Джеймс Блэйлок
Земля мечты. Последний сребреник
Один раз Хелен нашла на подоконнике засохшую корочку сэндвича, а вскоре после этого – бумажный шарик оригами с символами снаружи и прядью человеческих волос внутри. Внутри же был кусочек медной проволоки. У Хелен «родимчик», как она сказала, вскочил, так, по крайней мере, она сказала Джеку и Скизиксу. И корочку, и бумажный шарик она выкинула в окно на заросший травой луг внизу, а позднее в тот день увидела, как Пиблс нашел шарик в траве. Он бросил на окно свирепый взгляд и с удивлением увидел, что и она смотрит на него. Она помахала ему и улыбнулась, чтобы еще сильнее раздразнить его, но на самом деле и вполовину не была такой спокойной, какой заставляла себя выглядеть.
Джек, который вырос не в приюте для сирот, был не так хорошо, как Хелен и Скизикс, знаком с чердаком и связанными с ним историями. Ему чердак представлялся уютной комнатой, несмотря на немалые размеры. Может быть, тут все дело было в качестве дерева: грубые, плохо обструганные балки, порченная дождем дранка, видимая за обшивкой, неровные стены, обитые некрашеными клепаными панелями. Дерево имело множество насыщенных тонов, усиленных свечами Хелен. На фронтонах здесь и там проступали неровности, вместе с ними перекашивались и окна, отчего лучи света, попадавшие внутрь, почти сразу же перехватывались частью стены или просевшей крыши, а пол пестрел пятнами света, перемежающимися с полосами тьмы.
Стояли тут и книги, засунутые в книжные шкафы в общей груде мебели. Дети не могли оттащить мебель в сторону, чтобы добраться до книг, потому что мисс Флис услышала бы движение наверху и устроила бы им нахлобучку. Один раз она пригрозила запереть Хелен и Скизикса на чердаке, обвинив их в намерении похитить собственность миссис Лэнгли, ставшую теперь, естественно, собственностью мисс Флис. Теперь, когда Хелен и Скизикс стали свидетелями ее манипуляций с женой мэра, угрозы с ее стороны практически прекратились и, вероятно, она не стала бы препятствовать их хождению на чердак, пока они ведут там себя тихо и не двигают мебель. Вообще-то мисс Флис являла собой разновидность ленивицы, которая хочет только одного: чтобы ее оставили в покое и она могла бы читать дешевые романы и жалостливо разговаривать сама с собой. Она требовала только, чтобы ее не сердили. Правда, ее высказывания мало чего стоили, и Хелен со Скизиксом давно это поняли. Они могли делать, что пожелают, пока своими проделками не выводили из себя мисс Флис.
Кроме того, им следовало хорошенько подумать и о миссис Лэнгли, ведь книги в конечном счете покупала она. Она еще не отказалась от них полностью. Хелен не хотела рисковать, боясь ее обидеть. Она слишком любила свою чердачную мастерскую и делала все, что было в ее силах, чтобы ублажить давно умершую старушку. Но Джек никак не мог выкинуть из головы мысль о книгах. И теперь, когда с востока стали надвигаться дождевые тучи, когда небо потемнело и чердак осветило пламя десятков свечей, он решил, что настало самое подходящее время посмотреть, что это за книги. Вполне возможно, конечно, что грош им цена, этим книгам: может, это были старые учебники или романы, читать которые невозможно, или какие-нибудь технические книги. Но, с другой стороны, они могли быть и чем-то совершенно другим.
Лежа на животе и глядя из-под ободка низкого стола, сквозь лес из ножек стульев, он разглядел темные корешки на нижней полке в остальном не попадающего в его поле зрения шкафа. Хелен и Скизикс держали свечи, а Джек на спине пополз под стол, помогая себе ногами. Отделанная бисером оборка пыльной скатерти пришлась ему на щеку и на глаза. Он прополз дальше, глядя на сводчатый потолок вдали, глядя на мебель, укрытую пожелтевшими простынями, большинство из которых за прошедшие годы провисло, соскользнуло, упало на пол.
– Дай мне свечку, – прошептал он.
– Ты тут пожар устроишь, – сказала ему Хелен, корча ему гримасу из-за ножек стола.
– Не устрою. Без свечи я не смогу читать названия книг. Не морочь мне голову.
Хелен засунула голову под стол и придвинула в его сторону по полу горящую свечу. Джек взял свечу и прополз подальше, пробираясь между стульев. Он повернул свечу горизонтально, чтобы капли воска упали на пол, а потом поставил ее в затвердевающую восковую лужицу. Затем прополз мимо высокого резного буфета, преодолел лабиринт стульев, поставленных у шкафа, который еще хранил запах ароматного кедра.
Он видел темные очертания лиц Скизикса и Хелен рядом с сиянием свечи, оставшейся позади, и ему вдруг пришло в голову, что сейчас он увидит там и бледное лицо миссис Лэнгли, витающее в воздухе. Ему вдруг разонравилась идея ползти между этой разнобойной мебелью. Запах пыли, разлагающихся простыней и заплесневелого дерева, странный аромат камфары и кедра создавали у него впечатление, что он ползет ночью по лесной чаще.
Он поднял свечку и перенес ее на шесть футов вперед, откуда она осветила книги. Отталкиваясь от задней стенки массивного платяного шкафа, он просунул голову и руку между ножек набивного кресла, почувствовал, как винтовые пружины расчесывают его волосы, а вокруг него дождем падают хлопчатые пушинки. Он протянул руку к книжному шкафу, уже мог потрогать его пальцами. Подтянулся еще немного, зацепил пальцем одну из высоких книг, вытащил ее и поднес к пламени свечи.
Проходы среди нагроможденной, сваленной кое-как мебели, казалось, уходят в бесконечность во всех направлениях, как туннели в пещере гоблина, и все они теряются во тьме. По крыше над ним начал молотить дождь, а потом и стекать вниз, и через считаные секунды по сточным канавам с бурчанием и ревом понеслись потоки воды. Он попытался вылезти из-под стула, задел локтем свечу и вдруг оказался в темноте. Свет подсвечника Хелен мерцал где-то сзади и казался ему светлячком в лесной чаще, и до него, словно откуда-то из глубины его ушей, донеслась адская смесь звуков: птичий щебет, гудки каллиопы и тихий шепот голосов, пытающихся сообщить ему что-то, хотя он никак не мог сообразить, что именно.
Он резко развернулся, его свеча отлетела по полу в сторону и исчезла из виду. Остальные книги внезапно перестали его интересовать. Его ничто больше не интересовало, кроме одного: как поскорей выбраться отсюда. Книгу он толкал впереди себя, полз, отталкивался, чуть ли не роняя стулья. Он ухватился за уголок одной из простыней, накрывавших мебель, потянул ее, убедился, что она закреплена, а потом стал подтягиваться по ней, минуя раскоряченные ножки курительного столика. Простыня от его резких движений соскользнула со столика и упала пыльным саваном на его лицо.
Джек вскрикнул, сорвав с лица простыню, испугавшись, что на него-таки напал призрак миссис Лэнгли. Он почувствовал чьи-то руки на своих ботинках, принялся лягаться, ударяясь икрами о ножки стула. Потом он почувствовал, что его тащат, и перекатился на спину, книгу он теперь держал в руке, а голова освободилась от простыни и ударилась об пол. Он чуть согнул шею, но тут же ударился обо что-то лбом и снова распластался по полу, затем увидел свет и Скизикса, который держал его за щиколотки.
– Ты уже заткнешься? – сказала ему Хелен, вытаскивая книгу из его рук. – И это всё? Всего одна книга! А столько шума и ерзанья. Где моя свеча?
– Я ее потерял, – ответил Джек, проигнорировав остальные вопросы.
– Мне нужна эта свеча. Свечи – штука дорогая. Ползи назад и найди ее. И достань еще пару книг. Эта на вид очень неплоха.
Она некоторое время разглядывала обложку, потом подошла к столу и положила книгу на курительный столик.
Джек поднялся, принялся отряхиваться, сделав вид, что не слышал распоряжение Хелен. Скизикс встал в полутьме под коньком крыши и посмотрел в вентиляционное отверстие в полу, в котором виднелся свет газовой лампы в помещении внизу: кухне мисс Флис. Интерес Джека к книгам сильно уменьшился. Он прошелся пятерней по волосам, заправил рубашку в брюки – после ползания по полу между сваленной как попало мебелью вид у него стал расхристанный. Его рука предательски дрожала, и он сунул ее в карман, потом повернулся посмотреть в окно на улицу и перевести дыхание.
Дождь молотил по деревьям, растущим вдоль обочины. Небо за последние полчаса потемнело от одной линии горизонта до другой, и только над самой дальней его частью над океаном еще виднелся солнечный свет. Вечер уже почти наступил, и солнце клонилось к серому Тихому океану. Дождь все усиливался, и запад превратился в сплошной дождевой туман с вкраплениями умирающего оранжевого цвета. Джеку открывался вид за крышами домов по другую сторону улицы – со всех крыш стекали водопады воды, которая уже накапливалась лужами на перенасыщенных влагой лугах. Он видел и мастерскую таксидермиста дальше по улице на пути к гавани, а еще дальше можно было разглядеть даже части пристани, в остальном скрытой от глаз Джека. Теперь на пристани не было даже рыбаков.
Таверна Макуилта все еще оставалась закрытой – Джек разглядел кажущуюся крохотной издалека табличку, повешенную на вбитый в дверь гвоздь и покачивающуюся на ветру и дожде. Возможно, Макуилт находился на отвесном берегу в луна-парке, который выбрал особо плохую неделю для подготовки к своему открытию, если только они и в самом деле могли выбирать. Луна-парк, отчасти из-за того, что Макуилт оказался связанным с ним, стал странно зловещим. И рассказы доктора Дженсена о складах на набережной никак не уменьшали это ощущение. Солнцеворот был для Джека чем-то большим, чем праздником урожая и каникулами, и это немного привлекало его, но одновременно и усиливало его подозрения в том, что тут происходит что-то неладное.
Макуилт на берег не пошел. Он забрался на крышу своей таверны – на глазах Джека вылез туда через дверь в плоской крыше, и теперь горбился под дождем, а в руках держал пустой маленький бочонок для виски. На крыше был навес с тремя стенками и односкатной крышей, под которым лежало что-то, укрытое брезентом. Он затащил бочонок под этот навес, где можно было укрыться от дождя, потом спустился в открытый люк, откуда появился несколько секунд спустя с огромными очками, стекла которых были закрашены. Он поспешил перенести очки под навес, словно ему было важно сохранить их сухими, и положил рядом с бочонком, после чего неторопливо разжег свою курительную трубочку. Отерев дождевые капли с лица рукавом рубашки, он сдернул брезент с кучи, которую тот закрывал. Под брезентом оказалось что-то вроде мостков, сколоченных из досок и на косых коротких ножках. Две задние ножки были короче, чем передние, отчего вся конструкция как бы устремлялась в небеса, как подставка под огромный телескоп.
Джек поманил Скизикса к окну, кивнул в сторону Макуилта, который принялся выделывать незнамо что. Хозяин таверны поднял свой бочонок, уложил его в другой бочонок большего размера и стал молотить по крышке меньшего молотком, разбивая ее в щепы. Он сорвал верхний обруч, и бочарные доски раскрылись наружу, как лепестки цветка, вот только больший бочонок не дал им упасть. Он извлек из гигантских очков одно из стекол и вставил его на место выбитой крышки малого бочонка, надел обруч, неловко удерживая стекло одной рукой, сбил обруч вниз так, чтобы бочарные доски плотно обжимали стекло.
Потом он достал малый бочонок из большого, перевернул и, поставив его в большой вверх другим концом, повторил всю последовательность действий.
А Макуилт действительно знал толк в изготовлении бочек. Джек слегка удивился тому, что такой начисто гнилой человек, как Макуилт, способен не только врать и обжуливать, но легкое удивление сменилось более сильным, когда хозяин таверны вытащил меньший бочонок из большего и поставил на деревянное приспособление, а потом приподнял заднюю часть, где ножки были покороче, чтобы уменьшить угол, под которым эта штуковина смотрела в небеса. Обрывком веревки он привязал бочонок к доскам, надежнее заблокировал ножки, а потом прижался носом к одной из линз. Джек предположил, что он увидел Мунвейл, а точнее, гряду затянутых туманом холмов, за которыми скрывался Мунвейл и которые уже были подернуты вечерними сумерками.
Эти холмы казались сине-черными на фоне неба, и звезды горели над горизонтом, как и утром этого дня. Но небо не выглядело ночным, оно казалось утренним над холмами – серым и розовым в подсветке восхода, хотя шел уже шестой час вечера, и хотя солнце, когда оно все же взошло, появилось над прибрежными горами в месте, на девяносто градусов по компасу удаленном на восток от этого.
– Ты только посмотри, – сказал Скизикс, показывая на таверну. Хотя он произнес эти слова шепотом, зато таким тоном, что Хелен, оторвавшись от книги, тоже встала и протиснулась к окну между двумя ее друзьями, чтобы посмотреть самой.
– Телескоп, – сказал Джек отчасти для себя, отчасти для Хелен: Макуилт построил телескоп из бочонка для виски и гигантских очков. Он намочил тряпку в дождевой воде и принялся счищать краску с линз. Делал он это очень методически, два раза останавливался, доставал карманные часы, смотрел на циферблат, а один раз заново набил табаком трубку. Наконец он взял латунную оправу гигантских часов и сунул ее в пустой бочонок, который подкатил к навесу, словно очищая пространство, чтобы приступить к работе, которую считал по-настоящему важной. Когда он закончил, нижняя часть солнечного диска уже погрузилась в океан, а над верхней баламутились тучи, и было неясно, какая из этих двух стихий поглотит светило. И в то же время невероятным образом солнце, казалось, встает над Мунвейлскими холмами.
Джеку вдруг захотелось припустить поскорее домой, чтобы посмотреть в свой собственный телескоп. Макуилт нацеливал свой телескоп на что-то, и Джеку хотелось узнать, на что именно. Но даже если он будет бежать всю дорогу, на этот бег по лужам и хляби под дождем уйдет минут пятнадцать. Солнце за это время сядет, и ему не удастся раскрыть тайну Макуилта, и он ничего не добьется. К тому же он не мог исключить вероятность того, что линзы обычного телескопа, какой был у него, недостаточно отшлифованы для таких дел. Даже если он успеет застать солнце, из окна своего чердака он, возможно, и не увидит ничего, кроме обычного вечернего неба, а Хелен и Скизикс тем временем будут развлекаться, глядя на Макуилта.
Хозяин таверны бросил тряпку, положил свою трубу на крышку вентиляционного отверстия, торчащую над крышей. Прикрыв глаза козырьком руки от исчезающего света, он вглядывался в линзу, вставленную в бочонок-телескоп, потом выбил чурки из-под задних ножек подставки и посмотрел снова, оттащив перед этим бочонок на полдюйма вправо, словно в поисках нужного ему угла наблюдения. Потом он достал карманные часы, несколько секунд смотрел на них, прищурившись, затем огляделся, оценивая дождь и словно пытаясь понять, слабеет ли он, потом снова уставился на часы. Его голова кивками отбивала секунды.
За тучами, застившими небо по направлению к Мунвейлу, тянулась темно-синяя полоса пастельного цвета, шрам на небе, который лег на холмы, как залитый солнцем водоем. Сияющая оранжевая дуга солнца, один лишь тонкий ломтик, горящий на голубизне, словно минутой ранее погрузился в океан, потом промчался за холмами, чтобы снова подняться и словно отказываясь совершать надлежащий оборот вокруг земли.
Над холмами небеса представляли собой сплошной туман и солнечный свет, и звезды странным образом просматривались над солнечным светом, как светляки, и все это подрагивало сквозь дождь, парило, как воздух над разогретым асфальтом. Это напоминало изображение, проецируемое на небо и готовое в любое мгновение распасться на части и рухнуть на травянистые склоны холмов. Тени на голубом фоне сгущались, обретали золотистый оттенок по краям в лучах этого необычного солнца. Тени образовывали нечеткие очертания зданий (возможно, городских), словно в небесах отражались церковные шпили и колокольни Мунвейла. Но у Джека возникло странное впечатление, что никакой это не Мунвейл, а на небе отражается тень самого Рио-Делла, увеличенная до гигантских размеров наклонным углом странных солнечных лучей. Дождь ослабел. За его звуками слышались другие, далекие и приглушенные, – то ли пыхтение большой паровой машины, может быть, паровоза, который тащит состав по склонам холмов к далекому, затянутому туманом городу, выдувая из своей громадной паровозной трубы дым, который кажется облачками на горизонте.
С океана подул ветер, срывая листья с деревьев на другой стороне улицы, закручивая их вихрем, унося в сторону леса. Брезент Макуилта взлетел в воздух, как воспаривший призрак, и прилип к его коленям. До Джека, перекрывая даже вой ветра, доносилось эхо проклятий Макуилта, но Джек не обращал внимания на ругань. Тени в небе сгущались, кружились, становились угловатыми и острыми, теперь они превратились в дома с окнами, башенками, и коньками, и скатами крыш, поднявшимися так высоко над холмами, что в них вполне могли жить гиганты.
Макуилт смотрел через свой странный телескоп и, казалось, даже не заметил, как брезент соскользнул с крыши, как последовал за ним хлам, который он только что укладывал – сломанные стулья, швабры и ведра, две огромные картины маслом, – все это подпрыгивало на утяжеленном дождем ветру, поднималось в воздух и с грохотом падало на брусчатку улицы.
Раздался звук бьющегося стекла, громкий и резкий, словно хрустальный канделябр упал на пол чердака. Джек увидел, как линзы на телескопе Макуилта треснули и рассыпались, словно их взорвало давление внутри бочонка. Хозяин таверны вскрикнул и отпрянул от своего телескопа, прижал руки к лицу, хотя треснула вовсе не та линза, к которой он прижимал лицо.
Его крик разорвал напитанный дождем воздух, и он принялся отрывать от лица то одну, то другую руку, оглядываться с безумным видом, потом снова прижал обе руки к лицу, вскрикивая, проковылял несколько шагов, наконец упал на колени в лужу и свернулся там калачиком в сгущающейся тьме.
За несколько мгновений небо почернело настолько, что Джек, Скизикс и Хелен видели теперь только контуры фигуры Макуилта. Ложное солнце в той стороне, где находился Мунвейл, моргнуло и погасло, как пламя свечи, а с ним погас и город теней. Раздался удар грома, молния пронзила холмы, а на небе не осталось ничего, кроме черноты, дождя и листьев, бесящихся на ветках деревьев.
Глава 5
Скизикс стоял с открытым ртом. Он закрыл глаза, потом медленно открыл их, словно ожидая увидеть какие-то изменения. Хелен вытянула руки к глазам Скизикса, щелкнула пальцами, затем распахнула рот, подражая его выражению, и выкатила глаза.
– Щи поданы, – сказала она, тыкая пальцем в живот Скизикса. Ее друг моргнул, огляделся, сначала посмотрел на Джека, потом на Хелен. На чердак через вентиляционные отверстия принесло запах пустых щей.
– Щи, – с отвращением сказал Скизикс. – Я их не буду есть.
Хелен рассмеялась, словно это было маловероятно.
– Ты что думаешь… – начал было Скизикс, но его голос тут же стих.
Хелен снова села за стол и начала листать книгу.
– Я предлагаю вам обоим получше приглядеться к этому. – Она подтащила подсвечник через стол поближе, чтобы осветить фронтиспис. Настроенный скептически Джек наклонился над ней. Он увидел изображение города на фоне голубого, словно фарфорового неба: узкие башни, построенные на обтесанном камне, аркообразные мосты, перекинутые, вероятно, через реки, а может быть, над плывущими облаками, красные крыши домов, торчащие над зарослями деревьев, не имеющими стволов, высокие окна, выходящие на луга, тянущиеся в никуда, в бесконечное голубое зеркало небес. Это не было похоже на город, который они только что видели, но плыл он в таком же волшебном небе, окрашенном в сумеречные цвета.
– Забудь о щах, – сказал Джек, подтягивая стул к столу. – Поесть мы можем попозже у меня.
Скизикс неожиданно кивнул и тоже подтащил к столу стул.
– Тогда мы сможем поесть еще раз у доктора Дженсена, после того как покажем ему эту книгу и расскажем о Макуилте и очках.
– Да перестань ты о жратве, – сказала Хелен. – Лучше послушай вот это: «Наш мир – лишь один из множества, – прочла она, начав с первой строки на первой странице, – миллионов миров, бесконечного множества миров, все они одинаковые, и все они разные, и все они вращаются друг вокруг друга, как тени звезд. Мы воображаем, что мы одни во времени и пространстве, мы чванливы, и именно во время солнцеворота нам напоминают, насколько мы незначительны в громадных глазах вечности – озарение, осененные каковым, мы должны были бы рассмеяться над собой, но ничего такого не происходит – мы не смеемся. Напротив: наш разум зацикливает на этой мысли, и мы отправляемся на нелегкие поиски какого-нибудь средства, с помощью которого можно покинуть захудалую делянку той сельской местности, которую мы нанесли на карту как место нашего обитания. Кому-то везет. Чьи-то поиски заканчиваются для искателя разрушением.
– Кто-то из нас мистифицирован, – сказал Скизикс и отправился к вентиляционному отверстию, чтобы еще раз взглянуть в него.
– Тебя все мистифицирует, если оно не лежит на тарелке, – сказала Хелен. – А это проще пареной репы.
Скизикс поморщился.
– Лучше бы пирог. Мы все знаем, что на солнцеворот тут что-то происходит. Как в сезон горячих ветров, все взвинчены. Люди прячутся в проулках, залезают на крыши. Слышат голоса по ночам. Жители начинают болтать на каких-то смешных языках. А поезд с луна-парком, пришедший по разрушенным путям, – откуда он взялся? Что с ним случилось? Макуилту показалось, будто он увидел что-то – что именно? Вот что я хочу знать. Что он увидел?
– Могу поспорить: он увидел собственное лицо, – предположила Хелен, – отраженное в стеклах. Представь, какое это могло произвести на него впечатление. Представь, какое бы это впечатление произвело на тебя. Посмотри на это и заткнись. Это все про легенды, связанные с этим «множеством миров», как она их называет…
– Кто? – спросил Скизикс.
– Не поняла?
– Кто эта она?
Хелен подняла голову и усмехнулась.
– Догадайся.
Скизикс устало покачал головой, давая понять, что и не собирается. Но Хелен знала, что ему ужасно хочется знать. Как и Джеку. Но дразнить Джека было совсем не так интересно, как дразнить Скизикса. Хелен вела себя так, словно принимает его напускное безразличие за чистую монету. Джек заглянул через ее плечо, он и вполовину не был настолько мистифицирован, насколько, по его собственному признанию, был заинтригован Скизикс.
Джек был привычен ко всякой мистике. Он много лет знал, что смерти его отца сопутствовали странные обстоятельства – или исчезновению, что уже должно было означать это слово, – которые скрывались от него, возможно, потому, что и сам Уиллоуби не вполне их понимал; доктор Дженсен, вероятно, думал, что так будет безопаснее. И дело было не только в голых фактах того случая. Джек всегда держал уши на макушке в надежде услышать какие-нибудь крохи той истории то здесь, то там. В ней не было ничего постыдного, по крайней мере в его понимании. В том факте, что его мать любили или домогались трое мужчин, включая его отца, не было ничего такого, что нужно было бы скрывать. Одним из этих мужчин был доктор Дженсен. Ну и что? Джек давно знал, что она умерла четыре года спустя после его рождения и что отец утверждал, будто ее смерть была намеренным деянием одного доктора – некоего Алджернона Харбина, – который был отвергнутым претендентом.
Подробности убийства на отвесном берегу в луна-парке солнцеворота были достаточно скандальны, чтобы удовлетворить всех жадных до сплетен жителей городка, даже если им и без того хватало тем для чесания языков – монстр Макуилта, канареечная цыганка и сын таксидермиста. Ларс Портленд вызвал убийцу на бой и застрелил его – пуля с близкого расстояния попала Харбину в голову, но и сам Портленд был убит – ему пуля попала в сердце. Это, по мнению закона, было хладнокровное убийство. Но, по мнению Джека, и вполовину не такое хладнокровное, как убийство его матери, и ради чего? Ради мести ее мужу? Ради мести ей самой за то, что она отвергла мрачного и умного Алджернона Харбина?
Тело убитого доктора Харбина исчезло. Предположительно он упал с утеса в залитый лунным светом Тихий океан. Его тело, вероятно, унесло на юг прибрежным течением, и в конечном счете оно стало пищей для рыб и крабов, а затем для морских птиц, селящихся на песках пустынных мысков к северу от Сан-Франциско. Оператор карнавала исчез в это же время, а вместе с ним и сам луна-парк. Шериф округа искал его несколько недель, хотя поиски вряд ли проводились с надлежащим усердием. В конечном счете обе стороны были мертвы. Предъявлять обвинение было некому. Коронером в то время служил доктор Дженсен, он и похоронил Ларса Портленда на кладбище рядом с женой, придя к заключению, которое трудно было оспорить.
Настоящей жертвой Джеку всегда представлялся доктор Дженсен: он получил отказ от женщины, которую любил, он похоронил своего лучшего друга, который тоже получил отказ от этой женщины. И Джек много лет подозревал, что доктор знает больше, чем говорит, что существуют некие части этой тайны, которые не погребли под последним комком земли, брошенным с лопаты на могилу кладбища Рио-Делла. Джек всегда подозревал, что доктор Дженсен по прошествии времени откроет их, но теперь ему уже стало казаться, что некоторые из этих откровений унесло ветром или по разрушенным ныне путям железной дороги, которая много лет простояла в запустении.
– Сдаюсь. – Скизикс скорчил Хелен гримасу. – Ты победила. У тебя есть книга, а у меня нет. Я не стану ее отбирать, потому что ты девчонка и можешь заплакать.
– Ты хочешь сказать «потому что я сверну тебе набок нос». Забудь. Спроси меня по-хорошему или отправляйся есть щи.
Скизикс неторопливой походочкой подошел к ней, ухватил за косички по одной в руку, принялся сплетать их над ее головой так, чтобы тени плясали по стене.
– Вот тебе Нос, а вот тебе Рог, боевые косичные парни, воссоздают побоище на пристани, – сказал он, после этих слов косички отвесили друг другу поклоны и бросились в бой, принялись колотить друг друга, а он тем временем воспроизводил звуки драки языком.
Хелен развернулась на стуле и два раза ударила его по животу, что заставило его отскочить назад, но при этом он успел зацепить ногой стул Хелен и перевернул его вместе с ней под звонкий треск и смех. Хелен прижала одну руку ко рту, а другой умудрилась нанести Скизиксу еще один – последний, – удар, а потом оторвалась от упавшего стула и встала.
Пока продолжалась эта потасовка, Джек схватил книгу, а потому от Хелен досталось и ему – книгу она у него отобрала. Скизикс победно затрубил, приложив руки ко рту, а потом разразился смехом.
Снизу до них донесся пронзительный голос:
– Кто там? – Это был голос мисс Флис. – Это ты, Бобби? Ты на чердаке? Кто там на чердаке? Я узнаю, кто! А ну, спускайся сюда. Это ты, Хелен?
Голос смолк – мисс Флис прислушивалась. Скизикс, Джек и Хелен стояли бездвижно, почти не дыша, но улыбаясь друг другу. Джек подкрался и взглянул вниз через вентиляционное отверстие. Там, склонив голову набок, стояла мисс Флис с деревянной ложкой в руке. Пиблс сидел рядом на табурете.
Джек дал знак Хелен рукой, и та – очень тихо, чуть ли не по-птичьи – начала подражать голосу чердачного призрака миссис Лэнгли, повторяя, как это нередко делал и призрак, отрывки из романтических стихов о мертвых влюбленных и разрушенной жизни. Ее голос то повышался, то понижался на безмолвном чердаке. Мисс Флис стояла в той же позе и слушала. Хелен резко замолчала и свирепым взглядом посмотрела на Скизикса, словно оповещая его о том, что она сделает с ним, если он не удержится и рассмеется.
Мисс Флис постояла еще несколько мгновений, а потом, явно удовлетворенная, вернулась к тому, что делала прежде, до начала потасовки на чердаке. Джек недоумевал, чем же таким она занималась. Она склонилась над большой оцинкованной лоханью, внимательно разглядывая что-то внутри. Вместе с ней смотрел и Пиблс, он то засовывал конец ложки в лохань, то выдергивал, его плечи сотрясались, причиной тому, вероятно, был едва сдерживаемый смех. Мисс Флис распрямилась и пошла к двери, чтобы запереть ее. В лохани, описывая неторопливые круги, плавала та самая тварь из океана, чье существование послужило причиной отвратительной стычки, случившейся этим утром.
Джек прищурился, глядя на это существо. Оно странным образом не походило на рыбу при свете газовой лампы на кухне – мясистое и розовое, с плавниками, которые легко можно было принять за руки, – словно сотворенное кем-то, кто желал создать человеческие существо, но на полпути забыл, что хотел сотворить человека, и принялся создавать рыбу, а получилось вообще бог знает что. Теперь, когда Джек смотрел на это существо, в нем зашевелилось смутное подозрение, что гнев Макуилта на пристани был порожден страхом, а не был всего лишь реакцией на оскорбление. Хелен подошла к нему, за ней медленными и огромными шагами последовал и Скизикс, расставив руки в стороны и шевеля пальцами, словно изображая тайного заговорщика в каком-то безвкусном театральном представлении. Возникало впечатление, что его выходки не кончатся ничем хорошим, разорвут его изнутри, и потому Хелен посмотрела на него строгим взглядом: только вздумай зашуметь. В конечном счете она поставила на кон больше, чем Джек и Скизикс вдвоем.
Мисс Флис раскрыла маленькую полотняную сумочку, замаранную кровью, и вытащила из нее части курицы, принесенной Пиблсом из проулка. Могло показаться, что эта курица вызывает у нее отвращение, словно не так уж и хотелось мисс Флис делать то, что она делала. Пиблс смотрел, как зачарованный. Он снова предложил ложку существу в лохани. Ложку тут же вырвали из его руки, из-за чего мисс Флис на него зашипела. После этого они оба попытались достать ложку, осторожно засовывая в лохань руки, и тут же отдергивали их – словно пытались схватить что-то с раскаленной сковороды.
Мисс Флис в конечном счете удалось вытащить ложку; она недовольно посмотрела на Пиблса и убрала ее от греха подальше в раковину. Она пригасила газовую лампу и зажгла с полдесятка свечей, которые, по существу, представляли собой комки черного воска. После этого послышались стоны – своего рода заклинания. Джек прислушался внимательнее. Поначалу эти звуки напоминали вой ветра под карнизами, ветра, несущего с собой темноту. Эти звуки исходили от мисс Флис. Она стояла с закрытыми глазами и напевала то, что, видимо, было песней. Потом она взяла сахарницу, взяла горку сахара и просыпала ее тонкой линией в виде круга на пол кухни. Она положила внутренности курицы посредине круга, а пять черных свечей расставила по его периметру через равные интервалы, не забывая при этом напевать. Пиблс наблюдал за происходящим со своего стула.
