Джавид Алакбарли
Памятник
На открытии этого памятника разразился грандиозный скандал. Как только слетело белоснежное покрывало и вся устремлённая прямо в небо скульптура открылась во всей своей красе, раздались громкие аплодисменты. Это был чудо-памятник. Фигура женщины в полный рост, сбрасывающая с себя тяжёлую чадру, скрывающую её красоту, была просто прекрасна. И она никого не могла оставить равнодушным. Ни мужчин, ни женщин. Но скандал разразился из-за её лица. Две женщины, так или иначе, связанные с личностью самого скульптора, сотворившего всю эту красоту, сцепились в громкой перепалке. Пока лишь только в словесной, но грозящей перейти в настоящую женскую драку. Каждая утверждала, что именно её лицо отражено в этой бронзовой скульптуре.
Всем известно, что нет ничего прекрасней женской драки. По накалу страстей и уровню напряжённости она способна затмить любые эротические фантазии. Особенно если эта драка двух красивых женщин. Но нет и ничего ужасней женской драки. Она никогда не грозит каким-то фатальным исходом, как это порой случается, если дерутся мужчины. Но, как известно, настоящая женская драка обнажает истинное лицо любой женщины. И именно в силу этого она способна навсегда уничтожить годами создаваемый безупречный имидж.
Это неизбежно происходит. Даже если эта женщина перестала быть существом из плоти и крови и превратилась просто в бронзовый памятник. А здесь, ведь, по существу, сцепились не две, а три женщины. Сцепились в страстном желании выяснить истину. А вот именно истину выявить бывает порой так тяжело. Особенно в том случае, когда до неё хотят докопаться женщины: две реальные и одна бронзовая. Хотя, справедливости ради, надо признать то, что бронзовая женщина не дралась. Она, фактически, участвовала в этой драке как некое вещественное доказательство. Как эталон. Взирая на всё это с высоты своего пьедестала, она с самого начала драки предлагала каждому человеку на этой площади ответить на весьма провокационный вопрос:
– На кого же всё-таки я похожа?
И вдруг в какой-то момент все стоящие на этой площади сразу же постигли суть такой простой истины, что как это не парадоксально, но у всех этих трёх женщин было одно и то же лицо. Скульптор понял это раньше всех. Ещё бы. Ведь это был его любимый женский типаж. Но как можно здесь, на площади, при таком накале страстей, кому-то объяснять, что такое типаж? Вот он и молчал. К тому же эти женщины выглядели, как разъярённые фурии. И меньше всего он хотел обратить их внимание на себя.
Скульптор подумал, что всё же это, видимо, не случайно. Наверное, они и были теми фуриями, ниспосланными самим небом, чтобы наказать его за все его грехи. Именно поэтому он был весь пронизан ужасом и паникой и просто не знал, что же можно предпринять в такой нелепой ситуации. Ведь теперь уже на кону стоял его собственный имидж и его безупречная репутация как лауреата разных и всяких громких премий. А ещё к тому же примерного семьянина. Надо было срочно что-то делать. Что же именно, он никак не мог себе представить. Ситуация казалась почти безвыходной.
Положение, как это обычно бывает, опять-таки спасла женщина. Другая женщина. Какая-то непонятная и никем не узнанная. Просто женщина из толпы. Но очень яркая и красивая. То, что она выкрикнула, заставило сразу всех замолчать. И даже застыть. Вокруг этой новой участницы скандала каким-то образом образовалось некое пустое пространство. Произошло это как бы стихийно, но в то же время вполне закономерно. Ведь сказанное ею сразу же услышали все. А произнесла она слова, звучащие как хлёсткая пощёчина. Резко вздёрнув подбородком, сначала в сторону одной участницы скандала, а потом другой, она выкрикнула какие-то совершенно сумасшедшие слова. Страстная убеждённость её речи и какая-то безумная энергетика простых, казалось бы, слов поневоле завораживали.
– Не знаю, на кого она похожа лицом. На вас? А может быть, на вас? Но я точно знаю, что грудь у неё точно такая же, как у меня. Просто копия. Один в один. И по существу, сразу же после этих её фраз скандал перестал быть скандалом. Прежде всего, потому, что все эти люди, собравшиеся вокруг памятника, перестали быть толпой. Они сразу превратились в зрителей какого-то непонятного театра. Скорее всего, площадного. Зрителями их сделал смех. Общий смех. Все они смеялись настолько заразительно и весело, что даже начавшие этот скандал женщины и потерявший от ужаса дар речи скульптор тоже присоединились к ним. А потом, как и положено в хорошем театре, прозвучали аплодисменты. Ласкающие слух и просто успокаивающие душу аплодисменты. Так хлопают не на открытии памятника, а именно в театре. На премьерном показе прекрасной пьесы. Пьесы, написанной самой жизнью. Скульптор поневоле подумал, что впервые в жизни его творение вызывает настолько неординарную реакцию. Он никак не мог понять лишь одного: в конце концов, всё это хорошо или плохо?
