Джеймс Роллинс
Беззвездный Венец
Часть четвертая
Принц-в-чулане
Все красоты мира можно найти в землях Халендии. С востока до запада простираются бескрайние степи, словно предназначенные для того, чтобы по ним ступали сами боги. От клубящихся вершин Саванов до густых лесов Приоблачья и, наконец, до плодородных равнин Тучноземья. И все же самым чудесным является город, вокруг которого вращается эта страна и весь мир, великолепная, блистательная Азантийя.
Выдержка из восьмидесятитомного трактата Лиррасты «Постижение географики»
Глава 11
Издав стон, сын его величества короля проснулся среди вшей и зловония собственной блевотины. Вдалеке на холмах Азантийи прозвонил колокол, возвещающий рассвет. Ему откликнулись звоном одна колокольня за другой, всего шесть, расставленные по вершинам звездообразной крепостной стены Вышнего Оплота.
Принц попытался заткнуть уши худенькой подушкой, спасаясь от звуков нового дня, однако от шума у него все равно гудел череп и ныли зубы. Желудок недовольно заурчал, угрожая исторгнуть желчь. Принц сглотнул ее, но только после того, как громко рыгнул.
Наконец над Бухтой Обещаний раскатились последние отголоски утреннего трезвона, и колокола милосердно умолкли.
– Так-то лучше. – Принц Канте обвел взглядом комнату с закрытым ставнями окном, погруженную в полумрак.
Закрыв глаза, он попытался вспомнить, где находится. В воздухе чувствовался запах пота, мочи, прокисшего пива и его собственных испражнений. Сквозь щели в полу снизу проникал аппетитный аромат шипящего на жаровне жира. Из кухни доносился звон горшков, перемежающийся с раздраженным ревом хозяина корчмы.
«Ах да…»
Принц смутно вспомнил деревянную вывеску с нарисованным рыцарем в доспехах, поднявшим к губам меч. «Острие клинка». Давным-давно кто-то превратил меч в торчащий половой член, и с тех пор никто не удосужился исправить похабщину. Развеселившись таким художеством, Канте не смог пройти мимо. Насколько он помнил, это заведение стало третьим из тех, что он почтил своим высочайшим присутствием. Хотя настоящего имени нигде не называл. Как обычно, он был в простом грубом плаще, скрывающем его благородное происхождение.
Канте уселся в койке, затем передумал было, но не стал ложиться снова. Он сбросил босые ноги на пол, гадая, куда подевались штаны. Принц почесал свою промежность, попытавшись выковырять пару присосавшихся вшей. Эта битва заранее была обречена на поражение. Победу тут поможет одержать только горячая ванна с щёлоколистом.
Снова застонав, принц встал и распахнул ставню над раковиной, впуская в комнату свежий воздух. Яркий свет обжег ему глаза, но он воспринял это как справедливое наказание. Уже было жарко. На лазурном небе лишь на востоке виднелись полоски розовых огненных облаков. Напротив, далеко на западе у горизонта толпились грозовые тучи. Принесенные со стороны моря, они сейчас висели над хлебными полями на дальнем берегу реки Таллак, неумолимо надвигаясь на город.
Канте попытался представить себе две небесные реки, о которых ему рассказывал алхимик Фрелль. Ученый утверждал, что текущая по небу горячая река несет огненный жар с выжженной солнцем половины Урта на другую половину, покрытую вечными льдами, после чего, немного остыв, возвращается назад, опустившись ниже к суше и морю, в обратном направлении, с запада на восток. Считалось, что эти две реки, извечно текущие в противоположные стороны, благословили Венец климатом, пригодным для жизни. Иеромонахи верили, что за этим стоят два бога, огненный Гадисс и ледяной великан Мадисс, своими дуновениями гоняющие реки по небу, но Фрелль и его собратья утверждали, что это обусловлено естественным движением огня и льда. Неумолимые споры раздирали надвое девятую террасу Тайнохолма.
Принц вздохнул. Все это его нисколько не интересовало – хотя должно было бы интересовать. Сам он меньше чем через двунеделье должен был подняться на девятый уровень. Канте ничем не заслужил эту почесть – но он был королевским сыном. Совет Восьми не мог отказать ему в Восхождении.
А до тех пор принц намеревался насладиться последними днями летних каникул, вкушая свободу. Разумеется, ему не требовались оправдания, чтобы предаваться разгулу. К настоящему времени репутация Канте была известна всем. Принц по праву заслужил множество прозвищ, которые произносились в кабаках презрительным шепотом, когда он переодетый сидел за кружкой пива: Принц-пропойца, Вдрызг, Его Ничтожество. Однако самым точным оскорблением было просто Принц-в-чулане. Единственным назначением Канте было существовать про запас, на тот случай если его старший брат-близнец умрет. Покоиться на полке: вдруг когда-либо понадобится.
Принц огляделся по сторонам в поисках штанов. Найдя их скомканными в углу, быстро натянул. Канте нисколько не стыдился этих оскорбительных сплетен, заслужив их сполна. Если честно, он поступал так сознательно. Как младший из двух сыновей короля, он никогда не взойдет на престол. Посему Канте прекрасно играл свою роль. Чем ниже опускался он сам, тем ярче сиял его брат-близнец.
«Это меньшее, что я могу для тебя сделать, дорогой братец Микейн!»
Оскалившись, принц продолжил одеваться. Прыгая на одной ноге, он натянул на другую сапог. «Пожалуй, напрасно я задержался в материнском чреве!» Микейн, отпихнув его в сторону, выбрался раньше, с первым же вдохом захватив выгодное местечко. Судьба предопределила ему занять престол, и его с младенчества холили и лелеяли. В возрасте семи лет Микейн был отдан в Легионарий на территории замка. На протяжении восьми лет его обучали военному делу и обращению с оружием, готовя стать будущим властителем Азантийи.
Напротив, Канте запихнули в Вышний Оплот, в школу Тайнохолм. В чем не было ничего неожиданного. В королевских семействах Азантийи близнецы рождались часто, иногда с одинаковыми лицами, иногда не похожие друг на друга. Микейн был словно высечен из белого известняка, унаследовав отцовскую внешность, в том числе светлые вьющиеся волосы и небесно-голубые глаза. Девушки – и многие женщины – замирали от восторга, когда он проходил мимо, особенно если учесть, что годы, проведенные в Легионарии, покрыли его тело слоем крепких мышц. Которые, впрочем, не оставались без дела. Очень часто Микейн по вечерам занимался с различным оружием в зале удовольствий Вышнего.
Ничего этого нельзя было сказать про жизнь Канте. Как младшему сыну, ему запрещалось прикасаться к мечам. Кроме того, если не считать одну торопливую, постыдную, суетливую попытку, он оставался девственником. Тут свою роль играло и то, что подобные наслаждения в Тайнохолме строго запрещались – а Канте, в отличие от старшего брата, определенно не пробуждал в женщинах вожделения.
В то время как Микейн был храбрым и имел светлую голову, Канте пошел в свою покойную мать. Кожа его имела цвет полированного эбенового дерева, волосы были черными как смоль, а глаза обладали грязно-серым оттенком грозовых туч. И вел себя он гораздо тише, как мать, предпочитая свое собственное общество.
Поскольку Канте было запрещено обращаться с мечом, он увлекся охотничьим луком, и отец даже поддержал его в этом начинании. За многие столетия правления династии королевство Халендия прочно укрепилось на просторах северного Венца. И расширению своих владений оно было обязано не столько мечам и боевым кораблям, сколько плугу, серпу и плотницкому топору. Освоение диких мест имело такое же большое значение, как строительство замков и укрепление крепостных стен. Природа была ничуть не менее грозным противником, чем вражеские полчища.
Итак, как только выдавалось свободное время, Канте отправлялся в холмы и леса Тучноземья охотиться, оттачивая не только меткость, но и умение выслеживать добычу. Он мечтал о том, чтобы как-нибудь взобраться на скалы Кручи и достигнуть окутанных туманной дымкой лесов Приоблачья – и, может быть, даже густолесых высокогорных Саванов Далаледы, отправиться куда дерзали немногие, а возвращались единицы.
«Но такому, скорее всего, никогда не суждено случиться».
Больше того, в последнее время, по мере того как Канте взбирался все выше по террасам Тайнохолма, сбежать на природу становилось все труднее и труднее. Бо`льшую часть свободы отнимали занятия. Из-за того что школа держала его взаперти в Азантийи, принц начинал все сильнее ненавидеть учебу. Чтобы хоть как-то это компенсировать, он нашел себе новое развлечение. Канте обнаружил, что можно без труда сбежать и на дно стакана.
Вот как он оказался здесь, одолеваемый вшами, с раскалывающейся головой.
Кое-как одевшись, принц накинул на тощие плечи вытертый плащ и спрятал лицо под капюшоном. Выйдя из комнаты, он спустился по кривой лестнице с несколькими расшатанными ступеньками и оказался в общем зале корчмы. Несколько рыбаков сидели за столом рядом с кухней, рассчитывая на то, что у них будет самая горячая похлебка.
Хозяин корчмы протер грязной тряпкой дубовую стойку.
– Как насчет того, чтобы немного подкрепиться? – окликнул он принца. – Есть овсянка с вареным буйволовым окороком.
Канте застонал.
– Как бы соблазнительно это ни звучало, я, пожалуй, откланяюсь. – Достав кошель, он, порывшись, выудил из него серебряный полуэйри и бросил его хозяину. Монета упала на стол, и хозяин накрыл ее тряпкой. – Спасибо за кров.
– Этого больше чем нужно, парень, – с непривычной для себя откровенностью сказал хозяин. – Даже слишком.
– Ха! – Канте положил руку на живот. – Но ты еще не видел, в каком состоянии комната, где я ночевал.
Рыбаки понимающе усмехнулись.
– Жри до отвала, парниша, пока можешь, – окликнул принца один из них, обгладывая кость. Похоже, больше каши попало ему на бороду, чем в пищевод. – Приближается праздник сына владыки, и Вышний высосет из нас, из Понизовья, все соки.
– Вот подождите, – зловещим тоном добавил другой, – все наши бочонки с лучшим вином заберут в зáмок!
– А нам оставят осадки и объедки! – подхватил третий.
Грузный мужчина с бородой в овсянке выплюнул на блюдо кость.
– Потому что все вы знаете, кто там самый главный пьяница! – Он толкнул локтем своего соседа. – Вдрызг!
Все рассмеялись.
– Его Ничтожество не сильно радуется, видать! – заключил второй.
– Что правда, то правда, – угрюмо подтвердил Канте.
– Тогда как его жилистый братишка на шаг ближе к престолу. – Борода-в-овсянке толкнул локтем другого соседа. – Особенно если учесть, что эта девица из дома Каркасса, по слухам, уже носит кого-то в подоле!
Снова грянул взрыв хохота.
Невесело махнув рукой, Канте оставил рыбаков веселиться и вышел на улицу. Подняв взгляд на солнце, он мысленно проклял Отца Сверху. На западе прогромыхал гром, словно коря его за святотатство.
Принц выругался вполголоса.
Похоже, Принц-в-чулане ни у кого не вызывает симпатий.
«И меньше всего у меня самого».
Застонав, Канте прикрыл глаза ладонью и обратил взор из Понизовья на сияющий Венец Вышнего Оплота. Ему еще предстоял долгий путь пешком до дортуара в Тайнохолме.
Опустив голову, принц ниже натянул капюшон, скрывая свое лицо от Отца Сверху. К несчастью, солнечный свет был меньшей из его забот. Каждый шаг отзывался в голове тупой болью. Яркие блики в стеклах окон резали ему взор.
Шатаясь, Канте брел вперед, то и дело прислоняясь к стенам, стараясь удержать в желудке его содержимое. Переходя узкую улочку, он едва не упал. Его подхватила чья-то рука, помогая удержаться на ногах.
– Премного благодарен, – пробормотал Канте.
Но только тотчас же эта самая рука выдернула его с улицы в темный переулок. Сразу же его схватили другие руки. Принц увидел троицу разбойников в темных плащах. Его охватила паника. Он мысленно выругал себя за потерю бдительности – что в Понизовье было недопустимой оплошностью даже при свете дня.
Приставленное к груди острие кинжала наглядно подчеркнуло то, насколько непростительной ошибкой была потеря осторожности.
– Только пикни – и ты умрешь! – предостерег принца зловещий шепот. Его увлекли вглубь переулка.
Канте вспомнил свой тяжелый кошель, серебряный полуэйри, щедро брошенный хозяину трактира. Напрасно он так беспечно обращался со своими монетами. В Понизовье щедрость редко вознаграждается.
– Похоже, мы поймали Принца-в-чулане! – прошипел один из разбойников.
Канте напрягся. Он уже нащупал свой кошель, готовый расстаться с его содержимым, но теперь до него дошло, что сегодня медные пинчи и серебряные эйри не купят ему свободу. Даже никчемный Принц-пропойца стоил больше горсти серебра.
Чувствуя, как голова у него пошла кругом, Канте натужно засмеялся. Пошатнувшись, он повалился на грабителя с кинжалом.
– Вы… вы думаете… только потому, что я такой красивый и смуглый… я принц?
Он презрительно фыркнул.
Второй разбойник склонился к нему так, что они оказались нос к носу. Канте в лицо ударил смрад перегара и гнилых зубов.
– Фент, ты уверен, что это он?
Увидев свой шанс, принц применил свое единственное оружие. Расслабив желудок, он извергнул мощную струю рвоты. Зловонное месиво попало разбойнику прямо в лицо.
Взревев, тот отшатнулся назад, протирая глаза.
Воспользовавшись мгновением шока, Канте обрушил каблук своего сапога на ногу другому похитителю. Разбойник взвыл от боли, и принц освободился от его хватки. Кинжал вспорол его плащ, однако лезвие не дошло до плоти. Лягнув ногой, Канте попал третьему разбойнику в грудь, с силой отшвырнув его в стену.
Не дожидаясь, пока грабители опомнятся, принц выбежал на улицу, мысленно благодаря следопыта из Приоблачья, который научил его, как охотиться, как обращаться с луком и, что самое важное, как вести себя в опасности, когда охотник становится добычей. «Порой бегство – лучшее оружие», – крепко вдолбил в Канте Бре’бран.
Воспользовавшись усвоенным уроком, Канте выбежал на залитую солнцем улицу. Наткнувшись на прохожих, он выбил из рук какой-то женщины сверток.
– Прошу прощения! – пробормотал принц, не останавливаясь.
Добежав до первого перекрестка, он свернул на другую улицу, мысленно давая себе зарок: «В будущем быть осторожнее – и скупее».
* * *
Учащенно дыша, Канте заткнул уши, спасаясь от звона следующего колокола. Ему показалось, будто неумолимая бронза грохочет прямо у него в черепной коробке.
Пережидая гул, принц забился в полумрак прохода, ведущего сквозь Штормовую стену. Прижавшись к стене, сложенной из здоровенных кирпичей, он оглянулся назад в поисках погони.
Когда-то эти мощные стены толщиной в сажень обозначали внешние границы Азантийи, на протяжении тысячелетий оберегая город от свирепых штормов, бушевавших в Бухте Обещаний. Но эти укрепления защищали город не только от непогоды. Еще в стародавние времена на огромной территории твердыни были устроены арсеналы и казармы, наружные стены были испещрены бойницами. Бесчисленное количество раз вражеские полчища разбивались о неприступные стены крепости – и вот уже на протяжении нескольких столетий никто не дерзал подступиться к Азантийи.
Хотя если слухи о грядущей войне не были беспочвенными, этим стенам вскоре, возможно, предстояло снова выдержать испытание. На всем протяжении южной границы участились вооруженные столкновения. Нападения на торговые корабли королевства происходили постоянно.
Когда трезвон закончился, Канте продолжил путь по проходу и вышел с противоположной стороны, оставив позади Понизовье и – хотелось надеяться – троих разбойников. И все же принц по-прежнему с опаской озирался по сторонам.
По прошествии многих столетий Азантийя больше не могла уже оставаться в тесных границах Штормовой стены. Город разросся во все стороны, в том числе и в бухту. Новые постройки возводились на полях плотного ила, отчего портовые сооружения приходилось относить все дальше от города.
К несчастью, штормы продолжали случаться с пугающей регулярностью.
Вот и сейчас, словно напоминая об этом, прогромыхал раскат грома.
Раскинувшееся за пределами городских стен Понизовье постоянно подвергалось опустошительным наводнениям, убогие строения нередко затапливались или смывались. Но быстро восстанавливались. Шутили, что Понизовье такое же непостоянное, как погода. Карты местности составлялись в основном по наитию, а не по путеводу или секстонту – и чернил на них особо не тратили.
Пройдя за Штормовую стену, Канте оказался собственно в городе, известном под названием Среднеград. Под защитой массивных укреплений здания росли вверх, некоторые поднимались до середины крепостных стен. Многие строения возводились на прежних фундаментах, одна династия оказывалась погребена под другой, они наслаивались друг на друга подобно страницам книги – история, записанная в камне.
В Среднеграде также были сосредоточены главные богатства города, стекающиеся со всех сторон: с многочисленных ферм окрестного Тучноземья, из каменоломен и рудников Гулд’Гула на востоке, с пастбищ Аглероларпока на западе. Все это проходило через Понизовье, затем через Среднеград и, наконец, попадало в Вышний Оплот, цитадель на холме в самом центре Азантийи.
Канте продолжал свой путь, и кишащие мухами мясные лавки у самых крепостных стен сменялись трактирами, портновскими и сапожными мастерскими, а затем появились и ювелирные мастерские, а также ломбарды. Окна домов были украшены горшочками с цветами. Все чаще встречались садики с пахучими растениями, обнесенные коваными оградами. На такой высоте в воздухе чувствовался запах соли, принесенной ветрами, которые постоянно дули со стороны бухты, прогоняя смрад и зловоние Понизовья.
Оглянувшись напоследок по сторонам, принц наконец позволил своему сердцу успокоиться, уверенный в том, что ему удалось оторваться от разбойников. Он продолжил путь наверх, пробираясь сквозь сгущающуюся толпу. Тележки и повозки с впряженными в них низкорослыми пони и буйволами со спиленными рогами, нескончаемая кровь города, заполняли улицы и переулки.
Позади раздался резкий оклик, сопровождаемый щелчком кнута.
– Эй ты, посторонись!
Канте едва успел отскочить в сторону, пропуская здоровенную повозку, груженную в два ряда бочками с вином, которая направлялась к сиянию Серебряных Врат, ведущих в Вышний. Проводив взглядом повозку, принц вспомнил слова рыбаков в «Острие клинка».
«Похоже, эти ребята не зря беспокоились насчет своей выпивки».
Также Канте обратил внимание на то, что улицы в верхней части города были украшены сотнями стягов с гербами дома Массиф: черной короной на фоне шести лучей золотого солнца. На самом деле стены Вышнего в плане напоминали солнце с герба, поскольку были возведены, когда династия, представителем которой являлся Канте, четыреста шестнадцать лет назад получила королевский престол.
«Да здравствует наше правление! – с горечью подумал принц. – Хотя сам я никогда не взойду на престол – да и не хочу».
И все-таки он ощутил укол сожаления. Прежде Канте, соскучившись, частенько возвращался в свои покои в Вышнем. Это был единственный дом, который у него когда-либо был. В детстве они с Микейном были неразлучны, как это нередко бывает с близнецами. Но даже эти узы не смогли противостоять судьбе, которая развела братьев в разные стороны.
Со временем визиты Канте становились все более редкими.
Отца это явно устраивало.
По мере того как росла гордость короля своим светлым сыном, он все меньше терпел сына смуглого. Холодное пренебрежение переросло в жаркие перепалки и обвинения. И возможно, это была одна из причин, по которым Канте в конце концов оказался в «Острие клинка» с раскалывающейся от боли головой и бурлящим желудком. Быть может, подспудно он стремился оправдать отцовское презрение.
Чтобы избавить брата и отца от своего присутствия, Канте стал избегать Вышнего. Однако через восемь дней ему придется пройти в Серебряные Врата еще раз.
По улице пронесся резкий порыв ветра – предвестник надвигающейся грозы. Знамена над головой лихорадочно затрепетали. Некоторые из них были украшены рогатой буйвольей головой, гербом дома Каркасса, нажившего состояние на сотнях тучных пастбищ по всему Тучноземью и Аглероларпоку. Если повозки можно было назвать кровью города, Каркасса облекали мясом кости этих земель.
Канте хмуро смотрел на знамена двух домов. Трепещущиеся на ветру полотнища красноречиво говорили о том, что его дни как Принца-в-чулане подходят к концу.
Двунеделье назад его брат ошеломил всех заявлением о своей помолвке с леди Миэллой из благородного дома Каркасса. Свадьба должна была состояться через восемь дней. Предположительно, такая скорая дата была выбрана, для того чтобы успеть ко дню рождения Микейна, его семнадцатилетию. Впрочем, поговаривали, как те рыбаки в корчме, не объясняется ли подобная спешка чем-либо другим: быть может, леди Миэлла уже носит под сердцем ребенка. Разумеется, за подобные неосторожные высказывания можно запросто было лишиться языка.
В любом случае, похоже, восхождение Микейна на престол – возможно, с появлением нового наследника – было обеспечено. И впредь роль Канте в жизни будет ограничена в лучшем случае должностью королевского советника. Вот почему его отправили в Тайнохолм – чтобы получить надлежащее образование для будущего места в королевском совете. И Канте следовало бы быть признательным за такую возможность. Изучив в школе историю, он знал, что в прошлом многие братья-близнецы королей не могли похвастаться подобным снисхождением. Нередко принцев, родившихся только для пребывания в чулане, сталкивали с полки с кинжалом в боку в качестве прощального подарка, чтобы не оставалось никаких вопросов о праве первородства, способных в будущем вызвать бунт.
Хотя никто, судя по всему, не замечал подобных честолюбивых устремлений Канте.
«Так оно и к лучшему».
Свернув с Серебряной улицы, принц направился на юг, где на высоком холме были высечены террасы древней школы Тайнохолм. Девять ее уровней поднимались до высоты крепостных стен Вышнего, и девятая даже выглядывала из-за них. Два костра горели на вершине школы, постоянно окутанные дымом благовоний и алхимикалий. Они звали Канте домой, в изгнание.
Смирившись со своей судьбой, принц повернул к школе. Дойдя до Тайнохолма, он быстро прошел в ворота и начал подъем на восьмую террасу. Там находились его покои – он будет жить в них по крайней мере еще двенадцать дней, после чего поднимется на девятый, последний, уровень школы.
«Но что потом?»
Канте покачал головой, решив оставить эти загадки на будущее – когда, хотелось надеяться, у него не будет так болеть голова, кажется, готовая расколоться по швам.
К тому времени как принц поднялся на восьмую террасу, он уже хорошенько пропотел, расставшись с последствиями вчерашней гулянки. Даже пустой желудок заурчал, требуя пищи. У Канте мелькнула было мысль не заходить к себе и направиться прямиком в трапезную в надежде перехватить кусок мяса, но затем он передумал, вспомнив, в каком виде оставил свою комнату в трактире.
«Лучше не рисковать, а то обгажу еще одну кровать!»
Покинув солнечный свет, принц оказался в коридоре дортуара восьмилеток. Покои Канте размерами значительно превышали крошечные аскетичные клетушки его одноклассников. Спальня выходила окном на Вышний, словно с издевкой напоминая об изгнании. Поднявшись на восьмой уровень, принц закрыл окно ставнями и больше не открывал их.
Наконец Канте подошел к двери и обнаружил приколотый к косяку запечатанный свиток.
Принц вздохнул, гадая, какая напасть ожидает его сейчас. Открепив пергамент, он по привычке убедился в том, что кроваво-красная восковая печать на месте. В свете факела, освещающего коридор, Канте разглядел герб – книгу, обмотанную цепями, – говорящий о запретных знаниях, запертых в древнем фолианте.
Символ Тайнохолма.
Он несколько расслабился. «Лучше этот знак, чем черное солнце на фоне золотой звезды!» Любое слово из Вышнего сулило ему неприятности.
Вскрыв печать, Канте развернул свиток и тотчас же узнал аккуратный почерк алхимика Фрелля. Этот человек был наставником принца с тех самых пор, как тот впервые вошел в Тайнохолм. Для такого уважаемого ученого подобная задача была мучением – и нередко бесплодным. Тем не менее Фрелль демонстрировал бездонное терпение.
«А может быть, жалость».
Поднеся свиток к факелу, Канте прочитал послание.
Принц Канте ри Массиф!
Есть одно важное дело, которое я хочу обсудить с вами наедине. Буду крайне признателен, если вы заглянете ко мне в мой личный схолярий, как только вам будет удобно. Это весьма неотложный вопрос, требующий определенной осторожности. Увы, считаю, что для его решения требуется человек с вашим положением и связями.
Канте застонал, с тоской представляя соблазнительную ванну с щёлоколистом, о которой мечтал всю долгую дорогу наверх. Пока что придется о ней забыть. Несмотря на то что мягкие формулировки послания выражали скорее вежливое приглашение, принц без труда понял, что скрывалось за ними в действительности. Фрелль был одним из членов Совета Восьми школы, и не обращать на него внимания было нельзя. Что хуже, послание было доставлено вчера – уже после того, как Канте начал свое падение, завершившееся кишащей вшами койкой в корчме Понизовья.
Скомкав пергамент, принц повернулся спиной к двери, гадая, что может означать вызов к алхимику. Однако богатый опыт подсказывал ему ответ.
«Ничего, кроме новых неприятностей».
