Фриско-Кид чувствовал себя отвратительно; он испытывал сильное раздражение и недовольство. Мальчуганы, удившие рыбу на доке и поглядывавшие на него с нескрываемой завистью, никоим образом не могли бы заподозрить в нем подобное настроение. Правда, они были одеты лучше и чище, и родители баловали их, но зато он живет с моряками, на вольном просторе, жизнь его полна приключений, товарищи его – настоящие рабочие люди, а они, несчастные малыши, сидят в заточении по домам и томятся от скуки на школьной скамье. Юные рыболовы не замечали, что Фриско-Кид, в свою очередь, с не меньшей, если не с большей, завистью взирает на них из своего кокпита на «Ослепительном» и вздыхает как раз о тех самых условиях жизни, которые им казались несносными. Мир приключений манил их, как пение сладкогласной сирены, и навевал им смутные мечты о дальних странах и славных подвигах. А Фриско-Кид в это же самое время предавался упоительным грезам о тихом семейном очаге и мечтал о том, в чем судьба ему отказала, – о братьях, сестрах, о советах отца и нежных материнских объятиях.
Он сердито нахмурился, спустился с крыши каюты «Ослепительного», где лежал, лениво развалясь на солнечном припеке, и сбросил с себя тяжелые резиновые сапоги.
Потом он уселся на узенькой боковой палубе и опустил ноги в соленую воду.
Вот это называется – свобода, думали про себя наблюдавшие его мальчуганы. Их особенно пленяли эти огромные морские сапоги, которые доходили чуть не до бедер и пристегивались к поясу. Они не знали, что у Фриско-Кида не было своих собственных сапог и он носил старые сапоги Пит-ле-Мэра, которые ему были совсем не впору. Кроме того, мальчики не могли представить, до чего мучительно было таскать на себе эту заманчивую обувь в жаркий летний день.
Хотя Фриско-Кид сердился на этих мальчишек, глазевших на него, как на чудо морское, недовольство его вызывалось другой причиной.
Экипаж «Ослепительного» был не в полном составе: нужен бы еще один человек, а то Киду приходилось работать за двоих. Он не прочь быть за повара, мыть посуду и качать воду, но он терпеть не может, когда его заставляют чистить кастрюли и мыть посуду. Он считал, что имеет право быть избавленным от подобной работы, с которой одинаково успешно может справиться всякий молокосос, а он умеет управлять парусами, сниматься с якоря, править рулем и приставать к берегу.
– Эй, берегись! – Пит-ле-Мэр, или Француз-Пит, капитан «Ослепительного», владыка и хозяин Фриско-Кида, швырнул сверху какой-то узелок в кокпит и спустился по фордунам правого борта.
– Сюда! Живей! – крикнул он мальчику, которому принадлежал узелок и который что-то замешкался. С того места, где стоял мальчик, и до палубы шлюпа было сверху вниз добрых футов пятнадцать, он не мог достать рукой до стального штага[3], по которому надо было спускаться на палубу.
– Ну же! Раз, два, три! – отсчитал Француз с добродушной улыбкой капитана, которому только что удалось завербовать недостававшего ему матроса.
Мальчик подался вперед всем своим корпусом и ухватился за штаг. Спустя минуту он уже стоял на палубе с обожженными от сильного трения ладонями.
– Кид, это наш новый матрос. Честь имею представить!
Капитан Француз-Пит осклабился, кивнул головой и затем отступил шага на два.
– Мистэ-эр Шо Бронсон, – добавил он в виде пояснения.
Оба мальчика с минуту молча рассматривали друг друга. Они, очевидно, были сверстниками, но у новичка был более здоровый и бодрый вид.
Фриско-Кид подал ему руку.
– Так вы намерены пуститься в плавание? – спросил он.
Джо Бронсон кивнул головой и сказал, с любопытством посмотрев кругом:
– Да, я думаю, недельное плавание мне по плечу, а со временем, когда освоюсь с этим делом, уйду в море на баке.
– На чем?
– На баке – это то место, которое занимают матросы, – пояснил Джо застенчиво и краснея за свое, быть может, не совсем правильное произношение.
– О, на баке! Кое-что вы, видно, смыслите в морском деле?
– Да… нет… то есть знаю кое-что только из книг.
Фриско-Кид свистнул высокомерно, повернулся на каблуках и отправился в каюту.
«Уйдет в море, – посмеивался он про себя, разводя огонь и принимаясь готовить ужин, – да еще на баке – и воображает, что это очень приятно».
Тем временем Француз-Пит, притворяясь радушным хозяином, залучившим к себе почетного гостя, водил новичка по палубе и давал ему объяснения. Он расточал при этом столько любезностей, что Фриско-Кид, высунувшись из люка, чтобы позвать их к ужину, чуть не прыснул со смеху.
Джо Бронсон давно не ужинал с таким удовольствием. Пища была простая, но вкусная, а соленый воздух и судовая обстановка обостряли аппетит. Маленькая уютная каюта отличалась чистотой; в ней все было очень удобно расставлено, так что не пропадало даром ни одного уголка. Стол был привешен на петлях к стене, и доска его опускалась только во время еды.
По обеим сторонам каюты помещались две койки, которые служили скамьями во время еды. Одеяла были свернуты валиком, и обедающие садились с краю на гладких досках. Вечером каюту освещала висячая морская лампа с блестящим медным резервуаром, а днем свет проникал в нее через иллюминаторы – четыре круглые боковые оконца из массивного стекла. Возле дверей – с одной стороны – плита и ящик для дров, с другой – шкаф для посуды. На передней стене висели две винтовки и двустволка. Из-под свернутых одеял на койке Француза-Пита торчала ременная перевязь и два револьвера в кобурах.
Джо чувствовал себя как во сне. Бесчисленное число раз мерещились ему подобные сцены, но ведь теперь он не спит, а видит все это наяву, и ему казалось, будто бы он уже давным-давно знаком с этими двумя сотоварищами. Француз-Пит весело улыбался, иронически поглядывая на него со своего места за столом. По правде сказать, у капитана была прескверная рожа, но Джо приписывал это влиянию непогоды. Фриско-Кид, уписывая за обе щеки, рассказывал с набитым ртом про то, как «Ослепительный» выдержал последний шторм, и Джо проникался все возрастающим уважением к этому молодому человеку, который так долго жил на море и, видимо, так основательно его знает.
А капитан усердно потягивал винцо стакан за стаканом; на лице у него выступили красные пятна, он растянулся на койке поверх одеял и скоро захрапел во всю мочь.
– Ложитесь-ка лучше спать и вздремните часика два, – сказал приветливо Фриско-Кид, указывая Джо его место на койке. – Наверное, эту ночь нам придется с вами продежурить.
Джо последовал мудрому совету, но долго не мог заснуть. Он лежал и смотрел на висевший в каюте будильник, дивясь быстрой смене событий за последние двенадцать часов. Не далее как нынче утром он был простым школьником, а теперь он уже матрос на борту «Ослепительного» и отправлялся неизвестно куда.
Он сразу вырос в своих собственных глазах лет на пять – ему как будто уже не пятнадцать, а целых двадцать лет, и он чувствовал себя настоящим мужчиной, да еще вдобавок матросом. Ему хотелось бы показаться Чарли и Фреду. Ну да они и так скоро о нем услышат! Интересно было бы послушать, что они будут о нем говорить, окруженные толпой любопытных слушателей. «Кто, кто? О, Джо Бронсон – он ушел в море. Мы с ним были закадычными приятелями».
Джо с гордостью представлял себе подобную сцену. Потом у него слегка защемило в груди при мысли о матери и ее тревоге, но, вспомнив отца, он опять зачерствел. Нельзя сказать, что отец был плох – он славный и добрый человек, но решительно неспособен понять его, Джо, и вообще душу мальчика. Вот в чем беда. Сегодня утром он еще говорил, что мир – не площадка для лаун-тенниса и что мальчики, которые смотрят на жизнь легкомысленно, часто попадают впросак и рады бывают поскорее вернуться домой. Ну, он-то, Джо Бронсон, хорошо знает, что свет полон тяжкой работы и суровых испытаний, но знает также, что некоторые права есть и у мальчиков и нельзя обращаться с ними, как с рабами. Он покажет отцу, что сумеет постоять за себя; во всяком случае, ничто ему не помешает написать домой письмо, когда он получше освоится с новой жизнью.
Легкий толчок прервал его грезы. К «Ослепительному» бесшумно пристал какой-то ялик, и Джо удивился, что не слышал стука весел в уключинах. Затем два человека перескочили через перила кокпита и вошли в каюту.
– Они тут дрыхнут, черт побери, – выругался первый вошедший, сдергивая одеяло с Фриско-Кида одной рукой и доставая бутылку с вином другой.
Сонный Пит высунул голову из-за ящика и пробормотал приветствие.
– А это кто такой? – спросил новоприбывший по имени Кокней, облизывая усы и стаскивая Джо за ногу на пол. – Пассажир?
– Нет, нет, – торопливо ответил Француз-Пит. – Это наш новый юнга. Славный парень.
– Хороший или плохой, а ему придется держать язык за зубами, – буркнул другой пришелец, до сих пор молчавший, окидывая Джо свирепым взглядом.
– А какой ему дадут паек из добычи? – вставил первый. – Мы с Биллом любим вести дело начистоту.
– На долю «Ослепительного» полагается третья часть. Остальное мы поделим между собой поровну. Пять человек – пять пайков, вполне справедливо.
Француз-Пит горячо доказывал, что «Ослепительный» имеет право на экипаж из трех человек, и призывал Фриско-Кида в свидетели. Но последний счел за лучшее уклониться от спора и занялся приготовлением кофе.
Из всей этой тарабарщины Джо уловил только то, что спор разгорелся почему-то из-за него. Под конец Француз-Пит настоял на своем, и вновь прибывшие уступили ему после долгих препирательств. Напившись кофе, все отправились на палубу.
– Вы стойте тут, в кокпите, и не попадайтесь им на глаза, – шепнул Фриско-Кид своему новому приятелю Джо. – Я вас научу, как управлять снастями, и всему прочему потом, на досуге. А теперь нам не до того.
В груди у Джо шевельнулось чувство благодарности, он понял инстинктивно, что в случае надобности из всех присутствующих его поддержит только Фриско-Кид и что лишь на него одного можно положиться. К Французу-Питу у Джо возникла уже какая-то антипатия. Чем это было вызвано, он не мог бы объяснить, но живо ощущал ее.
Вдруг заскрипели блоки; в темноте над головой у Джо взвился огромный парус, и «Ослепительный», подхваченный ветром, плавно понесся в самую середину канала. Билл ослаблял булинь[4]. Кокней стоял на руле. Фриско-Кид направлял кливер. Француз-Пит поддерживал румпель. Джо слышал, как они говорили о том, что нельзя зажигать фонарей, что надо быть начеку, но из всего этого он мог понять только то, что речь идет о нарушении какого-то навигационного правила.
Береговые огни Окленда проносились мимо них. Скоро между доками и темными массами кораблей стали вырисовываться неясные очертания болотистых топей, и Джо догадался, что они входят в бухту Сан-Франциско. Ветер набегал с севера слабыми порывами, и «Ослепительный» бесшумно рассекал воды канала.
– Куда мы идем? – спросил Джо у Кокнея, желая завязать с ним дружеский разговор и вместе с тем удовлетворить свое любопытство.
– Мы идем с компаньоном Биллом за погрузкой на его фабрику, – небрежно ответил этот достойный негоциант.
Джо подумал, что по наружному виду трудно было бы догадаться, что имеешь дело с такой солидной персоной, как совладелец фабричного предприятия, но промолчал, сознавая, что в этом новом для него мире рискует натолкнуться на еще более поразительные явления.
Немного погодя ему приказали погасить лампу в каюте. «Ослепительный» повернул к северному берегу. Все молчали, только Билл и капитан изредка перешептывались. Наконец судно поставили против ветра и осторожно опустили кливер и главный парус.
– Короткий канат! – шепотом скомандовал Француз-Пит Фриско-Киду, который прошел на нос и бросил якорь на короткой цепи.
Шлюпку «Ослепительного» и ялик, доставивший обоих незнакомцев, подвели к борту.
– Пригляди за этим поросенком, как бы он не нашумел, – произнес вполголоса Билл, спускаясь со своим товарищем в лодку.
– Грести умеете? – спросил Фриско-Кид, когда остальные уселись в ялик. Джо утвердительно кивнул головой.
– Так беритесь за весла и не стучите.
Фриско-Кид сел за другую пару весел, а Француз-Пит взялся за руль. Джо заметил, что весла были чем-то перевязаны, а уключины обтянуты кожей.
Все заранее было предусмотрено, и шума быть не могло, разве при неловком взмахе, но Джо упражнялся в гребле на Меритском озере и хорошо владел веслами. Они шли следом за первой лодкой, вдоль длинного мола. Несколько сторожевых судов стояли на якоре у самого мола. На судах горели яркие сторожевые огни, но лодки пробирались поодаль, вне освещенной полосы. По команде Фриско-Кида, произнесенной шепотом, Джо сложил весла. Затем обе лодки бесшумно, точно привидения, пристали к отлогому берегу и путешественники осторожно выбрались на сушу.
Джо последовал за другими. Дойдя до насыпи, футов в двадцать высоты, они вскарабкались на нее. По насыпи пролегало узкое железнодорожное полотно, по обе стороны которого были навалены огромные кучи ржавого железного лома. Эти кучи, пересеченные рельсами, тянулись по всем направлениям, а вдали виднелись смутные очертания какого-то огромного здания, похожего на фабрику. Пришельцы стали забирать лом и перетаскивать его на отмель. Француз-Пит схватил за руку Джо и заставил его делать то же самое, еще раз приказав не шуметь. Они сваливали железо на берегу, а Фриско-Кид подбирал его и переносил на лодки. Нагрузив сначала одну лодку, он принялся грузить другую. По мере того как лодки оседали от тяжести, он все дальше отводил их от берега на более глубокое место.
Джо работал вместе с другими не покладая рук, но в то же время недоумевал: что за странная работа? К чему вся эта таинственность и необычайная осторожность? И вдруг его осенило страшное подозрение: как раз в эту минуту с берега донесся крик филина. Удивившись присутствию филина в таком неподобающем месте, Джо опять нагнулся подбирать железо, как вдруг из темноты выскочил человек и внезапно осветил его потайным фонарем. Ослепленный струей света, Джо откачнулся в сторону: блеснул револьвер, и грохнул выстрел. Джо смекнул, что это стреляют в него и что ему надо опрометью бежать. При всем желании нельзя же было оставаться на месте и вступать в дипломатические переговоры с этим сумасшедшим, у которого в руке еще дымился револьвер. Он ринулся со всех ног к берегу и наткнулся на другого человека с потайным фонарем, который выбежал ему навстречу из-за кучи железа.