еще не смотрели на доску объявлений, советую пойти поинтересоваться. Сегодня они приглашены на обед за стол госпожи директрисы.
И Нэн, и Чарлз сразу поняли: день сегодня не просто плохой, а из тех, что хуже не бывает.
Мисс Кэдвалладер приглашала за свой стол важных посетителей школы. По школьной традиции ежедневно она выбирала троих учеников и тоже сажала их рядом с собой. Это делалось для того, чтобы все учились хорошим манерам – и чтобы мисс Кэдвалладер понемногу знакомилась со всеми своими подопечными. Это испытание по праву считалось тяжелейшим. Ни Чарлза, ни Нэн до сих пор ни разу не выбирали. Потрясенные услышанным, они побрели к доске объявлений. Действительно: «Чарлз Морган, 2 „Y“, Дульсинея Пилигрим, 2 „Y“, Нирупам Сингх, 2 „Y“».
Нэн уставилась на объявление. Вот, значит, откуда все знают, как ее зовут! Мисс Кэдвалладер все забыла! Она забыла, кто такая Нэн, она забыла про свое обещание и, тыкая булавкой в списки – или что она там делает, когда выбирает учеников за свой стол, – просто написала выпавшие имена.
Нирупам тоже глядел на объявление. Ему уже приходилось обедать с директрисой – но от этого было ничуть не легче, чем Чарлзу и Нэн.
– Надо причесаться как следует и почистить блейзеры, – объяснил он. – И это правда, что надо брать такую же вилку или нож, что и мисс Кэдвалладер. Глаз с нее не спускайте, все время смотрите, чем и как она ест.
Нэн застыла у доски, не обращая внимания на тычки и толчки тех, кому тоже хотелось почитать объявления. Она оцепенела от ужаса. Ей стало ясно, что за столом директрисы она станет вести себя хуже некуда. Все уронит, закричит или даже разденется и спляшет на столе. И не сможет сдержаться, вот что самое страшное. Оттого-то она и застыла.
Когда она вместе с Чарлзом и Нирупамом подошла к столу директрисы, оцепенение не прошло. Причесались они до того, что голову саднило, оттерли с блейзеров пятна, которые вечно появляются на школьной форме неведомо откуда, – но все равно рядом с вельможным собранием за столом директрисы чувствовали себя мелкими грязнулями. Там были все учителя, и школьный казначей, и очень важный господин по имени лорд Ктототам, и сама мисс Кэдвалладер, высокая, прямая и тощая.
Мисс Кэдвалладер любезно улыбнулась им и указала на три свободных места по левую руку от нее. Все трое метнулись к стулу, который был от мисс Кэдвалладер дальше всего. Нэн, к собственному удивлению, сумела его занять, Чарлз уселся на стул посередине, а Нирупаму пришлось сесть рядом с директрисой.
– Но ведь так не годится, не правда ли? – пророкотала мисс Кэдвалладер. – Полагается, чтобы леди оказалась между джентльменами, верно? Пусть Дульсимера сядет посередине, а джентльмен, с которым я пока не знакома, займет место рядом со мной. Клайв Морган, если не ошибаюсь? Превосходно.
Чарлз и Нэн угрюмо пересели. Пока мисс Кэдвалладер произносила молитву, они глядели поверх голов прочих соучеников: те оказались не то чтобы внизу, но достаточно далеко, чтобы между ними легла пропасть. «Может быть, удастся упасть в обморок?» – с надеждой подумала Нэн. Она по-прежнему была уверена, что будет вести себя хуже некуда, – и при этом чувствовала себя очень странно, а обморок казался ей вполне достойным способом вести себя плохо.
Однако к концу молитвы Нэн по-прежнему была в сознании. Все уселись, она тоже. Чарлз сердито глядел в пространство. Нирупам от страха стал бледно-желтый. К облегчению бедолаг, мисс Кэдвалладер сразу повернулась к важному лорду и завела с ним светскую беседу. Служанки принесли подносы и поставили перед каждым по какой-то мисочке.
Что это? Обычно на обед детям ничего подобного не подавали… Они с подозрением поглядели в мисочки. Из какой-то желтой жижи выглядывали ма-а-ленькие розовые штучки.
– Креветки, наверное, – с сомнением протянул Нирупам. – Типа закуска.
Мисс Кэдвалладер грациозно протянула руку. Трое несчастных вывернули шеи: чем она будет есть то, что в миске? Рука взяла вилку. Все тоже взяли вилки. Нэн осторожно ткнула вилкой в миску… И тут же начала вести себя плохо. Сдержаться она не могла.
– По-моему, это горчица, – громко сказала она. – Разве креветки едят с горчицей? – Она положила в рот розовую штучку. На вкус та бы ла как резиновая. – Жвачка? – спросила Нэн. – Нет, личинка. Личинки с горчицей?!
– Заткнись! – зашипел Нирупам.
– Нет, не горчица, – продолжала Нэн. Собственный голос доносился до нее как бы со стороны, и ей никак не удавалось остановиться. – Пробы показали, что это желтое вещество представляет собой смесь яркого вкуса мокрых под мышек в сочетании… да-да, с оттенком тухлых очистков. С самого дна бака!
Чарлз уставился на нее. Его мутило. Если бы у него хватило храбрости прекратить есть, он бы встал и вышел прямо сейчас! Но мисс Кэдвалладер продолжала грациозно подцеплять вилкой креветки – если, конечно, это не были личинки, – и Чарлз был вынужден делать то же самое. Он стал думать, как записать это в дневнике… Раньше он не то чтобы ненавидел Нэн Пилигрим, поэтому шифра для нее пока не завел. Креветка… Может, «креветка»? – Он с трудом проглотил еще одну личинку (тьфу, креветку!) и понял, что мечтает только о том, чтобы запустить миской в физиономию Нэн!
– Такого желтого бака, вроде того, в котором хранят дохлых рыб для биологии… – провозгласила Нэн.
– В Индии креветки едят с карри, – громко сообщил Нирупам.
Нэн понимала, что он пытается ее заглушить. Титаническим усилием она заставила себя замолчать, запихнув в рот сразу несколько личинок – то есть креветок. Проглотить это было трудно, но, по крайней мере, она перестала говорить! Вот бы следующее блюдо было какое-нибудь совсем обыкновенное – и ее бы не понесло его описывать! Чарлз и Нирупам думали о том же…
Увы! На тарелках оказалось фирменное блюдо школьной столовой: его давали раз в месяц и официально оно называлось «Рагу в горшочке». На гарнир полагались картошка, маринованные помидоры и консервированная вареная фасоль. Чарлз и Нирупам снова повернулись к мисс Кэдвалладер, чтобы выяснить, чем это полагается есть… Мисс Кэдвалладер взяла вилку. Они тоже взялись за вилки и, снова вывернув шеи, убедились, что мисс Кэдвалладер не берет нож, а зря: всем было бы гораздо легче. Нет, нож она не взяла. Ее вилка грациозно вонзилась в горку консервированной фасоли…
Мальчики хором вздохнули – и невольно уставились на Нэн, ожидая чего-то ужасного.
Их ожидания были вознаграждены: подцепив первый жирный картофельный кружок, Нэн почувствовала, как ее снова одолевает страсть к описанию. Она была как одержимая – с самой собой не справиться!
– Цель создания этого блюда – использовать все отходы, – сказала Нэн. – Берете старую картошку, вымачиваете в помоях, использованных как минимум дважды. Нужно, чтобы в помоях было побольше объедков… – «Прямо как говорить на иных языках[2], будто апостолы в Новом Завете, – подумала она. – Только это не иные языки, а всякие гадости». – Потом берете грязную старую консервную банку и протираете ее носками, которые носили не меньше двух недель. Укладываете в банку слоями картошку с объедками, кошачий корм и все, что подвернется под руку. В нашем случае в дело пошли плесневелые пышки и дохлые мухи…
«Может, назвать Нэн „рагу в горшочке“? – подумал Чарлз. – Подходит! Хотя нет, не годится: рагу бывает раз в месяц – за что большое спасибо, – а похоже, что ненавидеть Нэн ему придется чуть ли не каждый день. Ну почему ее никто не остановит?! Неужели мисс Кэдвалладер не слышит?!»
– А это, – Нэн ткнула вилкой в маринованный помидор, – какое-то мелкое животное, убитое и ловко освежеванное. Будете пробовать – обратите внимание на слабый сладковатый привкус его крови…
Нирупам коротко застонал и пожелтел пуще прежнего.
Услышав его стон, Нэн подняла голову. До сих пор она глядела только на стол вокруг тарелки, оцепенев от ужаса. Теперь она обнаружила, что напротив сидит мистер Уэнтворт. «Он же все слышал! Это было ясно видно по его лицу! Почему же он меня не остановил? – подумала Нэн. – Почему они все позволили мне говорить и говорить? Почему никто ничего не сделал, почему меня не разразил гром, почему меня не оставили после уроков на веки вечные?! Может, сползти под стол и сбежать?» А голос ее все звучал:
– На заре жизни это действительно была фасоль. Но затем ее подвергли долгим мучениям и издевательствам. Полгода фасолинки пролежали в канализации, впитывая ароматы и приобретая тонкий вкус. Сегодня их по праву можно назвать не просто вареными, а полупереваренными! Затем…
Тут мисс Кэдвалладер грациозно повернулась к ним. Нэн, к величайшему своему облегчению, запнулась на полуслове.
– Вы учитесь в школе достаточно давно, – пробасила директриса, – и уже успели хорошо узнать город. Помните ли вы то прелестное старинное здание на Хай-стрит?
Все трое вытаращились на нее. Чарлз поспешно проглотил кусок помидора:
– Прелестное старинное здание?
– Его еще называют Старые Ворота, – пояснила мисс Кэдвалладер. – Когда-то это была привратная башня в старой городской стене. Прелестная старинная кирпичная постройка!
– Это тот дом с башенкой и окнами, как в церкви? – спросил Чарлз, абсолютно не понимая, почему мисс Кэдвалладер говорит об этом, а не о вареной фасоли.
– Да-да, – кивнула мисс Кэдвалладер. – Какой стыд! Здание предполагают снести и на его месте построить супермаркет! Вы, конечно, знаете, что у кровли этого дома совершенно необычный конек?
– О, что вы говорите? – учтиво откликнулся Чарлз.
– Да, и кобылка тоже, – снова кивнула мисс Кэдвалладер.
Какая кобылка?! Тем не менее бедному Чарлзу пришлось взвалить на себя бремя непостижимой светской беседы. Нирупам вздохнул с облегчением, а Нэн ограничилась тем, что сделала умное лицо. Говорить она не решалась, боясь, что стоит открыть рот – и опять ее понесет описывать еду!
Мисс Кэдвалладер говорила, Чарлз волей-неволей отвечал, одновременно пытаясь есть маринованные помидоры (именно помидоры, а не освежеванных мышей!) одной вилкой, без ножа. В конце концов все это стало казаться ему утонченной пыткой…
Чарлз подумал, что для мисс Кэдвалладер тоже надо подыскать кодовое обозначение. Может быть, это она будет «рагу в горшочке»? Ведь невозможно, чтобы подобный ужас происходил с ним чаще чем раз в месяц, – это было бы уж слишком! Но тогда надо придумать слово для Нэн…
Рагу унесли. Чарлз почти ничего не съел. Мисс Кэдвалладер все говорила и говорила о городских достопримечательностях, потом перешла к особнякам и замкам графства, и наконец принесли пудинг. Пудинг, белесый, бледный, тающий, трепетал на тарелке, и белые зернышки в нем казались букашками в янтаре… (Ой, мама, Нэн Пилигрим, оказывается, заразная!)
И тут Чарлз понял, что нашел обозначение для Нэн!
– «Рисовый пудинг»! – воскликнул он.
– О да, это так вкусно! – улыбнулась мисс Кэдвалладер. – И питательно!
Тут произошло невероятное: мисс Кэдвалладер протянула руку и взяла вилку. Чарлз вытаращил глаза. Она что, собирается есть полужидкий пудинг вилкой? Но именно это и случилось…
Директриса подхватила вилкой кусочек пудинга и понесла его ко рту, роняя молочные капли.
Чарлз тоже взял вилку, медленно занес ее над тарелкой и покосился на Нэн с Нирупамом. Они глазам своим не верили…
Нирупам с несчастным видом уставился в тарелку. Тающий пудинг вот-вот собирался перетечь через край.
– В «Тысяче и одной ночи» есть история о женщине, которая ела рис по зернышку булавкой, – убитым голосом сообщил он. Чарлз в панике покосился на мисс Кэдвалладер, но та беседовала с лордом. – Оказалось, что эта женщина – упырь, – продолжал Нирупам. – Каждую ночь она наедалась до отвала мясом мертвецов…
Чарлз покосился в другую сторону – на Нэн. – Ты что, дурак? – зашипел он. – Она же сейчас опять начнет!
Однако оказалось, что одержимость оставила Нэн. Она склонила голову к тарелке и прошептала – так тихо, что ее слышали только мальчики:
– Глядите, мистер Уэнтворт ест ложечкой! – Думаешь, можно? – прошептал в ответ Нирупам.
– Я тоже буду, – решился Чарлз. – Есть хочу!
Они взялись за ложки. Когда обед наконец закончился, бедняги в ужасе обнаружили, что мистер Уэнтворт подзывает их к себе. Однако оказалось, что ему нужна только Нэн. Когда она неохотно подошла, он сказал:
– Зайди в четыре ко мне в кабинет.
Нэн поняла, что только этого ей не хватало до полного счастья. А день только-только перевалил за середину.
