bannerbannerbanner
Учись тонуть

Джейн Шемилт
Учись тонуть

Полная версия

Глава 5

Ботсвана, март 2014 года

Нет, погодите, в кроватке что-то есть.

Во вмятине, оставленной головкой, я вижу несколько светлых волосков и блестящий кружок засохшей слюны.

– Ради всего святого, Эм, ничего не трогай! – кричит Адам.

На ковре и на скомканной москитной сетке кровавые отпечатки ног, но это моя кровь: я порезала ступню осколком оконного стекла. Белое одеяльце пропало.

– Надо выйти отсюда. – Адам выпроваживает меня из комнаты. – Полиция захочет все осмотреть.

Значит, теперь это место преступления. У преступника мой сын. Вырываясь из рук Адама, я хватаюсь обеими руками за щеки и царапаю их ногтями.

– Что ты видел? Что видел, когда вернулся домой?

Я кричу на Адама, пока мы идем по коридору. Элис вжимается спиной в стену гостиной. Зоуи стоит рядом с ней, сосет большой палец и глядит на нас.

– Никого… всех… – Адам дышит с сильными хрипами, он едва способен говорить. Девочки испуганно смотрят на него. – Я позвонил в полицию. Они уже едут.

– А ты что видела, Элис?

Пепельно-бледная, Элис молча глядит на меня. Я обнимаю ее за плечи и чувствую, что она дрожит всем телом, словно в лихорадке.

– Элли, ты слышала что-нибудь?

Элис выныривает из-под моей руки.

– Я выйду во двор с Кабо, – тяжело дыша, решает Адам. – Никуда не уходи. Побудь с девочками.

Я сажусь на пол и притягиваю к себе дочерей. Зоуи забирается ко мне на колени. Элис я держу за руку, холодную и негнущуюся, как у куклы. Адам выходит из комнаты.

– Что случилось, Зо-Зо? – Я прижимаюсь к Зоуи щекой, но она снова начинает плакать. Рыдает горько, с содроганиями. Я крепко обнимаю ее. В ушах рокочущий шум. Кто-то прикасается к моей руке: это Элизабет со стаканом воды. Я подношу стакан к губам и выпиваю воду залпом.

– Что ты видела, Элизабет? – Дети вздрагивают от моего резкого голоса.

– Ничего. – У Элизабет испуганный вид. – Я была в саду с девочками.

– А Джосайя? Теко?

– Джосайя спит. Что ребенок пропал, обнаружила Теко.

– Где она сейчас?

Элизабет тычет пальцем в заднее окно. Я поднимаюсь, чтобы взглянуть: Теко едва видна, только ее белая рубашка мелькает с каждым взмахом факела над тростником у пруда. Рокот у меня в ушах усиливается.

– Я не могу сидеть сложа руки, когда все заняты поисками.

– В деревне живет вождь Момотси, – говорит Элизабет. Это имя мне знакомо, мои пациенты упоминали о нем. Момотси важная птица, местный лидер. – Он вам поможет. – Элизабет кивает.

– Прямо сейчас и поеду. – Я оставляю детей и бросаюсь к крючкам вешалки, нашариваю на них ключи Адама, хватаю с полки над головой оставшийся фонарь и зову к себе девочек.

В дверях мы сталкиваемся с Адамом. Он сутулится и тяжело отдувается. Хватает меня за руку.

– Подожди. Полиция…

Я стряхиваю его руку.

– Господи, да возьми ты этот чертов ингалятор, он в верхнем ящике комода в нашей спальне. Полицию мы можем ждать несколько часов. Я еду к вождю в Кубунг, девочек беру с собой.

– Эмма…

– И спроси Теко, какого черта ее не было рядом с Сэмом сегодня днем, – кричу я, сбегая с крыльца к джипу. – Она ведь должна была присматривать за ним!

Девочки несутся рядом, как мотыльки в темноте. Быстро забираются на подножку, переваливаются через дверцу и падают на переднее сиденье одновременно с пробуждением двигателя. Элис обнимает одной рукой Зоуи. Они сидят, прижавшись друг к другу.

В дверях появляется Адам, машет руками и бежит к нам. Вильнув, я объезжаю его, джип задевает ствол жакаранды, из ветвей со вскриком выпархивает птица. Белые круги вокруг оранжевых глаз – бледный филин. Он уносится в темноту. Как странно: Адам неделями ждал случая его увидеть.

Мы выезжаем на дорогу, в лучах фар танцует мошкара, жуки шмякаются на ветровое стекло и разбиваются насмерть. Мои груди чуть не лопаются от молока, подпрыгивая на каждом ухабе. Сэм голодный. По моему лицу ручьем льют слезы, жестокая судорога сводит живот.

Элис вглядывается в обочину со своей стороны, я – со своей. Проходит несколько минут, она кричит, чтобы я остановилась, и указывает на кювет. Я торможу и выбираюсь из машины, чуть не роняя фонарь. Изогнутое пятно оказывается собакой Джосайи. Рыжая шерсть в свете фонаря выглядит блеклой. Полголовы снесено, вся спина покрыта шевелящейся массой червей.

Глава 6

Лондон, май 2013 года

Прием в нейроонкологии затянулся допоздна. Лишь в девять Адам вернулся с розами в руках. Тугие бутоны слегка привяли. Он поставил на стол бутылку вина и вынул из пакета стопку картонных коробок. Из-под покрывающей их фольги местами просочился оранжевый соус.

Я сидела на кухонном подоконнике с ноутбуком на коленях, слегка приоткрыв окно, чтобы чувствовать слабый аромат цветущей яблони. О еде я забыла. Адам аккуратно разлил вино и подал мне бокал.

– Меган сказала, что ты приняла ее очень радушно.

Я покачала головой. Ничего подобного, она уехала расстроенная. Я поставила бокал на подоконник, наблюдая, как между изогнутых стенок колышется мениск рубиновой жидкости. Надо бы позвонить ей и уверить, что разбитая кружка на самом деле пустяк, и предложить угостить обедом.

Адам поставил розы в вазу и принялся раскладывать по тарелкам горки ярко-желтого риса и оранжевые куски курятины. По кухне расплылся пряный запах тикка-масалы. У меня сжался желудок.

– Мне только половинку, Адам.

Он замер, занеся ложку над коробками с дымящейся едой. Обычно на аппетит я не жаловалась.

– Я уже поела вместе с девочками.

Это неправда, но я была на кухне и отвечала на звонок из больницы, пока они ужинали вместе с Софией. Та приготовила польские клецки, лоснящиеся и крапчатые от пряностей. Видимо, чтобы загладить вину за разбитые матрешки. Элис была бледна, но увлеченно болтала с Софией.

– Тогда наан? – Адам протянул мне теплую лепешку, я села за стол и вгрызлась в ее пресный мякиш. – Занятный был день, – с негромким вздохом облегчения Адам уселся напротив меня. – Мне позвонил из Ботсваны некий Кабо. Он готовит диссертацию в лаборатории Джонатана. Это с ним мне предстоит работать. Судя по голосу, он настроен очень дружелюбно и готов трудиться под моим руководством. Все жалел, что не познакомится со всей семьей… – Адам бросил на меня взгляд и продолжил: – С финансированием утряслось, теперь остались кадровые проблемы и надо определиться с центром тестирования…

Я перестала слушать. Чувство вины комом застряло у меня в горле. Адам еще не знал, что все его планы пойдут прахом. Каково ему будет обнаружить, что я беременна и что съездить в Африку он уже не успеет? Он поймал мой взгляд и коротко улыбнулся. Мы чокнулись бокалами. Я поставила свой на стол нетронутым, но Адам не заметил. Может, показать ему снимок прямо сейчас, пока он улыбается? Сказать, чтобы уезжал поскорее, пока еще не поздно?

Я отложила вилку и устремила взгляд в темное окно, заставляя себя вспомнить, сколько шансов упустила из-за детей и как разрывалась между семьей и работой, а он в это время пользовался свободой. Две предыдущие беременности я продержалась, но тогда Адам был рядом, хоть и на втором плане. Сквозь эти мысли проступило бледное личико Элис. Мы оба были ей нужны. Я старалась помнить об этом и о том, что рождение ребенка быстро вытеснит разочарование Адама.

– Ты что-то сегодня тихая, Эм. Что случилось?

Надо собраться с силами.

– Задумалась об Элис.

Это чистая правда: об Элис я теперь думала постоянно. В непрестанном гудении моей тревоги о ней я то и дело различала беспокойные шепотки: стоит ли нам говорить о ее мелком воровстве или лучше не упоминать о нем, дать ей больше свободы и времени или попытаться сблизиться? Решения на работе принимать было просто. Существовали правила, которым требовалось неуклонно следовать, и я четко знала, когда стимулировать роды, что предпринять при кровотечении во время гистерэктомии или как лечить распространенную опухоль яичника. Ах, если бы существовал готовый рецепт воспитания детей! Я прилепила бы его на дверцу кухонного шкафа и использовала в экстренных случаях. А сейчас, в который раз заведя разговор об Элис, мы устало плелись по замкнутому кругу, но так никуда и не пришли.

Мы поднялись наверх ее проведать. Элис заснула с книгой, рассыпав темные волосы по подушке. Я поцеловала ее первой, Адам потом. Она чуть было не проснулась, что-то пробормотала и снова положила голову на подушку. Аккуратно склеенные матрешки стояли рядком на полке. Я осторожно вложила их одну в другую. Щетка для волос, расческа и маленький флакончик с дезодорантом были ровно выстроены на туалетном столике. Даже заколки разложены строго по цветам. Некоторое время мы смотрели на них. Адам чуть пожал плечами – его гены.

Зоуи спала в окружении плюшевых игрушек, сунув большой пальчик в рот. Ее одежда была разбросана по полу. Я собрала ее. От наших поцелуев младшая дочь даже не пошевелилась.

Позднее, пока мы раздевались, я снова вспомнила о снимке, спрятанном в моем портфеле. Мне самой до сих пор не верилось в мою беременность. Неверие переплеталось с чувствами вины и радости. Я повернулась к Адаму и скользящим движением обвила его тело. Мы придумали некие правила, и сегодня была моя очередь командовать. Адам понятия не имел, насколько выигрышнее теперь моя позиция.

Наконец наши покрытые испариной тела разделились. Мы лежали, держась за руки. Адам повернул ко мне лицо, а я глядела на мелкие, как булавочные головки, звезды за оконным стеклом. Шторы я так и не повесила: мне нравилось видеть с постели фрагмент ночного неба, пусть даже обрезанный высокими зданиями и в оранжевых пятнах засветки от фонарей. Мне все равно удавалось представить за этими звездами космическое пространство.

Раньше я искала в небе маму. А если бы нашла, рассказала бы, что у меня нового. И она порадовалась бы за меня. По крайней мере, так мне казалось. Мне было всего пять лет, когда она умерла, я запомнила торт, который она испекла на мой день рождения, и ее улыбку в отблеске свечей. Волосы у нее были темные, как у Элис. И веснушки как у Зоуи. Опухоль мозга. Все кончилось за шесть недель, сказал мне потом отец, но запах больницы, ее тонкая, с голубыми венами рука на белой простыне и вкус соседской еды придали особый оттенок всему моему детству. В годовщину ее смерти и в свой день рождения я смотрела на звезды. Ночью накануне дня, когда мне исполнилось десять, я искала ее в небе.

 

Жесткая трава под ногами. Деревья в лунном свете.

Ветер треплет мою ночнушку. Лицу холодно.

Ты там? Прячешься где-нибудь среди звезд или за луной? Ты меня видишь?

Открывается дверь. Хрустит гравий. Дыхание с запахом виски.

– Эмми?.. Что ты здесь делаешь, детка? Двенадцатый час.

Отец подхватывает меня на руки, хотя я уже довольно тяжелая.

– Не плачь. Ты ведь не думаешь, что я забыл про твой день рождения, правда? Слушай, я приду к тебе на соревнования.

Щека, к которой я прижимаюсь лицом, мокрая. От его слез или от моих?

Позднее я тихонько пробираюсь вниз, чтобы проверить, как он. Отец сидит на кухне, голова болтается, на столе полупустая бутылка виски. И какой-то сверток рядом с ней.

Я на цыпочках возвращаюсь в постель, сердце колотится. А если и он умрет? От тоски? Или от пьянства?

– Как же ты будешь справляться без меня? – Сонный голос Адама отчетливо прозвучал в темноте. По тону ясно: он считает, что даже без него мы справимся прекрасно.

– Пожалуй, найму еще помощника. – Я отвернулась и поплотнее закуталась в одеяло. – Возможно, репетитора, чтобы помогал девочкам с уроками, пока я на дежурствах.

Когда он увидел следующим утром, как меня рвет, я свалила вину на карри.

Тем вечером София отдала мне посылку, которую принесли с дневной почтой. Надпись на открытке была простой и краткой:

Дорогая Эмма,

спасибо Вам за кофе. Извините, что я разбила кружку.

С уважением,

Меган

Под многослойной упаковкой обнаружилась яркая фарфоровая кружка с изящно изогнутой ручкой и изысканным узором из бледно-розовых цветов. Она разбавила ряд нашего скучного белого фарфора на полке.

Днем одну из операций отменили. Я ждала следующую в ординаторской и боролась с подступающей тошнотой. Запах дешевого печенья и чая с молоком словно сочился из прорванной обивки дивана. Напротив меня сидели бок о бок две операционные сестры. Одна средних лет, со свисающими из-под шапочки жидкими седыми прядями. Рукава зеленой хирургической робы туго обтягивали ее пухлые руки выше локтя. Ее подруга была моложе, стройнее, с аккуратно подобранными темными волосами и поблескивающим крестиком на цепочке. Они смеялись и шушукались, постреливали глазами по сторонам и совали руки в один на двоих пакет чипсов. Случайно встретившись взглядом с той, что постарше, я пристыженно отвернулась, будто позарилась на то, что мне не принадлежит, и меня поймали на этом.

Моими коллегами были в основном мужчины, между нами установились дружелюбные, но неглубокие рабочие отношения. Джоан Ридли-Скотт, вторая и единственная, не считая меня, женщина-врач в отделении, вечно была чем-то занята. Обычно она успевала лишь подмигнуть поверх своих очков-половинок, столкнувшись со мной в коридоре. Ее седые волосы были стянуты в неряшливый узел, держалась она доброжелательно, но отстраненно. Отвозя детей в школу слишком рано и забирая их поздно, я не встречалась у школьных ворот с другими матерями. Мне всегда представлялось, что дружба требует затраты сил и накладывает определенные обязательства, что для того, чтобы она завязалась, необходимо время. Но сегодня я позавидовала простоте и близости отношений между сидящими напротив меня женщинами. Они выглядели сестрами. Впрочем, и сестры у меня не было тоже. Мы с Адамом – единственные дети уже умерших родителей. Порой казалось, что нас окружает гулкая пустота, что наша семья занимает место, которое должно было принадлежать другому, более многочисленному семейству. Еще раз украдкой взглянув на противоположную сторону стола, я подумала, что, возможно, именно ее мне и не хватало, родной сестры.

Я встала и выбросила свой пластиковый стакан в мусорное ведро. Направляясь в помывочный блок, я вынула телефон и написала Меган сообщение, в котором поблагодарила ее за кружку и предложила пообедать вместе в соседнем кафе на следующей неделе. Я скребла руки щеткой, поворачивая их то одной, то другой стороной под струей горячей воды. Мышцы моих ладоней более сильные и развитые, чем у большинства женщин. Моим рукам приходится сражаться с помощью хирургических инструментов. Зажимать, резать и шить в условиях ограниченного времени. Мне вспомнились ладони Меган, лежащие на кухонном столе. Такие гладкие, безмятежные и кроткие, какой казалась она сама. Они-то могли позволить себе спокойно ждать, времени им хватало с избытком.

Звук женских голосов волной ударил мне в лицо. Женщины ели, болтали и смеялись. Я помедлила на пороге кафе. Мне следовало бы сидеть сейчас за письменным столом, это не мой мир. Я уже начала писать сообщение с извинениями, но заметила Меган в дальнем углу зала. Она меня еще не видела. На ней был синий жакет в цветочках, она сложила руки на столе и склонила голову в ожидании. Я убрала телефон.

– Как чудесно, – заговорила Меган, когда я скользнула на место напротив нее. – Мы с Эндрю никогда не едим вне дома. Разумеется, я совсем не против, но уже забыла… – Она умолкла и засмотрелась на стоящую на столе вазу с розовыми розами, как будто напоминающими о разнице между едой в ресторанах и домашними трапезами, которые сопровождаются изнурительной обязанностью каждый раз собственноручно накрывать на стол и давным-давно не связаны с праздниками или даже с возможностью просто расслабиться. Я вдруг задумалась, случалось ли ей когда-нибудь кормить Эндрю с ложечки.

– Мы тоже не выходим, – сказала я. – Разве что на отдыхе.

В ожидании еды мы разговорились об отпусках. Меган показала мне на своем телефоне снимки, сделанные три года назад: она на пляже рядом с рослым мужчиной, опирающимся на трость, ветер треплет пряди его волос, занавешивая глаза. Потом она посмотрела мои снимки, в основном детские, сделанные на побережье Франции. Листая их, я помедлила на фото Элис в лодке: лицо крупным планом, в глазах отражается вода и пляшут солнечные искры, рот приоткрыт в широкой улыбке, щека испачкана мороженым. Меня охватило смутное ощущение какой-то потери. Я убрала телефон и огляделась, словно надеясь обнаружить пропажу среди столов и стульев этого многолюдного кафе. Что она собой представляла, я не знала.

При разговоре Меган бессознательно прикасалась к розам, словно поправляя лепестки. Она рассказывала об Эндрю. Фоновый шум стих, солнце заглянуло в открытое окно, и наши столовые приборы засверкали, как сокровища. Я успокоилась, будто, выйдя за пределы моего привычного мира, обнаружила еще один такой же.

Пока мы пили кофе, Меган позвонили. Извинившись, она почти сразу встала из-за стола. Эндрю упал и не мог подняться. С выражением тревоги на лице она поспешно ушла.

Лишь тогда я заметила рядом со своей тарелкой коричневый пакет. Должно быть, Меган вынула его из сумки вместе с телефоном. В пакете обнаружились два маленьких вязаных льва с гривами из шерстяных ниток, красными ленточками на шеях и ярлычками «Для Элис» и «Для Зоуи». Позднее Меган написала мне, что Эндрю запаниковал, но теперь он в порядке. Мы договорились попробовать встретиться еще раз через пару недель.

Глава 7

Прованс, август 2013 года

Элис доела свой круассан, откинулась на стуле и закрыла глаза. Я ощутила глубоко внизу живота легкое подрагивание, словно затрепетала крыльями бабочка, пойманная в ладони. Во дворе было тихо, лишь в тимьяне монотонно гудели пчелы. Нас окутывал пыльный запах разогретого камня.

– Совсем бы домой не уезжала, – прошептала Элис, будто говорила сама с собой или молилась.

Мы с Адамом переглянулись поверх ее головы. Оставалось два дня. А если бы мы могли? Тогда продолжилась бы череда вольготных дней: купания, игры, отдых, и моя работа, легко вписавшаяся в этот безмятежный распорядок. Хватало бы времени и поговорить, и приготовить еду, и почитать. Адам молчал и, наверное, думал о том же.

Пчела села на мою тарелку и поползла по остаткам абрикосового джема. Прилетела еще одна. Собираясь встать, я отодвинула стул, его металлические ножки заскребли по старому камню пола. Понадобилось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к пещерному сумраку кухни. Мы, конечно, вернемся домой и подхватим нити прежней лондонской жизни. Девочки снова пойдут в школу, Адам вернется на работу, и я тоже. Нормальная жизнь снова вступит в свои права.

«А что насчет нашей нормальной жизни?» Эхо вопроса, который я задала Адаму, услышав от него про Ботсвану, зазвучало в тишине, отражаясь от толстых неровных стен и высоких полок, заставленных синим и красным фарфором. Что я имела в виду? Нормальная жизнь – это ежедневные поездки в школу по пробкам, а потом – палатный обход, клиника, бутерброд перед компьютером у меня в кабинете, операции допоздна, встречи в лаборатории и возвращение домой, чтобы срываться на детях и Адаме, шлепать на стол разогретые полуфабрикаты и вечерами напролет разгребать электронную почту. Через несколько дней эта гонка возобновится и будет продолжаться целый год, до следующего отпуска, не считая краткой передышки на Рождество. Я взяла с комода свой ноутбук и направилась через сад к столу под оливой у дальнего конца бассейна.

Дети прибежали через несколько минут. Элис нырнула в бассейн стройной и легкой ласточкой. Зоуи подпрыгнула и шумно плюхнулась, подняв тучи брызг. Адам составил девочкам компанию. Я сделала фото на телефон. В одной из очередных пробок под ноябрьским дождем, косо расчерчивающим ветровое стекло, я взгляну на этот снимок и вспомню лазурь воды, аромат лаванды с полей вокруг виллы и насыщенный вкус и сочность мягких желтых абрикосов, падающих в траву с дерева у стены.

Адам плыл, поблескивая мокрыми плечами. Цепляясь за его шею, Зоуи покрикивала, подбадривая Элис, которая держала темп наравне с ними. Ее руки так и мелькали в воде. Чтобы сделать вдох, она при каждом гребке поворачивала голову. Всмотревшись в ее лицо, светящееся изнутри неистовой радостью, я впервые подумала, что совершаю чудовищную ошибку.

Меган живописала мне Ботсвану, добавляя по несколько новых мазков при каждой нашей встрече. Я уже отчетливо видела безмолвные равнины, дружелюбный народ, озаряющий все вокруг солнечный свет. Запрокинув голову, я засмотрелась на безоблачную синеву в просветах между узкими зелеными листьями. Последние две недели мне работалось здесь гораздо плодотворнее, чем дома. В негустой тени этой оливы мне было лучше, чем в душном кабинете. В чем дело? В ясности света? В жаре? Ситцевое платье прилипло к моей спине, пальцы порхали по клавишам. Я работала сосредоточенно, словно со скальпелем в руках. Вчера я обновила материалы к своей аттестации и подготовила отчет о клиническом случае рака матки. Все сроки давно прошли, ведь до отъезда во Францию мои мысли были всецело поглощены летней конференцией. А теперь мне представился первый удобный случай наверстать упущенное, и я строчила со скоростью мысли.

– Мама, иди к нам!

Мокрые пальцы Элис прохладно коснулись моих отекших ступней, рисковавших выдать мою беременность. Подтянувшись на бортике бассейна, чтобы достать до меня, она опиралась другой рукой на голову Адама, пока тот, слегка похрипывая, переводил дух между заплывами. Меня заворожил вид ее сияющего лица. Когда я в последний раз видела Элис такой же счастливой? В прошлом году? Три года назад? Когда она только училась ходить?

Я наблюдала, как золотая сетка светотени расширяется и сокращается в качающейся воде. Лондон в качестве семейной гавани – это очень благоразумно. Я зажмурилась, при этом озаренное солнцем личико Элис затенилось моими прикрытыми веками и побледнело, будто окаменев, а ее глаза стали не видны.

В Африке было бы жарко, как здесь, свет был бы таким же ясным и чистым. Для общения с Элис хватало бы времени, и Адам смог бы заниматься своим проектом. Зоуи очутилась бы в своей стихии, а жизнь малыша началась бы под солнцем. Если бы мне удалось работать так же успешно, как здесь, во Франции, я не отстала бы от Адама. Я вела бы свои исследования, сочетала творческий отпуск с отпуском по уходу за ребенком и к возвращению на работу успела бы опубликовать несколько статей. Чаши весов по-прежнему были бы уравновешены.

В последние четыре недели у меня начал понемногу расти живот, но одежда скрадывала его. Я громко сетовала на то, что толстею, Адам слушал, развесив уши, и охотно верил. Он говорил, что всегда мечтал о жене-пампушечке и что теперь-то я наконец сбавлю темп, ведь с таким грузом не побегаешь.

 

Я сбросила широкое длинное платье и, в одном бикини выйдя под солнце, окунулась в его тепло и свет и задумалась, ощущает ли эту яркость малыш. Адам оглянулся раз, потом другой и расплылся в улыбке, увидев, как я ныряю в воду.

Он ждал меня в мелкой части бассейна, и едва я высунулась, чтобы глотнуть воздуха, прижал к стене. После прохлады воды его губы показались мне восхитительно жаркими.

– И ты так долго хранила эту прекрасную тайну?

Зеленовато-карие прозрачные глаза Адама удивительно красиво сочетались с его загорелым лицом. Я вглядывалась в них, соображая, как ответить. Не имело смысла объяснять, что моя уловка была намеренной.

– Это вышло случайно. Я так… удивилась, когда узнала, что даже не поняла, чего хочу, – оправдывалась я, слушая, как учащенно колотится сердце. Поверит или нет? – Мне понадобилось время, чтобы во всем разобраться. Но я уже справилась.

Ведь это, в сущности, так и есть.

– Ну и?.. – Адам подхватил меня под подбородок мокрой ладонью.

Я взялась за его плечи и позволила ногам и телу всплыть на поверхность воды. Невесомость ощущалась как облегчение.

– Мы едем в Африку вместе, все пятеро.

Адам прищурился, словно почувствовав мою уклончивость. Собрался бросить мне вызов? Выяснить подробности? Вскоре его лицо смягчилось. Я видела, что он борется с сомнениями, но не хочет портить такой момент – ведь он получил все, чего желал. В его объятиях я чуть не задохнулась.

Элис плыла к нам, широко улыбаясь. Мне не хотелось портить ей радость: обилие перемен она могла воспринять как угрозу.

– Давай расскажем, что едем в Африку, а про ребенка пока не будем, – прошептала я в мокрый изгиб ушной раковины под моими губами. – Не все сразу, хорошо?

Адам кивнул, обернулся и сгреб Элис в объятия.

Я была во дворе, срывала базилик к обеду, когда позвонила Меган. В ее голосе слышалась улыбка.

– Я получила ваше сообщение. Вы едете все вместе, это замечательно!

– Именно так. – Я поднесла к лицу блестящие веточки. От их острого аромата защипало глаза.

– Почему же вы передумали?

– В основном из-за Элис, солнца и… – Я замялась. Слишком уж заветной была тайна.

– Незачем продолжать. Я и так знаю, – весело подхватила Меган.

– Откуда? – Я вернулась на кухню и положила зелень на разделочную доску.

– Эмма, мы ведь обедали вместе… сколько всего? Шесть раз? – Голос Меган зазвучал ласково, но с легкой обидой. – Разве я могла не заметить? А как же ваша все более и более просторная одежда? А очертания вашего лица?

Я взглянула в зеркало у холодильника: даже в сумеречном свете были видны мои округлившиеся щеки и блестящие, как у кошки, глаза. И волосы стали гуще. Но я была слишком занята делами, чтобы обратить на это внимание, и Адам тоже. Бросив нарезать помидоры, он обнял меня и присоединил отражение своего лица в зеркале к моему.

– Привет, беременная жена, – шепнул он, целуя меня в плечо. – Мы тут насмерть проголодались.

И я попрощалась с Меган.

Тем вечером я прилегла в постель к Элис. Устав от купания и восторгов из-за Африки, она повернулась спиной и тесно прижалась ко мне, глядя в распахнутое окно на оливы под луной. Приставив ступню к моей голени, она поджимала и расправляла свои теплые пальчики. Из сада долетал слабый аромат лаванды и тимьяна. Зоуи приткнулась ко мне с другого бока. Я читала вслух «Гензель и Гретель» из книжки братьев Гримм, которую она всякий раз брала с собой в поездки. Эта сказка вызывала у Зоуи страх и обожание. В разгар чтения она придвинулась ко мне плотнее и оглянулась через плечо.

– А во Франции ведьмы есть? – Она вынула большой пальчик изо рта. – Они едят людей?

– Это же просто сказка, Зоуи, – сонно откликнулась Элис. – Ничего такого не бывает.

– Ну и ладно, – послушно согласилась Зоуи и снова сунула пальчик в рот. А через минуту уже крепко спала.

Я лежала, обнимая моих дочерей и глядя, как в темнеющем небе восходит луна. Не было ни единой причины, по которой жизнь в Африке могла оказаться не идеальной.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru