Джерри Капечи
Машина смерти
«Все это в прошлом, – добавил Нино. – Когда-нибудь ты примешь мои дела».
В конце 1974 года Доминик заметил машину Винсента Говернары и попытался следовать за ней, но потерял ее из виду. Он обманом заставил отчима Энтони Монтильо, который все еще работал в Департаменте автотранспорта, пробить государственный номер автомобиля, который якобы поцарапал его машину и уехал. Так он получил адрес проживания Говернары, с которого, правда, тот уже съехал к тому моменту, но это никак не помешало Доминику объявить, что у него все на мази.
«Прекрасно, я хочу завалить этого парня».
За все это время посттравматический синдром Доминика только усилился. Бывали ночи, когда ожившие образы из прошлого буквально лишали его сна – кишки, выскальзывающие у него из пальцев, снаряды, пробивающие грудь, – да такие яркие, что он боялся сомкнуть глаза. Для Дениз стало совершенно невозможно спать вместе с ним, и в конце концов она убедила его обратиться к врачу Министерства по делам ветеранов, что он и сделал 20 декабря 1974 года.
В своем отчете доктор Джеймс Дж. Кэнти записал, что пациент откладывал обращение к врачу, потому что «зеленые береты» не должны жаловаться. Его запись, в частности, гласит: «Полагаю, данный ветеран во время исполнения воинского долга во Вьетнаме получил обширную эмоциональную травму, и его жизнь до сих пор во многом осложнена этими переживаниями».
Уверенный, что кошмары никак не связаны с «такой жизнью», и более того – что следование «такой жизни» как раз способно прогнать кошмары прочь (так он и сказал Дениз), Доминик все больше погружался в нее. 2 марта 1975 года он увидел машину Говернары у игорного заведения рядом с рестораном «Вилла Боргезе» и поспешил домой, чтобы сообщить об этом Нино. Дядюшка позвонил Рою, а тот явился с ударно-шоковой гранатой, которая, как предупреждал Доминик, могла не оказать нужного эффекта, потому что ее взрывная волна получила бы неверное направление, стоило Говернаре открыть дверь машины.
– Если для тебя это тяжело, скажи мне об этом сейчас, – сказал Нино, когда они втроем обсуждали план. – Ты не обязан помогать.
– Нет, я это сделаю.
– Слышишь, Дом? Это тебе не Вьетнам, – сказал Рой.
– Дай сюда чертову гранату!
Винсент Говернара вышел из игорного заведения около двух часов ночи, через пару часов после того, как Доминик заметил его машину. Рой был на пути домой, Нино уже спал, а Доминик сидел на крыльце дома Нино, размышляя о том, как удалить гранату, если она не взорвется к утру, когда ученики государственной школы № 200 пойдут на занятия.
Говернара открыл дверь своей машины с водительской стороны и уселся прямо над гранатой. Рыболовные крючки уже выдернули кольцо. Однако, пока он вставлял ключ в замок зажигания, дверь оставалась открытой.
Взрыв был ужасающим – жертву так и вышвырнуло из машины. Потоком воздуха его подбросило вверх. Бедолага приземлился на другой стороне улицы, сломав ногу, но все остальное осталось целым. А вот машина была полностью разворочена, и осколки стекла разлетелись повсюду. Доминик был совершенно прав, когда говорил о действии ударно-шоковой гранаты. Но, по крайней мере, ночные кошмары с участием искалеченных взрывами школьников обошли его стороной.
II. «Такая жизнь»
5. Ночь ножей
Доминик завоевал уважение молодых последователей Роя Демео, когда тот рассказал им о покушении на жизнь Винсента Говернары. До этого Доминик был просто кем-то, кто находился под покровительством дяди. Он сколько угодно мог считать себя бывшим «зеленым беретом», но теперь он был лишь мальчиком на побегушках, тогда как они – действующими преступниками, играющими в прятки с законом. Однако минирование машины на оживленной улице в двух кварталах от полицейского участка выглядело в их глазах по-настоящему дерзким поступком, чуть ли не подвигом, даже несмотря на неутешительный результат. Кроме того, мальцов Роя восхищала та жажда мести, которой был одержим Нино. Это чувство было им близко – и, как вскоре выяснилось, они оказались способны взыскивать по счетам жестоко и беспощадно.
Все они выросли в Канарси, в квартале затаенной злобы. До Второй мировой войны это был курортный район, подобно Бат-Бич, но не для богатых. Безвкусный парк развлечений «Голден Сити», расположенный у самой кромки океана, был единственным местом отдыха для иммигрантов, оказавшихся отброшенными на край жизни, к огромной зловонной свалке, куда свозили все отходы из Бруклина. На заболоченной местности рядом с водными просторами самовольные поселенцы из Сицилии и южной Италии обитали в хижинах из жести и рубероида и выживали только потому, что ловили моллюсков и разводили цыплят.
Канарси был конечной остановкой часового трамвайного маршрута, начинавшегося на Манхэттене. Это была окраина города, его последняя открытая местность, пока тот дефицит жилья, который породил сооруженные на скорую руку пригороды наподобие Левиттауна, не спровоцировал строительный бум. Застройщики придали Канарси более «городской» вид, сродни Флэтлендсу, создав упорядоченный массив стоящих почти вплотную друг к другу кирпичных зданий и многоквартирных домов, напоминающих картонные коробки. К 1970 году там жили около восьмидесяти тысяч человек. В основном это были сицилийцы, итальянцы из южных областей страны, иммигранты из Восточной Европы еврейского происхождения или же потомки их всех – клерки, курьеры, пекари, портные и рабочие нью-йоркских фабрик.
Многие в свое время бежали из «меняющихся» районов на север и северо-восток – в Браунсвилл и Восточный Нью-Йорк[54]. С приходом иммигрантов с юга Соединенных Штатов и из Пуэрто-Рико цвет кожи представителей этих сообществ стал в среднем темнее, а между старыми и новыми группами населения произошло немало жестоких столкновений. Особенно неспокойно стало в Браунсвилле, где изначально были сильны позиции Мафии. Со временем, однако, даже самые стойкие итальянцы выбрались оттуда и перебазировались в Канарси. В 1972 году так поступил Джон Готти, восходящая звезда в «семье» Гамбино из манхэттенской бригады, несмотря на то что жил он в Бруклине.
Подобно нижнему Ист-Сайду в начале XX века и Браунсвиллу в середине, Канарси 70-х годов целенаправленно взращивал наемных рабочих для «такой жизни». Некоторые местные жители по-прежнему не признавали никакую власть, кроме «семьи», и по-прежнему не доверяли правительству, полиции и даже школам. По этой причине еще в 1970 году среднюю школу окончили меньше половины юных итальянцев в Канарси (имеются в виду мальчики).
Отсутствие жизненных достижений молодежи не помешало канарсийцам выдвинуть инициативу о постройке собственных учебных заведений, когда Министерство образования в 1972 году обнародовало планы по автобусной развозке чернокожих учащихся из тридцати двух общеобразовательных школ в исключительно белые до недавнего времени школы Канарси[55]. Лига гражданских прав американцев итальянского происхождения, основанная двумя годами ранее капо «семьи» Коломбо, помогла организовать нашумевший, но абсолютно безуспешный бойкот. Некоторые протестующие, в жилах которых текла сицилийская кровь, изрядно разбавленная кровью арабских завоевателей, были лишь слегка белее некоторых чернокожих детей.
Участники протеста заявляли, что автобусная развозка вытеснит их с очередного места обитания – и на этот раз им было уже некуда бежать. За спиной Атлантический океан, а афроамериканцы и пуэрториканцы стекались сюда с двух сторон: на западе находился Флэтлендс, но он только строился и жить в нем было значительно дороже. Канарсийцы чувствовали себя отрезанными от мира; их наспех построенный район начинал разваливаться на глазах. Хотя большинство домов были построены на бетонном фундаменте, опиравшемся на скальные образования ниже пористого поверхностного слоя почвы, бульвары и улицы не имели под собой такой опоры и довольно скоро начали вспучиваться и проседать – а ремонтировать их никто не спешил, – так что Канарси, при всей своей новизне, уже казался весьма потрепанным.
Строительный бум выявил уникальность Канарси и в другом отношении. Его свалки и болота были идеальными местами для того, чтобы избавляться от трупов. Пока велась активная застройка, на стройплощадках раз за разом обнаруживалось такое количество человеческих останков, что новости об этом довольно быстро стали обыденными.
Кроме того, Канарси был своеобразным могильником для старых автомобилей. Целые кварталы были отданы сборщикам металлолома и компаниям по переработке утиля, привлеченным относительно низкой стоимостью коммерческой недвижимости. В Канарси и, в меньшей степени, во Флэтлендсе, основные улицы были напичканы коммерческими учреждениями по удовлетворению любых автомобильных потребностей: установка трансмиссии, тормозов и выхлопных труб; переборка двигателя; покраска кузова и обивка салона; имелись также мастерские, обслуживавшие любые автомобили – как иностранного, так и отечественного производства.
В начале 1970-х годов развитую культуру автомобильного потребления начало лихорадить. Из-за инфляции цена даже обычной новой машины поднялась на несколько сотен долларов, создав тем самым на черном рынке дополнительный спрос на угнанные авто, удовлетворить который нашлась масса охотников. Краденая машина с поддельными документами или перебитым номером приносила невиданную прибыль, особенно учитывая, что украсть ее не стоило ничего.
Экономика той поры в сочетании с особенностями индустрии автосервиса послужили катализатором для появления еще одного черного рынка – в сфере замены дверей, кузовов, бамперов, багажников и радиаторных решеток. Цены, которые заламывали дистрибьюторы за такие запчасти, росли быстрее, чем цены на новые машины. К 1974 году автомобиль стоимостью 10 тысяч долларов стоил уже 20 тысяч, будучи разобранным на запчасти. Этот парадокс, как и выросшие за четыре года на 240 % зарплаты профсоюзных работников автомастерских, превратили мелкое ДТП в весьма дорогое удовольствие. В попытках держать прежние цены некоторые страховые компании вынуждали автомастерские закупать бывшие в употреблении запчасти – а некоторые мастерские по той же причине начали закупать запчасти у нелегальных поставщиков, не задавая лишних вопросов.
Так называемые авторазборки вырастали повсеместно. В гаражах и автомастерских, от Канарси и до Флэтлендса, люди с ацетиленовыми горелками превращали угнанные машины в ценные груды запчастей. Разница между новыми и бывшими в употреблении запчастями была существенной. Передний обвес – решетка радиатора, фары и бампер – мог стоить восемьсот долларов у дистрибьютора и двести – на разборке.
Угон автомобилей стал самой развитой сферой нелегального бизнеса в Нью-Йорке и по всей стране. Помимо того, что угонщиков манили высокие прибыли и низкие риски, для совершения подобного преступления не нужно было особо мучиться угрызениями совести, а необходимые умения легко приобретались в автомастерской или на заправочной станции. Плотная жилая застройка Нью-Йорка тоже играла на руку автомобильным ворам: у многих водителей не было своих гаражей, и машины, оставленные на улице или во дворе, оказывались легкой добычей. Способствовала преступной деятельности и низкий уровень работы надзорных органов: с увольнением нескольких тысяч полицейских система уголовного правосудия сосредоточилась на более существенных, насильственных преступлениях. Когда же задерживали угонщика, прокуроры и судьи обычно старались заключить сделку со следствием и не доводить дело до суда, чтобы не создавать затор в потоке более сложных случаев.
В 1974 году в городе было угнано 77 тысяч машин – рекордное количество, восемь процентов от общего числа угнанных машин по всей стране. Десятки из них были на счету молодых людей, которых собрал вокруг себя Рой Демео, – в основном бывших учащихся, отчисленных из средних школ Канарси. Главным участником этой группы и самым приближенным к Рою был Крис Розенберг.
Крис, ростом пять футов пять дюймов[56], был готов выколоть глаза каждому, кто явно обратил бы на это внимание. У него было много пар туфель на платформе – и не только потому, что они были в моде в начале семидесятых, но и потому, что в них он ходил слегка вприпрыжку, будто бы приподнимаясь с каждым шагом. Несмотря на невысокий рост, он был жилистый и сильный: случалось, он нападал на превосходящих его по размеру противников свирепо и внезапно, сразу же после забалтывания их миролюбивыми речами, – уловка в стиле Роя Демео.
В 1974 году Рою было двадцать три. С прямыми каштановыми волосами до плеч, слегка обвисшими усами, в цветастых рубашках и джинсах клеш он выглядел как гитарист хэви-метал группы. Он смотрелся абсолютно на своем месте, когда разъезжал в компании девушек по манхэттенской Гринвич-Виллидж – центру притяжения городской молодежи. Однако кое-что все же выделяло его из толпы: белый «корвет» и спрятанный в нем револьвер 38-го калибра.
На самом деле его первым именем было не Крис, а Харви, но он ненавидел это имя – как и фамилию – Розенберг. Назвать его так было все равно что отпустить едкое замечание по поводу его роста. Он ненавидел свое еврейское происхождение и потому жил отдельно от родителей. Подрастая в квартале Канарси, населенном в основном итальянцами, он пришел к убеждению, что евреи – слабые и запуганные, как его отец. В юности Крис попросил друзей и членов семьи называть его именно этим именем – внятным, мужественным, которое было не в ходу в его квартале, – и опасаясь его неоднозначной реакции, ребята выполнили просьбу.
Это положительно повлияло на его самооценку, но не на темперамент. У него были постоянные проблемы в школе и дома, где мать тщетно пыталась приучить его выказывать уважение к старшим. Его родители были не из ортодоксальных евреев, но любили ездить на отдых всей семьей на еврейский курорт в Катскилл, где Крис не отличался примерным поведением и дразнил других еврейских детей. В конце концов родители сдались. Крис был старшим ребенком в семье, и ему позволили идти своим путем. Большой беды в этом не было: младший брат Криса был хорошо приспособлен к жизни, и у него были все шансы, чтобы достичь своей цели – стать врачом.
Крис был умен, если не сказать мудр, и обладал талантом организатора. Когда ему было всего тринадцать, он покупал и продавал марихуану бесконечному потоку взрослых клиентов, которых всегда было в избытке на заправочной станции. Он также был одаренным механиком и знал об автомобилях все. В шестнадцать лет на заправочной станции в Канарси он встретил дружелюбного и не стеснявшегося в выражениях человека, который стал ему вторым отцом: Роя Демео.
Рою было тогда только двадцать шесть. Проживал он на Лонг-Айленде, но в то же время усердно трудился на поприще теневого бизнеса Канарси и Флэтлендса – своих родных кварталов. Крис знал Роя в первую очередь как человека, связанного с мафиозной семьей Луккезе, который держал свалки и пункты приема металлолома в Канарси. Крис мечтал когда-нибудь войти в мафию. Он понимал, что это маловероятно, потому что туда допускались только чистокровные итальянцы, предпочтительно сицилийцы. Тем не менее друзьям он говорил: «Кто знает…»
На заправочной станции Рой обычно всегда пересекался с Крисом, который продавал марихуану уже не косяками, а пачками. Рою нравились амбициозность парня и то, как он ходил вприпрыжку, задрав подбородок. Он видел в Крисе себя – предприимчивого и уверенного манипулятора. В итоге Рой предложил ссудить Крису деньги, чтобы тот мог продавать не только травку в больших объемах, но и более мощный наркотик – гашиш. В своей жизни Рой попробовал их оба, но пришел к выводу, что употребляют их только глупцы; сам же он остался верен своему любимому наркотику – алкоголю.
За несколько следующих лет по меркам теневого мира Канарси Крис добился значительных успехов. Опираясь на свои познания в автомобильном деле и на деньги, полученные с продажи наркотиков при поддержке Роя, он открыл свою автомастерскую. Название, которое он для нее придумал и которое озадачило большинство его друзей, говорило о том, что он нахватался где-то знаний о психических расстройствах: «Ремонт автофобий».
Постепенно мастерская стала перевалочным пунктом для угнанных и разобранных на запчасти машин. Рой обеспечивал Криса клиентами и связями на свалках, которые служили основным складом нелегальных запчастей для автомастерских. Рой относился к Крису по-отечески. Их разница в возрасте составляла всего десять лет, и Рой мог бы чувствовать себя старшим братом по отношению к Крису, но все же опекал его как сына и ставил его достижения себе в заслугу. Крис был первым молодым человеком, которого Рой пригласил к себе на барбекю, и первым, кого он взял с собой на ферму своего друга Фрэнка Форонджи практиковаться в стрельбе из пистолетов и винтовок.
– Я сделал из Криса того, кем он стал, но парень и сам не промах, – хвастался Рой перед Нино.
– Не пора ли ему подстричься? – отвечал Нино. – Он выглядит как поганый хиппи.
К 1974 году Крис начал представляться незнакомым людям как Крис Демео. Он переехал в фешенебельную квартиру во Флэтлендсе и мог позволить себе покупать все, что хотел: электронику, одежду, – а еще нанимать подростков для ухода за личными автомобилями, «корветом» и «порше». Угоном машин для него занимались множество молодых ловкачей, включая двух чистокровных итальянцев, которые со временем стали его ближайшими друзьями, – Джозефа Тесту и Энтони Сентера. Крис познакомился с ними, когда продавал в Канарси косяки с марихуаной. Они были на четыре года младше него – в 1974 году им было по девятнадцать. Окружающим он обычно представлял их как своих братьев.
Джоуи, как обычно называли Джозефа, и Энтони вправду были как братья, более того – как самые настоящие близнецы. Если Джоуи начинал предложение, Энтони его заканчивал. Они были фанатично преданы друг другу: если кто-то обижал одного, за него мстил другой. Они всегда были вместе и даже росли в одном квартале Канарси, познакомившись с жизненными невзгодами с раннего детства и выработав пренебрежительное отношение ко всему остальному миру.
Энтони исключили из средней школы раньше, чем Джоуи. В остальном второй был заводилой, а первый следовал за ним. Джоуи был на два месяца старше. Он родился в семье водителя грузовика, где, помимо мальчика, было еще четыре сестры и пятеро братьев – или даже шестеро, если считать Энтони. Джоуи был еще и слегка посимпатичней. Во взрослом возрасте он стал напоминать певца Фрэнки Авалона[57], за исключением тех случаев, когда широко раскрывал глаза и расплывался в ехидной издевательской улыбке, не предвещавшей ничего хорошего.
Как и Крис, Джоуи улыбался, когда хотел съездить кому-нибудь по роже – что было весьма частым событием с тех пор, как ему исполнилось тринадцать и его мать умерла от тромба, оставив отца в одиночку управляться с таким выводком (на что тот оказался неспособен).
Их общим друзьям Энтони нравился больше, чем Джоуи, но стоило возникнуть какой-либо проблеме, как за помощью все бежали именно к Джоуи. Когда ему было пятнадцать, соседский тринадцатилетний мальчишка пожаловался, что ему угрожал ножом какой-то пуэрториканский парень из Восточного Нью-Йорка. Джоуи сразу известил Энтони, и в результате целая ватага парней, одолжив у кого-то машину, целый день занималась поисками обидчика.
«Сраному латиносу не позволено приходить сюда с ножом! – кричал Джоуи. – Я этот нож ему в задницу загоню!»
Годом позже, когда Джоуи отчислили из школы и он взялся продавать наркотики и красть автомобили, еще один мальчик из его квартала пожаловался: дескать, учитель несправедливо отшлепал его за то, что он кому-то нагрубил. Джоуи отправился в школу, дождался, пока учитель выйдет, и накостылял ему так, что у того искры из глаз посыпались.
До того как связать судьбу с Крисом и Роем, Джоуи перебивался случайными заработками в качестве помощника мясника (как в свое время Рой) и подмастерья у плотника. Он научился виртуозно обращаться с ножами, но чуть не погиб в драке в баре, вступив в схватку с очередным пуэрториканским противником. Из-за сквозного ранения в грудь он получил коллапс легкого[58], последствия которого преследовали его всю оставшуюся жизнь.
Энтони, который пользовался большей популярностью, чем Джоуи, но такой же свирепый, если его спровоцировать, выследил пуэрториканца и чуть не избил его до смерти. Ростом Энтони был пять футов одиннадцать дюймов[59], на два дюйма выше Джоуи, а силы в нем было куда больше. Перед тем как последовать за Джоуи в мир Криса и Роя, он работал в фирме своего отца по вывозу строительного мусора и в ассенизаторской конторе своего дяди. У него была сестра. Когда ему было восемь, родители развелись, а потом, когда ему исполнилось четырнадцать, поженились снова – но к этому времени Энтони уже был предоставлен сам себе, как в свое время Крис и Джоуи.
По Энтони сохли все окрестные девчонки. Если Джоуи был просто симпатичным и походил на Фрэнки Авалона, то Энтони имел внешность скорее экзотичную и чувственную. Смуглая кожа, пухлые губы, зачесанные назад черные волосы: он выглядел бы своим скорее в Риме, нежели в Канарси. Хотя на деле Джоуи был куда опаснее, внешне казался опасным именно Энтони. Некоторые девушки знали, что на правом плече он носит татуировку дьявола.
Благодаря тому что парни все время были вместе, в том числе в баре «Джемини Лаундж», их прозвали «близнецами Джемини», или «двойными близнецами»[60]. Это имя пришлось им как нельзя более кстати: в греческой мифологии Зевс-громовержец воспитал двух братьев, Кастора и Поллукса, и отправил их на подвиги. Их образы увековечены в названии созвездия Близнецов, а также одного из знаков зодиака. Как показало время, Рой стал для Энтони с Джоуи своеобразным Зевсом, а они – его суровыми Кастором и Поллуксом.
Один из младших братьев Джоуи, семнадцатилетний Патрик, или просто Пэтти, все время увязывался за Джоуи и Энтони. Его отчислили из школы, но при этом об устройстве автомобилей он знал все и мог дать фору не только своему брату, но и Энтони и даже самому Крису. Когда Патрику было четырнадцать, на деньги, заработанные в продуктовом магазине, он купил на свалке машину, починил ее, перебрал двигатель и продал с большой наценкой.
Молодые люди из Канарси не чтили закон и не боялись его. Крис был впервые арестован за угон автомобиля в 1970 году. Джоуи в том же году арестовывали дважды. За плечами Энтони к тому времени было уже три ареста, первому из которых он подвергся в возрасте двенадцати лет. В деле Криса вначале фигурировало уголовное преступление, но затем оно было переквалифицировано в проступок, повлекший за собой лишь штраф. Дело 1971 года о хранении гашиша было откровенно спущено на тормозах, как и дело 1972 года, когда он был пойман с поличным при попытке угона снегоуборочной машины из гаража. Джоуи и Энтони не предстали перед судом ни по одному из дел, поскольку в то время были несовершеннолетними. Только Пэтти был обвинен в нападении, но в итоге и его отпустили.
К тому времени, когда они собрались под крылом Роя, по своей натуре и по опыту уже были вполне готовы к более крупным и более скверным «подвигам». В 1974 году Крис под руководством Роя начал продавать два товара, весьма востребованных на уличном рынке наркотических веществ: кокаин и метаквалон, в виде таблеток известный как «куаалюд»[61]. Его связным был молодой фармацевт, который работал в аптеке, где крал разные наркотики, включая кокаин, предназначенный для медицинских целей. Как-то вечером этот фармацевт организовал судьбоносную встречу: он познакомил Криса со своим автомехаником, молодым румынским иммигрантом по имени Андрей Кац.
Андрею Кацу было двадцать два года. Во Флэтлендсе он управлял автомастерской под названием «Верибест Форин Кар Сервис», в которой работал его отец, плохо говоривший по-английски. Она находилась рядом с мастерской Криса. Родители Андрея во время Второй мировой войны были узниками концлагеря. В Бруклин они приехали в 1956 году.
Андрей вовсе не был скромным иммигрантским дитятей пуританских взглядов. Он позволял клиентам платить ему наркотиками и хвастался, что перед его цыганской внешностью и акцентом не может устоять ни одна женщина. Важности и самодовольства он излучал не меньше, чем любой родной сын Бруклина. Когда Крис сообщил, что может достать запчасти для его мастерской, Андрей сразу же догадался, что запчасти краденые. Вскоре они с Крисом и «двойными близнецами» сдружились настолько, что вместе нюхали кокаин. Однажды они устроили такой дебош на квартире Андрея, что соседи вызвали полицию и им пришлось спустить бо́льшую часть украденного фармацевтом кокаина в унитаз.
В последующие два месяца Андрей покупал кокаин и двигатели «порше» у Криса, Джоуи и Энтони. В августе он приобрел у Криса пистолет 38-го калибра и заплатил ему 7100 долларов за пятидесятипроцентную долю в одиннадцати угнанных микроавтобусах «фольксваген» – «с перебитыми номерами», по выражению Криса. Имея в поставщиках Криса, Джоуи и Энтони, Андрей и сам начал продавать кокаин. Теперь они были повязаны – все были осведомлены о преступлениях друг друга.
В сентябре одного из друзей Андрея задержала полиция: было установлено, что автомобиль числится в угоне. Следствие вышло прямиком на Андрея, и в октябре его арестовали. Однако следователей отдела по борьбе с автопреступлениями не интересовало одно мелкое дело – им нужно было что-нибудь покрупнее. Андрею объявили, что он может во многом облегчить свою участь, если расскажет о преступной сети. После внесения залога Андрей отправился домой и, проанализировав ситуацию, пришел к выводу, что Крис плохо перебил номера – фальшивку было видно сразу.
Как только Крис узнал, что Андрея выпустили под залог, он пришел в мастерскую «Верибест Форин Кар Сервис» вместе с Джоуи и Пэтти Теста. Там как раз были Андрей и его брат Виктор. Крис сразу перешел к делу:
– Советую тебе хорошенько подумать, прежде чем что-нибудь сказать или сделать, а не то будет плохо.
– Пошел ты! Убирайся из моей мастерской!
– Говорю тебе, веди себя поразумнее.
– Пошел вон! Я еще с тобой разберусь!
На следующий день Крис явился в конюшню в Канарси, где Андрей практиковался в верховой езде. Теперь румын просто из гордости отказывался уступать, тем более что виной всему был Крис. Крис дал ему по морде и уехал. Через несколько дней два человека выволокли Андрея из его любимого темно-зеленого «мерседеса», избили рукоятками пистолетов, затем отколошматили дубинками и оставили на улице.
Три дня он пролежал в больнице без сознания. Часть его правого уха была практически оторвана. Лицо распухло настолько, что отец и братья не пустили мать к нему в палату. Когда он наконец обрел способность говорить, он сказал брату, что на него напали Джоуи и Энтони.
«Я разберусь с этим сам, – добавил он. – И дам показания против Криса».
С того дня, когда Андрей выписался из больницы, он всегда носил при себе пистолет, купленный у того же Криса. Он больше не ходил один ни на свидания, ни куда-либо еще. Как-то вечером ему позвонила незнакомая женщина, и сказала, что узнала о нем от одного друга и хочет с ним встретиться. Андрей, самопровозглашенный дамский угодник, уже почти согласился, но почуял неладное и дал ей от ворот поворот.
13 ноября 1974 года, открывая ворота своего гаража, Крис попал под прицельный огонь автоматической винтовки. Он получил три ранения, но удача оказалась на его стороне: пуля, которая должна была попасть ему в грудь, лишь оцарапала кожу, когда он круто развернулся на месте, получив пулю в нижнюю челюсть и еще одну – в правую руку. Он провел в больнице всего несколько дней, но теперь его лицо было изуродовано. Впоследствии он сделал пластическую операцию, но остался недоволен результатом: до конца жизни он сетовал на то, что ему приходилось носить бороду.
Стрелявший бесследно пропал, но Крис был уверен, что покушение дело рук румына, и был прав. Настороженные жители Канарси стали ходить группами и обязательно с оружием. На шестой день после нападения охранник городской тюрьмы, проходя мимо машины, припаркованной у «Джемини Лаундж», заметил пистолет за поясом у одного из троих человек, сидевших внутри (это были Джоуи, Энтони и Пэтти). Из участка «шесть-три» был прислан полицейский Элвин Рут, который арестовал Джоуи и Энтони за ношение заряженных пистолетов, а также другого оружия – ножа у Джоуи и дубинки у Энтони.
В этот момент на сцене появилось еще одно действующее лицо. Это был некий Генри Борелли. Задний двор его дома граничил с задним двором дома Джоуи. Когда Джоуи связался с ним из тюрьмы, он не мешкая отправился в суд и внес залог за Джоуи и Энтони. По сравнению с ними двадцатишестилетний Генри был почти стариком, тем более что был женат и имел двух дочерей, – парням он нравился и часто бывал на барбекю, которые Джоуи время от времени устраивал у себя на заднем дворе. С Крисом, своим сверстником, Генри тоже был дружен, но в меньшей степени. В действительности Генри познакомился с Роем раньше, чем Крис, и испытывал нечто вроде ревности, видя, насколько стали близки с годами Крис и Рой. Тем не менее Генри поддерживал хорошие отношения с Крисом и был одним из его поставщиков марихуаны и гашиша.
На Джоуи и Энтони произвело впечатление то, что Генри периодически ездил в Марокко за очередной партией гашиша. Правда, во время последней поездки его арестовали. На его счастье, при нем была лишь пробная партия. Его отпустили, но предупредили, что если он попадется еще раз, то получит пожизненный срок. Этот эпизод настолько обескуражил его, что он стал подумывать о смене работы. Официально он числился в автомастерской своего отца; были времена, когда он хотел стать полицейским и даже успешно сдал экзамен на поступление в полицейскую академию, но затем в связи с дефицитом бюджета набор был прекращен, а вскоре он навсегда лишился этой перспективы: дважды его арестовывали за мелкое ограбление.
После того как Джоуи и Энтони вышли из тюрьмы, а Крис – из больницы, они собрали совещание с Роем и Генри, чтобы решить вопрос, как быть с Андреем Кацем и обвинениями в ношении оружия, выдвинутыми против Джоуи и Энтони.
Рой заявил, что о последнем не нужно беспокоиться: с помощью его адвоката они отделаются легким испугом, то есть будут освобождены на поруки. Но Андрей – это совсем другое дело. Памятуя фразу Роя: «После того как кого-то убьешь, уже нет ничего невозможного» – то, что он сказал им теперь, уже не выглядело столь шокирующим:
– То, что он знает о машинах, может вам навредить. Просто убейте ублюдка. Чего вы боитесь? Шлепните его и избавьтесь от тела. Нет тела – нет преступления.