Дж. С. Монро
Забудь мое имя
– Может быть, вы жили в этом доме, когда были намного моложе? – спрашивает меня Лаура, когда мы поднимаемся по ступеням. – Вы явно чувствуете какую-то связь с ним.
– Я просто осознала, что должна сюда вернуться, – говорю я, присаживаясь в приемной.
– У нас на чердаке хранится список всех старых владельцев. Мы можем проверить, есть ли в нем ваше имя – когда вы его вспомните.
Пока Лаура набирает на экране компьютера дату своего рождения, чтобы дать знать врачу о своем прибытии, я беру со столика журнал.
Это старый экземпляр «Загородной жизни», полный фотографий красивых сельских домиков и коттеджей с плетистыми розами у дверей. Мне становится неуютно. Я чувствую себя отрезанной от остального мира и ужасно одинокой. Что я здесь делаю, сидя в больничке сельской Англии?
– Прошу прощения за беспокойство, – раздается надо мной мужской голос. Его тон неуверенный, колеблющийся.
Я поднимаю глаза. Мужчине под пятьдесят, может быть, больше. На нем кремовый льняной костюм, белая рубашка без воротника и галстука и поношенные коричневые замшевые ботинки. Через плечо перекинута желто-коричневая курьерская сумка. Я никогда не видела его в своей прежней жизни – по крайней мере, думаю, что не видела.
– Мы знакомы? – продолжает мужчина.
Я мотаю головой, мое замешательство очевидно. Этот парень что, клеится ко мне?
– Ох, ради бога, извините, – говорит мужчина, глядя на меня со смущением и смятением. – Похоже, я обознался.
– Люк, – обращается к мужчине Лаура, поспешно присоединяясь к нам.
– Лаура, я тебя не заметил, – целует он ее в обе щеки. – Твоя подруга показалась мне знакомой, – с губ мужчины слетает нервный смешок. Но, похоже, он находит нашу встречу совсем не смешной. – Из давнего прошлого, – добавляет он и замолкает.
Лаура смотрит на меня, тщетно пытаясь отыскать на моем лице проблески воспоминаний. Я отчаянно силюсь их пробудить, но все напрасно. Я совсем не узнаю собеседника.
– Извините, что разочаровала вас, – говорю я ему. Даже в смятении у Люка очень приятная улыбка, и на какой-то миг я ловлю себя на том, что мне очень хочется оказаться его знакомой.
– Вам не за что извиняться, – говорит он.
В разговоре возникает пауза. Ожидая, когда Лаура нас познакомит, Люк смотрит на нее, а потом снова переводит взгляд на меня. Едва наши глаза встречаются, улыбка слетает с его лица. О чем он думает?
– Я ошибся, – добавляет Люк более тихим голосом, заполняя неловкую тишину. – Забавная вещь – эта память.
Люк отходит, а Лаура садится рядом со мной.
– Неловко получилось, – говорю я, беспокойно заерзав в кресле.
– Я не могла вас познакомить, потому что…
– Я знаю, все в порядке…
– Я, было, подумала, что мы разрешили вашу загадку, когда Люк сказал, что узнал вас.
– Я тоже, – говорю я, откидываясь на спинку кресла. – Может, я действительно его знаю? Мне показалось, он – хороший человек.
– Люк? Он замечательный!
– Лаура Мастерс? – выкликает голос из глубины коридора.
– Это нас, – говорит Лаура, вставая. – Люк – журналист. Он написал статью о местном приходском священнике, запретившем от имени церкви мои уроки по йоге, потому что они «коренятся в индуизме».
– Не больно-то по-христиански, – говорю я.
– На самом деле священник не хотел, чтобы его обвинили в поддержке «альтернативного мировоззрения». Не удивительно, что к нему в церковь больше никто не ходит.
В тот самый момент, когда мы с Лаурой выходим из приемного отделения, сбоку от меня снова вырастает Люк.
– Прошу прощения, я забыл дать вам вот это, – говорит он, протягивая мне маленькую визитку.
– Спасибо, – говорю я, обескураженная его вниманием.
– Это так, на всякий случай.
6
Когда мы заходим в кабинет доктора Сьюзи Паттерсон, у Лауры жужжит мобильник. Она взглядывает на его экран, и, усаживаясь на один из двух пустых стульев, показывает мне текст сообщения от Люка:
«Кто эта новая женщина? Она мне показалась до странности знакомой».
Мы обе улыбаемся, хотя на самом деле его интерес заставляет меня нервничать. Я сажусь на другой стул и осматриваюсь. Невыносимая, гнетущая чистота в кабинете напрягает меня еще сильнее; в груди все сжимается. У одной стены стоит кушетка, покрытая белой бумажной простыней. А на столе, как столовые приборы, разложены медицинские инструменты. Я отвожу глаза в сторону, заламываю от волнения руки. В уме я представляла себе этот кабинет гораздо более безобидным. Я заставляю себя поднять глаза.
– Спасибо тебе, Сьюзи, за то, что так быстро нас приняла, – благодарит Лаура.
– Да пожалуйста, – отвечает доктор Паттерсон. На вид ей пятьдесят с небольшим. Держится уверенно, скорее учтиво, чем напыщенно. Серьезная. Одета в облегающий темно-серый джемпер; на шее скромная нитка жемчуга. Со слов Лауры, она в этой больнице лишь временно замещает отсутствующую коллегу, а раньше работала врачом общей практики в Девицесе. И я подозреваю, что они со Сьюзи – добрые приятельницы.
– Спасибо вам, – добавляю я от себя.
– Расскажите мне, что случилось, когда вы впервые осознали, что не можете вспомнить, как вас зовут.
Я повторяю ей все, что уже говорила Лауре и Тони.
– Это так тяжело – ничего о себе не знать, – признаюсь я.
– Могу себе представить, – кивает доктор Паттерсон.
– Я пытаюсь что-либо вспомнить, но в моей голове одна пустота.
Я стараюсь говорить ровным голосом, но мои ноги предательски дрожат.
– Вы не смогли ничего рассказать сотруднику бюро находок?
– Ничего. – Я замолкла, думая о встрече с Люком в приемном отделении. За кого он меня принял? – Наверное, будет проще, если вы станете называть меня Джеммой.
– Джеммой? Почему именно Джеммой?
– Мне нужно какое-то имя и…
– Тони показалось, что ей подходит это имя, – нервно смеясь, поясняет Лаура.
– А вы, – обращается ко мне доктор Паттерсон. – Что вы о нем думаете?
– Нормальное имя. На время сгодится… – пожимаю я плечами; мне же нужно как-то зваться.
– Как вы себя сейчас чувствуете?
Я глубоко вздыхаю:
– Потерянной, оторванной от реальности… одинокой… напуганной.
Доктор Паттерсон откидывается на спинку стула и устремляет взгляд в монитор компьютера на рабочем столе. На стене за ней висит большая карта мира, отображающая рекомендуемые прививки в различных странах. Южную Индию – дифтерия, гепатит А, столбняк, тиф – частично заслоняет ее голова.
– В вашей ситуации чувствовать такое совершенно нормально, – говорит она. – А ваше ощущение оторванности от реальности может вылиться в дальнейшем в отчаяние и депрессию.
– Не знаю, что бы я делала, если бы не встретила Лауру, – говорю я, снова чувствуя себя виноватой перед женщиной, которая, совершенно меня не зная, проявляет ко мне такое участие.
Покосившись на Лауру, доктор Паттерсон снова переводит взгляд на меня.
– Мы говорили с ней ранее по телефону о различных видах амнезии. В большинстве случаев провалы в памяти, как у вас, проходят довольно быстро, иногда через несколько часов. Если ваше состояние не улучшится, нам придется провести пару тестов, чтобы установить, не является ли его причиной травматическое поражение головного мозга. Нам нужно будет также исключить другие органические причины – такие как инсульт, отек мозга, эпилептический приступ, энцефалит, заболевания щитовидной железы или даже дефицит витамина В. Рекреационные психоактивные препараты и алкоголь тоже могут приводить к потере памяти. Но я полагаю, что у вас так называемая психогенная, или диссоциативная амнезия. А одной из основных ее причин является стресс.
Я сижу на стуле, сознавая, что по тротуару за окном проходят люди. До чего же досадно выслушивать о себе подобные медицинские рассуждения.
– Хотите воды? – предлагает доктор Паттерсон, уловив мое состояние. Я киваю, наблюдая, как она наполняет стакан водой из пластиковой бутылки и протягивает его мне.
– Давайте-ка я измерю вам давление, – поднимается со своего стула доктор Паттерсон. – Мне нужно послушать ваше сердце, проверить ваше дыхание.
Она продолжает говорить, надевая мне на руку манжету и застегивая ее на липучку. А потом начинает накачивать в нее воздух. Я пытаюсь расслабиться и дышать глубоко и ровно.
– Вы знаете, какое сегодня число? – спрашивает доктор Паттерсон. Я мотаю головой. – А какой сейчас месяц? Год?
– Извините, – говорю я. До чего же все это тяжело…
– А где мы находимся?
Я снова покачиваю головой. И слышу в ушах голос Флер.
Мне хочется только одного – свернуться калачиком в постели и заплакать.
– Давление почти в норме, – говорит доктор Паттерсон, расстегивая липучку манжеты. – Мне нужно еще провести короткий неврологический осмотр.
Мои руки напрягаются, когда она берет со стола стетоскоп. Послушав мое сердце, доктор Паттерсон проверяет мою координацию движений, равновесие, движение глаз и поле зрения, светит фонариком мне в зрачки и проверяет тонус лицевых и шейных мышц. А затем берется за свой офтальмоскоп. Перед моими глазами мелькает и исчезает ее белый халат.
– Я только обследую состояние вашей сетчатки, – говорит доктор Паттерсон, заметив, как я вздрагиваю. – И проверю, не повышено ли у вас внутричерепное давление, – продолжает она, приблизив почти вплотную свою щеку к моей. – Вроде бы все нормально.
Доктор Паттерсон снова усаживается на стул и кладет свой инструмент на стол. Я на секунду задерживаю на нем свой взгляд, а потом отвожу глаза в сторону.
– Некоторые люди переживают антероградную амнезию. Это состояние, при котором человек не способен сформировать новые воспоминания. Он помнит, что было в прошлом, до того события, которое спровоцировало расстройство памяти, но ничего из того, что происходило потом. Давайте посмотрим, что вы сможете вспомнить завтра, после того как хорошенько выспитесь.
– Что вы имеете в виду? – уточняю я.
– Возможно, вы забудете все, что происходило сегодня.
Сьюзи Паттерсон бросает взгляд на Лауру.
– Еще одной типичной формой амнезии является ретроградная амнезия, когда человек не может вспомнить ничего из того, что было до события, вызвавшего потерю памяти: подробности автобиографии, свое имя, адрес, семью, друзей и тому подобное. Вы в состоянии формировать новые воспоминания. И я склонна думать, что у вас именно такая форма амнезии.
– Но ей же станет лучше? – спрашивает Лаура.
– На данном этапе сложно делать прогнозы, – говорит мне доктор Паттерсон. – Я настоятельно рекомендую вам пройти еще ряд обследований, в частности, МРТ головного мозга. Если амнезия вызвана стрессом, она пройдет, но не сразу. На полное восстановление памяти потребуется время. Возможно, у вас диссоциативная фуга. Это временное расстройство идентичности, сопровождающееся незапланированным путешествием, смятением и утратой памяти. Сейчас вам необходимо расслабиться, может быть, даже позаниматься йогой с Лаурой. Думаю, она уже предлагала вам это?
Лаура, улыбаясь, кивает.
– Почему бы нет, – пробормочу я. От доброты Лауры мне хочется расплакаться.
– Не думаю, что вам необходимо ложиться в больницу прямо сейчас – даже если и имеются свободные места, а я подозреваю, что их нет. Единственный доступный вариант – провести ночь на койке в коридоре отделения экстренной медицинской помощи.
– Мне бы этого не хотелось! – восклицаю я.
– На прошлой неделе там было ужасно, – встревает Лаура.
– У вас лишь немного повышено давление, – продолжает доктор Паттерсон, не обращая внимания на реплику подруги. – Это закономерно, зато дыхание ваше чистое и я не нахожу никаких признаков, указывающих на наличие у вас инфекции. Ты действительно готова приютить ее у себя на эту ночь? – обращается Сьюзи к Лауре.
– Да без проблем, честное слово, – отвечает Лаура.
Как бы мне ни было неловко перед Лаурой, но спать в ее доме гораздо приятнее, чем в больничном коридоре.
– Скажу прямо: мне бы хотелось для начала исключить все возможные органические причины вашей патологии, но психиатр сможет осмотреть вас только завтра. И нам с вами везет – у нее открыта запись на девять утра. Подойдет?
Я киваю, взглянув на Лауру; та улыбается мне в ответ.
– В большинстве подобных случаев семантическая память не нарушается. У человека сохраняются общие представления, понимание, что происходит, способность воспринимать слова и различать цвета, устанавливать взаимосвязи. И я не предполагаю у вас каких-либо других когнитивных нарушений. Риска для жизни нет.
– Я сообразила, что делать с билетом на поезд сегодня, – если вы это имели в виду, – говорю я.
– Если у вас есть время, – продолжает доктор Паттерсон, глядя на Лауру, – прогуляйтесь сегодня по деревне. Постарайтесь максимально расслабиться, дайте своему расщепленному сознанию перенастроиться. Зачастую требуется лишь импульс, знакомое лицо, чтобы память начала возвращаться. Может, вам стоит поучаствовать сегодня вечером в пабной викторине. Как знать, может, вас кто-нибудь здесь и узнает. И тогда все проблемы разрешатся сами собой очень быстро.
– Она вспомнила планировку нашего дома, – снова вмешивается в разговор Лаура.
– Правда?
– Да, комнаты на втором этаже и душевую в уборной внизу – до того, как увидела их.
Доктор Паттерсон вскидывает на меня взгляд, а затем, в глубокой задумчивости, устремляет его в монитор.
– Мы даже засомневались, а не жила ли она здесь, и вправду, раньше, когда-то давно, – добавляет Лаура.
– Обычно при ретроградной амнезии такие эпизодические воспоминания утрачиваются, – замечает доктор Паттерсон. – Но иногда пациенты способны вспоминать вещи из очень отдаленного прошлого.
– Может, так оно и есть, – говорит мне Лаура. – Возможно, вы жили в этом доме ребенком.
Доктор Паттерсон либо пропускает мимо ушей предположение Лауры, либо предпочитает его проигнорировать.
– Как бы там ни было, у нас в отделении зарегистрировано три Джеммы… – говорит она, поворачиваясь от монитора ко мне.
Мы с Лаурой вскидываем глаза, пораженные внезапной переменой в выражении ее лица. От открытости и оживленности Сьюзи не осталось и следа, пока она прокручивала колесо мышки.
– Что такое? – спрашивает Лаура.
Я впериваю взгляд во врача, опасаясь слов, способных сорваться с ее языка.
– Ничего, – говорит Сьюзи Паттерсон и снова поворачивается к нам – растерянная, все еще обдумывающая то, что только что прочитала.
И мы обе понимаем, что она лжет.
7
– Мне кажется, я могла зваться Джеммой, – говорю я, когда мы возвращаемся из больницы под лучами вечернего солнца. – Хотя и не понимаю, как Тони мог догадаться.
В церкви через дорогу практикуются звонари; их перезвоны разливаются друг за другом, все время понижаясь в тональности.
– Это имя вам подходит, – отзывается Лаура. – А Тони мастерски отгадывает чужие имена. Даже удивительно, как ему это удается.
– А вы когда-нибудь участвовали в викторинах в пабе?
– Это не по мне. А вот Тони буквально одержим ими. Ему только сорок, но он живет в страхе – перед болезнью Альцгеймера. Его отец от нее умер. И викторины служат для него хорошим способом тренировки ума и памяти, помогают поддерживать мозг в тонусе. Хотя Тони никогда в этом не признается. Он не любит говорить на эту тему, – усмехается Лаура. – К тому же Тони обожает петь.
– Петь?
– После викторин в пабе обычно устраивают музыкальные вечера. По правилам, команда-победитель выступает первой. Тони никто не может остановить. Тем более, я. Пение – его страсть.
– А вам не нравится, как он поет? – посмеиваюсь теперь уже я. – Его голос не так хорош?
– Пусть ваша близость не будет чрезмерной…[3]
– И пусть ветры небесные пляшут меж вами, любите друг друга, но не превращайте любовь в цепи, – в удивлении вскидываю я глаза на Лауру: я продолжила стих, даже не задумавшись!
– Видите – ваша память работает!
Мы останавливаемся напротив церкви, собираясь перейти дорогу. И, помолчав, Лаура добавляет:
– Когда-то Тони проводил довольно много времени, фотографируя разные музыкальные коллективы. Он очень хотел петь в одном из них. Его отец тоже пел. В последние месяцы жизни. Ему казалось, что пение облегчает симптомы болезни Альцгеймера – если такое, конечно, возможно.
Мы обходим по дорожке кладбище и спускаемся вниз, через заливной луг, к железной дороге, бегущей параллельно каналу. На подъездных путях стоит поезд с двигателями, работающими на холостых оборотах. Мы перебираемся через рельсы, и Лаура показывает мне склон, куда они с Тони ходили кататься на санках в свой первый уикенд в деревне.
– У вас есть дети? – срывается у меня с языка вопрос. И я тут же о нем сожалею. Церковные колокола за нашими спинами мгновенно теряют свой ритм, неловко ударяясь друг о дружку. В безукоризненно чистом доме Лауры и Тони не было никаких следов присутствия детей.
– Мы пытались, – говорит Лаура.
– Извините, мне не следовало вас спрашивать об этом.
– Все нормально. Мы и сейчас не оставляем попыток.
Мы идем дальше вдоль канала, мимо вереницы пришвартованных моторных лодок. По их бокам свешиваются цветы – как венки на «королевах мая»[4].
– Я понимаю, что мой встречный вопрос прозвучит нелепо, – произносит Лаура, – но как вы думаете – у вас дети есть?
Я задумываюсь:
– Даже не знаю, что бы могло навести меня на правильный ответ.
– Обвисшие груди и постоянное ощущение усталости и вины? – предполагает, смеясь, Лаура. – По крайней мере, так говорят мамаши в моем классе.
Наш разговор прерывается, когда Лаура показывает мне продуваемый всеми ветрами деревянный барак, в котором она дает уроки йоги. «Интересно, – проносится у меня в голове, – думает ли она о Сьюзи Паттерсон и о том, что та увидела на экране своего монитора?» Ведь что-то явно взволновало докторшу, лишило ее профессионального спокойствия. На обратном пути по главной улице мы останавливаемся у кафе.
– Это заведение Тони, – поясняет Лаура. – Предмет его гордости и радости. Он всегда мечтал стать владельцем собственного веганского кафе в нью-йоркском стиле и развесить там свои снимки. Мы купили его пару месяцев назад.
Я поднимаю глаза на вывеску: кафе-галерея «Морской конек». В передней части заведения находится линия раздачи блюд со стеклянными стойками, а в глубине кафе стоит несколько столиков со стульями, и стены украшены большими фотографиями в рамках.
– Раньше тут располагалась деревенская лавка, – говорит Лаура.
– Это снимки Тони? – спрашиваю я, вглядываясь сквозь оконное стекло в фотографии, развешенные на задней стене.
– Тони любит морских коньков.
– Мне этот дом незнаком, – говорю я, норовя побыстрее двинуться дальше. – Здесь всегда была лавка?
– Когда-то, но очень давно, тут находилась деревенская пекарня. Не припоминаете?
Я мотаю головой:
– Единственное место, которое мне показалось с виду знакомым, это – паб.
– И наш дом.
– И ваш дом, – тихо повторяю я, останавливаясь посреди улицы, чтобы оглянуться по сторонам. – Мне просто хотелось бы знать, почему я приехала именно сюда. Кто я…
Силясь участливо улыбнуться, Лаура нежно дотрагивается до моей руки, а потом устремляется вперед. Мне тяжело, но и ей нелегко. Шутка ли – незнакомая женщина заявляется к тебе на порог, утверждает, что это ее дом, потом плюхается в обморок и ничего о себе не помнит.
Когда мы сворачиваем на дорогу, ведущую к школе, у меня снова подскакивает адреналин – я вспоминаю момент, когда постучала к ним в дверь. И озираюсь, пытаясь переключить внимание. Наверху, на крыше, работает кровельщик; на обочинах дороги лежат соломенные снопики.
– Лаура, а вы уверены, что мне будет удобно заночевать у вас? – спрашиваю я. – Мне показалось, что Тони немного…
– Конечно, удобно. Тони очень хочет вам помочь. Как и я.
– Как долго вы уже вместе?
– Мы поженились в прошлом году. Через полгода после знакомства. Бурный роман.
– И «белая свадьба»[5]?
– Не совсем, – улыбается Лаура. Мимо нас проходит компания; похоже, она спешит в паб на викторину.
– Извините, мне не следовало этого спрашивать, – неспособная обсуждать свое прошлое, я, похоже, начинаю проявлять чрезмерное любопытство к личной жизни других людей.
– Все нормально. Свадьба получилась замечательной. Я всегда мечтала о традиционном бракосочетании. Но Тони все устроил по-другому.
– И как же?
– Он же свадебный фотограф. По крайней мере, был им. И повидал слишком много скучных, бездушных, напыщенных свадебных церемоний, чтобы пожелать такой же для себя. Он отвез меня на поле в Корнуолле с видом на залив Верьян-Бей. Я родилась в тех местах. Это было так романтично! Мы обвенчались в старой каменной береговой сторожевой башне – под взглядами всего двух десятков друзей. И вечер провели, попивая вино и танцуя среди стогов сена и новорожденных ягнят, под лучами заходящего за море солнца.
Удивительно, но воспоминания Лауры вызывают во мне невыносимую грусть. Я с трудом ее превозмогаю.
– Звучит как волшебная сказка, – говорю я. – И по крайней мере, ягнята были в белом.
Лаура смеется. Мы подходим к входной двери, у которой я грохнулась в обморок. И тут она останавливается.
– Я заметила у вас очень красивую татуировку, – признается она.
– Спасибо за комплимент, – бормочу я, глядя на свое тату так, словно вижу его впервые.
– А почему цветок лотоса? – интересуется Лаура, вставляя в замок ключ.
Я моргаю, и всплывшая перед моими глазами Флер ухмыляется.
– Не знаю…
А мне так хотелось бы это знать! Глубоко вздохнув, я захожу вслед за Лаурой в дом.
8
Тони готовит ужин на кухне, накрыв возле острова маленький столик на три прибора. Из колонок аудиосистемы «Боуз» разносятся звуки фортепьянного концерта, зажженные свечи источают нежный аромат, а на диване посапывает персидский голубой кот. Атмосфера пропитана домашним уютом, но я почему-то сильно нервничаю из-за того, что мне пришлось вернуться в этот дом. По плану нас ждет ранний ужин, а потом Тони должен пойти в паб на викторину.
– Как прошла консультация в больнице? – спрашивает он.
– Сьюзи нам очень помогла, – отвечает за меня Лаура.
Она хочет как лучше, но мне нужно самой поддерживать разговор. Мой голос звучит не так громко и уверенно, как мне бы хотелось:
– По-видимому, у меня диссоциативная фуга.
– Интересно, – Тони берет фарфоровый кувшин с водой, сделанный в форме лосося, танцующего на хвосте. Он наливает из рыбьего рта воду в три стакана и добавляет: – Это, наверное, объясняет ваш приезд сюда. Люди, находясь в состоянии фуги, способны уезжать за тридевять земель из своего дома. И создавать себе совершенно новую идентичность – придумывать новое имя и биографию. Вы все еще помните свое появление у нас сегодня?
– В данный момент помню, – признаюсь я, прикованная к месту звуком булькающей воды.
– Но Сьюзи считает, что завтра утром все может измениться, – встревает Лаура.
– Каким образом? – голубые глаза Тони впериваются в меня, и я отвожу свой взгляд.
– Мы узнаем, смогу ли я формировать новые воспоминания или нет.
– Антероградная амнезия, – говорит Тони.
– Тони одержим стремлением контролировать память и ничего не забывать, – поясняет Лаура. Но не упоминает отца Тони и его болезнь Альцгеймера.
– Правда? – переспрашиваю я, ощущая покалывание в голове. Но Тони предпочитает не развивать эту тему.
– Я погуглил, пока вас не было, – говорит он, глядя на Лауру. – Мы будем есть?
Тони подает жареного морского окуня с картошкой и салатом из помидоров и авокадо, приправленным фенхелем. Похоже, Лаура не сожалеет о том, что оставила его хозяйничать на кухне.
– Я не знал, вегетарианка вы или нет. Поэтому выбрал компромиссный вариант с рыбой, – говорит Тони, подавая мне блюдо с кушаньем.
– Я тоже этого не знаю, – шепчу я, перекладывая рыбу себе в тарелку.
– В деревне мужа считают приверженцем жесткого вегетарианства, но дома он употребляет в пищу и рыбу, и морепродукты, – говорит Лаура. – Я не могу жить без морепродуктов.
– Это все любовь, – улыбается Тони. – В нашу первую брачную ночь я ел даже бифштекс.
– Не ел ты его, – смеется Лаура.
– Я шучу, – Тони наклоняется ее поцеловать. – Только не говорите про рыбу посетителям моего кафе.
– Не скажу, – заверяю его я.
Похоже, все сомнения, которые были у Тони насчет меня раньше, улетучились. Он держится теперь совсем иначе, гостеприимно и доброжелательно. Надеюсь, что и в дальнейшем он будет вести себя так же.
– Возможно, блюдо вам покажется необычным, – говорит Тони. Он садится напротив меня, Лаура – от меня справа.
– Не ешьте, если вам не понравится, – добавляет она.
– Рыба выглядит очень аппетитной, – отвечаю я, передавая ей блюдо.
– Где ты покупал окуня, дорогой? – спрашивает Лаура Тони.
– Конечно же, на рынке. Вся рыба поймана на удочку одним рыбаком в Бриксхеме. Для тебя все самое лучшее!
Я начинаю чувствовать себя лишней на их уже не такой «белой» свадьбе.
– Возвращаясь к вашей памяти, – переводит на меня взгляд Тони. – Почему бы вам не пойти сегодня вечером на викторину? Проверить – вдруг вы знаете ответы на какие-то вопросы?
– Я не против, – срывается у меня с языка. Я очень устала, но мне хочется снова увидеть Люка и понять, знает ли он что-нибудь о том, кто я такая.
– Только постарайтесь уйти из паба до начала концерта, – советует мне Лаура.
– Поосторожней, дорогая. А то я запою прямо сейчас, – игриво грозит ей Тони.
– Доктор Паттерсон сказала, что толчком для восстановления памяти может послужить какой-нибудь внешний фактор. Знакомое лицо, например. Может быть, я узнаю кого-либо из посетителей в пабе – или они узнают меня…
– Вот именно, – кивает Тони.
– Предписания врача, – улыбается мне Лаура, прежде чем обернуться к Тони: – И она согласилась называться Джеммой.
– Ну и правильно, – одобряет мое решение Тони.
– Я подумала, что так будет всем проще, – говорю я.
– Разве не я тебе сказал, что ее зовут Джемма? – добавляет Тони, но внимание Лауры отвлекает эсэмэска, пришедшая на телефон, лежащий на столе между нами.
– Извините, – говорит она, взглянув на экран, – это от Сьюзи Паттерсон.
– Я пробовал убедить ее не класть мобильник на стол, – говорит мне Тони с притворным вздохом. – Но разве она послушает?
– Я, пожалуй, прочту, что она написала, – говорит Лаура, аккуратно прокручивая экран телефона.
Мне тоже хочется это прочитать – после той странной перемены, что случилась со Сьюзи в конце приема. И я пытаюсь незаметно скосить глаза на экран. Сообщение длинное, и мне видны только его первые строчки. Но этого достаточно, чтобы внутри у меня все похолодело:
«Будь осторожна со своей новой приятельницей. Мне кажется, я знаю, кто она такая».
Взяв телефон со стола, Лаура бросает на меня подозрительный взгляд. Но я успеваю отвернуться.
– Что там? – спрашивает Тони.
Я умудряюсь улыбнуться пересохшими губами ему, а потом и Лауре. Она не отвечает мне улыбкой на улыбку. Как будто кто-то перекрыл ей кислород, обескровил лицо и стер с него всю доброту, оставив только холодный и тяжелый блеск в глазах.
9
Это было большой ошибкой – пойти на викторину в паб. Из-за эсэмэски, пришедшей Лауре от доктора Паттерсон, я ощутила себя еще более уязвимой, чем прежде. И я совсем не ожидала того, что паб окажется таким шумным и что нас встретят там так бурно. Тони чувствует мое беспокойство. Пока мы прокладываем себе путь к барной стойке, приветствуемые всеми и каждым, он постоянно бросает на меня взгляд, проверяя мое состояние.
Интересно – местные жители уже прослышали про меня? Паб старый, везде кирпич, полы деревянные, на стене над камином висит доска с написанным от руки меню из пицц и пирогов домашнего приготовления. Фирменное блюдо Тони – «Баранина с карри». Единственным знакомым мне человеком среди посетителей оказывается Люк, который, поймав мой взгляд, отворачивается к другому мужчине у стойки.
Тони заказывает две «Кровавых Мэри» – одну для меня, другую для себя, – уточняя ингредиенты с экспертной точностью: три капли острого соуса, щепотка сельдерейной соли, две капли лимонного сока.
– Лаура сделалась какой-то странной под конец вечера, – говорю я, пока он передает мне бокал. И моя рука предательски дрожит, когда я его беру.
– Она просто устала. И немного взбудоражена вашим появлением.
– Что ей написала доктор Паттерсон? – спрашиваю я, стараясь не расплескать свой бокал в дикой толчее. Мне нужно убраться из этого паба. В нем чересчур много народа. Перед глазами мерцает образ из другой многолюдной ночи – образ Флер, танцующей с тысячью красивых незнакомцев и маняще покачивающей руками над головой под пульсирующие звуки музыки. – Надеюсь, ничего такого обо мне, – добавляю я, чувствуя головокружение от воспоминаний, которые исчезают так же быстро, как появились.
Я напоминаю себе, что не смогла бы остаться в доме с Лаурой. Прочитав эсэмэску, она бросилась наверх. Тони последовал за ней, а когда он снова спустился, то вел себя так, будто ничего не случилось. Он держался со мной очень дружелюбно и заботливо и сам вызвался сводить меня на викторину в паб, пояснив, что Лаура решила лечь спать пораньше.
– Войны йогинов, – говорит Тони. – К нам в деревню переехала еще одна преподавательница. Лаура в своем репертуаре – она пытается помочь этой особе, а Сьюзи Паттерсон считает, что она рискует потерять часть собственных клиентов.
Тони просто так добр? Он меня поддерживает? Оберегает? Или я неправильно истолковала прочитанный фрагмент эсэмэски?
– Значит, Тони уговорил вас пойти на викторину, – подходит к нам со своим приятелем Люк. – Извините за то, что случилось сегодня в больнице.
Тони трогает меня за плечо:
– Я отойду на минутку, – говорит он, направляясь к компании в сторонке.
– Все в порядке, – отвечаю я Люку, ощущая вдруг жуткую сухость во рту.
– Вообще у меня хорошая память на лица, – констатирует Люк.
– От ошибок никто не застрахован, – говорит его спутник, приветствуя меня кружкой пива.
– Это мой ирландский друг Шон, – представляет его Люк. – Киносценарист, собиратель конспирологических теорий и самый начитанный человек в нашей деревне, благодаря чему у него чертовски хорошо получается разгадывать вопросы местных викторин.
Запрокинув назад голову, Шон выпивает залпом пиво и, скосив взгляд на дно опустевшей кружки, ставит ее на барную стойку:
– Всякое бывает. Иногда я не могу вспомнить даже свое собственное имя.
Прикрыв глаза, я отворачиваюсь.
– Это потому, что ты всегда торчишь здесь, – говорит Люк, морщась. Похоже, он знает про мою проблему, и ему неловко.
– Не всегда, но так часто, как позволяют мне бумажник и жена.
– Ты еще не женат, – замечает Люк.
– Между прочим, меня зовут Джемма, – перебиваю я приятелей, отчаянно стараясь придать своему голосу бодрой беззаботности.
– Джемма, – повторяет Люк. На мгновение его взгляд задерживается на мне, а потом он встряхивает головой: – Извините, это так странно, но вы действительно напоминаете мне кое-кого.
– Кого? – нервно спрашиваю я.
– Его зазнобу детства, – вмешивается в наш разговор Шон.
– Он не так выразился, – говорит Люк, снова извиняясь за своего друга.