Джехи Лим
Твой рай
Трое мужчин
Среди блюд, которые готовил Тэхо, самым популярным были пельмени, слепленные вручную. По вечерам в выходные дни он иногда стряпал русскую еду и приглашал людей из лагеря. У пельменей было более толстое тесто и более жевательная текстура, чем у манду [12]. Однако в отличие от традиционных пельменей, в состав которых входит только мясо, манду все же были вкуснее, ведь в них добавляли различные овощи.
С наступлением ночи женщины и дети уходили один за другим, оставляя мужчин беседовать. На самом деле истории Тэхо нравились его товарищам больше, чем блюда, которые он готовил.
– Тэхо, расскажи-ка нам историю о любви, столь же прекрасную, как это восхитительное приготовленное тобой кушанье, – шутливо произнес господин Хон, чье лицо раскраснелось.
Он налил Тэхо выпить, и остальные мужчины, сидевшие вокруг, захлопали, поддерживая его предложение. Тэхо откашлялся, делая вид, что уступает давлению:
– Мне было девятнадцать, и в то время я гулял по ночам. Я даже представить себе не мог, насколько холодны русские зимы. В день, когда я почувствовал, что все мое тело промерзло с головы до пят, я выпил несколько рюмок водки и пошел домой. Может, я был пьян, но все никак не мог найти собственный дом. Я закоченел… Затем я просто остановился перед каким-то домом. Он был маленьким и обшарпанным, и казалось, что в нем никто не живет. Я несколько раз постучал в дверь, но никто не вышел. Думая, что умираю, я кое-как собрал последние силы и закричал по-корейски: «Люди, спасите!»
Тэхо вдруг попросил налить ему вина, на одном вдохе влил жидкость в горло и крякнул. Впечатленные мужчины подсели поближе, нетерпеливо ожидая продолжения истории. В это время усталость рабочего дня исчезала. Все просто улыбались в ответ на любые слова. Ночное небо в лагере было синим и ясным.
– И представьте себе: человек, открывший дверь и поприветствовавший меня, оказался невероятно красивой девушкой.
Когда он дошел до этой части своей речи, некоторые мужчины сухо сглотнули – да так звучно, что сидевшие рядом услышали. Тэхо же взволновался и заговорил быстрее. Выражение лица изменилось, как у профессионального артиста. Наверняка никто уже и не помнил, что на пароме, идущем на Пхова, Тэхо когда-то проявлял невежливость да еще и тащил с собой вонючие соевые бобы.
– И знаете, что она сказала мне по-корейски? «Пожалуйста, заходите». Хотя там, где я жил, проживало несколько корейцев, я никогда не видел такой красивой девушки. В камине ярко горели дрова, в воздухе витал запах копченостей, как будто варили солянку. Это такой русский мясной суп. Мне было так голодно и холодно…
– Так, понятно, это все про еду, а ты давай дальше рассказывай…
Сидевшие вокруг мужчины подбадривали Тэхо. В то время из десяти мужчин на плантации жены были только у двоих-троих.
– Ну, дальше она прямо передо мной сняла с себя одежду.
– Полностью?..
– Что, совсем всю?..
– Полностью. Совсем. А потом раздела меня.
При словах Тэхо некоторые мужчины, которые и без того выглядели взъерошенными, улеглись на пол и начали кататься по нему.
– Кожа у нее была такая белая и искрящаяся, и янтарное пламя очага отбрасывало на нее отблески. Не знаю, как так вышло. Я всю ночь занимался любовью с этой девушкой, а наутро, пообещав встретиться с ней на следующий день, ушел домой.
– Все мужики одинаковые. – Пожилая женщина, выходя из кухни, покачала головой.
– Нужно было тебе остаться в том доме и жить с ней.
– Точно. Зажил бы славно и не страдал под этим палящим солнцем.
Мужчины бросали эти замечания, как будто история Тэхо отпечаталась у них в памяти. На лицах было написано разочарование, словно всем втайне хотелось, чтобы рассказ был длиннее.
– Слушай, а действительно ли тот дом был заброшен?
– Говорю же! Я сам не мог в это поверить. Я долго спал после этого, а днем сразу же помчался туда. Но я не смог найти дом. Никак. Словно дьявол меня заморочил.
– Вы что, даже не обменялись ничем на память?
– На память, говоришь… Мое тело помнит. С тех пор я так и не мог сблизиться ни с одной женщиной. Тело не откликалось… – пожаловался Тэхо с весьма серьезным выражением лица, и мужчины вокруг снова захохотали, катаясь по полу.
Тэхо закончил свою печальную историю любви, сообщив, что однажды в России его приняли за японца и чуть не забили до смерти. Никто так и не спросил, правда ли то, что он рассказал.
Первым, кто поднял вопрос невест по фотографиям, был Чансок. Он собирался покинуть плантацию и отправиться в Гонолулу. Окружающие часто говорили, что ему пора бы жениться. Каждый, кто знал его, знал и то, что Чансок – перспективный, способный и трудолюбивый молодой человек. Люди в «Лагере девять» верили, что он, мечтавший стать бизнесменом, однажды добьется большого успеха.
Но прежде чем заводить бизнес, Чансок хотел жениться. Когда он услышал, что любой, кто хочет взять невесту из Чосона, может подать заявку, его сердце затрепыхалось. Радость наполняла его при мысли, что он наконец сможет своими руками построить то, чего у него отродясь не было, – семью. Однако Сангхак с Тэхо, которые были ему как братья, тоже должны были принять в этом участие. У Чансока совсем не было желания жениться в одиночку.
– Хен, я оплачу расходы. Давайте подадим заявку вместе.
Чансок говорил с Сангхаком осторожно. Лицо товарища, вернувшегося с работы на плантации, выглядело еще старше, возможно из-за усталости. Он казался намного старше своих тридцати.
– Спустить столько денег ради женитьбы? – отозвался Сангхак. – Нет уж, спасибо, мне и так хорошо.
– Я слышал, что в твоей комнате каждый вечер проходят попойки, – заявил Чансок, нацелившись на серьезный разговор.
– Да нет же – ну и преувеличение!.. Всего лишь разговоры нескольких одиноких людей о прошлом.
Легкая тень на лице Сангхака выдавала его. Он был чрезвычайно благодарен, что Чансок заботится о его благополучии, но в то же время чувствовал себя униженным. Столько сил я вложил в то, чтобы переехать на Пхова, подумал он, и вот – трачу время впустую. Перед глазами всплыло лицо его сына, Сеука. Он оставил его на воспитание старшего брата, но не было никакой гарантии, что Сеок все еще живет в том же доме.
Люди, с которыми он был знаком, уезжали один за другим из лагеря в центр города, а число филиппинских рабочих на ферме увеличивалось. Даже Чансок обучался вести бизнес и больше времени проводил в магазинах Гонолулу. Господин Пхен, который был с ним близок, женился и стал меньше времени проводить в компании Сангхака. И тот завидовал, потому что Пхен выглядел счастливым. Господин Квак и его семья, которые так и не смогли привыкнуть к работе на плантации, в конце концов снова уехали в родной город. Сангхак завидовал и им, кто выбрал возвращение домой. День за днем после работы Сангхак чувствовал себя одиноким и угрюмым. И это была правда: чтобы отвлечься, он присоединялся к попойкам то тут, то там и играл в азартные игры.
Он не раз засыпал, даже не снимая пропахшую потом одежду. Иногда Сангхак просыпался посреди ночи из-за жажды, не мог снова заснуть и ворочался до самого утра. Он тосковал по запаху женского тела, его теплу. День, когда Сангхак пошел в бордель в Чайна-Виллидж, не принес ему ничего хорошего. Азиатские рабочие могли себе позволить не так много женщин. Женщина не могла понять его, а он не мог понять женщину. Казалось бы, не так уж это и трудно: разделить постель друг с другом. Сделка была оговоренной, условия просты. Тело женщины было теплым, и ему было хорошо внутри него. Но в те дни, когда Сангхак приходил домой из борделя, он почему-то выпивал больше. Однако за все это время у него не возникло ни единой мысли о женитьбе. Он просто ощущал, что быть одному тяжело и обременительно.
Сангхак взял сигарету и закурил.
– Я слышал, что в церкви есть кто-то, кто поедет на родину в следующем месяце, – не сдавался Чансок.
Его сердце сжималось каждый раз, когда он слышал, что Сангхак по ночам пьет, играет в азартные игры и нарывается на стычки с рабочими из других стран. «В кого он превратился?» Ведь этот человек помог Чансоку не только научиться грамоте, но и сохранить бодрость духа. Он был ему как старший брат и отец. Много раз Чансок тайно подражал мимике Сангхака и даже его голосу, потому что хотел быть похожим на него.
– О чем вы говорите, когда собираетесь в твоей комнате, хен?
Когда Сангхак не ответил на его слова о церкви, Чансок сменил тему. Друг, который только что затушил сигарету, наконец открыл рот, как будто ему задали вопрос, которого он ждал.
– Тебе тоже стоит узнать, почему мы приехали на остров в качестве рабочей силы сразу после японцев.
– Не потому ли, что мы обходимся дешевле?
Чансок говорил таким тоном, как будто тоже теперь во всем этом разбирался.
– Слушай, японские рабочие знали, что труд на апельсиновой ферме в Калифорнии в два раза выгоднее, чем здесь. Они просто не захотели оставаться. Местным плантаторам попросту не удержать их. Эти плантаторы – они не дураки. Они понимали, что потеряют деньги, и просто нашли кого-то на замену.
– Но разве наш хозяин так плох? Он построил нам церковь, верно? – вспомнил Чансок о церкви Эва на территории «Лагеря девять».
– Им выгоднее, чтобы послушные работяги, не требуя повышения зарплаты, ходили в церковь вместо того, чтобы пить, играть в азартные игры и драться. Таких легче контролировать. Вполне естественно, что, если ты религиозен, ты не будешь ввязываться в неприятности. Объединенными усилиями мы заработали им около шестисот тысяч долларов, и под влиянием момента они решили построить церковь.
Взгляд Сангхака на мир по-прежнему оставался проницательным и правильным. Чансока это поражало до глубины души, но в то же время он испытывал благодарность к другу. Его позиция сильно отличалась от позиции самого Чансока, который думал только о том, как бы уйти с плантации и заработать больше денег.
Тогда Чансок подумал, что Сангхаку было бы здорово жениться, и решил постараться его как-нибудь уговорить.
Для корейцев жизнь японских рабочих была объектом зависти. Место, где они жили, было просторнее и роскошнее, чем «Лагерь девять». Каждому хозяйству был предоставлен отдельный дом, причем дома были разной формы. Даже женщины однажды заглянули на их кухню и обалдели настолько, что рты у них потом не закрывались:
– У них на полу паркет! Как же я завидую людям, которые ходят из комнаты в комнату и на кухню без обуви!
Корейские рабочие получали меньше, и обращались с ними хуже, чем с японцами. Только спустя долгое время Чансок понял, что умелость, организованность и национальная сплоченность определяют заработную плату рабочего. Поехав в центр Гонолулу, можно было увидеть множество японских магазинов, где корейцы закупали предметы первой необходимости. Японцы жили гораздо лучше, чем корейцы, работавшие на плантациях. Вот причина, по которой Чансок хотел заняться бизнесом.
Ему хотелось делать деньги. Он хотел завладеть большим участком земли, построить дом, обзавестись хозяйством, подобно плантатору, и вырастить детей. Утром ему хотелось наливать в кружку кофе и прогуливаться по зеленым полям, где рос сахарный тростник, хотелось ступать по земле, которая была записана на него, и ладонями щупать зерна, прорастающие в ней. Ему хотелось получить возмещение за все то время, когда его угнетали и подавляли. Поскольку тут был новый мир, ничего невозможного в нем не было.
– Но владельцы плантаций ведь хвалят корейских рабочих за честность и усердие по сравнению с китайцами, которые вечно грубят, или японцами, которые бастуют всякий раз, когда им что-то не нравится, разве не так? – осторожно спросил Чансок, обеспокоенный тем, что он может оказаться единственным в этом мнении.
– Не означает ли это, что нами легко управлять? Это вовсе не комплимент. – Тон Сангхака был немного язвительным, но если задуматься, слова его были верны, как и всегда. – Поэтому нам тоже нужно искать что-то новое. Если рассчитывать только на зарплаты рабочих, в будущем станет сложнее. А вдруг так случится, что ты постареешь и не сможешь работать, а детей, которые бы о тебе заботились, не будет…
– Верно. В конце концов, Пхова – чужой край. Даже если ты тут посадишь рис и капусту, это будет по-прежнему чужая земля, пока ты не осядешь на ней и не заведешь детей.
– Значит, нам стоит жениться. Привезти невесту из Чосона…
Чансок был счастлив, что разговор снова направился в желанное для него русло.
Выписать невесту по фотографии стоит денег. Для Сангхака это была довольно ощутимая сумма. Накопи он столько, он хотел бы передать накопления домой, сыну. Он просто не знал как. Если бы он только знал, где живет его сын, он послал бы ему денег, даже если для этого пришлось бы влезть в долги. Он знал, что Чансок очень заботливый и внимательный человек – он не станет выписывать невесту для себя одного. А Сангхак был совершенно не в настроении стричься, а потом одалживать костюм и идти фотографироваться. Невеста по фотографии? Сангхак усмехнулся как человек, который на мгновение погряз в фантазиях.
Тэхо, присоединившийся к ним с запозданием, заявил о своем намерении не жениться.
– Я собираюсь открыть большой ресторан. Разве у нас тут не место встречи Востока и Запада? Сейчас у меня нет ни денег, ни времени, но я обязательно открою ресторан, достойный того, чтобы написать свое имя на вывеске.
– Нет ничего невозможного для такого мастера, как ты, хен. Но не потому ли это, что ты не можешь забыть ту свою любовь?
– Почему люди мне не верят? Человек, державший в руках такую женщину, не может даже мечтать о другой… Вы-то хоть верите, что я ее не выдумал?
– Значит, ты думаешь заработать немного денег и найти ту женщину?
– Почему бы и нет? Если судьба и карма благоволят, люди всегда могут найти друг друга. В этом вся красота жизни. – Этими словами Тэхо всегда заканчивал разговор о браке.
Ходил слух, что он, когда только приехал на Пхова, привез с собой золото. Золото, купленное в России. Никто не знал, правда это или нет, но никто не спрашивал прямо.
С золотом или без, а Тэхо выполнял самую тяжелую работу на плантации: полив. Задача заключалась в том, чтобы относить воду в поля. Здесь, на Пхова, дождь шел три-четыре раза в день, а затем прояснялось, но когда наступала сушь, сахарный тростник поникал, обнажая корни.
Собрать поток воды, спускающийся со склона горы, затем вскопать землю и провести ее к полям сахарного тростника, было тяжко даже сильным мужчинам. Поэтому немногие рвались на эту работу, хотя зарплата там была намного выше, чем у рабочих на полях сахарного тростника. Тэхо же трудился без перерыва, даже по выходным – копал могилы для похоронного бюро, чем тоже никто не хотел заниматься, но что довольно неплохо оплачивалось.
– Я начинаю махать лопатой, а когда вырываю яму со свой рост, пот льется по спине как дождь. Но знал бы ты, как там уютно и прохладно…
– Вы не закопали ли на черный день парочку золотых самородков?
– Золотых самородков?
Хоть Чансок сказал это в шутку, Тэхо не стал отрицать предположения, что он привез-таки с собой золото.
Симен не хотела бы возвращаться в свой родной город, но иногда она сожалела о том, что приехала на Пхова. Особенно в те дни, когда таскала на плечах через поле охапку сахарного тростника. Расчищая поле от кустов, она не раз резала пальцы. Она и оглянуться не успела, а руки ее уже огрубели и стали похожи на мужские, как и мускулистые плечи.
Тэхо вошел в ее бедственное положение и предложил выход: «Как насчет того, чтобы получать оплату за стирку и готовку для одиноких мужчин, живущих в лагере?» Он добавил, что это, вероятно, будет приятнее, чем работа на полях. Но предложение затронуло гордость Симен. Она выслушала его и ничего не ответила. Женщина прожила всю свою жизнь, питаясь тем, что готовили другие, и мысль о том, что в чужой стране ей придется сделаться кухаркой, отвращала ее, поэтому она отказалась. Хоть работа на ферме была трудна, в ней имелись свои плюсы. К примеру, после этого каторжного труда Симен спала сладко, словно младенец. Она спала так, будто умерла, и, когда просыпалась, ее тело чувствовало себя отдохнувшим и обновленным.
В то время господин и госпожа Квак, которых она встретила на острове, вернулись на родину. Рабочим, которым раньше готовила жена господина Квака, пришлось задуматься о питании. Тогда Тэхо вновь спросил Симен. Женщина колебалась. Недавно она упала и повредила ногу, которая еще не полностью зажила. Симен была благодарна Тэхо, который научил ее выращивать гвоздику в качестве побочного заработка. В итоге она уволилась с плантации и начала трижды в день готовить для шестерых рабочих, включая Тэхо, и стирать их одежду. Платы за стирку и питание, которые они регулярно вносили, вполне хватало на жизнь.
К счастью, Симен удалось занять крошечный клочок земли рядом с плантацией, которую уже давно никто не использовал. И этим она тоже была обязана Тэхо. Посадив гвоздику на небольшом участке земли, доставшемся ей бесплатно, и продавая ее, можно было заработать приличную сумму денег. Много гвоздик требовалось для изготовления леев – цветочных ожерелий, которые носили на шее туристы, посещающие Пхова.
– Вы же знаете, что водонос – самый славный парень на этом острове? – с некоторой гордостью заметил Тэхо, прокладывая водосток для высаженных на участке гвоздик.
– А кто сомневается? Но подачки мне не нужны. Как хотите, а в этом месяце я не беру с вас денег за стирку.
Голос Симен звучал твердо. Она производила впечатление человека, который никогда и ничего не говорит попусту. Тэхо не стал спорить: это был единственный способ не ранить ее гордость. У Тэхо перед глазами стояла картина, которая приходила ему на ум каждый раз, когда он видел, как она молча выполняет тяжелую работу на плантации. Тот день, когда она заполняла иммиграционные документы и попросила к именам детей добавить фамилию и мужа, и свою.
Это была Симен, которая настояла на том, чтобы записать ее фамилию как «Паксо».
– Я слышал, ваша дочь ходит в Мид-пак, знаменитую Тихоокеанскую центральную школу?
– Старшая осталась со мной, а младшая ходит, да. Она с раннего детства научилась говорить, да и английский здесь выучила быстро… Плата за обучение ее одной составляет пять долларов в месяц. Сколько смогу, проучу ее.
Всякий раз, когда Симен упоминала Стеллу, на ее лице неосознанно сама собой появлялась улыбка. Дочери, которая поступила в школу Мид-пак, она дала английское имя Стелла Паксо. Это имя подходило волнистым волосам и острому носику. Теперь, когда английский девочки значительно улучшился, она могла выполнять большую часть устного перевода на плантации. Симен гордилась. Глядя на свою младшенькую, она часто думала, что приехать на Пхова было отличным решением.
– Думайте обо мне как о младшем брате и не стесняйтесь просить о помощи.
Симен кивнула на слова Тэхо, но тот знал лучше, чем кто-либо другой, что она не из тех людей, кто легко просит о помощи. Вылив воду, чтобы растекалась по гвоздичному саду, Тэхо вместе с Симен присел в тени. Солнечный свет, который, казалось, сжигал кожу заживо, под навесом становился терпимым. Когда потрескавшаяся сухая земля начала увлажняться, Симен заговорила с некой свежестью в голосе, как будто только что выпила миску воды, утолив жажду:
– Вы мне как младший брат, так что я стирала бы вам бесплатно, но мне еще нужно как-то зарабатывать на жизнь, вы же знаете.
Тэхо кивнул, как будто то, что она сказала, было само собой очевидно.
– Просто наполняйте мою миску рисом доверху, – ответил он, показывая, будто держит плошку с едой.
Каждый раз, когда Симен стирала грязные от пота вещи рабочих, у нее ныло сердце. Каждый раз, когда она получала деньги, которые ей платили за тяжелый труд, она чувствовала, что поступает неправильно. Все они были родом из Чосона и годились ей в младшие братья. Однако иногда Симен сталкивалась с плохими людьми. Она делала что-то для них, а они перебирались на другую плантацию не заплатив. В таких случаях Симен не ленилась съездить за ними, чтобы вернуть свое. Люди цокали языками и называли ее злопамятной, но ей было все равно. Симен спрашивала тогда: «Что из этого плохо: забрать то, что принадлежит тебе, или взять то, что принадлежит другому?» Ее слова были последовательными, а позиция твердой.
Тэхо принес ей несколько свежесобранных диких бананов. Спелые желтые бананчики размером с палец были сладкими как сахар и пахли сильно, словно цветы. Лучшее угощение на плантации для того, кому надо восстановить силы. Вокруг оставшейся банановой кожуры собралась стайка воробьев.
– Благодаря этим воробьям я привязалась к этому месту. Так удивительно, что точно такие же воробьи живут и у меня на родине… Я была так счастлива и благодарна, словно эти птахи прилетели за мной сюда.
Симен на мгновение примолкла, как будто трудные дни проносились у нее в голове.
Решиться эмигрировать вместе с двумя дочерьми было так же трудно, как приготовиться к собственной смерти. Да, ей пришлось бы воспитывать дочек без отца в чужой стране, но она приняла решение жить достойной жизнью во что бы то ни стало. Но по мере приближения дня отъезда Симен начала бояться. Будущее было темно, словно она ступила в черную лужу неведомой глубины. В конце концов Симен передумала, распаковала вещи и убрала их. Она предпочла и дальше ничего не слышать и не видеть.
В то время ее муж связался с очередной женщиной, имени которой Симен не знала. Эта женщина была пятой или шестой… Когда она пыталась подсчитать их количество, то путалась в лицах и именах. В тот день, едва войдя в дом, муж Симен пнул ее ногой и произнес: «Что ты здесь делаешь? Собралась ехать, так езжай! Что ты тут расселась – только позоришь меня!» Сильные руки женщины, которая пришла в ее дом с ее мужем, схватили Симен за волосы и тряхнули ее. Свекровь безучастно наблюдала за этой сценой через дверной проем, скрестив на груди руки. Симен подумала, что была полной дурой, надеясь, что, если перетерпеть это все, в будущем забрезжит надежда. И заново начала паковать чемоданы.
Когда ночь сгустилась, Симен пробралась в гостиную и набрала полные горсти драгоценностей. Она жалела, что у нее такие маленькие кисти. Муж Симен, который накануне напился и отключился, внезапно вскочил, тут же споткнулся и рухнул прямо на ширму. Дрожа, Симен медленно и осторожно накинула на его лицо одеяло, желая, чтобы он никогда больше не просыпался. Ноги у нее так тряслись, что некоторое время она не могла встать.
Звук голоса Тэхо резко вернул ее к реальности: тот внезапно спросил:
– Вы продаете цветы напрямую на улице Мауна-Кеа?
– Я сдаю их в тамошний магазин «Рэя». Так получается удобнее.
– Когда приходят большие корабли, там большой спрос, верно?
– Если собрать цветы в четыре часа утра, вовремя отнести и отдать в магазин, то можно выручить довольно большую сумму. Гвоздики не хранятся больше суток, поэтому приходится делать день в день. – Говоря, Симен не переставала ухаживать за цветами.
Тэхо смотрел на ее грубые, обгоревшие и сухие руки. У него было чувство, что он наблюдает за собственной матерью или сестрой.