Андрей Дышев
Инструктор по экстриму
– Это… это ты?! – ужаснулась Мира, когда, наконец, узнала Геру, и раскрыла рот от неподдельного удивления. – Не может быть… Что с тобой?..
– Его делегировали на конкурс "Мистер Череп", – за друга ответил Славка. – Редчайший, между прочим, экземпляр. Обрати внимание на тупой угол между осью основания черепа и скосом лба. Месопотамийский феномен! Связующее звено между гомо хабилис и гомо эректус.
Девушка пялилась на Геру, словно он был инопланетным существом.
– А я думала… я думала, что ты на горе, – произнесла она. Взгляд ее цеплялся за лысину, но все время соскальзывал то на ободранные локти, то на исцарапанные ладони. Гере стало не по себе от ее взгляда, в котором слишком легко угадывался мистический страх.
Славка взял девушку под руку и по-свойски привлек ее к себе.
– Вот что, птичка, – сказал он ей заговорщицким шепотом. – Сейчас ты нас быстренько отвезешь к Истукану. Быстренько и незаметненько. Ибо претендент на звание "Череп Вселенной" забыл под горой свои носки.
Она растерянно кивала и все смотрела на Геру. Славка с вежливой настойчивостью подвел ее к "уазу". Девушка продолжала пялиться на лысину. Так можно и шею себе свернуть! Подумаешь, лысого мужика не видела… Чувствуя, что неудержимо краснеет, Гера невольно потянулся руками к голове. Хотелось чем-нибудь прикрыться.
Когда вырулили на шоссе и помчались в сторону гор, Гера почувствовал, что голова мерзнет. И вообще, он испытывал новые и довольно странные ощущения. Казалось, что его скальпировали, мозги торчат наружу, и мысли теперь видны всем. Он опять начал как бы невзначай касаться лысины пальцами – то погладит, то стряхнет что-то. Потом сцепил ладони в замок и завел их за затылок, изображая вольную и беззаботную позу. В конце концов не выдержал и стал пристраивать на голове носовой платок. Славка смотрел на него с пониманием.
Мира вела машину неплохо, и хотя "уаз" не отличался особой резвостью, один раз исхитрилась обогнать пассажирский автобус. Гера постоянно чувствовал ее взгляд, отраженный от зеркала заднего вида. И чего пялится? Невоспитанная какая-то! Лысый мужчина – это всего лишь признак индивидуальности и раскрепощенности. Он же не буравит ее своим взглядом только потому, что она не накрасила ресницы, а на верхней губе остался тонкий след от томатного сока!
Ветер растрепал ее длинные волосы, и голова девушки стала напоминать флотскую швабру в день большой приборки. От вчерашней болтливости не осталось ни следа. Молчит, будто воды в рот набрала. Фокусы с яблоком не показывает, со Славкой не кокетничает, только дурными глазами на лысину через зеркало пялится. И без этого на душе муторно… Гера с нарастающим беспокойством смотрел на встречный транспорт – не мелькнет ли в окне какого-нибудь автомобиля скуластое лицо Лены. Разум твердил, что киллерша не сможет увидеть и, тем более, узнать его за короткое мгновение. К тому же, она вряд ли когда видела Славку, значит, и он тоже не может привлечь ее внимания. А Мира вообще случайный здесь человек.
"Уаз" свернул на узкую грунтовку и въехал в ущелье. Гера втянул голову в плечи и нахмурился. Он мысленно спрашивал себя, не подставляет ли этих людей под прицел винтовки убийцы? Совесть, от которой по мнению Славки Гера когда-нибудь погибнет, разыгралась в паре с воображением. Он уже начал представлять окровавленного Славку на своих руках и рыдающую в истерике Миру… Но тут Славка хлопнул его по плечу и, ободряя, сказал:
– Не грусти, найдем мы твои носки!
Из-за поворота на них навалилась серая громада Истукана.
– Останови здесь, – попросил Гера.
Славка увязался за ним.
– Не лезь ты вперед меня! – отругал его Гера, когда они переходили через Мзымту по навесному мостику.
– Да нет там никого, – ответил Славка. Он не сводил глаз со стены и спотыкался.
Гера уже сам видел, что стена пуста. Они остановились в кустах, где он прятал велосипед. Рядом ревела река. С головокружительной высоты пикировали стервятники. Нагретый от стены воздух дрожал, как студень.
– Конечно, все это очень странно, – тихо произнес Славка после минутного молчания.
Гера понял: попав под гипнотическое влияние величественной природы, Славка вдруг усомнился в истинности его слов. Да Гера сам бы ни за что не поверил в киллершу и жуткий полет человека в красной майке, если бы все это не видел собственными глазами каких-нибудь три часа назад!
Они переглянулись.
– Я не сошел с ума, – произнес Гера. – Все было так, как я тебе рассказал. Видишь красное пятно на "балконе"?
– Вижу.
– Это мозги того несчастного.
– Очень напоминает обыкновенный красный гранит… А где этот… ну, несчастный?
– Упал в реку.
– Надо же, веревка осталась на стене, – бормотал Славка, задрав голову и прикрыв ладонью глаза. – Ты все-таки думаешь, что Лена смогла спуститься?
Гера снова почувствовал беспокойство и начал озираться по сторонам. Какая-то птица, действуя на нервы, вдруг заголосила рядом дурным голосом.
– Пойдем отсюда, – предложил он.
– Вот что я тебе скажу, – охотно поддержал его Славка и первым пошел через кусты к мосту. – Не знаю, кого и за что она убила, но она уже очень далеко отсюда. И ты ей нужен, как собаке пятая нога. Зря брился, кришнаит!
Видя, что его слова бьют в цель, и Гере нечем возразить, Славка обнял друга за плечи и сказал:
– Допустим, твоя баба действительно стреляла в человека…
– Почему допустим?! Не принимай меня за идиота!
– Все! Хорошо! – миротворно произнес Славка, соглашаясь на все, лишь бы не будоражить Геру. – Ты в самом деле был свидетелем убийства человека. Верю. Киллерша хотела прикончить тебя, но промахнулась. Принимаю и это. Какая задача теперь перед ней стоит? Отвечаю: как можно быстрее и дальше унести ноги, замести за собой следы и обеспечить себе алиби. Чем быстрее она окажется за тысячу километров от этой скалы, тем ей лучше. Согласен со мной?
Гера слушал Славку, словно сладчайшую песню. Ему не хотелось прерывать это журчание ручья, и он молча кивнул, мысленно обозвав себя паникером. Славка прав. Чем Гера может навредить Лене? Только тем, что заявит в милицию и составит ее фоторобот. Это не бог весть что. Для нее это не самое страшное. Любая женщина с легкостью может изменить свою внешность. Наденет парик или перекрасит волосы, покроет лицо толстым слоем грима – и попробуй узнай. А вот если она начнет охотиться на него, то обязательно "засветится" и здорово навредит себе.
Славкин оптимизм успокоил Геру настолько, что он перестал озираться и принялся любоваться своей тенью, скользящей по песку чуть впереди. Нормальный у него череп, вполне круглый. Вот только уши кажутся слишком оттопыренными, это верно. Но это же не навсегда, волосы снова отрастут, через месяц у него будет вполне сносный "ежик". Говорят, если побрить голову, то волосы станут гуще. Заодно лысина загорит, а то сейчас на этот зеленый арбуз, наверное, смотреть страшно.
Мира лежала на переднем сидении, положив ноги на дверь.
– Ну, как? – спросила она Геру, приподнимаясь на локте и щурясь. – Нашел носки?
Гера промолчал. Глупая тема! А какой-либо иной ответ на ум не приходил.
– Не трогай его, – скорбным голосом сказал Славка. – У него депрессия… Ай-я-яй! Это уже одиннадцатый час? Мне же пора группу инструктировать!
– Я тоже должна там быть? – спросила Мира, заводя мотор.
– Естественно, птичка!
Гера не понимал, о чем они говорят. При чем Мира и инструктаж группы, которую Славка сегодня после обеда должен повести по маршруту? Не в силах долго сопротивляться тем мыслям, которые навязчиво лезли в голову, он снова начал вспоминать тот кошмар, который случился сегодня утром на горе. Перед его глазами стоял коротенький человек в красной майке, размахивающий руками. Когда Лена карабкалась по стене, этот человек был еще жив, бежал по тропе на вершину, о чем-то думал, строил планы на день, может быть предвкушал удовольствие от купания в море и кружки холодного пива. И вдруг – выстрел в голову, страшная, мгновенная боль и чернота. Гера в мельчайших деталях помнил, как медленно, словно под водой, физкультурник перевалился через ограждение, сделал в воздухе сальто, широко раскинул руки и ударился головой о "балкон", и его голова сочно лопнула, как переспелый арбуз…
Гера сел на заднее сидение, взялся руками за спинку. В последнее мгновение не удержался и быстро оглянулся, бросив прощальный взгляд на Истукан.
Мира взяла с места столь резкий старт, что его и Славку с силой отбросило на спинку. Мотор рычал, будто девушка причиняла ему невыносимые страдания. Машина принялась скакать на ухабах, как дикий мустанг. Чтобы не вывалиться за борт, пришлось крепко держаться руками за сидения. Трудно понять, что могло заставить хрупкую девушку так измываться над старым мотором.
– А птичка очень решительно водит, – поделился своими наблюдениями Славка. – Если не напомнить ей о существовании тормоза, я не уверен, что…
Он не договорил, так как ветка кустарника, через который "уаз" прокладывал просеку, плетью прошлась по его лицу. Обмен впечатлениями прервался. В отличие от Славки, Геру вполне устраивала скорость. Чем быстрее они удалялись от страшного места, тем веселее становилось у него на душе. Желая поощрить Миру, он громко сказал:
– Неужели можешь еще быстрее?
Девушка ничего не ответила, только нервно повела плечом и круто вырулила на асфальт. Тряска прекратилась, скорость возросла. Потрепанный "уаз" отважно обгонял одну машину за другой. На встречной полосе он едва не поцеловался с нагруженным "камазом".
– Мы едем на пожар? – усердно маскировал свой страх Славка.
Гера через плечо девушки смотрел на спидометр. Счетчик километража, прокручивая цифры, увеличивал счет в пользу Геры. С каждым километром настроение его улучшалось, чего нельзя было сказать о настроении Миры. Девочка рассердилась, это легко было заметить. Наверное, она решила, что Славка от скуки попросил ее прокатиться к Истукану, а у нее, должно быть, своих дел невпроворот. Обиделась, вот и срывает злость на педали акселератора.
Они промчались мимо аэропорта. Видимо, желая сократить путь, Мира свернула на какую-то узкую улочку, зажатую с двух сторон одноэтажными домами с тесными палисадниками. И вдруг резко затормозила. Двигаясь по инерции вперед, Гера крепко припечатался носом к затылку девушки, а Славка едва не перелетел на переднее сидение.
– Гена! – крикнула Мира какому-то низкорослому и кривоногому юноше в длинных выгоревших шортах, который тотчас скрылся за углом дома.
Ничего не объясняя своим пассажирам, она перепрыгнула через борт.
– Ты куда?! – в один голос крикнули Гера и Славка.
Не оборачиваясь, Мира махнула рукой и крикнула:
– Не ждите меня, я задержусь!
И быстро скрылась за углом.
3
Она едва не сбила этого парня с ног. Издали он казался ей вполне рослым и крепким, а оказалось – плюнуть не на что. Не поймешь, то ли мальчик, то ли дядя. Стоптанные сандалики, обрезанные штанишки, зеленые глаза испуганы, короткие волосы на голове то ли от страха, то ли сами по себе торчком стоят.
– Ну, здравствуй, дорогой! Здравствуй! – сказала Мира, обнимая его. – Не узнал? Совсем не узнал?
Упреждая его желание отшатнуться, она прижалась губами к его пахнущему табаком рту. Он был ниже ее ростом, и ей пришлось чуть согнуть ноги в коленях. Парень совсем одеревянел. Мира держала его до тех пор, пока не затих треск "уаза".
– Вы чего? – ошалело спросил он, почувствовав свободу.
– Тьфу! – сплюнула Мира и вытерла ладонью губы. – Пардон. Обозналась. Думала, Гена…
Парень сиял от счастья, показывая Мире железные зубы.
– А я вообще обалдел! Вы на меня так накинулись, что я подумал – грабители…
– Да что с тебя взять-то? – усмехнулась Мира.
– Но целуешься ты здорово, – оценил парень, торопливо захватывая инициативу. Он считал, что после такого поцелуя ему просто сам Бог велел продолжить знакомство.
– А от тебя плесенью пахнет, – заявила Мира и оглянулась. Улица была пуста. Альпинисты уехали.
– Это не плесенью! – махнул рукой парень, рассмеялся и заговорщицким шепотом пояснил: – Это я дрожжи на бражку разминал. Майка вся провоняла… Может, ты абрикосов хочешь?
– Нет, – покачала головой Мира и погладила ершистую голову парня. – Свои абрикосы жуй сам. А мне лучше помоги материально, если целоваться понравилось.
– Рад бы! – радостно ответил парень и развел руки в стороны. – Да сам…
– Тогда пошел вон, – сказала Мира беззлобно. – Мне больше тебе нечего дать.
– А то смотри, – с остатками надежды произнес парень. – У меня абрикосы крупные, как яйца.
– Ага, – кивнула Мира, что-то рисуя ногой на песке. – Я хорошо представляю. Как тебя увидела, так сразу и представила твои абрикосы…
Парень нерешительно отчаливал. Мира ждала.
– А может…
– Иди-иди! – поторопила она его.
Едва он скрылся в своем дворе, Мира быстро пошла по улице… Каштановая, дом восемнадцать. Типичный курортный дом с тесным двориком, с тремя фанерными пристройками, которые всегда охотно снимают на лето отдыхающие. Дворик сразу понравился Мире, потому что вдоль ограды росло много цветов, а над обеденным столом нависали могучие ветви можжевельника. Тень и аромат. И хорошо еще то, что во флигель можно было зайти незаметно для других постояльцев. Хозяйка никакого регламента не устанавливала, время отхода ко сну не определяла… В первый вечер они гуляли по набережной до трех ночи. У калитки стали нетерпеливо целоваться, но им помешали два кавказца. Пытались отшить их, но не получилось. Пришлось идти домой. Они сели за стол под можжевельником, откупорили бутылку каберне и еще час сидели молча. Мира чувствовала, как любовь нежной волной наполняет ее душу. Она не сводила глаз с темного силуэта любимого человека, такого близкого, родного, божественного, она прижимала его руки к своему лицу и целовала их. Они вдвоем – избранные люди, отмеченные уникальным даром Любви, они с каждым днем поднимаются все выше и выше над серой человеческой массой, им дано право на отличие, и они воспользуются им, даже если серая масса воспримет это как порок и жестокость…
Звезды настолько густо осыпали черное небо, что, казалось, еще для одной единственной звездочки места уже нет. Млечный Путь, это космическое облако, поделил небо надвое. От него струился колкий свет. Мира слушала тихий голос: "Это не скопление звезд, а души умерших." – "И души грешников тоже там?" – спрашивала она. "Все там." – "Тогда умирать не страшно. Это и не смерть даже, а переселение." – "Наверное, переселение… Если вдруг я… Ты помни, что я буду там. Хорошо?" – "Хорошо. Только я боюсь, что потом, после этого, я буду тебя бояться." – "А любить будешь?" – "Буду! Буду! Буду! Вечно!" – бормотала Мира, пьяная от счастья…
Вот он, дом восемнадцать. Сетка рабица, за ней греется на солнце зеленая "девятка". Это новые соседи, приехали вчера из Москвы. Рядом с кухней слышны голоса и плач детей… Мира, холодея от страха, посмотрела на флигель под можжевельником. Дверь открыта, от сквозняка колышется тюль.
Она сняла крючок, открыла калитку и, стараясь не попасться никому на глаза, юркнула к флигелю. Зашла в комнату. Никого. Койки застелены. На кресле валяется скомканная одежда. На полу расстелена газета, на ней комок окровавленных ватных тампонов, разлит пузырек с зеленкой… Мира почувствовала, как у нее похолодели руки. Она опустилась на корточки, коснулась влажного ватного шарика, посмотрела на окрасившиеся пальцы. Почему кровь? Откуда кровь? Значит, сердце ее не обманывало? Провал! Ничего не получилось!
Она вышла, на отяжелевших ногах приблизилась к столу. Пепельница с окурками. Чайник, кофейная чашка, перевернутая кверху дном. Странно: пепельница, чайник, кофе. Такие обыденные, нормальные предметы. Она коснулась чайника и тотчас отдернула руку. Горячо. Совсем недавно стоял на плите. У нее отлегло от сердца. Если бы все сорвалось, не было бы ни чайника, ни кофейной чашки, поставленной кверху дном для гадания. Была бы только кровь. Значит, свершилось. Самопожертвование, самораспятие свершилось…
Мира почувствовала, что летит. Нет, падает, и так стремительно, что свистит в ушах и холодеет внутри. И дистанция между ними распухает, как объемный взрыв, раскидывая их на космическое расстояние друг от друга. Теперь между ними бездна. Еще вчера это был обыкновенный земной человек, а теперь – номенклатура Бога. Недоступный, непостижимый. А Мира как будто осталась внизу, под Млечным Путем, серая мышка, посредственная, мелкопорочная, продукт массового производства…. Почему Мира тянула, почему не пришла сюда с самого утра, чтобы ждать здесь?
Ей стало страшно. Они сейчас встретятся! Мира сейчас посмотрит в великолепные глаза, и увидит эту пропасть между ними! Ее начало колотить. Она опустилась в плетеное кресло, сложила руки кренделем на груди, чтобы обуздать дрожь… Жизнь уже не та, что была еще вчера. Все другое. Тьма и неизвестность. Взлет к Млечному Пути начался…
В летней душевой шумела вода. Оттуда доносились противоречивые звуки: человек пел мужским низким баритоном и сморкался. Черное полотенце, словно траурный флаг, висело перед дверью на ржавом гвозде. Под нижним срезом красной пластиковой перегородки можно было разглядеть две босые мокрые ноги, стоящие на деревянной решетке. Мира смотрела на них, и ей казалось, что по волосатым лодыжкам текут струи крови.
4
Гере пришлось сесть за руль, потому как Славка все никак не мог оторвать взгляда от пустынного переулка, в котором исчезла Мира.
– Ты что-нибудь понимаешь? – бормотал он. – Что еще за крокодил Гена тут объявился?
– А что тут удивительного? Девушка встретила знакомого бойфрэнда. Имеет, между прочим, право, – ответил Гера, удивляясь тому, в каком неудобном месте был расположен ключ зажигания.
– Ась? Кого-кого она встретила? Еще раз то же самое, только по-русски, – попросил Славка.
Машина резко тронулась. Славка выглядел расстроенным. У него было лицо ребенка, которому дали подержать мороженное, а потом отобрали.
– Приезжает птичка из Воронежа в малознакомый город и уже на следующий день встречает на улицах какого-то крокодила Гену, – продолжал ворчать Славка. – Она кидается за ним, позабыв о девичьей чести! Какие вольные нравы!
У педали сцепления был слишком маленький ход, и машина начала дергаться. Гера кое-как совладал с управлением и свернул на главную улицу.
– Надо поехать за ней следом и набить крокодилу морду, – предложил Славка. – Запомнил улицу?
– Каштановая. Но там "кирпич" висит, – ответил Гера и тотчас наехал на тротуарный бордюр. Славку подкинуло, он клацнул зубами и на некоторое время замолчал. Гера искоса наблюдал за ним. Это ревность. Мира Славке, без сомнений, нравится. У него же все на физиономии написано!
Славка словно прочитал его мысли.
– У нас с ней ничего не было, – сказал он, опуская со лба на глаза черные круглые очки.
– Когда говорят то, о чем не спрашивают, – просветил друга Гера, – всегда кажется, что человек оправдывается.
– Клянусь, – вяло настоял на своей правоте Славка.
Он замолчал, но не надолго. Видимо, у него чесались не только руки, но и язык.
– Нужна она мне! – уже совсем неубедительно сказал он и открыл крышку "бардачка". Началась демонстрация пренебрежительного отношения к девушке. Славка бесцеремонно рылся в чужих вещах, вольно перебирал мятые и промасленные журналы, справочник по эксплуатации автомобиля, какие-то листы с машинописным текстом.
Гера не любил, когда рядом с ним делали то, что рядом с другим человеком делать не стали бы. Он не считал себя индульгенцией для непривлекательных поступков. Хлопнул по крышке "бардачка", пытаясь ее закрыть, но Славка руки не убрал.
– Ты только посмотри! – воскликнул он, вытаскивая небольшую черно-белую фотографию. – Так она, оказывается, летчица! То-то я чувствую, что она подозрительно себя ведет!
Гера был занят обгоном велосипедиста и смог лишь мельком взглянуть на фото. На нем Мира была запечатлена в высотном костюме с гермошлемом. Девушка счастливо улыбалась, несмотря на то, что гофрированный шланг, выходящий из каски, лежал на ее плече словно сморщенный удав.
Славка притих, рассматривая другие фотографии.
– Ничего не понимаю, – бормотал он. – Маскарад какой-то…
Гера покорился разыгравшемуся любопытству, съехал на обочину и остановил машину. На двух десятках фотографиях, которые они перебирали в руках, словно карточную колоду, Мира была снята с одного и того же ракурса, в одной и той же студии, только в разных костюмах: в бальном платье, в пятнистом "камуфляже", в кружевной мантилье, в рубахе из шелкового газа с вышитыми рукавами, в тельняшке, в мундире маршала, в черном платье и плаще патронессы… От этого маскарада рябило в глазах.
– Красиво жить не запретишь, – произнес Гера, внимательно рассматривая Миру в темном колоколовидном кринолине, жестких круглых брыжах, что делало ее похожей на француженку времен Марии Медичи. – Это или какой-то фотосалон, или музей костюмов… По-моему, ей больше всего идет маршальский мундир. Очень симпатичный и мужественный маршал получается, правда?
– А мне больше нравится в этой ночнушке.
– Это не ночнушка. Это халат медсестры.
Комната или студия, в которой Мира фотографировалась, отразилась на снимках лишь частично. Задний фон был смазан, отчетливо просматривалась только приоткрытая дверь, край большого зеркала в тонкой раме да крупный цилиндрический предмет на штативе. В зеркале отражалась широкая спина фотографа. Он стоял ссутулившись, целясь в объектив фотоаппарата, и его правая рука дугой изгибалась над головой. Очень похоже на медведя, намеревающегося раскурочить улей. Гере показалось, что он где-то недавно видел этого человека.
– Спрячь, – сказал он, возвращая Славке фотографии. – И сложи все так, как было. А то она заметит, что мы тут копались.
– Однако! – качая головой, удивлялся Славка. – Стоило эту серенькую мышку отмыть, сделать прическу и одеть в платье, и она уже выглядит как патрицианка.
Гера покосился на друга и хмыкнул. "Серенькая мышка"! А почему глаза горят с вожделением?
– Хватит, прячь! – Гера чувствовал себя не комфортно. Ему казалось, что Мира наблюдает за ними из-за какого-нибудь забора.
– Тебя погубит собственная совесть, убогий!
– Я уже это слышал… Ну-ка, дай сюда!
Он выхватил из руки Славки снимок с изображением сестры милосердия в роли Миры. Фотограф в зеркале присел на одно колено и слегка откинул плечи назад. Профиль лица просматривался здесь особенно отчетливо.
– Да это же Вовочка! – воскликнул Гера. – Точно Вовочка! Как он сюда попал?
– Кто такой Вовочка?
– Вчера на набережной уговаривал меня затащить его на Истукан… Значит, он работает фотографом в каком-то местном ателье. Никогда бы не подумал! Совсем он не похож на местного и, тем более, на фотографа.
– Путаешь, наверное, – не поверил Славка, отбирая снимок.
Напрасно Гера надеялся на то, что Славка удовлетворился просмотром фотографий. Едва машина тронулась, как он выудил из "бардачка" тонкую стопку машинописных листов, скрепленных в уголке степлером, и принялся читать вслух:
– "Сто сорок четыре. Пляж. Кр. двенадцать. Тарасов резко привстал и испуганно посмотрел на Кристину. Девушка выронила пистолет и медленно опустилась перед милиционером на колени. "Саша, я убила человека!" Сто сорок пять. Пляж. Кр. два. Лицо Тарасова искажено. "Что ты говоришь?! Ты сошла с ума!! Какого человека?!" – "Я стреляла по бутылке, – едва слышно ответила девушка. – А он вдруг вышел из воды… Он появился прямо передо мной, а я уже нажала на курок!" – "Идиотка! Ты же погубила меня!! Где? Где этот человек?"
– Послушай, – поморщился Гера. – Что за чушь ты читаешь?
– Вот такую чушь про идиотку и милиционера на пляже, – ответил Славка, перелистывая несколько страниц.
– Положи все обратно и не трогай! Тебе не стыдно?
– Я должен определить до конца моральный облик нашей птички, – покрутил головой Славка. – Сначала крокодил Гена, потом порнофотограф Вовочка. Теперь вот какое-то сомнительное чтиво… Во! Слушай дальше! "Двести восемьдесят четыре. Парк. Кр. три. Тарасов, все еще сжимая ноги трупа у стоп, медленно приподнял голову и посмотрел на Кристину. "Ты же говорила, что это мужчина." М-м-м… Это не интересно… Вот! "Девушка раскрыла рот. Казалось, ей не хватало воздуха. Лопата выпала из ее рук и скользнула в яму. "Саша, я сама не могу понять, как так получилось… Я была уверена, что из воды вышел мужчина!" Тарасов выпрямился и двинулся на Кристину. "Как ты могла принять женщину за мужика?" – страшным голосом произнес он."
Славка на секунду замолчал и, убедившись, что Гера внимательно следит за дорогой и на него не смотрит, от себя добавил:
– И вцепился ей в горло своими острыми вампирскими клыками, и из ушей его полезли черви, из ноздрей улитки, и крышка гроба со страшным свистом…
– Заткнись же! – не выдержал Гера. – У меня сегодня и без тебя нервы вклочья!
– Все! Все! Все! – заверил Славка и кинул листы в "бардачок". – Больше не буду.
Он защелкнул крышку и закинул ногу на ногу.
– М-да! Придется серьезно заняться ее воспитанием. За десять дней я сделаю из нашей залетной птички агнца с родниково-чистыми глазами, небесно-светлой душой и девственно-боязливыми мыслями.
– Побеспокойся лучше о том, чтобы не сделать ее беременной, – мрачным голосом посоветовал Гера. – Ты что ж, взял ее в группу?
– Не могу же я оставить бедную воронежанку… ворончиху… воронежичку на произвол судьбы.
Гера свернул на Южную. Отсюда до спасательного отряда оставалось всего ничего. Треск старого мотора и его лысый череп привлекали внимание прохожих. Он снова почувствовал дискомфорт… Неплохо бы завтра просмотреть все местные газеты – не появилась ли информация об убийстве на Истукане, и что именно будет об этом сказано. А потом уже придется решать, идти в милицию или нет. Если будет написано, что убит какой-то курортник, что ведется следствие, что органы обращаются ко всем с просьбой сообщить сведения по делу, то Гера твердым шагом направится в отделение. А ежели про убийство не будет ни слова, то от стражей порядка с их "обезъянником" лучше держаться подальше.
Машина уже тряслась вдоль строя запыленных кипарисов, за которыми прятались ржавые гаражи, котельни и выжженные пустыри. Перед крутым поворотом Гера притормозил, и на финишную стометровку, отделяющую от ворот отряда, машина выкатилась без звука, словно "уаз" встал на цыпочки.
– Что это? – произнес Гера, вытягивая шею.
Выкрашенное в ядовито-желтый цвет такси с распахнутой настежь задней дверью стояло напротив калитки отряда. Тонкая, затянутая в эластичный черный костюм женщина разговаривала с кем-то из спасателей, упираясь ладонью в дверь.
Гере показалось, что ему в глаза плеснули мыльной водой, и он часто заморгал и затряс головой. Удар по педали тормоза был настолько силен, что Славка неминуемо вылетел бы на капот, если бы не схватился руками за стекло.
– Ты куда?! – изумился он, когда Гера молниеносно спрятался под приборной панелью.
– Закрой рот! – сдавленным шепотом попросил он. – Что она делает?
– Ась?!
– Что делает баба, которая возле такси?
– Не баба, а стройная женщина, – поправил Славка. – Ты совсем плох стал, убогенький мой!
– Дурак, это она! Киллерша… Что она делает?
– Ничего, – тише ответил Славка. – Закрыла калитку… Села в машину.
– В нашу сторону смотрит?
– Нет, не смотрит… Что ж ты меня так пугаешь, конь месопотамийский!
Славка тоже начал медленно сползать с сидения.
– Такси все еще стоит?
– Нет, не стоит. Тронулось.
– Куда?
– Да я откуда знаю куда!
– Ты, чурбан! – зарычал Гера и больно ударился головой о руль. – Я спрашиваю, в какую сторону машина поехала!
– Да в другую, в другую! Уже за поворотом скрылась!.. В штанишки не написал от страха?
– Да! – очень уверенно ответил Гера, осторожно вылезая из-под панели. – Мне страшно и стыдно, но я ничего не могу с собой поделать. И сейчас же иду к Микитовичу!
Он выпрыгнул из машины. Приземлился не совсем удачно и, хромая, быстро пошел к главному корпусу пансионата, где на втором этаже находился офис "Экстремтура".
– Зачем тебе Микитович, Львиное Сердце? – вдогон крикнул Славка.
Гера ничего не ответил. Славка не был способен понять его. Легко проявлять сочувствие и иронизировать, находясь в полной безопасности.
– Ты что, из бани? – спросил Микитович, когда Гера вломился к нему в кабинет. Шеф сидел на столе боком к нему и пил кофе из красной чашки. Его голова, как всегда, была хронически немытой, отчего напоминала художественную кисть, которую после работы забыли окунуть в растворитель. Плечи его пиджака были щедро присыпаны перхотью, как осенний газон инеем. И какого черта с такой осыпающейся головой одевать темный костюм!
– Мне срочно надо в отпуск! – с порога заявил Гера и, демонстрируя, что отступать не намерен, сел за стол и придвинул к себе чистый лист бумаги. – Что там надо писать? "Директору ООО "Экстремтур""…
Микитович опустил чашку на стол, сел в кресло, скрипнув кожей, и начал строить из ладоней какую-то фигуру, символизирующую непоколебимую волю и единоначалие.
– Не понял, – признался он.
– Я должен уехать на месяц.
Грифель карандаша не выдержал эмоции и сломался. Гера потянулся к органайзеру шефа за шариковой ручкой, но Микитович предусмотрительно придвинул органайзер ближе к себе.
– Ты что, с ума сошел? – предположил он. – У тебя отпуск в октябре. Никаких отпусков сейчас быть не может! Работы выше крыши! Кто вместо тебя будет людей на Истукан таскать? Я? Или Пушкин?
– У меня особые обстоятельства, – неопределенно, но с оттенком драматической тайны произнес Гера.
– Какие еще обстоятельства? – повысил голос Микитович, наваливаясь на стол. – Жена рожает? Или кто-нибудь умер?
– Если вы меня не отпустите, то умру я.
– Вот ты сначала умри, а потом я тебя отпущу.
– Значит, нет?
– Можешь идти, – неожиданно легко согласился Микитович. Выждал паузу, пристально глядя в глаза Гере, а потом добавил: – Но назад уже не возвращайся. И никакого пособия не жди – все пойдет на покрытие убытков.
– Это бесчеловечно, – заявил Гера, понимая, что по-доброму шеф его не отпустит. – На этом Истукане творится черт знает что, а вы даже не поинтересуетесь!
– Что там творится? Конкретно! Чем ты не доволен?
"Он ничего не знает. Это лучше, чем если бы знал все."
– Клиенты на стене с ума сходят, вот чем я не доволен!
– Ну и что? – развел руками Микитович. Он понял эту фразу так, как и должен был понять. – В этом-то вся изюминка, что с ума сходят. Именно за острые ощущения они нам и платят… Ну что? Что? Нагрубили тебе? На хрен послали? Истерику закатили? А ты, нежная душа, не выдержал?
– Если бы только истерику! – пробормотал Гера и стиснул зубы, чтобы не наговорить лишнего. Да, все же будет лучше, если шеф ничего не узнает. Хватит того, что Славка хихикает и издевается. У Микитовича взгляд на жизнь вообще проложен через призму коммерции. Весь мир и поступки людей у шефа делятся на две категории: выгодно и невыгодно. Если рассказать ему обо всем начистоту, он, ничуть не смутившись, возьмет калькулятор и начнет подсчитывать, какую прибыль принесут киллеры, если водить их на Истукан как на удобную и опробованную огневую позицию.
