Джехи Лим
Твой рай
Мечты о рае
– Я и подумать не мог, что так обернется. Похоже, именно это люди зовут судьбой. А с судьбой как поспоришь?..
Сангхак потушил сигарету. С его лица не сходила гримаса, словно ему было трудно обсуждать этот вопрос.
– Да уж… – ответил Чансок коротко, как воспитанный младший брат, который со всем соглашается.
Чансок по сей день свято верил в Сангхака как в человека, который всегда говорит правильные вещи. Когда тот сказал, что зайдет к Чансоку, чтобы кое-что обсудить, последний немного напрягся. В его голове возникали самые разные мысли. Если бы сейчас Сангхак попросил его взять Канхи с собой и уехать на другой остров, он без промедления выполнил бы указание. Сангхак, которого он знал, был человеком рассудительным. Однако слово, которое вылетело из его уст, было «судьба». Он хотел смириться и жить дальше. И пусть Сангхак был ему как старший брат, сердце Чансока все равно сжалось и застыло.
– Не знаю, что там подумали бы другие, но вам двоим, мне кажется, будет не по себе… Ты вроде бы планировал торговлей заняться, не лучше ли тебе поскорее оставить плантацию и уехать?
– Да, но у меня были планы в Гонолулу.
– У меня такое чувство, что ты опасаешься начинать новую жизнь теперь, когда приехала твоя невеста. – Сангхак закурил еще одну сигарету. Морщины, залегшие между его бровями, снова зашевелились.
– Все, что я получил, это ее имя, фотография и одно письмо. Не больно-то надежные основания для того, чтобы планировать будущее.
Чансок говорил так, как будто упрекал себя. Он все еще дорожил письмом от Канхи. Неожиданно получив его, он перечитывал послание снова и снова. Он не мог передать словами, насколько был благодарен и какую радость испытывал. Это письмо казалось ему еще более ценным из-за того, как оно добиралось к нему из Чосона.
Двое мужчин опустошили свои стаканы, пытаясь разрядить атмосферу неловкости. После слов Сангхака «все должно было быть не так» Чансок вспомнил растерянное лицо Канхи. Как она могла быть такой хладнокровной?
Свадьба была назначена через три дня.
Чансок проводил Сангхака и бесцельно побрел куда-то. Спокойный полуденный солнечный свет падал на зеленые поля сахарного тростника. Чансок шагал, оставив лагерь за спиной. Он брел мимо полей сахарного тростника высотой с него самого, а внутри него разгоралось пламя гнева. Он даже не знал толком, на что злится. Чансок, конечно, верил другу, но вся эта ситуация была абсурдной.
Как можно было разбить уже сговоренный союз всего несколькими словами? У Чансока было такое ощущение, что Сангхак настолько спокойно принял слова Канхи из-за того, что почувствовал, что она не хочет расставаться с Наен. Но Чансок ненавидел себя за то, что последовал за другом. Он чувствовал, что Канхи предала его, но предательство Сангхака, который принял такое решение, а теперь вел себя так, словно ничего особенного не случилось, было куда больнее.
Когда Чансок услышал о Синчхонджи [8], он, даже не раздумывая, принял решение отправиться на остров Пхова. У него не было ни родителей, ни братьев, ни сестер. Не было ничего, что бы держало его на родине. Даже когда Чансок работал ночи напролет, он едва мог позволить себе есть хотя бы трижды в день. Если же работы не было, ему приходилось каждый раз искать себе пропитание. Все его мысли были лишь о том, как бы выжить. Совершенно не похоже на нормальную жизнь для человека – о такой он уж точно не мечтал.
– Вы сказали «Пхова»?
– Верно. Так этот остров называется. Говорят, что там тепло круглый год и можно не бояться холода до конца своей жизни. И фрукты валяются прямо под ногами.
Когда он впервые услышал это, ему захотелось отправиться на остров, пусть бы даже он находился в самой преисподней. Нет, это был тот самый рай, о котором он мечтал всю свою жизнь. Заработная плата, медицинские льготы и даже дом – эти условия были неслыханными в его родной стране. Боясь упустить шанс, он был нетерпелив. Когда Чансок пришел попрощаться со своим единственным кровным родственником, дядей по материнской линии, тот подарил ему потертый костюм и сказал:
– Это новое место, так что тебе придется зажить там новой жизнью. Мужчине нужно быть уверенным в себе, когда он отправляется в другую страну.
На пароме, направлявшемся на Пхова, Чансок все размышлял над словами дяди. Где-то он слышал, что жизнь иногда подбрасывает тебе возможности, и теперь осознал, что у него появилась возможность жить по-человечески. Двадцатилетний крепкий организм – бояться ему было нечего. Он решил, что накопит денег и построит дом на том острове, где круглый год все цветет и щебечут птицы. Где-то около десяти комнат. Да, этого было бы достаточно, чтобы создать семью и зажить счастливо. Он мечтал построить большой гостевой дом, чтобы люди, чей путь лежит в Чосон из Пхова или наоборот, могли остаться и переночевать. Чансок был настолько полон фантазий о новом месте, что ему казалось, что паром еле тащится.
Чансок бросил взгляд на свой наряд: соломенные сандалии и парадный костюм в западном стиле. Выглядело совершенно неправильно. Он подумал, что первой вещью, которую он купит на зарплату, будет новая обувь, сделанная из кожи. Ему было достаточно просто представить это. Лишь немногие из людей на борту были одеты в костюмы. Конечно, когда на тебе соломенные сандалии, облачаться в костюм глупо, но Чансок с удовлетворением прикоснулся к его лацкану.
22 декабря 1902 года японское судно «Гэнкаймару» покинуло порт Чемульпо. На борту находился сто двадцать один человек. Это были первые корейские эмигранты, направляющиеся на остров Пхова. Сначала 24 декабря корабль прибыл в Нагасаки, проплывая через Мокпхо и Пусан. Пройдя медосмотр и вакцинацию на карантинной станции в Нагасаки, корейцы дождались прибытия американского судна «Гэлик», следовавшего транзитом через китайский город Шанхай. В общей сложности девятнадцать человек не прошли медицинский осмотр. Выбыли те, кто поднялся на борт в одиночку. Люди в один голос говорили, что это счастье, что семьи не пришлось разлучать. Выбывшие затем вернулись в Чосон, и некоторые из них даже решили дождаться следующего корабля. Всего на борту осталось сто два человека. В основном это были мужчины среднего возраста, а также несколько женщин и детей.
Сангхак наблюдал за молодым человеком, стоящим на борту и смотрящим на море. Он казался смельчаком, ел быстрее всех и во время раздачи еды всегда просил добавки. Несмотря на впечатляющий аппетит, он был воспитанным молодым человеком, который всегда аккуратно убирал за собой после трапезы. Его наряд сразу привлек внимание многих: странное сочетание парадного костюма и соломенных сандалий. Мало кто был одет похожим образом. Коротко остриженные волосы освежали его образ. Кажется, он был примерно того же возраста, что и младший брат Сангхака, который остался в Чосоне. Глядя на то, как юноша с неизменным почтением здоровался с проходящими мимо взрослыми людьми, Сангхак подумал, что манеры у него хорошие. Он выглядел по-настоящему славным человеком, с которым можно сблизиться. Когда отправляешься на Пхова, нужно быть готовым, что придется с кем-то делить ночлег. Само собой, такое волей-неволей сближает, и, поскольку эти двое плыли на одном корабле, можно было назвать их товарищами.
Сангхак подошел к молодому человеку:
– Чхве Сангхак.
Чансок замер, когда мужчина внезапно протянул ему руку. В его глазах отражалась такая серьезность, что Чансок, сам того не осознавая, подал руку в ответ. Впервые за все время пребывания на борту кто-то поздоровался с ним настолько почтительно. Он почувствовал себя странно: к нему давно никто не относился подобным образом. Он крепко пожал Сангхаку руку и ощутил тепло и силу. Мужественная, одновременно мягкая и мощная рука.
– Меня зовут О Чансок.
– Вы плывете один?
– Обращайтесь ко мне на «ты». Полагаю, вы намного старше меня… и да, я один.
– Ты просто напоминаешь мне моего брата. Это, наверное, судьба.
В тот момент, когда Сангхак, увидев О Чансока на судне, заинтересовался им, молодому человеку было двадцать лет. Чем больше старший за ним наблюдал, тем больше юноша привлекал его. Чансок обладал необычайным обаянием, которое влекло людей. В отличие от Сангхака с его мягкими чертами лица, Чансок обладал мужественной внешностью. Он будто всем своим существом излучал мужскую силу. На первый взгляд он казался спокойным и чуть отстраненным, так что Сангхак подумал, что, наверное, его жизнь была полна трудностей – этого было не скрыть. Двое мужчин сблизились быстро.
Прошло больше недели с тех пор, как паром покинул порт Нагасаки после двухдневной стоянки. Судно шло посреди бескрайнего моря. Все вокруг то и дело говорили, что место под названием Пхова уже совсем близко. Воздух становился теплее.
Чансока раздражал неприятный запах, исходивший от мужчины, сидевшего рядом с ним. Когда стало жарче, запах усилился. А Сангхаку не понравился его багаж, который был необычно объемистым по сравнению с багажом других пассажиров. Естественно, людям, которые всю свою жизнь оставили позади, сев на этот корабль, было тяжело смотреть на такое обилие поклажи. А пассажир еще и все время носил багаж с собой, чуть ли не сидел с ним в обнимку. Наконец терпение Чансока истощилось:
– Боже, что за зловоние…
Мужчина ничего не ответил на это, что раздосадовало Чансока еще сильнее. Но он сдержался, смолчал и отошел с Сангхаком в сторонку.
– Вы когда-нибудь разговаривали с этим человеком?
Сангхак поглядел на пассажира, на которого указывал Чансок, и склонил голову набок.
– Ну, это одиночка. Поговаривают, что он жил в России до девятнадцати, а потом вернулся в Чосон. Он должен неплохо говорить по-русски, хотя я не уверен, что слухи эти правдивы.
– Но почему он всегда таскает с собой сумку, которая пахнет не пойми чем?
Глаза Сангхака сверкнули любопытством при словах Чансока. После ужина они пошли туда, где сидел мужчина. Ветер, гулявший по палубе, был довольно слабым. Море колыхалось и было темнее ночного неба. Звезды мерцали над головой, словно вот-вот начнут падать вниз.
– Чхве Сангхак.
Мужчина обернулся.
– Ли Тэхо. Я из Вонсана, но некоторое время провел в районе Северного Кандо [9] и в России.
Сангхак пожал руку, протянутую мужчиной: его исчерпывающее представление располагало к себе. Хотя Ли Тэхо был невысокого роста и коренастый, выражение лица его было приятным. Подошел Чансок, и все трое пожали друг другу руки.
– На первый взгляд представляется, что господин Сангхак – старший из нас троих, а господин Чансок – младший, – заметил Ли Тэхо.
Все трое переглянулись и засмеялись.
Чансок, не в силах сдержать любопытство, наконец спросил:
– Вы что-то взяли на борт… Что-то сильно пахнущее.
Тэхо поскреб в затылке:
– Это меджу [10].
Чансок и Сангхак не могли поверить собственным ушам.
– Вы сказали «меджу»? – переспросили они хором.
– Я взял его с собой, потому что он напоминает мне вкус соевой пасты из родных мест.
Услышав это, Чансок и Сангхак схватились за животы. Хохот мгновенно прогнал тоску долгого и скучного путешествия. Им бы просто и в голову не пришло, что за драгоценность Тэхо прятал в своей сумке.
Все трое без устали беседовали до поздней ночи. Хоть они и познакомились на этом же судне, мужчины чувствовали некое родство друг с другом. Это была одна из таких ночей, когда кажется, что протяни руку – и ухватишь звезду с неба. Ночные небеса были глубокими и темными, словно их будущая жизнь, но и исполнены звезд, вселяющих надежду. Те пассажиры, кто уже спал, тихонько похрапывали. На борту все было мирно.
Трое продолжали переговариваться, понизив голоса: им не спалось. Чансок был поражен тем, что Тэхо, казавшийся простоватым и замкнутым, оказался настолько красноречивым.
– Несмотря на официальный статус иммигранта, меня беспокоит мое будущее на Пхова.
Тэхо был первым из троицы, кто открыто высказал свои сомнения относительно трудовой иммиграции и работе на плантациях сахарного тростника.
– Прежде чем приехать в Чосон, я некоторое время прожил в Китае, и оттуда уезжало много рабочих. Я уже бывал на острове, и люди рассказывали мне, что им пришлось столкнуться со множеством трудностей.
Он говорил как человек, который много где побывал, много видел и слышал до того, как сесть на паром.
– Тяжелым трудом меня не напугать. Посмотрите-ка!
Чансок снял пиджак и напряг мышцы рук. Сангхак и Тэхо подняли пальцы в знак одобрения: так держать, младший братец! Чансок ощутил прилив воодушевления. Затем лицо Сангхака сделалось серьезным, и двое приятелей подсели ближе к нему.
– Как вы все знаете, судно, на котором мы плывем, является официальным иммиграционным кораблем. Возможно, наше будущее кажется неустойчивым, но я считаю, что разводить панику раньше времени не стоит.
– Я слышал, что китайцы, живущие на Пхова, составляют более половины всего населения острова?
– Верно. Так и есть, ведь Китай уже давно поставляет туда рабочую силу. Их стало слишком много, это начало создавать социальное напряжение. Поэтому владельцы плантаций стали искать рабочих из других стран, вроде Японии. Вы же знаете: японцы прибыли на Пхова почти на двадцать лет раньше нас.
Тэхо покивал, показывая, что тоже знал об этом.
– В любом случае эти ребята действуют быстро.
– Но почему они выбирают наших, а не японцев?
Чансоку было любопытно: он впервые слышал об этом. На их паром поднялось множество иммигрантов, стремящихся избежать голодной смерти. Чем больше Чансок слушал товарищей, тем большую неловкость испытывал от собственного невежества.
– Потому что так дешевле.
Ответ Сангхака был прост. Тэхо снова кивнул, соглашаясь, и прибавил:
– Похоже, было уже немало случаев, когда японские рабочие сбивались в союзы и противостояли плантаторам.
– Противостояли? – Чансок был расстроен: об этом он совсем ничего не знал.
– Я не в курсе подробностей, но думаю, они требовали повышения заработной платы или лучшего обращения.
Чансок и Тэхо покивали.
Глядя на Сангхака, Чансок подумал, что его товарищ – человек умный, рассуждающий логически и знающий все о событиях внутри и за пределами страны.
Первое впечатление говорило, что его семейство принадлежало к высшему классу, янбан.
Хотя Чансок не чувствовал по этому поводу неловкости: они находились на полпути к новому миру, где, насколько он знал, разницы между высшими и низшими сословиями, сангном, не было. По слухам, на острове все трудились плечом к плечу и делились друг с другом. Тем не менее слова о повышении заработной платы и обращении звучали для Чансока чужеродно.
Все, что он мог, это внимательно слушать своих новообретенных старших брарьев, смутно догадываясь, что все это означает. Чансок еще сильнее напряг слух. Он не хотел пропускать ни единого слова или вздоха. Речи о возможности жить новой жизнью на новой земле были драгоценными и обнадеживали.
– Тогда эти китайские и японские рабочие, должно быть, сделались для плантаторов настоящей головной болью. – Голос Чансока был полон уверенности, как будто юноша действительно понял, о чем говорят эти двое. Он был горд тем, что смог быстро сформулировать вывод из этой запутанной истории.
– Вот именно. Но важно в итоге лишь то, что нынешняя ситуация, при которой рабочие из Чосона едут на Пхова, выгодна для нас. Плантаторам понадобится рабочая сила.
Чем больше Чансок слушал, тем сильнее его убеждали соображения Сангхака насчет того, что ситуация складывается в пользу корейских рабочих. Похоже, страх перед неведомой землей Пхова постепенно исчезал. Они втроем устроились в углу и решили поспать. Чансок же принялся считать звезды на ночном небе: уснуть он не мог – не тогда, когда внутри расцветала надежда. Прежде чем он успел это осознать, на горизонте уже забрезжил новый день.
Ходили слухи, что после обеда на судне состоится богослужение. Также было сказано, что они прибывают на Пхова завтра. Люди разволновались. Мигрантов набирали в основном американские миссионеры-методисты, которые часто посещали Чемульпо, поэтому большинство из них состояли в одной церкви. В ходе богослужения даже те, кто не относился к христианам, из любопытства подходили поближе и в итоге один за другим занимали места. Даже люди, не присутствовавшие на службе, все равно наблюдали лежа или сидя поодаль.
– Великое переселение израильтян в Ветхом Завете также можно назвать примером иммиграции. Иммиграцией можно считать и тот факт, что ваши предки, народ Пэкче [11], уехали в Японию и поселились там. Было действительно интересно разгадать характер иммиграции, глядя на иероглифы. Например, первый иероглиф в слове «иммиграция» означает «много риса». Другими словами, иммигранты – это люди, которые покидают свой родной город в поисках пропитания, они добывают его. Теперь мы – одна семья, плывущая на этом судне с общей целью. Мы – воссоединившиеся братья и сестры.
Сангхак, Чансок и Тэхо сидели поодаль и наблюдали за молящимися. Все трое были согласны с тем, что покинули родину, чтобы добыть себе пропитание. Если подумать, Тэхо был даже дважды эмигрантом: ведь он сперва уехал во Владивосток и только потом отправился на Пхова.
Среди людей, присутствовавших на службе, особенно выделялась одна женщина по имени Со Симен, сидевшая с двумя маленькими девочками. Она заметно отличалась от всех мигрантов на борту. Ее раскосые глаза и глубокий взгляд, аккуратно уложенные волосы и прямая спина производили впечатление домохозяйки из благородного рода.
Наблюдая за службой вместе со множеством других, Симен испытывала неописуемое воодушевление. Вера, которую она обрела, посещая церковь тайно от родственников, стала ее опорой в трудные времена. В родном городе мужчины и женщины были отделены друг от друга во время богослужения плотной занавесью. Однако на первой службе, проходившей на пароме, направлявшемся в новую землю, не было ни разделения, ни различий между мужчинами и женщинами. Это ее взволновало. Она решила выкинуть за борт свои воспоминания о том, как ее ругали за рождение двух дочерей. К счастью, оглядевшись, женщина увидела несколько знакомых лиц из церкви. Симен подумала, что сесть на борт этого парома было хорошим решением, и крепко обняла двух дочек за плечи.
– Разве это не земля? – крикнул кто-то.
Все вокруг зааплодировали и сбежались к самому борту. По мере приближения зеленая точка становилась все больше и больше. Сердце Чансока колотилось. Ему казалось, что он уже чувствует запах суши, так что он задышал поглубже. Точка превращалась в сушу, и люди приветствовали ее криками. Небо было чистым, без единого облачка, и казалось, видневшийся вдали зеленый остров встречает гостей с распростертыми объятьями. Чансок закрыл лицо руками, не в силах поверить, что прибыл на Пхова, о котором только слышал ранее. Легкая дрожь пробежала по его телу.
Им сказали, что необходимо заполнить иммиграционные документы, прежде чем судно войдет в порт Гонолулу. Все документы были на английском языке, так что пришлось обратиться за помощью к переводчику господину Со. У них спрашивали имя, пол, возраст, семейное положение, род занятий, последнее место жительства, пункт назначения, размер приданого и уровень грамотности.
Люди стояли, ожидая своей очереди. Сангхак помогал господину Со заполнять бланки. Он передавал документы, написанные на корейском языке, Со, а тот быстро переводил их на английский.
Настала очередь Чансока. Сангхак спросил, грамотен ли его друг. Чансок признался, что не умеет ни читать, ни писать. Он чувствовал себя так, будто совершил большой грех. Лицо его резко покраснело. Чансок взглянул на Сангхака с легкой завистью, ведь тот мог легко записать то, что ему сказали.
– Первым делом тебе нужно освоить грамоту. Я буду учить тебя.
Сангхак подмигнул, и Чансок кивнул в знак благодарности. Возможность научиться писать – это то, о чем он даже и мечтать не мог.
Настала очередь Симен. Она шла медленно, вероятно потому, что сверток в ее руках был тяжелым. Две девочки, следовавшие за ней, держась за подол ее юбки, оглядывались с полными любопытства глазами. На первый взгляд Симен, четко отвечавшая на вопросы Сангхака, выглядела как деловая женщина. Когда ее спросили, как ее зовут, она на мгновение закрыла глаза и произнесла:
– Пожалуйста, напишите фамилию моего мужа Пак и мою фамилию Со на английском языке перед именами моих дочерей как Паксо.
Сангхак наклонил голову в ответ на ее неожиданные слова. Люди, ожидающие своей очереди, тоже глядели на женщину с выражением абсолютного непонимания. Симен снова заговорила твердым голосом:
– Я растила их как мать-одиночка. На этой новой земле у них начнется новая жизнь. Я могла бы указать только свою фамилию, но не хочу прерывать цепочку их биологической связи.
Ее голос звучал непоколебимо. Сангхак сказал, что у него нет выбора, и записал фамилию с ее слов. Маленькие дочери Симен стояли, держась за ее руки и, похоже, намеренные не выпускать их вовсе. В их искрящихся глазах и полных внимания позах сквозили ум и изящество, говорившие о том, что к воспитанию девочек подходили с должным тщанием.
Сто два человека, сошедших с парома, выстроились в очередь. Все выглядели измотанными долгой дорогой. Только полуденное солнце оставалось бодрым. Люди выходили из очереди один за другим, услышав свои имена, названные переводчиком Со. Хозяин плантации распределил людей по повозкам и рассадил. К счастью, все отправлялись на одну плантацию. Говорили, что Ассоциация плантаторов, выращивающих сахарный тростник, проявила заботу о первых корейских иммигрантах.
Чансок втайне боялся, что ему придется расстаться с Сангхаком, и, когда этого не произошло, почувствовал облегчение. Люди, которые думали, что их разлучат, держались за руки, обнимали друг друга и похлопывали друг друга по плечу, когда слышали, что все собираются на одну планатацию. Все эти люди за несколько дней на судне стали близкими друзьями. Они сделали один и тот же выбор и вместе пересекли Тихий океан. Сангхак крепко обнял Чансока, прежде чем сесть в повозку. Тэхо тоже подошел и раскрыл объятия. На их глазах выступили слезы – возможно, потому, что все трое почувствовали себя счастливцами уже из-за того, что поедут в одно место.
Немало прошагав пешком, Чансок взглянул на небо. Густой лес мешал определить, который сейчас час. По пути Чансок вспоминал отношения с Сангхаком и сам не заметил, как оказался на вершине горы, нависавшей над «Лагерем девять». Отсюда весь лагерь целиком был виден как на ладони. Там он грузно опустился на землю.
Перед глазами Чансока встал тот момент, когда он впервые увидел Канхи. Он узнал ее с первого взгляда. Нет, наверное, правильнее сказать – почувствовал. Все, что он получил, это фотография и письмо, но он безумно ждал встречи с этим человеком. Конечно, Наен с ее западной внешностью привлекала внимание, но сердце Чансока с самого начала остановилось на Канхи. Если бы ему пришлось назвать причину, по которой это произошло, он бы ответил, что дело в ее взгляде. Такой мог быть только у человека, который уже давно ждет кого-то. Может быть, и у него самого был такой же взгляд – ведь он так долго ждал Канхи.
Было ли это причиной? Когда из уст Канхи вылетели слова о том, чтобы поменяться партнерами, Чансок был ошеломлен. Как будто кто-то ударил его по голове тупым предметом. Предложение было совершенно неожиданным. Сам Чансок изначально решил, что, если Наен будет упрямиться до конца, он сделает все возможное, чтобы ее переубедить. Дело было не только в деньгах. Было глупо возвращаться на родину. Как она сюда попала? Насколько он слышал, получить паспорт становилось все труднее. Не означало ли это, что Чосон уже потерял свой суверенитет? Чансок был потрясен безрассудством Наен, собиравшейся вернуться в голодный и холодный край.
Однако понять предложение Канхи было еще труднее – а ведь она выдвинула его, ни с кем не посоветовавшись. Чем больше он об этом думал, тем более бесчувственным казалось ему это решение. Даже если бы Наен и уехала, он считал, что Канхи-то точно останется. А досаднее всего было вспоминать то, каким образом повел себя Сангхак. Тот факт, что Сангхак, которому он доверял и за которым во всем следовал, принял предложение Канхи без единого слова возражения или колебания, по-настоящему его поразил. Чансоку хотелось плюнуть себе в лицо за то, что он напрасно доверял Сангхаку и слушался во всем, как собственного брата. Теперь Канхи будет женой Сангхака, и Чансок должен относиться к ней так и только так.
Он больше никогда не хотел возвращаться в «Лагерь девять».