Джек Керуак
Ангелы Опустошения
33
Легкий базар по радио между наблюдателями однажды утром вызывает смех и воспоминание – чистый ранний солнечный свет, 7 утра, и слышишь такое: «30 десять-восемь на сегодня. 30 слышимость хорошая». В смысле станция номер 30 вышла на сегодня в эфир. Затем: «32 тоже десять-восемь на сегодня», сразу же вслед за нею. Затем: «34, десять-восемь». Затем: «33, десять-семь на десять минут». (Не будет в эфире десять минут.) «Добрый день, мужики».
А сказано таким ярким ранним утренним искаженным помехами голосом студентиков из колледжа, я вижу как они выходят из общаг по утрам в сентябре в своих свежих кашемировых свитерах и со свежими книжками идут по росистым газонам и перебрасываются шутками просто так, их жемчужные зубы и нетронутые одежды и гладкие волосы, вы б решили что молодежь именно такие вот жаворонки и не бывает нигде на свете никаких неопрятных бородатых парней ворчащих в бревенчатых хижинах и таскающих воду с пердлявыми комментариями – нет, одни лишь свежие милые молодые люди чьи отцы зубные врачи и преуспевающие профессора отошедшие от дел они широко шагают легко и радостно по девственным лужайкам к интересным темным полкам университетских библиотек – о черт кому какое дело, когда я сам был таким студентиком то спал до 3 пополудни и установил новый рекорд Коламбии по пропуску занятий за один семестр и мне до сих пор не дают покоя сны об этом где я в конце концов забываю что это были за занятия и кто преподаватели а сам шатаюсь отрешенно будто турист какой среди руин Колизея или Пирамиды Луны среди громадных 100-футовых разбомбленных заброшенных зданий с привидениями слишком изысканных и слишком призрачных в таких занятий не проведешь – Ну что ж, альпийским елочкам в 7 утра нет дела до подобных вещей, они лишь выделяют росу.
34
Октябрь для меня всегда замечателен (стучу по дереву), вот почему я всегда о нем так много болтаю – Октябрь 1954 года был диким спокойным, я помню старую кукурузную кочерыжку которую начал курить в тот месяц (живя в Ричмонд-Хилле с Ма) засиживаясь ночами допоздна пока сочинял одну из своих тщательных прозаических (намеренно прозаических) попыток очертить Лоуэлл во всей его целостности, заваривал себе кофе с молоком полуночами с горячим молоком и «Нескафе», наконец совершил поездку автобусом в Лоуэлл, со своей пахучей трубкой, прогуливался по призрачным улицам рождения и детства раздувая ее, жуя красные крепкие «макинтоши», одетый в японскую рубашку из шотландки с белыми и темно-коричневыми и темно-оранжевыми узорами, под голубым пиджаком, в белых башмаках (черная каучуковая подошва) отчего все по-сибирски унылые обитатели Сентервилля таращились на меня а я соображал: в Нью-Йорке это обычный наряд а в Лоуэлле выглядит ослепительно и даже женственно, хотя мои штаны были просто унылыми старыми коричневыми вельветками – Да, коричневые вельветовые штаны и румяные яблоки, и моя кукурузная трубка и большой кисет с табаком засунут в карман, тогда еще я не затягивался а просто пыхал, гулял и пинал листву засыпавшую доверху канавы как прежде как делал бы в четыре года, октябрь в Лоуэлле, и изумительные ночи в гостинице в Сволочном Ряду (гостиница «Депо-Чэмберз» возле старого депо) с моим завершенным буддистским или скорее вновьпробужденным пониманием этого сна этого мира – славный октябрь, закончившийся поездкой обратно в Нью-Йорк сквозь лиственные городишки с белыми колокольнями и старой сухой бурой новоанглийской землей и молодыми сочными студенточками из колледжей перед автобусом, приехав на Манхэттен в 10 вечера на сверкающий Бродвей покупаю пинту дешевого вина (портвейн) и иду пешком и пью и пою (присасываясь к горлышку на стройках 52-й улицы и в парадных) пока на Третьей авеню мне не попадается на тротуаре сама Эстелла старая моя страсть с целой компанией народу среди коего ее новый муж Гарви Маркер (автор «Голых и обреченных») поэтому я просто даже не смотрю а ниже по улице сворачиваю как только сворачивают они, любопытные взглядики, а я подрубаюсь по дикости нью-йоркских улиц, думая: «Мрачный старый Лоуэлл, хорошо что мы из него уехали, взгляни как народ в Нью-Йорке будто бы непрерывно карнавалит и праздничает и у них Субботняя Ночь веселья – что еще делать в этой безнадежной пустоте?» И я шагаю в Гринич-Виллидж и вхожу в бар (хеповый кошак) «Монмартр» уже клевый и заказываю пива в тусклом свете набравшихся негров-интеллектуалов и хипстеров и торчков и музыкантов (Аллен Игер) а рядом со мною негритянский пацан в берете который говорит мне:
– Что ты делаешь?
– Я величайший в Америке писатель.
– Я величайший в Америке джазовый пианист, – говорит он, и мы жмем друг другу руки, выпиваем за это, и на пианино он выколачивает мне странные новые аккорды, сумасшедшие атональные новые аккорды, к старым джазовым мелодиям – Малыш Ал официант объявляет его великим – Снаружи октябрьская ночь на Манхэттене и на оптовых рынках набережной стоят бочки и в них грузчики оставили гореть костры возле которых я останавливаюсь и грею руки и прикладываюсь раз два раза к бутылочке и слышу бвууум пароходов в проливе и задираю голову и там те же самые звезды что и над Лоуэллом, октябрь, нежный и любящий и печальный, и весь он рано или поздно увяжется в совершенный букет любви я думаю и я поднесу его Татхагате Господу моему, Богу, со словами «Господи Ты возликовал – и славен будь за то что показал мне как Ты это сделал – Господи теперь я готов к большему – и на сей раз я не стану хныкать – На сей раз я сохраню ясность разума и пойму что он суть Твои Пустые Формы».
…Этот мир, осязаемая мысль о Боге…
35
До самой этой молниеносной бури, которая была сухой, разряды били в сухой лес, только потом пошел дождь, немного пригасивший пожары, те стали вспыхивать по всей этой дикой местности – Один на реке Бейкер посылает большую тучу мутного дыма вниз по Малому Бобровому Ручью прямо подо мной отчего я ошибочно предполагаю будто горит там но они вычисляют в каком направлении идут долины и куда относит дым – Потом, во время бури с молнией за Пиком Скаджит к востоку от себя я видел красное зарево, затем пропало четыре дня спустя с самолета засекли выгоревший акр но то в основном сухостой от которого эта дымка в Ручье Три Дурня – Зато потом настает большой пожар на Громовом Ручье который мне видно в 22 милях к югу как он вздымает дым из-за Рубинового Хребта – Сильный юго-западный ветер раздувает его от двухакрового пожара в 3 до неистового восемнадцатиакрового в 5, радио обезумело, мой деликатный районный управляющий Джин О’Хара все время вздыхает по радио при поступлении каждой новой сводки – В Беллингэме снаряжают восемь парашютистов чтобы подлетели и высадились на крутой хребет – Наши собственные скаджитовские команды перемещаются с Большого Бобра на озеро, лодкой, и долгой горной тропой к большому дыму – Стоит солнечный день с сильным ветром и самой низкой влажностью за весь год – Этот пожар как впечатлительный Пэт Гартон на Кратере поначалу ошибочно посчитал будто бы находится ближе к нему чем на самом деле, около перевала Ухающей Совы, но иезуит Нед Гауди на Закваске презрительно усмехаясь подтверждает вместе с самолетом точное местоположение значит это «его» пожар – эти парни будучи лесниками-карьеристами весьма религиозно ревнивы по части «его» и «моих» пожаров, как будто – «Джин ты там?» спрашивает Говард на Наблюдательной Горе, передавая информацию от десятника скаджитской команды который стоит у самой кромки пожара со своей рацией а его люди просто смотрят на глубокую неприступную осыпь где огонь бушует – «почти перпендикулярный – Э-э 4, он говорит что надо бы спуститься с вершины, там возможно понадобятся веревки а он не смог собрать то что вам нужно…» – «Ладно, – вздыхает О’Хара, – скажи ему чтобы ждал – 33 ответьте 4» – «33» – «Маккарти уже вылетел из аэропорта?» (Маккарти и Инспектор Лесничества большая шишка совершают облет пожара), 33 должен вызвать аэропорт и узнать – «Единица ответьте 33 – повторяет четыре раза – Снова четверка, я кажется не могу пробиться в аэропорт» – «О’кей, спасибо» – Но выясняется что Маккарти в своем беллингэмском кабинете или дома, очевидно ему это пока до лампочки поскольку пожар не его – Вздыхающий О’Хара, милейший человек, ни единого грубого слова (в отличие от начальственного хладноглазого Герке), думаю если мне доведется обнаружить в этот критический час пожар придется предварять свое извещение вот таким «Очень не хочется наваливать на тебя лишние хлопоты…» Тем временем природа невинно сгорает, всего-навсего природа сжигающая природу – Сам я сижу и ем обед из «Крафтовой лапши с сыром» и пью крепкий черный кофе и наблюдаю за дымом в 22 милях отсюда и слушаю радио – Осталось только три недели и снимаюсь в Мексику – В шесть часов солнце жарит по-прежнему но сильный ветер и ко мне подкрадывается самолет, вызывает меня: «Мы сейчас скинем тебе батареи», я выхожу и машу им, они машут в ответ как Линдберг в своем моноплане и разворачиваются и пролетают над моим хребтом сбрасывая дивный узелок с небес который выхлестывает джутовый парашют и плывет плывет далеко мимо цели (сильный ветер) и пока я слежу за ним взглядом затаив дыхание вижу как он собирается перевалить за самую хребтину и вниз в 1000-футовую Горловину Молнии но великодушная елочка цепляет стропы и тяжелый узелок повисает на стене утеса – Я надеваю пустой рюкзак помыв посуду и спускаюсь, нахожу посылочку, очень тяжелую, кладу ее в рюкзак, обрезаю стропы и ленты и потея и скользя по гальке, и со скатанным парашютом под мышкой скорбно карабкаюсь обратно на хребтину к моей милой хижинке – через две минуты пот мой высыхает и все сделано – Я гляжу на дальние пожары в дальних горах и вижу воображаемые цветочки зрения о которых говорится в Шурангама-сутре{37} из которой я знаю что все это эфемерный сон ощущения – Что земной пользы знать это? Что земной пользы в чем бы то ни было?
36
И вот это именно то что означает Майя{38}, она означает что нас одурачили и мы поверили в реальность чувства от внешности вещей – Майя на санскрите, она означает уловка – Почему же нас продолжают дурачить даже когда мы знаем об этом? – Из-за энергии нашей привычки и мы передаем ее от хромосомы к хромосоме нашим детям но даже когда последнее живое существо на земле будет всасывать последнюю капельку воды у подножия экваториальных ледяных полей в мире будет оставаться энергия привычки Майи, впитавшаяся и в скалу и в чешую – В какие скалу и чешую? Нет там никаких, уже нет, и никогда не было – Простейшая истина на свете недостижима для нас из-за ее совершенной простоты, т. е. ее чистого ничто – Нет никаких пробудителей и никаких значений – Если даже 400 нагих Нагов{39} вдруг пришли бы сурово топая с той стороны хребта и сказали мне «Нам сообщили что на этой вершине мы отыщем Будду – мы прошли много стран, много лет, чтобы добраться сюда – ты здесь один?» – «Да» – «Значит ты и есть Будда» и все 400 простираются передо мною и начинают мне поклоняться, а я сижу внезапно совершенно в алмазном молчании – даже тогда, а я б не удивился (к чему удивляться?) даже тогда я понял бы что нет, нет Будды, нет пробудителя, и нет Значения, нет Дхармы, а все это один сплошной обман Майи.
37
Ибо утро в Горловине Молнии есть всего лишь прекрасный сон – вик-вики-вик птички, длинная сине-коричневая тень от рос первородного тумана падающих по солнцу поперек елей, тишь ручья вечно-постоянная, дороднеющие бродяги деревья с дымными головами вокруг центральной ложи росяного пруда, и вся фантасмагория оранжевых золотых воображаемых небесных цветов света в аппарате моего глазного яблока что подсоединяет Уловку дабы увидеть ее, паперти уха балансирующие жидко дабы очистить слышимости в звуки, вечно занятой комар разума какой различает и пережевывает различия, старые сухие какашки млекопитающих в сарае, бизонг-бизонг утренних мух, несколько прядей облаков, безмолвный Восток Амиды, шишка холма тяжелый толчок материи свернутый в комок, все это один редкий жидкий сон отпечатывается (отпечатывается?) на моих нервных окончаниях и как я сказал еще даже не он, боже мой зачем мы живем чтобы быть одураченными? – Зачем дурачим чтобы остаться в живых? дыры в древесном вихре, висковая вода с высоких небес до джинсяных почек, пульпа от парка до газетного киоска, прах отсуха до пронзительного приема, мокни, внутрь, вверх, верть, зеленые червелистья выкрученные из трудов постоянных – иииинг жучок шатко виснет звеня поет утренняя пустота лишенная loi[7] – Довольно сказал я всему этому, там нет даже Опустошения в Уединении, даже этой страницы, даже слов, а есть лишь предрешенная внешность вещей посягающая на энергию твоей привычки – О Невежественные братья, О Невежественные сестры, О Невежественный я! не о чем писать, все есть ничто, есть все о чем писать! – Время! Время! Вещи! Вещи! Почему? Почему? Дурни? Дурни! Три Дурня Двенадцать Дурней Восемь и Шестьдесят Пять Миллионов Водоворотов Бессчетных Эпох Дурней! – Чёвамотмянадо, ругаться что ли? Все было точно так же для наших пращуров, которые давно умерли, давно из праха состоят они, одураченные, одураченные, никакой передачи Великого Знания к нам от их хромосомных червячков – Все будет точно так же для наших правнуков, давно не рожденных, из космоса состоят они, и прах и космос, прахом ли космосом какое это имеет значение? давайте же, ну, детки, проснитесь – давайте, пришло время, просыпайтесь – вглядитесь пристальней, вас дурачат – вглядитесь, вам снится – давайте, ну, смотрите – быть и не быть, какая разница? – Гордости, враждебности, страхи, презрения, пренебрежения, личности, подозрения, зловещие предчувствия, бури с молниями, смерть, скала: КТО СКАЗАЛ ВАМ ЧТО РАДАМАНТ{40} ТАМ ВЕСЬ? КТО ПИШЕТ НЕ О ТОМ КТО ПОЧЕМУ ЧТО ПОГОДИ О ВЕЩЬ Я Я Я Я Я Я Я Я Я Я Я Я Я О МОДИИГРАГА НА ПА РА ТО МА НИ КО СА ПА РИ МА ТО МА НА ПА ШУУУУУУУ БИЗА РИИИИ – — – — И О О О О – М М М – ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК-ТАК
После этого никогда не было
Вот все что есть в том чего нет —
Бум
Наверху в долине
И внизу под горой,
Птица —
Проснись! Проснись! Проснись! Про
Про Про Про ПРОБУДИСЬ
ПРОБУДИСЬПРОБУДИСЬ
ПРОБУДИСЬ
НУЖЕ
Такова мудрость
тысячелетней крысы
– Зверообразной, высочайше совершенной
Крысы
Черный черный черный черный черть черть черть
черть черный черный черный черный
черть черть черть черть
черный черный черный черный
черть черть черть
38
Меч и т. д., плоскость весла или бедствие, внезапный неисторвущийся молодой человек, медлительный порыв ветра; насильственный поток листвы, воздуха, рев трубы или рога, виноватый заслуживает Взрыва как от пороха, вина, придерись к Чуме; порицание, Вменение в Вину крикливому Скандальному шумному, Зло словь, негодуй, Пылай наказуемый заслуженным пламенем, испускай пылающий свет, меньше, без вины невиновный, факел, подстрекатель, поток безупречно безупречного пламени света, вырывающийся, действенность, достойный вины, пресыщенный, Отмечай деревья по манной кашке, отчленяя часть коры, отмечай отбеленное, бели, выравнивай путь или тропу таким вот манером, вари, обваривай и очищай, словно миндаль, отметка сделанная отделением коры от белостволья, дерево, белое пятно на лице белого, лошадь или корова, бледная, бланманже, прославляй, публикуй или Желеобразная подготовка морского мха, провозглашай распространенно, оповещай, крахмаль их картофелем, кукурузным крахмалом или им подобным, разглашай, приукрашивай, украшай, выедай искусство из точных описаний вежливых, мягких, успокаивающих вкрадчивых гербов, искусство выражения приязни, искусное отбеливание, ласкай бледным или белым, удовольствие любезности, бледней, льсти тускло, незащищенное опусто-пусто, бело или бледно поздно, безрадостная холодная резка, не написано или напечатано на или страстно остро, тускло унылость отмечена, пустота пуста незанята бледна, перепутанная неквалифицированная завершенная смуть, сделай глаза нерифмованными, чтоб бумага не болела и слезилась, окутай обликами, пригаси написанное на, форма не заполненная наблюдай, воспаленный и слезящийся лотерейный билет, который ничего не выигрывает тусклого или смазанного, с воспалением пустое пространство, ментальная модификация незанятости голубого, белое блеянье плачь как овцы, одеяльний шерстяной валторновый плач баранов, блеющих по постелям, прикрывающих лошадей, кровоточат, истекая кровью истекли истекли широкая обертка или крышка или пускать кровь сараю
Любого вида одеяло потускневшее от крови
Рев звучит громко как порча пятен дегтя
Взвой трубы вблизи той что пятнает
Лесть гладко вкрадчиво-дефектна почва
Речь вереска улещивает угодливостъ пятнает промах
говори де
Из Замка Бларни в Ирландии{41}
Взрывай и воздавай хвалу иль прославляй
Часть уздечки помещенная
в фиденцию
Болтовня сплетника
Тщетная похвальба —
Короб, удар по голове иль э-э хвастливый
Состоящий из персон чтоб была знать
И густая подливка
И медленно пекущиеся коммерческие сделки
с персоной опосля,
Мясо так приготовленное
Видишь?
39
Луна – она выглядывает из-за холма будто подсматривает за миром, большими печальными глазами, затем бросает один добротный большой взгляд и показывает свой не-нос а потом океанские щеки и потом запятнанную челюсть, и О что это за круглый старый лунный скорбнолик, ОО, и махонькая кривенькая жалкая понимающая улыбочка для меня, ты – у нее угрюмый загиб будто женщина весь день убиралась и не умылась – она издевается – и говорит «Стоит мне выходить?» – Она грит «УУ ла-ла», и у нее морщинки у глаз, и она заглядывает за хребты скал, желтая как слепой лимон, и О сказала она – Дала Старику Солнцу уйти первым поскольку тот волочится за нею в этом месяце, вот выходит луна играть в кошки-мышки, поздно – У нее нарумяненный вялый рот как у маленьких девочек которые не умеют мазаться помадой – У нее шишка на лбу от огненного камня – Она трещит по швам от лунной хорошести и лунного жира и лунного золотистого огня и над нею Золотые Вечные ангелы посыпают ее воображаемыми цветами – Она Властитель и Верховный Лесбийский Король всего синего и лилового обзора своего чернильного королевства – Хоть солнце и оставило свое разрушительное зарево она смотрит на него довольно и убеждена что в ту минуту когда его огонь завалится как всегда она осеребрит всю ночь целиком, мало того взойдет выше, ее триумф будет в нашем катящемся на восток коленопреклонении земли – По ее большому рябому лицу я вижу (и планетарные ободья) эпиталамные розы – Попурриные моря отмечают ее гладкокожее плавание, черты ее характера суть сухая пыль и волосатая скала – Большие москиты из соломы что улыбаются на луне начинают бззз – На ней легкая огнескрывающая лавандовая вуаль, до крайности миленькая шляпка с тех пор как роза была соткана а гирлянда сплетена, и шляпка ослепляет своим блеском набекрень и сейчас упадет как пресветлый огненный волос и вскоре станет смутной вуалью на чело круглой жесткой скорби – блин ух что за черепнокатную склоненнокостную печаль эта луна может удержать в своих пухлых суставах – ей подается лапка насекомого – Неистов черен лилов запад покуда расстилается ее вуаль, скрывает лицо, рассеивается прядями дымки, стирает, ммм – Довольно скоро уже она мутнеет под своей вуалью из клякс – теперь тайна отмечает где вы многажды видели выразительную грусть – Теперь лишь ровная ухмылка луны передает ее круглые приветы нам луннолюдям безумным – Хорошо, принимаю – Это просто старый мячик вплывает в поле зрения потому что мы катимся вверх громоздкими тормашками по кругу планетарных раскладов, и он сейчас настанет, к чему все эти позы и словеса? – Наконец она сбрасывает вуаль ради пажитей пояснее, направляется к верхним этажам, ее вуаль опадает полосками шелка мягкими как глазенки младенца и еще мягче того что он видит во снах о ягнятах и феях – От облачных пятнышек у нее ямочки на подбородке – У нее изогнутые круглые усики подкрученные и раздраженно подрагивающие и поэтому луна похожа на Чарли Чаплина – Ни дыхания ветерка не посетило ее восхода, а запад неподвижный уголь – юг розовато-лилов там великолепья и герои – Север: белые полосы и лавандовые шелка льда и арктические непоколебимые пустоты —
Луна это кусочек меня
40
Однажды утром я нахожу медвежьи испражнения и следы там где невидимое чудовище брало замерзшие затвердевшие банки молока и сжимало их своими апокалиптическими лапами и прокусывало одним безумным острым зубом, пытаясь высосать прокисшую пасту – Ни разу не увиденный, и в туманном сумраке я сижу и смотрю вниз с таинственного Хребта Голода с его потерявшимися в тумане елями и горбато уходящими в невидимость горами, и туманный ветер дует себе мимо будто слабенькая метелица, и где-то в Дзенском Таинственном Тумане бродит Медведь, Исконный Медведь – все это, его дом, его подворье, его царство. Царь Медведь который мог бы расплющить мою голову в лапах и сломать мне хребет как палку – Царь Медведь с его таинственной черной кучей навоза у моей мусорной ямы – Пусть Чарли валяется в каюте почитывая журнал, а я пою в тумане, Медведь может прийти и забрать нас всех – Как громадна должна быть эта сила – Он осторожная молчаливая тварь подползающая ко мне с интересом в глазах из туманных неведомостей Горловины Молнии – В сером ветре Осени Знак Медведя – Медведь утащит меня к себе в колыбельку – На своем могуществе он носит печать крови и пробуждения – Пальцы его ног перепончаты и мощны – говорят его можно учуять по ветру за сотню ярдов – Его глаза сверкают в лунном свете – Они с оленями избегают друг друга – Он не явит себя в тайне тихих туманных теней, хоть я и вглядываюсь весь день, как будто он непостижимый Медведь в которого нельзя проникнуть взглядом – Он владеет всем Северозападом и всем Снегом и повелевает всеми горами – Он рыщет средь неведомых озер, и ранним утром от жемчужного чистого света затеняющего ели горных склонов помаргивает уважительно – У него за спиной тысячелетия такого рысканья – Он видел как приходили и уходили Индейцы и Красные Мундиры{42}, и вновь увидит – Он непрерывно слышит утешающий восхищающий рвущийся шелест тишины, если не выходит к ручьям, он постоянно осознает ту легкую материю, из которой соткан мир, и никогда не рассуждает, ничего не подразумевает, ни дыханием не жалуется, но грызет и лапает, и тяжело ковыляет среди коряг не обращая никакого внимания на неодушевленные вещи или же одушевленные – Его большая пасть чавкает в ночи, я слышу ее из-за гор под светом звезд – Скоро выйдет он из тумана, огромный, и придет и посмотрит мне в окно громадными горящими глазами – Он Авалокитешвара-Медведь.
Я жду его
