Джаспер Ффорде
Рэдсайдская история
Я становлюсь де Мальвой
Брачные перспективы больше всего зависят от вашего дара зрения. Проще говоря, чем сильнее цветовое зрение у вас с партнером, тем выше по цвету будет ваш ребенок. Личное продвижение невозможно в пределах вашей собственной жизни, но путем тщательного и кропотливого хромогенетического отбора в течение нескольких поколений, ваши потомки смогут подняться на самый верх. Верно и обратное: неразумное инвестирование в вашего партнера может привести вас к деградации до Серого за два поколения.
Из «Книги Гармонии» Манселла
Женитьба на Виолетте не была для меня неожиданностью. Вложение в цветовое зрение детей было делом совершенно нормальным, и де Мальва имел грандиозные планы на свою семью. Он достал из кармана готовый брачный сертификат и выложил на стол – я увидел, что Виолетта уже его подписала.
– Ты будешь носить фамилию де Мальва только как почетную, и твой отец получит тысячу баллов в качестве приданого. Если я обнаружу, что ты спал с моей дочерью ради чего-то иного, кроме чистого воспроизводства, гнев мой и госпожи де Мальва будет ужасен, а месть беспощадна.
– Заверяю вас, что к этому очень мало шансов.
– Согласен, – он протянул мне ручку. – Мы вырастили нашу дочь как молодую барышню безупречного вкуса и самообладания. Подпиши здесь.
– Это меньше, чем мы договаривались, – сказал папа, глядя на сертификат. – Вы говорили про десять тысяч.
– Я считаю новое предложение достаточно щедрым с учетом нынешних обстоятельств. Мы ничего не знали об асоциальной криминальной натуре Эдварда, когда впервые обсуждали сделку.
– Подпишу после суда, – сказал я.
Де Мальва обернулся к отцу.
– Цветоподборщик Бурый, прикажите сыну подписать.
– Мой сын уже достаточно взрослый, чтобы жениться на ком хочет.
Де Мальва окинул его яростным взглядом, затем меня, затем снова посмотрел на папу.
– Одному из вас лучше подписать, иначе будут проблемы.
Виолетта уже была беременна от меня, но не потому, что она мне нравилась или мы переспали ради забавы – она вынудила меня на случай, если я не вернусь из поездки в Верхний Шафран. И понятно было почему: сейчас де Мальвы смещались к синей границе пурпурного, так что с учетом того, сколько красного я вижу, зрение нашего ребенка будет достаточно сбалансировано по красному и синему, чтобы обеспечить будущее династии де Мальва. Брак должен лишь узаконить этого ребенка. Я был производителем, не более, и все это было нужно лишь для подтверждения родословной.
– Я женюсь на вашей дочери, – прервал я напряженное молчание, – но у меня есть два условия.
– Я слушаю.
– Мой отец получает две тысячи баллов и гарантию работы минимум на десять лет.
– Готов согласиться на первое, на второе не могу. Всякое может случиться.
– Тогда ваша дочь родит ублюдка. Ему придется носить общее пурпурное имя вроде Сливоу или Виноградденс – эту фамилию, не вашу, будет носить Пурпурный, так необходимый для укрепления ваших династических амбиций.
Он злобно зыркнул на меня, на лбу его запульсировали вены.
– Хорошо, – сказал он наконец, – я принимаю твои условия.
Он ворча написал протокол о намерениях моему отцу, в котором обозначались условия его труда, затем придвинул ко мне брачный контракт. Я написал свое имя на листке бумаги и теперь был женат на Виолетте де Мальва, одиннадцатой в хроматической иерархии города.
– Вот копия твоего брачного контракта, – сказал де Мальва, отрывая квиток внизу формы, – и я поздравляю тебя лишь потому, что протокол этого требует. Не воображай, что ты проживешь достаточно долго, чтобы сопроводить мою дочь в Пурпур-Реджис или воспользуешься любым другим преимуществом нашего рода.
Затем он сменил мою фамилию в моей балловой книжке и скрепил подписью, ровно так же, как мог заменить имя свиньи. Брак по любви был редкостью в Хроматации.
– Я сообщу Виолетте о ее браке, и исключительно ради видимости можете проявить ограниченную привязанность друг к другу на публике. Чем скорее твое пребывание в роли моего зятя закончится, тем лучше.
Де Мальва ушел, не сказав больше ни слова, и мы с отцом остались в смотровой одни. Мы оба выдохнули.
– Спасибо за продление на десять лет, – сказал папа, – но лучше бы тебе найти несколько ложек с индексами, или префект найдет другой способ избавиться от бесполезного горожанина.
– Постараюсь.
Он на мгновение задумался, затем сказал:
– У меня двенадцать заказов на заражение Плесенью с момента приезда.
Это был неосторожный разговор. Месяц назад я и не думал, что Плесень – это не болезнь. Многое изменилось, и мне нравилось, что папа понимает, что может мне доверять. Таким по понятным причинам не делятся. Я чуть помолчал, затем спросил:
– Как осуществляется приказ?
– Ставится диагноз – бурсит локтевого сустава. Я должен взять человека на осмотр, отцветовать его оттенком Плесени замедленного действия, и через сорок восемь часов он окажется в переработочном цеху.
– А если у кого-то настоящий бурсит?
– Я не уверен, что такая болезнь существует. Но если так, то приказ пришел бы не от Совета, но от Контролера Физического Здоровья.
Он выбрал образец из привезенного Кальвадосом пакета и сунул его в газовую лампу. Как только тот затлел, отец бросил его на стол, где тот бурно сгорел. Мне не было нужды спрашивать, что это был за оттенок и что случилось бы с любым, кто его увидел бы.
– Во время моей вахты Плесени не будет, – сказал он.
– А с тобой не сделают того же, что с Робином Охристым? – спросил я, поскольку прежний Цветоподборщик был убит в Зеленой Комнате.
– Это необычно, что Охристого убили вот так, – согласился он. – Обычно просто вызывают Контролера-Заместителя. И они делают всю работу, от которой отказывается Цветоподборщик.
– Я не слышал о Контролере-Заместителе Цветоподборщика.
– Будем надеяться, что и не услышишь.
До недавнего времени папа казался мне скучным, но крепким и надежным членом Коллектива. Оказалось, что этот образ далек от реальности, и я подумал – сколько таких, как он, рискуют всем в своем тихом сопротивлении.
– А что такого сделала мама, раз ей поставили бурсит? – негромко спросил я, поскольку она погибла от Плесени, когда мне было восемь лет. Тогда папа еще не был Цветоподборщиком и ничего не знал об этой работе.
– Думаю, она слишком часто посещала Ярмарку Бесправилья. Первый раз под этим предлогом она посетила Радужную комнату.
Туда женщины ходят для тайного повышения цветонасыщенности зрения своего потомства. Поскольку у мамы было 23,4 процента красного, а у папы 50,2, не надо быть гением, чтобы понять, что мои 86,7 взялись откуда-то еще, от кого-то с почти чистым красным зрением. Какому-то префекту, скорее всего, потребовались лишние наличные, или просто некий красный фундаменталист захотел повысить общий зрительный дар.
– Но на Ярмарке она тоже побывала, – продолжал отец, – и увидела или узнала что-то, или встретилась с кем-то, и с тех пор возвращалась туда каждый год, маскируясь под участника Громкого Медного оркестра Нефрита.
– Ее же не отцветовали Плесенью за вранье, что она умеет играть на валторне.
– Нет, – ответил папа.
Он сложил руки на груди.
– Ярмарка Бесправилья лежит несколько вне рамок Правил – «Книга Гармонии» разрешает двухдневный праздник, чтобы позволить случайное смешение людей, событий и обмен информацией. Твоя мать уподобляла его предохранительному клапану или деформационному шву на мосту – то, что не гнется, в конце концов сломается, и если Коллектив рассматривать как единое целое, несколько дней относительной свободы просто необходимы, несмотря на риск. В конце концов, свободное обсуждение перемен не обязательно приводит к действиям, а подрывной болтовни может быть самой по себе достаточно, чтобы удержать недовольных от желания действительно подорвать что-нибудь.
Мы оба на миг замолчали.
– Так что делала мама на Ярмарке Бесправилья?
– Не знаю, но возвращалась она обычно с умениями, которых у нее прежде не было.
– Например?
– Геометрия, и еще ее внутренние часы отсчитывали время во сне, хотя у нее бывали от этого кошмары, если до того она ела сыр. Что важнее, она сказала, что если ты вырастешь любопытным, то тебе надо будет отправиться туда и найти Вестника. Он где-то возле шатров с аттракционами, где выставляют сохраненные антропологически интересные образцы вместе с различными животными с двумя головами.
Я уже один раз видел Вестника, в краткий отрезок времени, когда Джейн перенастраивала мои глаза, чтобы я получил временный иммунитет к Плесени. Именно потому мы и уцелели в Верхнем Шафране, а Кортленд погиб. Другие люди видят Вестника время от времени, но отмахиваются от него как от злого духа.
– А как найти этого Вестника? – спросил я.
– Никак. Он сам тебя найдет.
– Он нашел маму?
– Когда она вернулась, ее просто распирало от историй. Она сказала, что есть сущность, существо, которое контролирует наши жизни: всевидящее, всемогущее, всезнающее и вездесущее. Сущность, которая знает, что мы делаем, где мы, и в конечном счете управляет нашей судьбой.
– Выше чем Наш Манселл?
– Она сказала, что эта сущность создала Нашего Манселла, Национальную Службу Цвета, мир, в котором мы живем, животных, что делят мир с нами, и даже нас самих. Вестники существуют для того, чтобы Великий Творец мог передавать нам свои мысли и идеи.
– Я видел одного, – поделился я, – они у нас в голове.
– Твоя мать говорила то же самое. Но Создатель посылает и плотских гонцов: Ангелов, что по ночам спускаются с высоты на молчаливых крылатых конях, забирая людей для изучения, или чтобы поразить тех, кто разгневал Его.
– Прямо как Бледный Всадник.
– Правда ведь? Легенды должны с чего-то начинаться, хотя я не уверен, что Летучие обезьяны[13] вообще существовали когда-нибудь.
– Согласен. А она называла эту сущность по имени?
– Она называла его Утопиакорп.
Я подумал о Жаклин Хансон и вытащил из кармана ее идентификационную пластинку.
– Упавший человек не был мужчиной, – объяснил я. – Это была женщина.
Я протянул ему пластинку.
– Утопиакорп, – прочел он. – Она носит имя Творца. К чему ты клонишь?
– Я не знаю. Может, Хансон была Ангелом, который случайно упал на землю и встретил свою смерть вместо того, чтобы принести ее другим.
Он вернул мне пластинку.
– Все это звучит немного нереально, – сказал он. – Всемогущие существа, Вестники и Ангелы, несущие смерть с небес. И еще странность – твоя мать еще говорила, что если носить перчатки, то станешь невидимым для лебедей.
Я облегченно выдохнул. Теперь мать показалась выдумщицей, от чего все ее другие заявления попадали в категорию «совсем вряд ли.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Что твоя мать была несколько слаба на голову. Да, она делала порой весьма странные заявления, но у нее всегда было стальное чувство реальности.
– Думаю, мне надо попасть туда и найти этого Вестника, – пробормотал я, думая, как бы мне достать пропуск и присоединиться к четырнадцати счастливчикам, которые поедут на Ярмарку Бесправилья – если я переживу следующую пару дней.
Папа нажал кнопку громкой связи:
– Люси, будь добра, позови Сида и Бобби, чтобы они получили свое плотницкое цветование.
Он посмотрел на меня:
– Эдди.
– Да?
– Будь осторожен. Если ты поднимешь ковер, не найдешь ничего, кроме пыли.
Жизнь мечты
Размер городка Восточный Кармин позволял иметь лишь одну точку розничной торговли класса «лакшери». Не будь у нас магазина «Жизнь мечты», то был бы шляпный магазин, контора таксидермиста, кофейня или магазинчик маскарадных костюмов. С учетом того, что нам были дозволены только три типа шляп, кофе отпускался строго избранному персоналу, набивать чучела можно было только из белкоидов и запрещалось «прикидываться тем, кем ты не являешься», «Жизнь мечты» казалась лучшим вариантом.
Тед Серый: «Двадцать лет среди хроматийцев»
Я вышел из Колориума и прошел мимо шести домов к магазину «Жизнь мечты», зажатому между ремонтными мастерскими и чайной «Упавший человек». Когда я вошел, звякнул колокольчик, и я с облегчением обнаружил, что я единственный посетитель, хотя это в целом не было удивительно.
– Добрый день, господин Бурый, – сказала продавщица-консультант. Она была моих лет, глаза ее сверкали стальной решимостью, и у нее был самый очаровательный вздернутый носик, о чем никто никогда не упоминал, если не хотел получить в глаз. Это она открыла мне глаза на несправедливость нашего общества, она была причиной того, что мне светила Зеленая Комната, и она дважды пыталась меня убить. Несмотря на все это, я был безнадежно влюблен в нее.
– Привет, Джейн, – сказал я. – И как тебе работа продавщицы?
– Что случилось с «тыковкой»? – спросила она.
– Мне казалось, ты говорила, что ласковые прозвища тошнотворно бессмысленны?
Она пожала плечами:
– У меня никогда не было парня, даже на попробовать. Я пытаюсь перестроиться. Я могу называть тебя «пучеглазым мишкой», если меня не стошнит.
Очевидно, мелкие детали наших взаимоотношений еще требовали проработки.
Я начал заново:
– Привет, тыковка, как тебе работается продавщицей?
Она подняла бровь:
– Никогда не называй меня тыковкой.
– Я думал…
– Я передумала. Я была права. Это тошнотворно бессмысленно.
Меньше месяца назад Джейн была Серой и трудилась поденщицей. Но тест Исихары показал, что она светло-зеленая, так что теперь она работала в торговле.
– А на твой вопрос я отвечу так, – сказала она, – руководить магазином, который продает бесполезные вещи, бессмысленно и угнетающе. Мне повезло, что мало кто может позволить себе тот хлам, который я впариваю.
– Могло быть хуже, – заметил я. – Тебе хотя бы есть что делать. В библиотеке народ весь день сидит и балду пинает.
Природный износ, время, плесень, огонь, черви и сырость обнажили книжные полки. Механизма печати новых книг не существовало из-за ошибки в Правилах, также не разрешалось переводить штат на другие работы. Теперь на одну книгу приходилось пять библиотекарей.
– Библиотека хотя бы замышлялась из благородных целей, – вздохнула она. – Но продавать слона, криво вырезанного из мыльного камня, скамейку для ног в форме хайлендской коровы или фотографию гальки в дешевой рамке, которые ни для чего не нужны? Итак, – более бодрым тоном сказала она, – чем могу тебе помочь?
Я посмотрел налево-направо, чтобы убедиться, что никто за нами не следит, оба мы подались друг к другу и поцеловались. Поцелуй не был ни робким, ни торопливым, несмотря на то, что это запрещалось. Поскольку над нами висела угроза Зеленой Комнаты или добровольного изгнания, мы могли позволить себе быть смелыми.
– Говори со мной как продавщица, – попросил я. – Я люблю, когда ты так со мной говоришь.
– На этой неделе у нас снижение цены на ароматические свечи, – хриплым шепотом ответила она, все еще почти касаясь губами моих губ, – одна всего за десять баллов. Для особенного человека в вашей жизни или просто чтобы расслабиться в ванной предписанной температуры в течение предписанного времени с непредписанным партнером.
– Много продалось? – спросил я.
– Шесть за последние восемь лет. Наш бестселлер – духоподъемные плакаты.
Она кивнула на несколько плакатов на стене с избитыми лозунгами для Коллектива, из которых наиболее банальным был «Разъединенные, мы все же вместе».
– Эти слова все так часто повторяют с самого рождения, что плакаты вряд ли нужны для напоминания. Ты не хотел бы купить лучше два кусочка дерева в виде двух соединенных сердечек?
– А смысл?
– Я думаю, это шанс заставить человека думать о тебе как о романтике, раз уж мало шансов догадаться, таков ты или нет. Честно говоря, мне кажется, что смерть после недели такой тягомотины – освобождение. Я полдня выводила фразу «Верь в себя» на речной гальке. А ты?
– Я охотно уничтожил шесть побегов рододендрона. Но что интереснее – Упавший человек на самом деле Упавшая женщина по имени Жаклин Хансон.
Она подняла бровь:
– Рассказывай.
Я рассказал ей обо всем, что произошло, и она глубокомысленно кивала.
– Ты не знаешь, что могло бы значить «АР»? – спросил я, когда рассказал ей о коробочке с мигающей лампочкой. – Я думаю, это акроним.
У нее не было предположений, и тогда я добавил то, что де Мальва сказал насчет избавления города от общественно бесполезных.
– Твоему отцу надо быть осторожнее, – заметила она. – У Цветоподборщика, который отказывается цветовать человека на Плесень по приказу Совета, краткий срок годности.
– Думаю, он это знает.
Я рассказал ей, что папа сказал о Контролере-Заместителе Цветоподборщика и кодовом диагнозе «бурсит локтевого сустава».
– Думаешь, у всего Ржавого Холма был локтевой бурсит?
Хорошее замечание. Целый город, всего в десяти милях к югу, вымер от Плесени четыре года назад. По официальной версии, «праздность сродни Плесени, что должно послужить уроком всем нам», но что случилось на самом деле, оставалось только гадать. Получается, что префекты и Цветоподборщик должны были самостоятельно «прописать» себе Плесень, что было маловероятно. Я рассказал ей то, что папа поведал о моей матери, о потенциальной связи с Ярмаркой Бесправилья и об идее Высшего Существа, которое было создателем Манселла, нас и всех существ, которое присматривает за нами, все видит и определяет нашу судьбу, а под конец нелепицу о перчатках, для противовеса.
– Это уж слишком, – ответила она. – Звучит как байка Прежних, которые славятся своими фантастическими сверхъестественными идеями.
Тогда я рассказал Джейн о Вестнике и Ангеле.
– Единственный Вестник, которого я видела, повторялся слово в слово, словно читал предложение из какой-то книги, – сказала она, – а единственный человек, который говорил, что видел Ангела, отцветовался в доску оттенком «линкольн».
– Папа сказал, что они спускаются в ночи на безмолвных крылатых конях и либо похищают людей для изучения, либо карают тех, кто вызвал недовольство Творца.
– Звучит как легенда о Бледном Всаднике.
– Именно. Может, это объясняет историю Ржавого Холма – и исчезновения.
Люди исчезали регулярно. Старших считали жертвами ночи, молний или атак лебедей, а пропавших детей списывали на Бандитов. Родители рассказывали детям о Летучих обезьянах, чтобы те вели себя хорошо, но никто в это не верил. Возможно, это было другое название Ангелов или Бледных Всадников.
– И где живет этот Создатель?
– Не знаю, – ответил я и предположил, что лучше всего будет попасть на Ярмарку Бесправилья, чтобы поговорить с Вестником, о котором рассказывала моя мать, и надеяться, что он нас найдет, если наши намерения благородны. Мы могли бы узнать больше – и бонусом посмотреть на двухголовых зверей, это всегда плюс, хотя я еще не решил, хочу ли смотреть на уродцев в банках, даже из антропологического интереса.
Джейн задумчиво кивнула:
– Звучит как план. Я точно буду в команде Ярмарки Бесправилья, если переживу слушания. Они хотят, чтобы я выиграла для них гонку на гиробайках.
– А ты можешь?
– Маловероятно. Джейми «Бешеная Сука» Можжевелли выиграла почти все гонки, в которых участвовала. Она страху не знает, и говорят, что ради победы готова на все.
Звякнул дверной колокольчик, и в магазин вошел еще один покупатель.
– У нас есть несколько новых чайников, которые могут вам понравиться, – Джейн мгновенно изменила тон. – Один для кухонной плиты особенно миленький, посмотрите, на нем выпрессован керамический котик.
– Да, – ответил я, изображая интерес, – очень…
– …престижненько? – предположила Джейн.
– Вам никого не обмануть, – сказала Банти Горчичная. Наверняка она увидела нас с улицы, направляясь на репетицию; свою тубу она оставила снаружи на тележке. Она была такой огромной, что однажды насмерть задавила кое-кого, упав на него, и на нее ушло столько меди, что пришлось, наверное, реквизировать все трубы холодного водоснабжения в Серой Зоне.
– О, привет, Бантс, – сказал я, – чрезвычайно счастлив снова увидеть тебя.
– Избавь меня от своей лживой вежливости, Бурый. Панибратство строго запрещено между взаимодополняющими цветами, как Красный и Зеленый. И меня зовут Банти.
– Я технически Пурпурный, Бантс.
– Только технически. Это все равно отвратительно, и Совет обладает широкими полномочиями, когда дело доходит до гнусных связей между людьми с противоположным зрительным даром, независимо от оттенка по браку.
– Возможно, – сказал я, – но обслуживание покупателя – не панибратство.
– Но вот это – панибратство, – добавила Джейн, взяла меня за галстук и, мягко притянув к себе, снова поцеловала, но с более выраженной нежностью, чем тот поцелуй украдкой несколько минут назад.
– Отвратительно, – возмущенно воскликнула Банти, – другого я и не ожидала от Серой выскочки без намека на мораль – но ты, Эдвард, как человек высокого оттенка, должен был бы понимать! Я доложу об этом как о незаконном прикосновении четвертой степени похоти, поскольку подозреваю, что был задействован язык или даже оба!
– Давай, – сказала Джейн, – но предупреждаю: посмей хоть чуть переборщить в своей Желтой ерунде, обнаружишь, что попала как не ждала – через неделю, через месяц, через год, возможно – тебе на башку накинут простыню и изобьют палками так, что до конца жизни у тебя в глазах будет двоиться.
Банти дважды моргнула.
– Ты мне угрожаешь?
– Ни в коем разе, – ответила Джейн. – Я просто указываю на последствия твоих действий.
– Ты не посмеешь коснуться будущего Желтого префекта!
Этот факт неразумно было упускать. После смерти Кортленда именно Банти в конце концов сменит Салли Гуммигут на посту Желтого префекта.
Джейн просто мрачно посмотрела на Банти, и та прикусила губу. Она осмелилась бы тронуть будущего Желтого префекта, и, думаю, все в городе это знали.
– Было весело, – сказала Джейн, – но мы тебя не задерживаем.
– Я уйду, когда сама решу, – отрезала Банти, но Джейн продолжала сверлить ее взглядом, и через несколько мгновений Банти промямлила что-то насчет «надо поупражняться на тубе» и удалилась.
– Она плохо кончит.
Из уст Джейн такое звучало скорее как угроза, нежели констатация факта. Джейн пару раз вроде как пыталась убить меня, и хотя она не убивала Кортленда, я думаю, что она была на это способна. И это делало ее одновременно более привлекательной, более волнующей – и опасной.
– Итак, что там было насчет твоего превращения в де Мальву?
– Ах да, – сказал я, подумав, что надо было бы рассказать об этом в первую очередь, – мы с Виолеттой поженились.
– Поздравляю, это замечательная новость.
– Не уверен. Виолетта – самая противная персона в городе, не считая Банти или Салли Гуммигут. Даже остальные де Мальвы ее не любят. Лучше бы меня в морду ящерица укусила.
– Я имею в виду доступ к Главному префекту. Если мы хотим разузнать о внутреннем функционировании Коллектива, то тебе придется стать Красным префектом.
– Главный префект может заблокировать мое продвижение на основании моей аморальности – я не богат баллами заслуг.
– Пока нет, – беззаботно сказала Джейн. – Но пара десятков лет приверженности Правилам исправит дело.
– Пара десятков лет? – отозвался я, поскольку Джейн впервые обозначила временнýю шкалу нашего проекта.
– Или три десятка, – подумав, добавила она. – Виолетта станет следующим Пурпурным префектом, а ты, как муж Главного префекта, окажешься в хорошей позиции, хотя заставить Виолетту полюбить или хотя бы уважать тебя будет тем еще подвигом.
– Предложения?
– Быть безразличным и властным как она – это определенно вскружит ей голову. И я не предлагаю притворяться злобным и мерзким, когда она смотрит, и спасать щенков из канавы, когда не смотрит, – Виолетта мгновенно просечет. Не выйдет просто играть роль мерзавца, придется действительно вжиться в нее, стать мерзавцем и принять это.
Повисла глухая пауза, когда следующие тридцать лет моей жизни внезапно приняли облик чего-то слишком близкого к моим ночным кошмарам – мне придется быть человеком, которым я не хотел становиться, будучи к тому же женатым на женщине, менее всего мне симпатичной. Даже Зеленая Комната начала казаться не такой уж ужасной.
– Вопрос в твоей целеустремленности, Красный, – сказала Джейн, ощутив скрытое в моем молчании. – Ты думал, что мы закончим все за месяц? Мне тоже придется пойти на жертвы. Тридцать лет работы в торговле с одним и тем же ассортиментом из года в год и случайные покупатели хрусталя или кресла в стиле шебби-шик, чтобы развеять скуку. Думаешь, я хочу такого?
– Нет. А когда пройдет тридцать лет? – спросил я. – Что тогда?
Джейн пожала плечами:
– Не знаю. Это эволюционирующий план.
– Возможно, – сказал я после того, как мы некоторое время стояли в раздумье, – мы можем надеяться всего лишь на то, что выбьем один-единственный кирпич из очень большой стены.
– Думаю, ты прав. Свержение Цветократии может стать командной работой, растянутой на века. Наши имена и наши деяния могут кануть в вечность.
– То есть на самом деле мы можем ничего не добиться, погибнуть, и никто никогда не узнает, что мы сделали, если однажды кто-то другой достигнет цели?
– Типа того, – она улыбнулась, что бывало редко. – Не передумал?
– Ни в коем разе.
– Хорошо. Карлос хочет, чтобы я еще раз погоняла гиробайк. Пойдешь посмотреть?
– Конечно.
– Ну хорошо. Прежде чем пойдем, не хочешь ли купить набор летящих уток на стенку? Это старые запасы, так что они идут со скидкой.
– Насколько старые? – спросил я.
Она сверилась с ведомостью.
– Триста восемь лет.
