Джейн Остин
Мэнсфилд-парк
Глава 7
– Ну что, Фанни, ты не изменила свое мнение о мисс Кроуфорд? – обратился к кузине Эдмунд на следующий день. – Как тебе понравилось ее вчерашнее поведение? – Сам он уже успел подумать об этом и составить собственное мнение.
– По-моему, она довольно мила, – ответила ничего не подозревающая девушка. – Мне доставляет удовольствие даже просто смотреть на нее.
– Да, она действительно симпатична, – согласился Эдмунд. – Но тебя ничто не поразило в ее рассказах? Подумай хорошенько.
– Ну конечно же! Не стоило ей так говорить о своем дядюшке. Я была несколько удивлена. Неважно, какими причудами он бы ни страдал, все равно не надо было так высмеивать его. Ведь они прожили вместе столько лет! К тому же, он любил ее брата как родного сына. Ты прав, тут она, мягко говоря, переборщила.
– Я и не сомневался, что ты это заметишь. С ее стороны это было весьма неприлично.
– И неблагодарно, – подтвердила Фанни.
– Ну, с этим можно поспорить. Я не знаю их отношений, но судя по их рассказам благодарить его действительно было не за что. Главную роль там играла тетушка. Именно ее тепло и спасало Кроуфордов. Я понимаю, что не вправе влезать в чужие семейные отношения и готов понять мисс Кроуфорд. Ей стало обидно, что дядя невзлюбил ее, а после смерти своей супруги и вовсе стал несносен. Но, согласись со мной, эти маленькие секреты надо держать при себе и уж, ни в коем случае не делать их достоянием всех окружающих.
– А может быть, – предположила Фанни, – такое отношение к адмиралу было и у миссис Кроуфорд? Вспомни, кто воспитывал Мэри. Теперь понятно, почему она так ненавидит его. Может быть, она целыми днями только и слышала, какой дядя противный и нехороший. А дети все схватывают на лету. И теперь ей уже трудно перемениться.
– Мне как-то это даже и в голову не приходило, – признался Эдмунд. – А ведь верно. И зря мы набросились на Мэри – это не ее вина, а скорее, вина ее тетушки. Ну да ладно. Надеюсь, что теперь она успокоится. В новом доме к ней все относятся хорошо, и теперь у Мэри не будет повода раздражаться. Да и на брата она не в обиде. По-моему, они обожают друг друга.
– Да, только ей почему-то не нравятся его короткие письма, – парировала Фанни. – Я чуть не рассмеялась, когда она заявила об этом за столом. Уж я-то знаю: если есть о чем писать, любой брат с удовольствием поделится новостями с родным человеком. Кстати, почему она так плохо думает о тебе? Я уверена, если бы ты оказался в другой стране, то писал бы нам обо всем, что тебя окружает и что с тобой происходит. Ведь так?
– Конечно. И я уверен, что Мэри считает точно так же. Мне показалось, что она говорила об этом несколько несерьезно, а просто так – ради шутки, чтобы немного поддеть своего собственного братца. Мне только не понравилось ее отношение к дяде. А во всем остальном она – просто прелесть. Такая женственная и естественная, настоящая леди!
Произнеся все это, Эдмунд, казалось, несколько успокоился. Теперь он был уверен, что мисс Кроуфорд практически не обладает никакими недостатками, а самое главное, точно так же (с его помощью) стала думать и его кузина. Он продолжал восхищаться этой девушкой, не сознавая того, что Фанни это могло не совсем понравиться. Тем не менее, его восторг не утихал…
На другой день в Мэнсфилд наконец-то доставили арфу. И теперь остроумная, симпатичная и жизнерадостная Мэри показала себя и как неплохая арфистка. Она играла великолепно (или, по крайней мере, так казалось Эдмунду). Она старалась понравиться, она исполняла на заказ любые мелодии и могла играть ровно столько, сколько желали ее гости.
Эдмунд зачастил в дом священника. Он приходил туда утром и, прослушав несколько пьес, естественно, получал приглашение и на следующий день. Какая женщина откажется от такого благодарного поклонника ее музыкального таланта?
Впрочем, симпатичная молодая женщина с арфой, высокой и стройной, как ее хозяйка, сидящая у открытого окна в летний солнечный день, могла бы приворожить любого джентльмена.
Кстати говоря, весеннее солнце словно соблазняло их на приключения. Миссис Норрис, весьма противная и занудливая, никак не соответствовала их компании. А там, где возникает любовь, и все остальное начинает стремиться к совершенству. Гармония любви притягивает к себе все прекрасное. Теперь даже доктор Грант и его огромный поднос с сэндвичами уже казались восхитительными.
Эдмунд, сам не подозревая того, начал инстинктивно тянуться к Мэри Кроуфорд. Она нравилась ему, а может быть, в его юном сердце сейчас как раз вспыхнуло настоящее чувство, которое было настолько новым и странным для него, что молодой человек не сразу понял, что случилось. Но, тем не менее, он ясно ощущал, что его тянет именно к этой девушке.
И Мэри, безусловно, тоже почувствовала это. Однако, она пока что не могла понять, отчего это происходит и к каким последствиям может привести. Эдмунд казался по-прежнему серьезным. Он не нес чепухи, что так свойственно всем влюбленным, он не осыпал ее комплиментами, а оставался таким же серьезным и рассудительным, как и обычно. И одновременно теперь он казался Мэри самим очарованием. Этот юноша имел определенную цель в жизни, он был искренен и с ней, и со всеми остальными. Он поддерживал любые разговоры и был не в тягость в компании, даже когда тема беседы сама по себе становилась занудливой и попросту неинтересной. Однако Мэри, нацелившаяся на старшего брата, пока что не задумывалась над своими чувствами. Ей было приятно находиться в обществе Эдмунда, а большего она и не желала.
Фанни уже не удивлялась переменам, которые произошли с ее кузеном. Эдмунд каждый день ходил в гости к Грантам. Впрочем, сама Фанни тоже с удовольствием составила бы ему компанию, но только она не хотела являться без приглашения и слушать тайком чудные звуки арфы. А вечером Эдмунд, после прогулки, непременно провожал миссис Грант и Мэри Кроуфорд до дома, на что тоже уходило немало времени. Мистер Кроуфорд же продолжал уделять, на сторонний взгляд, излишнее внимание сестрам Бертрам.
Фанни все это, разумеется, не нравилось. Она привыкла к обществу Эдмунда. Но так как теперь он не наливал ей вина, разбавляя его водой, упрямая Фанни решила про себя, что отныне она вообще никогда не прикоснется к вину, и никакой мистер Кроуфорд не сможет сравниться с Эдмундом. Каждый раз, когда он предлагал дамам немного выпить, Фанни вежливо отказывалась, не объясняя причины.
Однако Фанни не удивлялась, почему Эдмунд так резко изменил отношение к своей кузине и вместо того, чтобы проводить с ней побольше времени, отдал предпочтение мисс Кроуфорд. Даже когда они с Эдмундом оставались наедине, он любил заводить разговоры о Мэри. Теперь он каждый раз сообщал Фанни, что мисс Кроуфорд больше не вспоминает об адмирале и эта тема разговора стала закрытой. Несчастная Фанни только молчала в ответ. Ей не хотелось спорить с кузеном и таким образом, выказывать свое настоящее отношение к Мэри.
Но уже вскоре Фанни поняла, что мисс Кроуфорд – весьма опасная соперница. Произошло это, на первый взгляд, совершенно случайно. Как только Кроуфорды обосновались в Мэнсфилдском парке, Мэри тут же высказала свое желание научиться ездить верхом. Каждое утро она наблюдала за девушками, которые занимались верховой ездой на лугу, и ей, как и всякой увлекающейся натуре, тоже захотелось присоединиться к их жизнерадостной компании.
Эдмунд, разумеется, очарованный блистательной мисс Мэри, тут же предложил свои услуги как учитель верховой езды. Немного поразмыслив, он решил начать уроки, взяв свою смирную кобылу, на которой каталась Фанни, так как больше подходящих лошадей в конюшне не нашлось. Разумеется, он не хотел доставить некоторые неудобства своей любимой кузине, поэтому занятия было решено проводить по утрам, так, чтобы Фанни потом могла спокойно прокатиться, сколько ей вздумается.
Эдмунд объяснил, что будет забирать лошадь только на полчаса, чтобы побыстрее обучить Мэри всем премудростям искусства верховой езды. И Фанни, смущенная тем, что кузен даже попросил ее о разрешении пользоваться кобылой, тут же дала свое согласие.
Поначалу все шло именно так, как и предполагалось. Фанни не испытывала никаких неудобств и даже не перекладывала время своих утренних прогулок. В первый же день Эдмунд вернул кобылу к установленному сроку и ни сама Фанни, ни старый конюх, который ухаживал за кобылой и подготавливал лошадей к прогулкам, не могли бы обидеться на молодого Бертрама. А вот уже во второй раз начались неприятности.
Дело в том, что мисс Кроуфорд так понравились эти увеселительные и восхитительные уроки, что она была не в силах остановиться, и полчаса пролетали для нее, как одна минута. Невысокая, но очень крепкая и жизнерадостная, Мэри словно была создана для верховой езды. Может быть, ее врожденные способности сыграли некоторую роль, а может быть, и талант Эдмунда, как учителя, но только в то утро мисс Кроуфорд уж очень не хотелось слезать с седла.
Фанни уже оделась для прогулки, и миссис Норрис удивлялась, почему же ее племянница так медлит, но лошади не было видно, как, впрочем, и самого Эдмунда. Не в силах выносить ворчания тетушки, Фанни, в конце концов, вышла из дома и сама направилась в сторону дома священника.
Строения располагались меньше чем в миле друг от друга, но за деревьями не были видны. Лишь пройдя около пятидесяти ярдов, Фанни смогла обозревать владения доктора Гранта, расположенные неподалеку от дороги, ведущей в деревню. И там, на лужайке, перед домом священника, она заметила всю веселую компанию. Эдмунд и мисс Кроуфорд ехали верхом бок о бок, а Гранты, Генри и трое конюхов стояли поодаль и наблюдали за всадниками.
Видимо, они прекрасно проводили время. Все глаза присутствующих были устремлены на Мэри. И даже с такого большого расстояния до слуха Фанни донесся радостный смех мисс Кроуфорд и подбадривающие указания Эдмунда. Однако, Фанни не разделяла всеобщего ликования, ей, во всяком случае, не стало веселее от того, что она увидела. Сердце у нее сжалось и теперь девушка уже не могла отвести взгляда от лужайки и, как зачарованная, смотрела на кузена.
Сначала всадники описали большой круг по лугу быстрым шагом, потом перешли на легкий галоп, и Фанни не могла не отметить грациозной осанки наездницы. После этого лошади остановились, Эдмунд подъехал поближе к Мэри и взял ее за руку, видимо, объясняя, как надо правильно держать повод. Впрочем, расстояние было довольно приличным и Фанни решила, что это ей просто показалось.
«Ничего странного в этом нет, – успокаивала себя девушка. – Подумаешь, что тут такого особенного? Просто Эдмунд хочет помочь Мэри побыстрее научиться управлять лошадью, вот и все. И уж если он сам взялся за это дело, то будет стараться изо всех сил».
«Конечно, – продолжала рассуждать Фанни, – ее братец мог бы и сам поучаствовать в этих занятиях. Он наверняка знает свою сестру получше!» Но только Генри, по-видимому, ничего не понимал в верховой езде и поэтому безоговорочно согласился на то, что учителем у Мэри будет именно Эдмунд. Фанни рассердилась на кузена. «Если он забыл про меня, то подумал бы, хотя о бедной лошадке! Каково ей теперь придется – сначала катать эту дурочку, а потом еще и меня! Это несправедливо» – злилась она.
Однако вскоре Фанни успокоилась. Видимо, урок закончился, потому что Эдмунд спрыгнул с коня и, взяв кобылу под уздцы, направился к тому месту, где сейчас стояла Фанни. Мэри, правда, не собиралась спешиться. Остальные наблюдатели разбрелись – кто в дом, кто на конюшню. Теперь Фанни ругала себя за беспочвенные подозрения и излишнюю нетерпеливость. Чтобы как-то скрасить свою нервозность, она пошла навстречу Эдмунду и мисс Кроуфорд.
– Моя дорогая мисс Прайс! – заговорила Мэри, как только они встретились. – Я специально не пошла домой, а приехала сюда, чтобы лично извиниться перед вами. Простите меня, неразумную. Мне так понравилось кататься, что я ничего не смогла с собой поделать. Вы меня поймете – это так замечательно! Я знала, что мое время уже закончилось, но остановиться было не в моих силах. Это чистейшей воды эгоизм. Но вы должны извинить меня, пожалуйста, хотя бы по той простой причине, что эгоизм не лечится, и тут уже никто ничего поделать не сможет.
Фанни, улыбнувшись, коротко заметила, что прекрасно понимает мисс Кроуфорд и, конечно же, ничуть не сердится на нее. Но в этот момент в разговор вступил Эдмунд, полностью становясь на защиту своей новой ученицы.
– Ничего страшного не произошло, – обратился он к Мэри, словно не замечая кузину. – Фанни может кататься, сколько угодно. Наоборот, вы ей сделали одолжение, заняв лошадь на полчаса. Посмотрите сами – на небе собираются облака, и теперь кузина не будет страдать от жары, катаясь на лошади. А то она бы измучилась под солнцем. Я волнуюсь теперь за вас – ведь вам придется возвращаться домой пешком! Не надо было сюда приезжать – это так опрометчиво с вашей стороны! А теперь вы устанете…
– Ерунда, – отмахнулась Мэри и ловко выпрыгнула из седла. – Жаль, что урок так быстро закончился. Не волнуйтесь, прогулка до дома меня нисколько не утомит. Меня можно утомить только в одном случае – заставить делать то, что я терпеть не могу… Мисс Прайс, я передаю вам это великолепное послушное животное и надеюсь, что сегодняшнее утро вам тоже принесет только радость и удовольствие.
Но Фанни была уже достаточно уязвлена, чтобы наслаждаться туманным прохладным утром.
К ним подъехал конюх на своей лошади, Фанни вскочила в седло, и они устремились в дальнюю часть парка. Девушка старалась побыстрее забыть свои обиды, но конюх, как назло, завел разговор о мисс Кроуфорд, и долгое время надоедал Фанни своими замечаниями: какая Мэри восхитительная наездница, как она изящна и как здорово у нее все получается.
– Мне доставило большое удовольствие наблюдать за ней, – не умолкал конюх. – Приятно полюбоваться на настоящую леди. Она как будто родилась в седле! И ничуть не боится ездить. Не то, что вы, мисс… Я помню, когда шесть лет назад сэр Томас вас усадил на пони, вы так дрожали, что даже смешно было смотреть!
Когда Джулия и Мария встретились в гостиной с Фанни, восхищению сестер Бертрам не было предела. Они буквально возносили мисс Кроуфорд до небес. Ах, как у нее все быстро получается! Потом они, разумеется, вспомнили и себя, какие они бесстрашные и искусные наездницы, и в конце концов пришли к выводу, что равных им нет во всей округе.
– Я и не сомневалась, что у мисс Кроуфорд большие способности, – заметила Джулия. – По ней это сразу видно. У Мэри идеальная фигура, как и у ее брата.
– Это верно, – согласилась Мария. – К тому же она вся переполнена энергией, а лошади это хорошо чувствуют. Мэри – настоящая умница, она прекрасно понимает животных, а я уверена, что в верховой езде ум и сообразительность имеют решающее значение.
Когда наступил вечер, к Фанни подошел Эдмунд и как бы невзначай спросил, собирается ли кузина поехать на прогулку завтра утром.
– Еще не решила, – ответила Фанни. – Я полагаю, что тебе просто нужна лошадь?
– Лично мне она, как ты понимаешь, ни к чему, – улыбнулся Эдмунд. – Но если ты все равно останешься дома, то я заберу ее для Мэри. Мисс Кроуфорд без ума от моих уроков, и мы смогли бы позаниматься подольше… Короче говоря, я бы с удовольствием поучил ее кататься, не пожалев для этого и половины дня. Миссис Грант много рассказывает Мэри о тех великолепных пейзажах, которые начинаются за пределами нашего парка. Бедная Мэри ничего еще не видела, и я бы показал ей чудесные места… Впрочем, – спохватился юноша, – это не очень срочно. Я смогу это сделать и в любой другой день. Мэри очень огорчится, если узнает, что это расстраивает твои планы. Тем более, что тебе это важнее, ведь она катается только ради удовольствия, а тебе это необходимо для здоровья…
– Нет, завтра я определенно никуда не поеду, – твердо произнесла Фанни. – Мне кажется, что в последнее время я слишком увлеклась этими прогулками верхом. А я уже достаточно окрепла, чтобы ходить пешком. К тому же мне бы действительно хотелось побыть дома, хотя бы ради разнообразия.
Эдмунд остался доволен таким ответом, и на следующий же день они с мисс Кроуфорд поехали кататься по окрестностям. Эдмунду не терпелось показать Мэри и деревню, и леса и все, что только было достойным внимания в их округе. К этой компании присоединились и Генри, и обе сестры Бертрам, а вечером за столом все бурно обсуждали свою поездку. Прогулка удалась и так понравилась молодежи, что все наперебой предлагали свои маршруты и на следующий день.
Правда, их планам мешала жара, но каждый тут же вспоминал, что есть и тенистые аллеи, по которым проехаться – одно удовольствие. Лишь одна Фанни молчала и не участвовала в этих горячих спорах.
Четыре дня подряд Бертрамы, как настоящие гостеприимные хозяева, показывали Кроуфордам красоты графства. Казалось, все были счастливы, и жара ничуть не смущала молодых людей. Напротив, трудности даже вдохновляли их. Все шло своим чередом, и лишь на пятый день над компанией сгустились тучи. И причиной их стала Мария Бертрам.
После того, как всадники вернулись в Парк, миссис Грант пригласила на обед Эдмунда и Джулию. Конечно, она не хотела обижать и Марию, но в тот день в Мэнсфилд пообещал приехать мистер Рашуорт, и миссис Грант посчитала, что Мария должна была его встретить в собственном доме. Но мисс Бертрам почувствовала себя оскорбленной и, сжав губы, молча отправилась восвояси.
Дело осложнилось еще и тем, что мистер Рашуорт так и не появился. Несчастной Марии пришлось провести вечер в обществе матери, тетушки и кузины. Она сидела за столом, насупившись, и не поддерживала никакие разговоры. Если она еще и надеялась днем сорвать свое зло на женихе, то теперь ей надо было слушать весь вечер праздную болтовню миссис Норрис. Едва дождавшись десерта, она вышла из-за стола и, взяв какую-то первую попавшуюся неинтересную книгу, устроилась в гостиной на диване.
В половине одиннадцатого в дом ввалились счастливые Джулия и Эдмунд. Они разрумянились и от них веяло свежестью вечернего воздуха. По их радостным лицам нетрудно было догадаться, что ужин прошел восхитительно.
Мария, при их появлении, даже не оторвала глаз от книги, леди Бертрам уже задремала, а миссис Норрис, задав один или два вопроса об ужине и поняв, что на нее никто не обращает внимания, тут же смолкла.
Некоторое время Эдмунд и Джулия рассказывали о красоте звездного неба, о том, как хорошо сейчас на улице, как вдруг Эдмунд огляделся по сторонам и с удивлением спросил:
– А где наша Фанни? Неужели она уже отправилась спать?
– Не знаю, – пожала плечами миссис Норрис. – Только что была тут…
– Я здесь, – раздался тихий голос самой Фанни из темного угла комнаты. Девушка устроилась на диване так, что ее было почти не видно.
– Так ты весь вечер просидела здесь? Как глупо! – заворчала миссис Норрис. – Могла бы присоединиться и к нам, а не скучать в одиночестве. Если тебе нечем заняться, сказала бы мне об этом прямо, уж я бы нашла, чем тебя развлечь. Недавно нам прислали новые образцы ситца, я с ними совсем замучилась. А ты, оказывается, и помочь ни в чем не хочешь. Думаешь только о себе и валяешься на диване без всяких забот!
Услышав первые слова тетушки, Фанни быстро вернулась к столу и снова взялась за вышивание леди Бертрам. Джулия не могла спокойно смотреть на это и, будучи в прекрасном расположении духа, тут же бросилась на защиту кузины:
– Ну уж, тетушка, вы слишком строги к Фанни. Уж кто-кто, а она как раз никогда не прохлаждается без дела!
– Фанни, – заговорил Эдмунд, чуть внимательнее присмотревшись к девушке. – Мне кажется, ты неважно себя чувствуешь. У тебя случайно не болит голова?
Та не стала скрывать своего недомогания, объяснив, правда, что боль пройдет сама и не стоит беспокоиться по такому пустяковому поводу.
– Я тебя хорошо знаю, – прервал ее Эдмунд. – Ну-ка признавайся, что с тобой стряслось?
– Ничего страшного, просто голова разболелась. Сразу же после ужина, наверное, от жары.
– Зачем же ты выходила в такую жару?
– А почему она не может немного погулять? – взорвалась миссис Норрис. – Сегодня был чудесный день. Мы все выходили. Даже твоя матушка погуляла часок в саду!
– Да, Эдмунд, это правда, – сообщила леди Бертрам, разбуженная криками сестрицы. – Я почти что целый час просидела в саду, пока Фанни срезала розы. Была ужасная жара, я чуть не задохнулась даже в беседке, только и мечтая о том, когда же снова вернусь в дом.
– А Фанни все это время находилась на солнце? – возмутился Эдмунд.
– Да, – самым невинным голоском ответила леди Бертрам. – И наверное, в этом году это уже последние розы. Бедняжка Фанни! Как она только выдержала на таком пекле! Но ждать было нельзя – розы необходимо было срезать, они уже и так слишком сильно распустились.
– Да, сестра права, – подхватила миссис Норрис. – Ждать было нельзя. Я думаю, может быть, от этого у Фанни и разболелась голова… Но ничего страшного, завтра все пройдет. – Она помолчала и обратилась к леди Бертрам. – Дорогая, я полагаю, надо дать Фанни немного ароматического уксуса, от него любая боль проходит, как ты считаешь?
– Я ей уже его дала, как раз после того, как она во второй раз вернулась от тебя.
– Что?! – возмутился Эдмунд. – Мало того, что Фанни срезала для вас розы, так она, оказывается, по такой жаре еще и путешествовала к вам домой два раза? Я правильно все понял, тетушка?
Но миссис Норрис уже о чем-то щебетала с Джулией и не расслышала его вопроса.
– Я так и думала, что у нее разболится голова, – призналась леди Бертрам, – но когда розы уже были срезаны, твой тете, Эдмунд, очень захотелось, чтобы они стояли и у нее в доме. Поэтому мы и послали туда Фанни.
– Да, но неужели их было так много, что она не могла отнести их за один раз?
– Конечно, могла. Но только тетя просила поставить их в пустой комнате, в той, где никто не живет, а Фанни забыла запереть дверь и вернуть ключ, – пояснила леди Бертрам. – Поэтому ей пришлось идти во второй раз…
Эдмунд нервно зашагал по комнате.
– Неужели для этого не нашлось прислуги? – вознегодовал он. – Я не поверю, что кроме Фанни этого никто другой не смог бы сделать!
– Я хотела, чтобы все было сделано наилучшим образом! – закричала миссис Норрис, не в силах больше притворяться глухой. – И единственным выходом было бы самой заняться этими цветами. Но только я не могу одновременно делать сразу несколько дел! А в это время, я как раз разговаривала по поводу найма еще одной доярки, кстати, по просьбе твоей же матушки. И еще меня ждал сын мистера Джефриза целых полчаса, я должна была похлопотать и о нем тоже. Ты прекрасно знаешь, Эдмунд, что я стараюсь все делать сама, и если нет неотложных поручений, я всегда обхожусь собственными силами. Что же касается моего дома, то он находится всего в четверти мили отсюда, и не думаю, что это слишком большое расстояние для молоденькой девушки. Я же прихожу к вам по три, а то и по четыре раза на дню в любую погоду. И никогда никому не жалуюсь на недомогание!
– Жаль, что Фанни не обладает вашей силой и таким же завидным здоровьем, мэм, – заметил Эдмунд.
– Если бы она побольше занималась физическими упражнениями, то не скисала бы столь быстро, – бушевала миссис Норрис. – Она уже несколько дней не ездит верхом, значит, должна возобновить свои пешие прогулки. Я считаю, что сидеть целый день на диване – не дело для такой молодой особы. Поэтому я и решила, что ей лучше будет прогуляться и слегка проветриться. Да, солнце светило весь день, но было не так-то и жарко, между прочим. Кстати, Эдмунд, – она кивком указала на леди Бертрам, – я думаю, что голова у Фанни разболелась именно от того, что она столько времени провела в саду, практически не передвигаясь.
– Да-да, скорее всего именно так, – подтвердила леди Бертрам, краем уха слушавшая весь этот разговор. – Жара стояла невыносимая, тут кто угодно мог бы солнечный удар схватить! А я никак не могла докричаться до своего мопсика! Этот негодяй издевался надо мной и бегал по клумбам вместо того, чтобы посидеть со мной в тенечке. Я с ним так измучилась…
Эдмунд не стал отвечать а только, тяжело вздохнув, подошел к столу, где еще не были убраны остатки ужина, налил стакан мадеры и заставил Фанни выпить его почти до дна. Она хотела отказаться, но была так растрогана его вниманием, что слезы у нее перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы. Короче, ей было легче выпить, чем говорить.
Эдмунд сердился на мать и тетушку, но еще больше он злился на самого себя. Как он мог забыть о кузине! Как посмел бросить ее одну на их растерзание! Ведь он променял ее на общение со своей новой пассией на целых четыре дня, и ни разу даже не подумал, что может из этого получиться. И дело не только в том, что он лишил ее любимого развлечения – прогулок верхом. Теперь Эдмунд расценивал свое поведение как самое настоящее предательство и дал себе слово, что это больше никогда не повторится.
Фанни пошла спать расстроенная, совсем как в тот самый первый день, когда она приехала в Мэнсфилд. Последние несколько дней она чувствовала себя обиженной и совсем одинокой. Этим вечером, пристроившись на диване, она решила сделаться невидимой. Ей хотелось покоя, хотелось, чтобы никто не обращал на нее внимания, и душевная боль была куда сильнее той, что раскалывала ее голову. Теперь же, в постели, немного успокоенная добрым отношением Эдмунда, его заботой, она дала волю чувствам и разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку.
